God Save the King

24 декабря 1937 года Букингемский дворец, Лондон Нет ничего плохого в заурядности и простоте. Повседневные планы и задачи, обременяющие каждый день, являют цепочку событий, так или иначе влияющих на то чувство в конце дня, по которому можно определить, не прошел ли он зря, не упущено ли драгоценное время. Жизнь прекрасна в своей простоте, в том трепетном и волнующем ощущении, которое гонит в непогоду играть в салочки с удачей по пустым улицам в надежде отыскать открытый магазин и успеть обзавестись подарком на Рождество. Одно из не самых приятных чувств может огорчить разве что того, кто никогда его не испытывал. Глядя из сверкающего бликами огоньков окна, Георг в сожалении скосил глаза к уголку рамы, желая однажды быть плененным сварливым голосом, напоминающим о забытом в продуктовой лавке пакете с хлебом, который кончился накануне. — Ваше королевское Высочество, — сиплый голос дает знать больше о присутствии кого-то еще в комнате, нежели уведомляет о чем-то новом, — аппарат готов, Вас ожидают. Георг кивает и ждет, когда мужчина куда старше него самого покинет комнату, дав ему еще немного времени собраться. Чувство долга, невозможность сказать «нет» большую часть времени, бесчисленное количество обязанностей и пунктов протокола всегда давили и будут давить на каждого, кому выпала участь родиться под британской короной. Георга утешала только сама невозможность когда-либо занять место своего отца и стать королем, так как эта ноша с рождения была уготована его старшему брату, который сейчас Бог знает где и, что хуже, Бог знает с кем. Поправив верхние пуговицы своего мундира, герцог Йоркский подходит к дверям, которые мгновенно распахнулись перед ним. Ему предстоит пройти длинный коридор, кишащий людьми, подготовившим все для его сегодняшнего обращения по радио, и он знает, что всем им стоило неимоверных усилий добиться разрешения Георга V на первое радиообращение королевского монарха в Рождество. Правда, когда его дражайший папá давал согласие на радиоэфир, он не принял во внимание факт своей прогрессирующей болезни и временами полного отсутствия понимания происходящего. Возможно, по причине своего недуга, а возможно и зная, что если не на старшего сына, то на Георга ему всегда удастся положиться в трудную минуту. От комнаты, где его ожидали профессиональный диктор, несколько представителей технического персонала, герцога отделяли лишь дверь и большие зеленые глаза дочери. — Маргарет, милая, — он поднял девочку на руки, покачивая ее, пока она хваталась руками за расшитый золотыми нитками воротник, — папá должен обратиться к подданным, ты же знаешь? — Папá действительно должен это делать в Рождество? Георг разочарованно вздохнул, не желая омрачать праздник для дочери еще больше. Он поцеловал ее в лоб и опустил на пол, зная, что девочка не станет капризничать, достаточно умная для понимания своего долга. — Завтра мы проведем вместе целый день, обещаю. А сейчас мне нужно идти. Позови нянечку, она уложит тебя спать. Как Лилибет? Вы не докучаете своей уставшей и измотанной няне Глорис? Маргарет мотает головой из стороны в сторону так усердно, что это не внушает ни капли доверия, но мужчина вынужден отпустить дочь, наблюдая за тем, как подол ее платья чудом не оказывается защемленным дверью. Если бы члены королевской семьи извинялись за испорченные праздники, дворец непрерывно гудел бы круглыми сутками. — Осталось менее трех минут, сэр, — бросает диктор в перерыве своего монотонного гудения перед микрофоном, — не правда ли чудное устройство? Ваш отец, Его Величество король Георг, властвует над четвертью мира и имеет возможность вот так просто обратиться ко всем своим подданным в любой точке мира. Будущее за технологиями, как Вы считаете? Герцог поджимает губы, садясь напротив мужчины и кивая его словам, вероятно делая его до безобразия счастливым от одобрения своей речи. — Да, полагаю. К счастью, не самому королю приходиться прибегать к применению этих новшеств современной техники. Диктор спешит согласиться, но его перебивает мужчина, до этого настраивающий микрофон Георга: — Смотрите внимательно, мистер Янг: три мигания лампы, затем устойчивый красный цвет и эфир начнется. — Я делаю свою работу вот уже десять лет, Стьюарт, и пока еще не забыл, когда и как мне стоит открывать свой рот. Герцог усмехнулся, считая, что пусть замечание мужчины и было не к месту, когда перед микрофоном сидит едва ли не самый узнаваемый голос ВВС, но и ответ оказался куда нахальнее чем требовалось. К счастью, перед ним никто сцену устраивать не решился, и, когда лампочка начала мигать, он вжался спиной в спинку стула, уже желая поскорее закончить это. — Добрый вечер. Говорит Лондон, ВВС. Вы слушаете специальный рождественский эфир прямо из Букингемского дворца, где я, Джимми Янг, имею честь разделить этот сочельник с Его королевским Высочеством, герцогом Йорским. Впервые британская королевская семья, самая могущественная монархия в мире, произнесет праздничное обращение к своим подданным в радиотрансляции. Слушатели на острове и в доминионах смогут услышать голос герцога Георга вживую прямо сейчас. Джимми отстраняется от микрофона, кивая герцогу, и мужчина набирает полные легкие воздуха, прежде чем подсесть к столу ближе и устремить взгляд в текст перед собой. — Мой отец, Его Величество король Георг V, в силу своей болезни не смог сегодня творить историю и стать первым монархом, поздравившим свой народ по радио в этот святой для нас вечер. Но я, герцог Йорский, как и все вы уверен, что он найдет новые вершины помимо этой, которые сможет покорить. Благодаря светлейшим умам нашей нации я могу обратиться ко всем вам от имени своего отца, чтобы его воля и пожелания были услышаны в каждом доме. И вот, что он хочет сообщить: «Я, ваш законный суверен, король Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии, император Индии, превозмогаю свой недуг, чтобы сказать несколько слов каждому, кто так же вынужден бороться с невзгодами, встречающимися на нашем пути. Сегодня как никогда раньше нам необходимо держаться вместе, одной сильной нацией, готовой противостоять ударам судьбы и глядеть в лицо проблемам без единой тени страха, как истинные британцы. Возможно, не каждому есть чем украсить свой рождественский стол. И мы, люди, на то и наделены чувствами, чтобы не дать пасть духом тем, кто слаб в эти дни. Теперешние времена требуют решительности и стойкости, чему нас хорошо научило наше величественное прошлое. Сегодня, каждому дому, каждой семье я желаю счастливого Рождества. Да храни вас Бог». Проходит несколько мгновений, прежде чем красная лампочка гаснет и в комнату вновь возвращается оживленность и довольные вздохи. Георг слышит аплодисменты в свой адрес, пусть и не видит в них необходимости. Едва ли он сам заслужил их, всего лишь передавая слова своего родителя, никак не являясь их автором. Диктор поднимается со своего места, несколько раз восторженно хлопая в ладоши, пока мужчины вокруг начинают сборку аппарата, который так усердно устанавливали с самого утра. Герцог пожелал бы скорее удалиться, не мешая этому процессу, к тому же изначально не являясь поклонником этой идеи — приволочь такую огромную штуковину прямо во дворец. — Это было достойно, сэр. По-королевски. — Благодарю, мистер Янг. Сомневаюсь, что могу превзойти Вас в ораторском искусстве, в этом деле я пока еще не преуспел. — Ох, что Вы, Ваше Высочество. Король не ошибся с выбором своего представителя, этот эфир войдет в историю. Герцог сдержанно кивнул, думая, что всё происходящее в королевской семье уже само по себе обречено войти в историю. Он двинулся к выходу из комнаты ровно в ту секунду, когда его присутствие там перестало быть необходимостью, и ни мгновением позже, никак не испытывая желания задержаться там дольше. За дверью его ждали няня, фотограф и архиепископ, все бесконечно очарованные его речью и с благоговением на лицах. — Я был уверен, что Вы произведете такой эффект, — сказал архиепископ, сцепив руки в замок перед собой. — Позвольте, о каком эффекте идет речь? — Как же, Ваше Высочество. Вы влияете на разум людей. Даете надежду тем, кто потерял ее в трудный час. Не это ли миссия каждого монарха? Вероятно, он расходился в своем мнении с мужчиной, но спорить с кем-то в таком преклонном возрасте и с настолько высоким положением в обществе, ещё и в сочельник, было бы кощунством. К тому же, это задержало бы его в не самой желаемой компании людей на тот момент дольше, что являлось весомым аргументом снова поблагодарить всех, кто сделал все возможное для успеха этого обращения, и поскорее удалиться. Собственная спальня герцога находилась чуть дальше, но он свернул у лестницы и поднялся на этаж выше, чтобы зайти в комнату своих девочек. Пришлось собрать всю свою осторожность и навыки, приобретенные в военно-морском училище, пока дверь медленно открывалась под напором его руки, а ботинки даже не шуршали, когда мужчина ступал по мягкому ковру. Свет уже не горел, но только Георг знал, что ни одна из девочек еще не спит, только искусно делает вид, будто уснула под бормотание няни. Даже их собственный отец затруднился бы найти такую сказку, которая заставила бы девочек лечь спать, не задавая множество вопросов по только что рассказанной истории. Беззвучно ступая вглубь комнаты, Георг внимательно наблюдал за тем, как шевеляться одеяла, а сдерживаться девочкам становилось всё сложнее. И вот, когда он был практически у кровати Лилибет, по спальне раздался оглушительный взвизг и герцог едва не оказался поваленным на пол под напором двух восторженных девочек. Элизабет потянула пошатнувшегося отца к своей кровати, пока её сестра смотрела на всё широко раскрытыми глазами, в нетерпении сжимая подол своей ночной сорочки. — Папá, расскажи скорее, — требовательно сказала старшая, садясь рядом с Маргарет на комки из сбитого одеяла, — мы видели, что приходил архиепископ, а ещё нам очень хотелось послушать радио самим, но няня Глорис запретила, потому что уже слишком поздно. — И она была абсолютно права, — строго говорит мужчина, пытаясь не поддаться обаянию своих дочерей и не быть слишком мягким, — вы должны ложиться спать ровно в девять вечера каждый день, как и полагается принцессам. Но вы хотите расстроить папá и до сих пор не спите? Если лицо Маргарет отражало спектр сожаления и девочка виновато смотрела на отца, то Лилибет, пусть и будучи старше, недовольно глядела на родителя, и не нужно было даже подтверждать ее противоречивые чувства словами, поскольку герцог видел это выражение лица слишком часто. — Нет, — твердо отражает он ее атаку, — есть правила и есть определенный распорядок, которому вы должны следовать. И я буду плохим отцом, если позволю вам снова избежать наказания, как это было в прошлый раз, верно? Думаю, вам будет полезен дополнительный урок французского завтра. На этот раз сестры оказались солидарны в своем возмущении, отчаянно застонав в секундной тишине комнаты. — Но также я вынужден признать, что эфир получился весьма и весьма впечатляющим и мне высказали свое одобрение все, кто пришел сегодня к нам помочь с его организацией. Глаза дочерей вмиг повеселели и они казались полностью удовлетворены услышанным, так как всю неделю, на протяжении которой было известно об этом обращении, Маргарет и Элизабет были неоправданно взволнованными таким событием. Хоть герцог не мог осуждать их за это. В таком нежном возрасте амбициозной Лилибет хочется куда больше внимания, чем ее королевское высочество получает, а Маргарет просто не может отказать себе в скромном любопытстве узнать мир за пределами Букингемского дворца. Они пока единственные внучки короля, но всё, что миру известно о них, это имена и возраст, да и только. — А теперь вы действительно должны ложиться спать. Вам понадобиться очень много сил, чтобы завтра пережить такую муку, как целых три часа французского сразу после обеда. Ему осталось только поцеловать в лоб каждую из дочерей и закрыть за собой дверь их спальни, зная, что ни о каком французском они и думать не будут, когда утром увидят свои рождественские подарки. И упаси Господь, чтобы о его затее узнала королева, иначе еще одного неодобрительного взгляда ему не избежать за свою вольность. Оставив сложный день позади, Георг вернулся в свою комнату, самостоятельно снимая там парадный мундир, что всегда был слишком замудренной конструкцией на его взгляд, и лег в холодную постель, надеясь на время забыться в воздушных объятиях сна. Утром его ожидали едва сдерживаемые визги из разных уголков дворца, которые доводили его собственную мамá, но вселяли жизнь в серые стены нерушимой крепости. Герцог затруднялся сказать, у какой именно из всевозможных ёлок, расставленных в десятках комнатах, сейчас копошились его ненаглядные девочки, но он точно знал, что встретит их, как только выйдет в коридор второго этажа. Лестница здесь прекрасным образом открывала обзор на то, что происходило в огромном холле первого этажа, а также не скрывала пространство от третьего, с которого сестры и увидели своего щедрого папá. Мужчине с трудом удавалось сдерживать широкую улыбку, так явно пробивающуюся сквозь строгую маску на его лице, когда девочки неслись к нему по ступенькам вниз, сжимая в руках обернутые в сверкающую бумагу коробки. Подарки тут же приземлились на красный ковер, а мужчина присел на корточки, успевая поймать объятия как раз в тот момент, когда по его ногам уже проходятся аккуратные туфли принцесс. — Папá, спасибо, это такой сюрприз! — Конечно, дорогая, папá не смог бы оставить вас без подарков на Рождество. Вы ведь принцессы, как я посмел бы? Девочки еще долго воркуют вокруг него, словно окружив своим детским счастьем и восторгом, пока слуги не открывают двери и не являют этой семейной идиллии само воплощение скептицизма и угрюмости. Лилибет тут же одергивает сестру и они обе делают реверанс, стерев с лица веселье. — Ваше Величество, — неуверенно приветствуют они, прежде чем получить кивок отца и скрыться с глаз мрачной королевы со своими подарками. Женщина переводит взгляд на сына, поджав губы, словно делая всё, лишь бы ей не пришлось использовать слова для выражения своего упрека. — Это всего лишь куклы и прочие дополнения к их игрушечным домам, — словно предпринимая последний шанс защититься говорит мужчина. — Что совсем не предусмотрено нашими семейными традициями. — Разве есть семья, если ее члены даже не могут поздравить друг друга в такой день? Его мать вздыхает, будто он мог разочаровать её ещё больше, и отводит взгляд к висящим на стене портретам королей и королев. Её глаза на мгновение кажутся сияющими в полумраке коридора, пока в них отражается золото рамок, но следом всё уступает тому же холоду, присущему её виду практически всегда. — Твой долг как отца готовить их к тому, что не каждый день их жизни будет наполнен радостью и беззаботностью. Придёт время и они так же станут представительницами королевской семьи, будут под прицелом миллионов взглядов каждый день. Им не всегда будет по восемь или пять, Георг. Одумайся, ты поступаешь безрассудно, воспитывая в них эту безмятежность и безответственность. — Я разберусь с воспитанием моих дочерей, мамá. С Рождеством. Королева сверкает острым взглядом и оставляет его одного, чему Георг несказанно рад. В его специфической семье не привыкли руководствоваться теми ценностями, что присущие обычным людям. Они не семья в том традиционном смысле, который вложен в это понятие. Это больше похоже на слаженную работу над идеальной репутацией, подкрепленную кровными связями. Но никто не мог сказать, что только родившись в этом кругу успешных предпринимателей он обязан соглашаться с правилами игры. Рождество должно проходить совсем не так, и пусть атмосфера во дворце и за его стенами этому не способствовала, мужчина предпочел порадовать дочерей своим присутствием в их крошечном моменте настоящего праздника, практически утраченного и созданного неимоверными усилиями общего энтузиазма. В их спальне разместили небольшое рождественское дерево, которое герцог приказал не украшать, а только принести в комнату несколько коробок ёлочных игрушек, чтобы девочки самостоятельно смогли украсить его. Также по его приказу подали чай и шоколадное печенье, немного молока и коробку свеч, чтобы можно было закрыть окна тяжелыми шторами и представить на какое-то время себя где-то далеко за пределами Лондона, в тихом и уютном месте. Будто они самая заурядная семья в каком-то сонном городке на севере, утопающем в мягкой дымке тумана, и можно беззаботно провести день за рассказами, выдуманными историями. Георг бы только и слушал своих дочерей, придумывающих сказки для их кукольного домика, потому что те, что уже были написаны, казались такими скучными и простыми для их воображения. Даже вечером, когда их будут неустанно звать к ужину, он прикажет подать его прямо в их комнате, зная, что мамá будет вынуждена сидеть внизу в одиночестве, но она слишком горда для этого, поэтому быстро найдет, кого еще заманить за свою болтовню за столом. Это, вероятно, как и весь сегодняшний день, повлечет за собой определенные последствия, но герцог успокаивает себя тем, что обещанные трехчасовой урок французского все-таки состоялся, не отменяя до конца дисциплину в этот день. 30 декабря Сандрингемский дворец, Норфолк Черный автомобиль прорезал гущу тумана на своем пути, мчась по витиеватой дороге к усадьбе сквозь аллеи и высокие многолетние деревья. Герцог терпеливо ожидал прибытия на заднем сидении, щелкая зажигалкой, не решаясь достать сигарету. Его привычка курить очень условна — мало кто знает о ней и выражалась она не так часто. За свою жизнь он выкурил столько сигарет, что едва мог сказать будто привык к их вкусу и раздирающему горло дыму, но некоторые из врачей при королевской семье утверждают, что это помогает расслабиться. Не испытав обещанного облегчения, Георг пробовал повторить свой эксперимент ещё несколько раз, надеясь, что хоть когда-нибудь ему это понравиться и он станет одним из мужчин, которые собираются вместе во время ужина и курят в отдельной комнате, обсуждая своих жен, детей, заголовки газет и правительство. Водитель остановил машину прямо у входа, под высокими колоннами, где его ожидали архиепископ и мамá, все мрачнее этого дождливого утра. — Архиепископ, мамá, — кивает он, проходя мимо и самостоятельно открывая перед собой двери. Двое так и стоят за его спиной, решительно не понимая такого поведения, но первым двигается вперед архиепископ, едва поспевая перебирать ногами за долговязым герцогом. Георг ступает уверенно, зная, куда ему нужно идти, пока Её Величество королева успевает придумать гневную речь по поводу того, какого холодного и короткого приветствия они были удостоены. — Мы не на скачках, Георг, потрудись проявить уважение к своим предшественникам, которые десятки лет жили здесь, как в своём доме. Виндзоры не носятся, сломя голову. — Когда мои достопочтенные предки смогут воскреснуть и излечить папá, я позволю себе походку помедленнее. Королева фыркает, останавливаясь рядом с сыном у покоев мужа. Она будто специально игнорирует взглядом дверь, за которой доносятся хрипы короля. — Ты знаешь сам, какой штат квалифицированных докторов задействован сейчас для одного только отца, эти люди получили дипломы и ордена, многие даже посвящены в рыцари. Но не все в их руках, на то воля Божья. Георг чувствовал себя временами острым на язык, но редко позволял колкостям вылетать из его рта, особенно в сторону членов семьи. Иногда сдерживать эти порывы становилось сложнее, потому что он не был согласен ни с одним словом матери, рассуждающей так, будто король уже покинул их. Ему порой казалось, словно все сдались, кроме него самого, и в стране вот-вот объявят траур, когда король лежит за стеной всё ещё живой и сопротивляющийся этой Божьей воле. — Значит нам необходимо найти того, кто сможет совладать с желанием Всевышнего, — твердо заканчивает он, проходя в спальню к отцу. Как и ожидал, мужчина увидел перед собой серое безжизненное лицо, обрамленное усами, морщинами и слабостью. Король мог и не узнать сына с первого раза, он даже не шелохнулся, стоило Георгу войти, вероятно приняв гостя за очередного доктора. Герцог проходит к самой кровати и присаживается на оставленный у ее подножья стул, только тогда замечая вспышку осознанности в глазах больного. — Здравствуйте, папá, — тихо приветствует он, не желая тревожить слух родителя, — врач приходил сегодня? Король недовольно поджимает губы и отворачивается, сминая пояс своего халата. Конечно, ему не нравится видеть десяток озабоченных его состоянием дипломированных идиотов в своем доме, сующих ему различные лекарства, никак не исправляющие его недуг. Он всегда просит вколоть ему побольше морфия и оставить в покое, пока Бог не заберет его душу, но его никто не слушает и продолжают пичкать вакцинами. — Когда вы все наконец послушаете меня и отошлёте этих мерзких пустоголовов по домам к их мамочкам, за которыми они и должны следить, я буду в порядке. — Вы ведь знаете, что мы пробуем все методы, чтобы побороть болезнь. — Но никто не консультировался у главного актёра этого цирка по поводу лечения — у меня. Георг вздыхает — спорить с отцом никогда не представлялось возможным, а старость и бронхит сделали это невыносимым. — Я слышал, ты устроил во дворце не пойми что в Рождество, — продолжает он таким тоном, словно тема о его болезни и внучках идут наравне по степени раздражительности. — Маргарет и Лилибет заслужили праздник. Я не дарил им замок, всего лишь куклы. — Да, да, — мужчина ворчит, ерзая в постели, — а потом они вырастут и утратят всякое чувство дисциплины и морали, как их благородный дядя. — Их наказывают за непослушание всякий раз, когда это угодно мамá или няне. Они берут дополнительные уроки каждый день. Ради Бога, им всего восемь и пять. — А Дэвиду практически сорок, и что, посмотри на своего брата — наплевательски отнесся к своему долгу и семье, оставил отца одного и первым делом уехал в Америку, чтобы найти себе там какую-то сомнительную женщину, уже бывавшую в браке. Да и не раз, а дважды! Как он — Король обрывает сам себя, задыхаясь в порыве подступившего кашля, и Георг спешит дать ему полотенце, лежащее рядом на тумбочке. Отец принимает его и сплевывает вязкую слюну на ткань, когда успокаивается. Он всегда будет называть себя одиноким, окружённый детьми и женой, членами парламента и духовенства, это давно не удивляет герцога. Дэвид старше, а значит на его голову должны будут надеть корону, когда папá не станет, поэтому именно за каждым его движением следит вся семья и мир, ожидая удобного момента, когда он оступиться. Его брат не заставил себя ждать: как только объявили о серьезности болезни короля, Дэвид заявил, что ему необходимо уехать на месяц в Америку, а вернулся он уже с багажом скандалов и незаконной для британского суверена связью. Георг всегда знал своё место и долг, он — герцог Йорский, его покойная жена и дети никогда не станут предметом всеобщего обсуждения, они всего лишь одна из веток династии Виндзоров, не претендовавшая на первое место. Но сейчас, когда брат компрометирует себя необдуманными поступками, Георг серьезно волновался о благосостоянии своих девочек. Парламент на ушах, Дэвид отсутствует, а его отец всё ещё болен и настроен на скорую кончину. — Так вот, что я собирался сказать, — король набирает больше воздуха, чтобы продолжить, — передай своему брату от меня, что лучше бы ему одуматься и остепениться, если он не хочет повесить на себя ответственность за конституционный кризис и развал монархии. Я не для этого провел империю через войну, чтобы одна его интрижка подорвала доверие ко всей семье. — Как скажешь, — вздохнул мужчина, складывая руки на коленях, — но врача ты обязан пустить. Мы отдали приказ найти лучших во всех доминионах, если понадобится, и в Индии тоже. Сомневаюсь, что они осмелятся подсунуть какого-то любителя на этот раз, но присутствовать я всё равно не откажусь. Понаблюдаю за тем, как они работают. Король цокает языком, перебирая немногочисленные кольца на пальцах. — Ты слишком себя обременяешь этими заботами, когда должен быть в Лондоне и приглядывать за дворцом. На кого ещё я могу оставить его? Это звучало почти как похвала, поэтому мужчина позволил себе улыбку, немного приободряя отца. Он знал, что его старик был строгим, черствым, холоднокровным родителем, но было так же прекрасно известно, что заботится он не о себе. Его воспитали с определенным чувством долга, которое он вселял и своим детям, но не все воспринимали это так же, как Георг. — Гарри, — он нетерпеливо кряхтит, поднимаясь на подушках выше. Герцог тут же возвращает ему свой взгляд, становясь словно мягче на глазах. — Зови этих лучших из лучших. — Разумеется, папá. Выйдя в коридор, мужчина тут же привлек к себе всеобщее внимания, одним своим присутствием пригвоздив мать к месту, где она стояла, а всех остальных собравшихся примчаться к нему. Секретарь его отца выждал формальную паузу, прежде чем открыть свою записную книгу и поприветствовать герцога. — Мы выполнили приказ, сэр, сейчас нас ожидают шестеро докторов, одни из лучших в своей специализации, с безупречной репутацией. Некоторые из них лечили еще Вашего дедушку, Его Величество Эдуарда VII. — Боже, Чарльз, они еще при своём уме? Секретарь часто заморгал, будучи обескураженным, но поторопился кивнуть, чтобы не растерять свою уверенность перед мужчиной. — Конечно, сэр. Кого мне позвать первым к королю? — Нет, на этот раз мы поступим правильно, — отмахнулся Георг, расстегивая пуговицы своего пиджака, — я сам поговорю с каждым из них, прежде чем подпускать к своему отцу. Ему не становиться лучше от постоянного присутствия чужих людей в его доме. Позови одного из кандидатов в мой кабинет на втором этаже. Кого-то посмелее. — Разумеется, Ваше Высочество. Герцог был рад наконец оказаться в стенах кабинета, оставленным для него отцом, когда король решил, что его сын достаточно взрослый для собственного. Он был уверен, что перед тем, как кто-то из прибывших гостей наберется смелости для появления перед ним, у него будет немного времени перевести дух с дороги. Достав бутылку виски с одного из тайников, мужчина налил немного алкоголя, чтобы избавиться от головной боли, ставшей последствием бессонной ночи. В три часа утра ему позвонили на личную телефонную линию, сообщив, что королю в который раз стало хуже, и Георг не видел другого выхода, кроме как быстрее приехать из Лондона и разобраться с тем, что твориться здесь. С тех пор, как один из многочисленных врачей решил, что Его Величеству будет лучше в Сандрингеме, весь процесс лечения ускользнул из-под контроля герцога, а звонки об ухудшающемся состоянии отца поступали всё чаще. Так как Дэвид был занят своим романом, мать пыталась повлиять на его отношения с миссис Симпсон, младшая сестра Мария с головой окунулась в собственную семейную жизнь, Алекс был то тут, то там, меняя места своего пребывания так же часто, как и спутников, Георг остался один на один с больным отцом и его чертовой гордостью. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, он облегченно вздохнул, больше не пребывая под давлением строгого воротника. Его плечи сковывали только подтяжки от брюк, но избавившись и от них он грозил придать своему виду непозволительную свободу, а его всё ещё ожидали долгие разговоры с докторами. Когда в дверь наконец постучали, он убрал бутылку и стакан, чтобы те не попали в поле зрение гостей, а он сам не стал пьяницей в завтрашних заголовках газет. После его разрешения, в комнату вошёл мужчина средних лет, облаченный во всё раздражающе белое, словно между ними не письменный стол, а операционный и доктор готов приступить к лечению кого бы то ни было в следующую секунду. — Ваше Высочество, позвольте отрекомендоваться. Моё имя Рональд Левински, это огромная честь, стоять перед Вами — — Присядьте, мистер Левински, — обрывает его герцог, садясь за стол. Он уверен в том, что это большая честь и грандиозное событие — отбираться в качестве врача для тяжело больного короля, но время было слишком ограничено, чтобы тратить его на пересказ детских сочинений о том, как они любят своего монарха, — расскажите мне о достижениях в своей карьере. Как я понимаю, раз уж Вы здесь, Вам есть, чем похвастаться. — Ох, — взволновано тянет мужчина, будто его смутили слова герцога, — не то, чтобы хвастаться, сэр. Но много известных личностей были моими пациентами, более того, многие из них с радостью обращаются ко мне повторно, не выбирая других докторов. — В самом деле? Тогда Вы вряд ли подходите для этой должности, мистер Левински. Тем не менее, спасибо, моё удовольствие принимать Вас в своем доме, прошу, я проведу Вас. Рональд расширил глаза, растерянно глядя на мужчину, не понимая, почему его уже выгоняют, если он попытался составить о себе наилучшее впечатление, ко всему прочему надеясь, что, пойдя первым, заслужит особое внимание. — Но, Ваше Высочество, я решительно не понимаю. Георг остановился у двери, открыв её для доктора, и нахмурил брови, обращаясь к мужчине: — Если Вы превосходный врач, зачем же Вашим пациентам повторно пользоваться Вашими услугами? Опять же, доктор. Моё удовольствие. Под таким напором, к тому же с короной за спиной, Рональд спорить не стал, удаляясь в ту же минуту, чтобы не навлечь на себя ещё больше проблем простыми фразами. — Следующий, — герцог махнул рукой удивленному секретарю и снова скрылся за дверями кабинета. Следом за Левински его ожидал спокойный и умиротворённый вид Ганса Хамильтона, который возник перед ним словно на подушке мягкого облака и долго смотрел из-под полуприкрытых век. — У Вас есть какие-то особенные методы в Вашей практике? — спросил Георг, чувствуя себя неуютно от одного присутствия этого мужчины в своем кабинете. — Да, Ваше Высочество, у меня огромный опыт работы с известными докторами из разных уголков мира, я перенял от своих наставников только лучшие их черты. Я уверен, что если дать Вашему отцу позитивный настрой и нацеленность на выздоровление, мы достигнем невероятных результатов в кратчайшие строки. Знаете, традиционная медицина на Востоке предполагает множество способов подарить внутреннее спокойствие и равновесие. Изогнув бровь, герцог метался между тем, чтобы рассмеяться в лицо чудаку, или прогнать его отсюда как можно скорее, будучи возмущенным такой бесполезной тратой своего времени. — Моему отцу, Вы сказали? — Да, сэр. — Что же, для всех, кроме узкого круга членов королевской семьи, он «Его Величество», «Король», но никак не чей-то отец. Полагаю, вы мало что знаете из протокола, так как совсем не действуете по нему, но ещё больше меня пугает сама возможность допустить Вас с этими нетрадиционными методами лечения к королю, у которого совсем нет времени искать разгадку своего недуга только лишь в одном его восприятии. Поэтому, спасибо, доктор, но в Ваших услугах мы не нуждаемся. Разочарование, одно разочарование постигало его по мере того, как врачи сменяли друг друга на стуле перед ним. Словно он устраивал какой-то жестокий опрос и никто не способен был его пройти. Но больше ужасало то, сколько таких некомпетентных людей было допущено к его отцу. Возможно, Георг был строг, быть может, не стоило так отчаянно цепляться за каждый изъян, но времени осталось слишком мало, чтобы позволить себе допустить мельчайшую ошибку. — Сэр, — в кабинет тихо вошёл секретарь. Его обеспокоенный вид не внушал ни капли уверенности, — как всё проходит? — Ты знаешь и так, Чарльз. Неужели это и правда лучшие? — Так говорят, сэр. — Кто говорит? — Наша разведка и секретарский штаб. Вздохнув, Георг проводит рукой по лицу, возвращая себе ускользающее терпение. Он слишком сильно нервничает из-за происходящего вокруг, не в состоянии оградиться от тревоги. Паника гадко крадется к нему, а ноги будто сковывает еще больший страх, и Георг не может сбежать от неё в этот раз. Он единственный, от кого на самом деле зависит жизнь короля, а ещё он просто второй сын в своей семье, на которого не возлагали особых ожиданий и обязанностей. — Я хочу взглянуть на них. Всех. — Мы пригласим их в гостиную, сэр. Возможно, так было даже проще — видеть их всех перед собой, безоружных перед его строгим взглядом, наблюдать, кто как держится и способен ли выстоять в сознании, когда его лично отведут к королю. Чудным было то, что Георг, по всей видимости, разучился считать. — Пятеро? — удивленно обращается он к секретарю, — Вы упоминали шестерых. — Так и есть. Видите ли, одного из приглашенных кандидатов задержал пациент, мы не можем сказать, приедет он сегодня или нет. — Решить нам нужно уже сегодня, значит свой шанс он упустил сам. Что же, джентльмены, я надеюсь, вы осознаете всю серьезность ситуации, как и то, что действовать необходимо немедленно и с огромной осторожностью. Диагноз вам, полагаю, известен: Его Величество долгое время страдает от бронхита, за последние годы его проблема обострилась, он слаб, испытывает мучительные боли при дыхании и заходиться в кашле, стоит ему говорить чуть дольше минуты. Чарльз так и стоял в темном углу комнаты, пока к нему не подошёл мужчина постарше и не пробормотал что-то, что заставило секретаря оживиться и последовать за прислугой. — Прошу прощения, Ваше Высочество, я вынужден отлучиться на минуту. Герцог не успел возразить, как мужчина практически растворился за аркой, ведущей в холл, откуда послышались быстрые шаги навстречу и облегченные перешептывания. Мужчине совсем не нравилось оставаться в неведении, когда, казалось, уже вся усадьба знает, что такое происходит. Его предположения заводят его в тупик, когда в гостиную заходит молодой мужчина, а следом за ним и секретарь с прислугой, один вид которых обещает нечто грандиозное. Вся эта общая восторженность не присуща только одному человеку в комнате — самому герцогу, и это не на шутку раздражало его. Пусть кто-нибудь сказал бы уже хоть слово, ведь просто стоять и смотреть на незнакомца он уже был не в силах. — Чарльз, не мог бы ты представить гостя? — Это шестой кандидат, сэр. Он успел приехать, чудно, не правда ли? Прямиком из Индии, очень многообещающая личность, столько положительных рекомендаций. Пока Чарльз воспевал гостя, тот стоял не моргая, словно речь шла о ком-то другом. Георг не мог отвести от него твердый взгляд, решив, что просто окажется слабаком, пусть мужчина глядел на него никак не враждебно, скорее изучающе и с любопытством. — Так это Вы — надежда моего секретаря на то, что сегодняшний день не будет спланирован зря? Доктор улыбается, опуская глаза, и, кажется, только сейчас он почувствовал смущение от такого количества внимания к себе. — Но Вы опоздали, — холодно изрек герцог, — увы. Прямиком из Индии? Надо же, Вы должны были с умом рассчитать своё время. — Ваше Высочество, — попытался исправить ситуацию секретарь, но Георг оказался непреклонен. — Это всё. Проведите гостя, уверен, он заслуживает хотя бы уйти достойно, раз уж создал такой ажиотаж. Чарльз будто отказывался верить в то, что доктору дадут так просто уйти. Он твердил о нем слишком много, чтобы сдаваться из-за какого-то опоздания. Сотни аргументов рождались в его голове каждую секунду, и когда он был готов высказать хотя бы несколько из них, молодой мужчина вступил в разговор вместо него: — Позвольте только поправить ваши пуговицы. Такое неожиданное заявление повергает присутствующих в шок, но незнакомец ловко оставляет докторов позади себя, подходя к герцогу на недопустимое расстояние. Едва рот Георга приоткрывается для замечания по поводу близости, как гость нарушает ещё одно правило, касаясь рукавов его рубашки и расстегивая пуговицы на манжетах, чтобы застегнуть их правильно. Глаза герцога внимательно следят за тем, как ловко тонкие пальцы исправляют его оплошность, а затем доктор отходит назад, всё ещё находясь слишком близко к Его Высочеству. — И мои волосы не такие темные, как Вам показалось. Возможно, Вы не заметили это по той же причине, что и небольшой конфуз с пуговицами. Слова застревали в горле от простоты, с которой предложения срывались с языка мужчины, и Георг молчал непозволительно долгое время, чтобы как-то возразить. — Вы совершенно не знакомы с протоколом. Лицо доктора становиться более серьезным, но никак не отражая его сожаления, словно он не жалел о том, как говорил с герцогом Йоркским. — К сожалению, многие его пункты противоречат моему подходу к пациентам. — И Вы не готовы пожертвовать своими принципами ради лечения? — Полагаю, так же, как и Вы. Все словно оторопели от возможности быть свидетелями этого разговора, но герцог усмехнулся, в который раз щуря глаза, чтобы получше разглядеть мужчину. Волосы и правда оказались светлыми, чего он не заметил, пока его гость стоял в тени, а глаза отдавали холодным серебром, являя благородный цвет. Словно запрещая читать себя так быстро, как открытую книгу, мужчина делает шаг назад и склоняет наконец голову, как и следовало в самом начале. — Луи Томлинсон, Ваше Высочество. — Что Вы знаете о заболеваниях лёгких, доктор Томлинсон? — Не редкость в наше время. При неверном подходе можно принести пациенту множество страданий. Многие практикуют накачивать больного наркотиками, вроде героина, но это скорее верная смерть, чем панацея. — И Вы лечили известных людей, насколько я знаю? — Да, но предпочел бы не разглашать их имен. — Даже если я скажу, что уже знаю обо всех? — О, сэр, вряд ли. Половина из них никогда не подтвердят, что слышали о моем существовании, не то, что лечились у меня. — Вы говорите о том, что мне не стоит верить данным, полученным от королевской разведки? — Нет, сэр. Скорее, Вам придется поверить мне так же, как и любому другому из моих пациентов, чьи тайны я никогда не посмею выдать. Он говорил так, будто создан для своей работы, и эту мысль Георг подтвердил благоговением на лице Чарльза. Вероятно, они оба считали, что молодой доктор, который не будет травить анекдоты про королевскую семью с друзьями за пинтой пива, это лучший вариант. Георг кивает улыбке своего секретаря и поворачивается к остальным докторам, молчаливо наблюдавшим за этой сценой. — Спасибо, что потратили своё время. Позвольте взять на себя ответственность за вашу комфортную поездку домой, джентльмены. Я позабочусь о том, чтобы вам выделили хорошие места в поездах. Ему хотелось побыстрее закончить эту бесполезную трату времени на людей, которые никак не помогут его отцу выздороветь, поэтому прощание проходило в небольшой спешке. Герцог поторапливал каждого, пока не остался только он, Чарльз и мистер Томлинсон. — Я предпочел бы обращаться к Вам как Луи́, так будет удобно? — О, нет-нет, Луи, просто Луи. Не как француз, сэр. Это будет вполне удобно. — Прекрасно, — герцог позволяет крошечную улыбку на своем лице, — Вам будет выделена комната, поскольку находиться рядом с королем нужно постоянно. Чарльз позаботится о том, чтобы Вас представили, так же Вы должны будете следовать его советам в общении с Его Величеством. Только по делу, никаких личных вопросов. Вероятно, Вы и так осведомлены, но я обязан сказать — всё, что Вы увидите в стенах этого дворца или любой другой нашей резиденции, должно оставаться тайной. Мы не семья певцов или актёров, не кто-либо другой, с кем Вам посчастливилось работать. Мы династия британских монархов. Позже для Вас подготовят все необходимые документы, выдадут пропуск. А сейчас прошу меня извинить, я вынужден идти. — Разумеется, сэр. Благодарю. Георг подхватывает свой пиджак, прихваченный из кабинета, и застегивает на нем пуговицы, надеясь, что на этот раз он сделает это правильно. — Ваше Высочество, — окликает его доктор, когда он практически вышел из гостиной, — попробуйте капли из экстракта алоэ. На мгновение взгляд герцога выражает непонимание, но затем его глаза озаряются ясностью и он кивает, скрывая усмешку. — Спасибо, Луи. До встречи. — У меня такое ощущение, будто Вы сомневаетесь, — подмечает Чарльз, когда они пьют чай несколько часов спустя. Скривив губы, Георг молчит какое-то время, на что секретарь приподнимает брови. — Возможно. Хотелось бы иметь больше времени, чтобы проверить человека, которого мы подпускаем к моему отцу, но у нас нет выбора. Я думаю, что проконтролирую его действия, по крайней мере насколько смогу. — Вы могли бы привезти девочек сюда на время, чтобы они не держали Вас в Лондоне. Здесь тише и спокойнее, они смогут продолжить обучение по плану их бабушки без серьезных разрывов. — Посмотрим, что я смогу с этим сделать. Но я не буду пускать всё на самотёк. Не хочу, чтобы ещё кто-то колол королю морфий и называл это эффективным лечением. — Определённо, сэр, определённо. Чай понемногу остывал, а мужчины не спешили расходиться, заняв себя неторопливой беседой о том, как обстоят дела в Лондоне, сколько ещё членов королевской семьи устроят скандал, и не чудесен ли новый зимний сад на заднем дворике усадьбы.