(Не) титановые

      Эрен кусачий, даже не как собака — эту еще спровоцировать надо, — а как отцовский шерстяной свитер, здоровенный, толстый и колючий, будто еловый на самом деле. Тут что дергайся, что не дергайся, результат один: краснющая шея в высоком вороте. Успех.       Жан, если что, не ловит от этого кайф: не приятно ни во время, ни после. Следы не вызывают у него никаких эмоций, процесс — тоже.       Это зачем-то нужно Эрену, и Жан не возникает. Кусается он, в конце концов, не так уж и больно, не считая плеч, да и там хватило одной просьбы, чтобы Эрен оставил их в покое — и еще три дня ходил с виноватой рожей и был такой ласковый, что Жан плавился и разрывался между совестью и желанием предъявить ему еще что-нибудь этакое. Чтобы эффект продлить.              Эрен снова изгрыз ему шею и теперь валяется рядом, уткнувшись в нее и урча — и осторожно поглаживая другую сторону самыми кончиками пальцев. Он догадывается, что Жана все это не очень радует, и, похоже, чувствует себя виноватым по умолчанию. «Придурок совестливый», — думает Жан лениво и мягко улыбается.       — Твоя тварь что ли латентно захавать меня хочет, я не пойму? — бормочет он сонно, и Эрен поднимается на локте, нависая над ним.       — Чо такое «латентно»? — переспрашивает он, и Жан цепляет пальцем кончик его носа — совсем по-детски, чтоб не хмурился. Эрен делает уморительно озадаченное лицо, и Жан смеется:       — Какой же ты тупой, за что я тебя люблю вообще? — и готовится отбиваться, но Эрен только моргает и снова переспрашивает, очень сосредоточенно:       — Любишь? — Жан кивает, и Эрен расплывается в улыбке — той редкой, совершенно очаровательной улыбке, какая бывает у него, когда Эрен счастлив. Жан из кожи вон лезет, и все равно видит ее только иногда. Но они над этим работают.       Он впитывает эту улыбку, очерчивает ее кончиками пальцев, чтобы запомнить наощупь, и шепчет:       — Вспомнил, за что.       — За то, какая у меня улыбка? — удивляется Эрен, и Жан закатывает глаза:       — За то, какой у тебя ты, тупица.       Эрен кусает губы, не решаясь ответить, но Жану и не надо — у него глаза горят так, что все и без слов ясно. Он смотрит, как Эрен засыпает — все с той же улыбкой.              Тот ходит задумчивый все следующее утро, и к обеду Жан не выдерживает — любопытство родилось вперед него, в конце-то концов. Эрен неловко трет шею и выдает:       — Слушай, это тупо, наверное, но… если я буду чаще улыбаться, ты будешь меня больше любить?       — Это действительно тупо, — соглашается Жан, и Эрен ухмыляется почти разочарованно, подытоживая:       — Значит, не будешь.       — Куда больше-то, — фыркает Жан. — Но ты все равно улыбайся.       И Эрен улыбается.