3
22 июля 2018 г. в 21:51
Для человека его возраста и образа жизни у Ифана было удивительно мало любовных приключений. Даже сознаться-то порой неловко. Так сложилось.
В юности он жил среди эльфов, и их тонкие костистые тела, порой напоминавшие деревья больше, чем живую плоть, не вызывали в нём желания.
В молодости, покинув приёмных родителей, Ифан почти сразу оказался в Ордене и попался на глаза самому Божественному Люциану. Эта невероятная удача вскружила ему голову сильнее, чем могла бы самая красивая женщина. Служба заняла всё время Ифана, а благосклонность Божественного стоила дороже любых романтических треволнений. Друзья посмеивались над ним, завистники распускали сплетни, которые возмутили Ифана до глубины души, когда, наконец, до него дошли. Как будто он мог помыслить желать Божественного как обычного человека! (Много позже, всё ещё преследуемый во снах золотым образом Люциана, Ифан признал, что в сплетнях была своя доля истины, но к тому времени это уже не имело значения). Так прошли годы, занятые войной, обучением и снова войной, подвигами и подлостью, радостью и смертью, и ощущением своей нужности для Божественного, которая стала смыслом жизни.
А потом Ифан не успел, и Люциан погиб.
Время после Ифан почти не помнил и не жаждал вспоминать. Он прошло, подёрнутое грязной пеленой бессилия, ярости и ненависти к себе и к миру, и жгучей боли в душе, где вместо солнца осталась только пустота. Даже понять, сколько это длилось, Ифан точно не мог, а считать по календарю не хотел. Просто однажды он обнаружил себя с Одинокими волками и Рустом Анлоном. Руст был жестоким и весёлым подонком, в прошлые годы Ифан приблизился бы к нему только чтобы спустить стрелу, но в то время Руст оказался спасением. Он обладал животным голодом до жизни, до всего в ней, и удовольствия, и боли, и заразил этим Ифана. Они редко работали в команде и даже не стали друзьями, просто пили вместе и трахались, жарко и самозабвенно, и снова пили. В какой-то момент Ифан смирился с тем, что всё ещё жив, остаётся в мире, ест, ходит, убивает и получает наслаждение, даже если Люциан – уже нет, и больше никогда нет.
С Рустом Ифан оставался недолго, отстранился и постарался держать подальше, как убирают подальше в шкаф вязкое лекарство, когда болезнь отходит. Несколько случайных связей позже мало отличались от того, что было с Рустом: грубое звериное удовольствие здесь и сейчас, когда Ифан точно знал что жив и приближает смертный час Александра с каждым своим вздохом. Ничего не значащие, не оставившие следа мгновения.
Всё это оказалось бесконечно недостаточным и ничуть не подготовило Ифана к появлению Сандора.
Сандор был ярким, шумным и весёлым. Он заполнял пространство вокруг собой и радостной жизнью. Он был ходячим противоречием: книжник с двуручной дубиной, добряк с глупыми злыми остротами, противник убийства, который ради справедливости драться с кем угодно. Очень скоро Ифан отвык от того, что Сандора нет где-то поблизости, от того, что никто не хлопает по плечу, не предлагает выпить, не подсовывает ужин в подходящий момент. Спустя ещё немного времени Ифан понял, что хочет, чтобы их совместное путешествие продолжалось дольше, больше и как можно удачнее. Мысли о Сандоре заставляли кровь Ифана вскипать, а сердце биться быстрее от незнакомого волнения. Невозможно было оставаться спокойным, когда Сандор смотрел на Ифана так, словно тот был не нынешним собой, а кем-то другим, кем-то лучшим, кем-то восхитительным... Сандор смотрел так почти всегда.
Ифан не знал, что делать с новыми чувствами, они не походили на благоговение перед Люцианом, они отличались от незамысловатого вожделения. Он вспыхивал от смущения в самые неподходящие моменты и порой терял способность к внятной речи, тоже не в самое лучшее для этого время. Надо сказать, Сандор ситуацию не упрощал.
Сандор был рядом, слишком близко, его тепло обволакивало и туманило голову. Сандор шутил, а Ифан хотел, чтобы случайно лёгшая ему на спину рука опустилась ниже, или сжала сильнее, и собирался, честно собирался рыкнуть что-то про «ну давай уже, сделай это», потом Сандор снова шутил и отстранялся, и Ифан ворчал от разочарования нечто невнятное себе под нос, но ничего больше не делал. Иногда это всё казалось издевательством, которое, впрочем, Ифан не согласился бы прервать ни за какие деньги.
– Не понимаю, зачем нужны такие сложные ритуалы для простого акта совокупления, – как-то раз заявил Фейн.
Ифан не знал, о чём они говорят и с чего перешли к такой теме, поскольку был очень занят своей похлёбкой и разглядыванием Сандора напротив. Однако тут же бурно согласился с Фейном (что случалось не сильно-то часто): непонятно, для чего разводить политесы ради простого желания.
Белая улыбка Сандора на тёмном лице блеснула, как лезвие в лунном свете. Он укоризненно поцокал языком.
– Ты же охотник, Ифан. Должен знать, что такое азарт, когда идёшь по следу.
Ифан мог бы ответить, про охоту он знал всё и немного больше, но язык словно занемел, а щёкам под бородой стало жарко.
– Ах! Удовольствие от процесса. Ясно, – Фейн кивнул и уткнулся в свои заметки, разом отгородившись от всего остального мира. Красный принц наоборот повернул к Сандору треугольную голову.
– Чем дальше, тем больше ты умеешь меня удивить. При столь варварских вкусах, без малейшей тонкости, вот уж не ждал, что тебе знакомо удовольствие куртуазного обращения.
Сандор ухмыльнулся шире.
– Ну не только же тебе меня удивлять, а, Принц?
Взгляд его не отрывался от Ифана, в глазах горели алые точки, отражённое пламя, угольные искры.
– Я готов потратить своё бесценное время и дать пару уроков того, как это принято в Империи. И уверяю, наши галантные истории превосходят любые человеческие страсти. Которые, насколько я знаю, сводятся к примитивному воровству чужих жён... Если ты не хочешь есть, то мог бы не переводить зря запасы. А я не отказался бы от двойной порции
Понадобился тычок острого когтя, чтобы Ифан понял, что последняя реплика обращена к нему. Бездумно, продолжая пялиться на губы Сандора, на красно-жёлтые всполохи на его скулах, он протянул Принцу свою миску. Тот взорвался оглушительным яростным шипением и громкими стенаниями о невыносимых оскорблениях простолюдинов.
Сандор захохотал, запрокинув голову, и только тогда Ифан словно очнулся, освободился от неизвестных чар, крепких, как зелье очарования, но не оставляющих после себя тяжкого болезненного похмелья. Фыркнув, он быстро дохлебал остывшую похлёбку и сбежал к ручью, чтобы вдохнуть холодного воздуха и ополоснуть лицо.
Охота, значит. Что ж, охотником Ифан был искусным и знал, как настигнуть добычу и как уйти от погони. А ещё он знал, что рано или поздно любая охота заканчивается. Мысль об этом вызвала у Ифана улыбку, с которой он и вернулся обратно. Сандор встретил его демонстративно вопросительно подняв брови, Принц – наградив уничижительным взглядом, а Фейн вряд ли даже заметил отсутствие. Ифан ухмыльнулся в бороду и сел рядом с Сандором, привалился плечом к плечу. Прежнее волнение отдавалось где-то в груди, и в то же время ему стало необычайно спокойно.
Когда-нибудь эта охота закончится.