Радужный единорог

— Дорогая, неужели вы так ничего и не добились за неделю? Милая моя, ну это же никуда не годится, как же это вы так смогли? Неужели эта девочка настолько закрытая? Кстати, вы не хотите мне рассказать, что случилось с шеей моего сына? В вашей квартире поселился гигантский комар? А может это вампир, и как порядочная женщина и мать я должна вызвать священника?  — Понимаете, Джульетта, Бьякуран очень творческий человек и…  — И что, это муза его так творчески засосала?  — Ну, если не вдаваться в подробности, то да. Муз.  — Как быстро растут дети! Не успеешь оглянуться, как по любовникам ходишь не ты, а твой сын! Тсунаеши, не вздумайте взрослеть. Дети — это сплошная трата нервов. Сколько слез я пролила, когда Бьякуран завел хомяка! Вы знаете, как часто я бегала в зоомагазин? А этот негодный мальчишка даже не замечал, что цвет шерсти его лучшего друга постоянно меняется! Горе-горе! А вы, дорогая, кушайте, кушайте. И будьте наконец мужчиной! — Но я не… — Да-да, пригласите эту девочку на свидание, не морочьте себе и ей голову. А то тоже оглянуться не успеете, как ваши дети заведут любовников. Скажите, Тсунаеши, у вас есть младшие братья?  — Да, полтора.  — Ого, это очаровательно и чрезвычайно непонятно. Нет-нет, молчите, позвольте мне угадать. Один из ваших братьев — сестра? Ну или считает себя таковой? Вы не подумайте, я ничего не имею против вас, вашей семьи и гендера вашего брата, каким бы он не был, это банальное любопытство. Понимаете, мой сын выпрашивал себе братика, сколько я его помню. Он, кажется, с колыбели решил утомить меня своими желаниями. Вы знаете, какое у него было первое слово? Он вам никогда не рассказывал? Ох, тоже мне художник! Его первое слово было «любовь». Любовь, понимаете? Он еще и произносил это так смешно, так смешно, что-то вроде «юой» или как-то так. Признаюсь честно, дорогая, в этом виноват мой бывший покойный муж (только не подумайте, два этих факта никак не связаны), мы сошлись практически сразу после рождения Бьякурана, чудесный был человек, на руках носил, серенады под окном пел. Я об его голову разбила три свадебных чайных сервиза от первого брака, все надеялась, что он замолчит, а потом влюбилась, а он мне все про любовь, про любовь, ах! А потом он нашел себе другую, они взяли милую девочку из приюта и жили недолго, но счастливо.  — Джульетта, а почему вы не завели второго ребенка? Если и Бьякуран хотел, и возможности, вы говорите, были.  — Дорогая моя! Мне хватило одного раза, после него я решила, что дети того не стоят, и завела кошку. Старушка умерла пару лет назад, и этот негодяй, да-да, я говорю о моем прекрасном сыне, сразу же притащил корзинку с котятами. Пять штук, боже мой! Я даже сомневалась в том, кто кого переживет. Мне первые полгода больно было на них смотреть, а потом привыкла как-то и даже смирилась, завела любовника, потом второго, третьего. Теперь вот вы еще. Когда мне грустить?  — Нда, действительно.  — О милый, присаживайся, а мы тут с Тсунаеши о своем, о девичьем. Она сказала, что ты упал с лестницы, вся шея вон в синяках, вижу-вижу, ну-ну, остолоп, не смущайся, мы же твоя семья. Мы сохраним в тайне твою потрясающую неуклюжесть. Ты рассказывал невесте, как ты съездил с одноклассниками в лагерь, а вернулся расцарапанным и пятнистым? Поверьте мне, Тсунаеши, это был не ребенок, а тридцать три несчастья! ***  — Бьякуран, она заговорила меня настолько, что теперь, кажется, считает, что у меня вся семейка с прибабахом, а братишка — транс. Сумасшедшая женщина! А, ты правда был таким неуклюжим?  — Тсу… Меня таскали на плавание все детство. А еще у меня был симпатичный и влюбленный в меня одноклассник. Как думаешь, что вероятнее: моя неуклюжесть или любвеобильность?  — Ауч! ***  — Хибари, с Юни что-то случилось? Она опять не вышла на работу. Не смотри на меня так, пожалуйста, я правда волнуюсь.  — Савада, а ты не думала, что просто достала ее, и она уволилась?  — Она не могла так.!  — Ты заказывать что-то будешь? Мне надо работать.  — Завари мне «Клубнику со сливками». Здесь. И вот ту фигнюшку с йогуртом дай, мне ее в прошлый раз советовали. С ней точно все хорошо?  — В больнице она, Савада, в больнице. Опять ничего не жрет, идиотка.  — А…  — Ты ничего не слышала. Эй, Савада, ты куда? Ты даже не знаешь, где она! -. . .  — Две идиотки. ***  — Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, к вам не поступала девушка с пищевым расстройством или чем-то таким? Джильо Неро, Юни Джильо Неро. Ее друг сказал, что она попала в больницу и…  — Да, есть такая. А кем вы ей приходитесь?  — Я ее девушка. Савада Тсунаеши.  — Лучше нужно следить за своей девушкой, Савада Тсунаеши. Запишите адрес. Посещать можно строго с часу до пяти. Не раньше и не позже. Нашли ручку? Записывайте… ***  — Вот до чего ты ее довел! Ребенок в голодные обмороки падает! Даже проследить за ней нормально не мог! Юни, собирай вещи, ты выписываешься, будешь жить у меня. В этот твой университет я тебя буду на машине возить. А работу бросишь, нечего хвостом перед мужиками крутить, я из тебя человека сделаю. А ты, Реборн, только попробуй приблизиться к моей крестнице! Если я только узнаю, что ты пытался…  — Крестный! Дядя! Хватит! Вы так ругаетесь, будто меня здесь нет! Не буду я никуда переезжать и работу бросать тоже не буду, она мне нравится!  — Вот именно, Гамма, не надо указывать моей племяннице, как ей жить! Ты даже с сестрицей моей нормально разойтись не смог, куда тебе ребенка доверять!  — Дядя, я не ребенок, я совершеннолетняя!  — Юни, замолчи. Ты обещала мне, что-то было в последний раз! Ты обещала мне!  — Не смей затыкать ее!  — Эй-эй, вы чего разорались, она и моя племянница вообще-то тоже. Захочет — ко мне переедет, захочет — еще к кому, благо, родственников много.  — Верде, хоть ты не лезь!  — Ой! Простите, а Юни.?  — Только тебя здесь не хватало, Савада!  — О, Савада! Забери меня из этого сумасшедшего дома.  — Аккуратнее со словами, юная леди, вы здесь вообще-то моя пациентка.  — Ой, дядь Верде, хоть ты не лезь. *** Девочка-девочка, кожа — слоновая кость из шелка, бледная, хрупкая, тонкая, ножки-стебельки покачиваются от ветра, маленькие ладошки с розовыми ноготками и костяшками, солнечная девочка-ручеек, а в глазах буря, искра, кипящая горная река и по радужке золотое кружево, косточка голая, одинокая, брошенная, где твоя пенка, шелковый сахарный берег, где твоя белая пенка? На лодыжке светится серебром браслет, звенит, колеблется, журчит мелодию, обвивает рассветную косточку, золотая пыльца разливается в свете холодного солнца, окна смотрят на парк, видение — на окна, молчит смуро и сумрачно, усталая, грустная, глаза светятся, веки опускаются, реснички слипшиеся, стрелы-стрелочки, да, они черные, дивные, дивные, что же застряло-то в голове, перемкнуло, распустилось в сердце, в горле, пионы под ребрами, бутоны в сердце, в легких, в печени, бабочки, крошечные, тянутся, тянутся, белая шелковая лилия, и ручеек на шее. Бедная моя девочка, как же ты, что же ты, зачем, неужели ты не понимаешь, девочка, прекрасная, чудная, ножки-стебельки не главное. Платьице белое, шелковое тонкое, не платьице — ночная рубашка, хоть сейчас под венец, в волосы вплести венок, плетут ли венок из пионов и белых лилий, и будет черно-бело-розовое и слоновая кость. Ах девочка-девочка моя, солнце мое, сердце мое, река-реченька, и смотреть больно и трогать страшно, и дышать рядом боязно, а речка горная, буйная, гневная, ворочает камни, будто пылинки, режет пальцы, опасная, жуткая. Вместо воротничка — тоненькие бретельки, ключицы, ключицы, господи, выпирают, топорщатся, прокалывают кожу, синяки под глазами, тень во впадинках, что же ты делаешь, глупая, девочка, серебряная цепочка волнуется в такт дыханию, в вырезе блестнула оранжевая эмаль, в вырезе, цыплячья шейка, что ты скрываешь?  — Юни, а что у тебя на шее?  — О, Савада, а мы уже на имена перешли?  — Ну, я кому-то там представилась твоей девушкой, так что… И вообще я спасла тебя.  — А твой бойфренд не будет против?  — А мой бойфренд сейчас со своим бойфрендом смотрит премьеру фильма, на который я собиралась тебя пригласить.  — У, как у вас все сложно. А мама бойфренда знает, что у ее сына есть бойфренд?  — А мама бойфренда знает все и веселится напропалую. Не переводи тему.  — Черт с тобой, Савада. Это — пустышка. Мне ее мама передала, когда умирала. Видишь ли, Савада, мои бабка и дед — очень интересные люди, благодетели в своем роде. Они очень цветы любили. Вот и забирали их то из роддома, то из приюта. И всех, чтобы детишки их не забыли, когда выросли, клеймили вот такими кулонами. Самое интересное, что выбирали, они не просто абы кого, а самых одаренных, но только выбирали, а уж что родилось, то и выросло. Реборн и мама моя — самые старшие. Близнецы. Представляешь, как он ее опекал, если за мной так бегает? Вот-вот. Мама и ушла в отрыв. Пропала на несколько месяцев, а потом объявилась уже беременная мной. Где шлялась и кто отец так никому и не рассказала. А Гамма, то есть мой крестный, ну да ты слышала, наверное, ее жених бывший. И честно, неудивительно, что бывший. И все они видят во мне мою мать. Возятся там, сопли-слюни подтирают. А я — не она. Я — не идеальная. И не стану.  — Ну, мать у тебя, положим, тоже не идеальная, уж прости за такое. Ты из-за этого так над собой.?  — А это уже не твоё дело, Савада. Что ты вообще здесь забыла?  — Как это что? Тебя. Хочешь, сбежим? Если тебе можно, конечно. У нас с Бьякураном переночуешь.  — Знаешь, Савада… А хочу. Забери меня отсюда. Достали. Даже больше чем ты. Только кофту мне свою отдай. Я замерзла. Ах, сердце-сердечко!