14
22 июля 2018 г. в 21:58
Древняя Академия воистину великолепна. Огромное здание, немного чуждое, изваянное из неизвестных материалов и испещрённая непонятными письменами или узорами или письменами-узорами. Сюда рвутся те, кто ощутил собственную особенность, и большая их часть остаются здесь навсегда.
Ифан не любит Академию. Он сопровождает сюда Божественного всего второй раз, но и того кажется много. Если бы не Божественный, он бы шагу через порог не сделал.
Волк внутри Ифана напротив радостно взбудоражен. Ему хочется пробежать по всем коридорам, изучить каждый закоулок. Волк уверен, что где-то здесь его ждёт небывалая добыча и жаждет её нагнать.
Ифан уверен, что здесь ждёт небывалое дерьмо, с которым он не хочет иметь дела.
Это единственный раз, когда они с волком решительно друг друга не понимают.
Ифан идёт по величественным тёмным коридорам, бросая косые взгляды на студентов, кандидатов принять божественность у Люциана. Они все не нравятся ему просто потому, что Ифан не верит в иного Божественного. Ещё они все опасны, и машинально Ифан прикидывает, кого и как быстро смог бы обезвредить или убить. Возможно, он задаётся, но по большей части студенты не кажутся ему годными на что-то путное. Смешно подумать, будто кто-нибудь из них сможет заменить Люциана!
Ифан приближается к двери в кабинет ректора, когда она вдруг резко распахивается. На пороге появляется сам хозяин кабинета, и выглядит он взъерошенным, одновременно злым и растерянным. Возможно, только что получил хорошую взбучку от Божественного за то, что не может найти достойного будущего преемника. Ректор встречается взглядом с Ифаном.
– Бен Мезд? Вы вовремя, – заявляет он без приветствий и предисловий. – Думаю, скоро вы отбываете, – и делает нервный жест в сторону кабинета.
Возможно, речь шла о чём-то посерьёзнее учёбы пробуждённых.
Волк внутри настороженно принюхивается, но в Академии никогда нельзя полагаться на нос. Запахи здесь неправильные, возникают не к месту и не там.
Ифан переступает порог кабинета не без внутреннего трепета. Гнев Люциана – воистину завораживающее зрелище, совершенная сила... но только тогда, когда не ты становишься его причиной. Пока Ифан ни разу не навлекал на себя высочайшую ярость, и не хотел бы делать этого никогда. Впрочем, едва зайдя в кабинет, он понимает, что гроза миновала.
Люциан сидит за чужим столом, уронив голову на руки. Вокруг него валяются разбросанные пергаменты и таблички с письменами, на полу блестят лужицы чернил.
– Что случилось?
Дэмиан, успевает подумать Ифан. Наверняка дело в Дэмиане. Из-за чего ещё Божественный мог так отреагировать?
Люциан вскидывает голову, его глаза горят бледно-голубым, лицо закаменело. Под этим взглядом Ифан застывает словно замороженный, мгновение тянется, кажется, целый час. Потом Люциан моргает, и тяжесть его взгляда в миг разбивается.
– Ифан?
Он кажется... почти растерянным.
– Что случилось? – повторяет Ифан, подходя ближе. – Это Чёрный круг?
Волк внутри тревожно переминается с лапы на лапу, не поминая, где враги. Сейчас даже ему не очень нравится Академия с её странностями и непонятными вещами, скрывающимися в стенах и тенях.
Люциан резко проводит руками по лицу, растирает щёки.
– Ничего. Просто старые грязные истории с древних скрижалей.
Негодно упрекать Божественного во лжи, ибо он не может лгать, поэтому Ифан молчит, хотя упрёк жжёт ему язык. В самом деле, Люциан полагает, что можно поверить, что он так взъярился из-за забытых баек?
Ещё негодно предлагать Божественному утешение, ибо он сам – утешитель мира, несущий на плечах бремя защиты. Смешно в самом деле даже подумать, будто можно просто так взять его за плечи, заглянуть в глаза и потребовать выложить всё, а потом напоить, чтобы забылись любые печали. Ифану хочется сделать именно это, и он чувствует себя законченным дураком, обнаглевшим зарвавшимся щенком, и не знает, куда себя деть.
– Ты веришь в богов, Ифан?
Странный вопрос не помогает Ифану понять, что происходит и почувствовать себя хоть немного больше в своей тарелке.
– Они есть. Где-то. Должны быть, ведь это они поделились силой, чтобы защитить мир, так? Но я никогда их не видел. И не особенно хочу.
– О да, они есть. И они поделились своей силой, – рука Люциана сжимается в кулак, а в глазах снова мелькает вспышка голубого сияния. – Чтобы защитить свои шкуры. Чтобы... – он резко замолкает и отворачивается.
Волк внутри обеспокоенно скулит. Врага по-прежнему не видно и не слышно, и не чуется.
Ифан переступает с ноги на ногу, всё ещё не зная, что сказать. Потом делает немыслимое – кладёт руку Божественному на плечо.
Какой-то маленькой частью себя он почти ждёт, что сейчас грянет гром и его разразит молнией за святотатство.
Ничего не происходит, лишь Люциан косится на него и неожиданно улыбается краем губ.
– Спасибо, друг мой.
В груди Ифана всё переворачивается, краска бросается на щёки, и он замирает так, с рукой на божественном плече и пылающим лицом. У него всё ещё идёт кругом голова от того, что Люциан в самом деле называет его другом.
Волк внутри радостно скачет, забыв о любых врагах.
– Неприятности из старых баек. Ты это точно переживёшь, – выдаёт Ифан бодрым голосом и тут же готов убить себя за нелепую фразу, зачем он только её произнёс? Он прочищает враз пересохшее горло.
Улыбка Люциана застывает, потом становится шире и, кажется Ифану, приобретает зловещий оттенок.
– Да. Я это переживу. Переживу их непременно. А пока идём.
Люциан разворачивается и быстро шагает прочь, оставив ректору учинённый разгром в кабинете. Ифану остаётся только спешить следом, гадая, что только что произошло и что всё это значит.
Найти разгадку у него так и не получится. Вскоре Ифан начисто забудет этот эпизод и если вспомнит о нём, то лишь много лет спустя, кода войска Короля-Бога вернутся в Пустоту, из которой рвались, а облицованная тенебрием гробница по-настоящему примет в себя тело Люциана. Ифан усмехнётся при мысли, что Люциан выполнил своё обещание и даже не заметит, что это имя больше ничем не отзовётся в его душе.