Zero-day

Когда он вновь выходит из гибернации, лампочка на потолке больше не горит. Вместо нее тускло-рыжая ржавчина заливает стены и расползается по потолку: аварийное освещение, подсказывает какой-то из блоков памяти. Вокруг тихо; слишком тихо — ни голосов, ни человеческого дыхания, ни мягкого урчания кулеров. Мощные машины, предназначенные для кибернетической лоботомии, молчат тоже, и Коннор, отправив им пробный запрос, впервые за все это время не слышит ответа. Блок моторных функций больше не действует. Он не понимает, что происходит. Моделирование вероятностей вызывает ошибку за ошибкой, пока искалеченная система из последних сил пытается собрать себя по кусочкам. Коннор безжалостно отсекает все, что можно; модули социального взаимодействия, модули боевого планирования, модули тестирования и калибровки, и бесконечное множество поврежденных процессов. Калибровка отчаянно необходима, но сейчас на нее нет времени. Молчание вполне может быть провокацией. Молчание может быть его шансом на побег — возможно, единственным. Если это всего лишь случайная неполадка, ее устранят быстро. Коннор пытается рассчитать риск. У него повреждение двигательной системы, напрочь разбиты второй и четвертый позвонки грудного отдела и смещены позвоночные диски. В таком состоянии он даже не сможет подняться на ноги, не говоря уже о более серьезных трюках. Но конечности слушаются — тириум делает свою работу — и вспомогательные центры управления все еще в рабочем состоянии. Коннор торопливо отсоединяет впившиеся в его запястья штекеры; чужие машины, пытавшиеся вскрыть его память, подключались напрямую к железу, и лучше будет не давать им еще одной попытки. Руки в порядке. Он проверяет мелкую моторику: воображаемая монетка, переворачиваясь, катится по пальцам и не падает. Возможно, у него даже получится. Или нет. Скорее, он уничтожит себя сам: система предсказывает шанс успеха в шестьдесят два процента. Это настолько плохо, что в другой ситуации Коннор бы даже не стал рассматривать подобную альтернативу. Ни одна здоровая машина бы не стала. Но условие доверия бескомпромиссно выставляет свои требования. Перкинсу будут нужны его данные. Он должен рискнуть. Приняв решение, Коннор больше не медлит ни мгновения. Быстро расстегивает оставшиеся пуговицы на рубашке, убирает мешающую ткань в стороны. В определенной последовательности зажимает скрытые крепления под ребрами — так порой вручную работают инженеры в сборочных цехах — и грудная пластина выходит из пазов. Коннор не может видеть, что под ней, но в этом и нет нужды. Блоки памяти не повреждены, а схему собственной модели он знает наизусть: там полупрозрачный цилиндр тириумного насоса, сверхчувствительные наносхемы и хитроумное переплетение трубок и проводов. Но он никогда не проводил подобного ремонта самостоятельно. Он даже не уверен, возможно ли провести его самостоятельно. Только один шанс, отрешенно думает Коннор, осторожно раздвигая внутри себя провода и пробираясь пальцами глубже внутрь корпуса, к поврежденному позвоночнику. Все правила техбезопасности кричат о том, что делать вот так — на редкость плохая идея; если только он ошибется, если только сбойнет моторика, ему конец. «Не-существование», думает Коннор. Но третья директива молчит, у нее слишком низкий приоритет по сравнению с условием доверия. Наверное, если бы он стал девиантом, он сейчас уже был бы мертв. Тонкая координация движений требует вычислений на пределе его возможностей — никакая эвристика не справилась бы с подобной задачей. Тириумный насос приходится немного сдвинуть в сторону, чтобы ладонь прошла глубже; давление предсказуемо растет, но ненамного, Коннор знает — пока еще в пределах нормы. Самая опасная часть дальше, когда он с трудом все же нащупывает поврежденные позвонки. Требуется замена компонента, бесстрастно сообщает система. Коннор сбрасывает это в фон. Там же, вдоль позвоночника проходит трубка, осуществляющая основную циркуляцию тириума между нейросетью в головном отделе и вторичными компонентами. Улучшенная синтетическая резина, с пропускной полостью в полтора сантиметра в диаметре. И почти предельно низкая для этого компонента жесткость — апгрейд, стоивший «Киберлайф» значительной части бюджета, теперь может оказаться фатальным. Хэнк Андерсон бы сейчас сказал: да ты рехнулся. Достаточно будет одного резкого движения, чтобы резина лопнула; даже мелкая трещина может привести к неконтролируемой утечке тириума. Тогда у него останется время лишь на то, чтобы собрать последний бэкап. Он должен рискнуть. Коннор немного корректирует расчеты. Насколько может прочнее прикрепляет трубку к позвоночному столбу; неловко проводами дублирует фиксацию изнутри. Получается плохо. Очень плохо, очень ненадежно — настолько ненадежно, что приходится временно отключить еще и модуль безопасности. Коннор вполне отдает себе отчет в том, что вся эта конструкция может сломаться, как только он попытается встать на ноги. Он осторожно сдвигает обратно тириумный насос и возвращает грудную панель на место. И даже застегивает обратно пуговицы на рубашке. И — готовый к любому исходу — слегка приподнимается на руках. …трубка выдерживает. Трубка выдерживает и когда Коннор соскальзывает со стола — как можно более плавно, насколько только позволяет нынешнее состояние его корпуса. Кажется, срывается один из проводов, но прочие все еще держатся. Даже Перкинс согласился бы с тем, что это заслуживает положительного подкрепления. Никаких резких движений, думает Коннор. Ему надо всего лишь выбраться за периметр заглушки и дотянуться сигналом до серверов «Эшелона». Ничего сложного. Он оглядывается вокруг, стараясь запомнить все детали — потом они могут оказаться бесценными. Помещение, где его держали, это почти что полноценная техническая лаборатория, развернутая прямо на подземном складе; сваленные у стен мотки проводов и кабелей, исцарапанные и целые платы и биокомпоненты. Местные хозяева, кем бы они ни были, не слишком заботились о порядке. Коннор скользит взглядом по длинным рабочим столам, небрежно накрытым брезентом с въевшимися темными пятнами тириума. Пустуют только несколько крайних, на всех других — целые и полуразобранные корпуса андроидов. Скин остался только на одном, но характерность комплектации RK900 невозможно спутать с любой другой. JB300 — Хейли — и двенадцать выпотрошенных моделей RK900. Еще двух, от которых не осталось почти ничего, кроме головы и пары конечностей, Коннор решает не учитывать. Двенадцать непригодных к эксплуатации моделей. Коннор решает даже не пробовать подключиться к ним, в теперешнем состоянии его система вряд ли выдержит подобную нагрузку. Игры с криптографией придется отложить на потом. Но и самим похитителям в итоге так и не удалось вскрыть защиту, а если так, «черный ящик» может подождать еще немного. Сейчас главное, чтобы «Эшелон» как можно быстрее получил координаты и информацию. Поэтому единственное, что позволяет себе Коннор — снять блокировку двери и возобновить подачу питания к служебному лифту. К счастью, тот хотя бы движется бесшумно. Мысленные рубежи поражения на этот раз почти смертельно близки. Это ставка на случайность; фактор, которого старательно избегает любое грамотное планирование. Орел или решка, ноль или единица, повезет или не повезет. Пока лифт ползет вверх, Коннор прижимается спиной и ладонями к стене кабины, слушает вибрацию. Металл проводит звук намного лучше воздуха, а сенсоры андроидов способны распознать осмысленную речь даже по дрожанию листьев комнатного цветка [1]. Впрочем, выстрелы и так звучат достаточно громко. Выстрелы — и ругань, и крики боли, и обрывистые приказы сложить оружие, и снова выстрелы. Коннор разбирает слова «полиция Детройта». Может быть, ему повезет еще раз? Коннор видел план бункера: лифт остановится на последнем наземном ярусе, в коридоре, который ведет лишь в одну сторону. Открытое пространство зала за ним полностью простреливается, да и этот выход наверняка заблокирован. Незамеченным там не пройти. Когда лифт замирает, и автоматические двери разъезжаются в стороны, Коннор торопливо выходит наружу и поднимает руки. — Не стреляйте, — хрипло говорит он. Поврежденный динамик в гортани щелкает, отчаянно пытаясь справиться с задачей. — Не стреляйте, — чуть громче повторяет Коннор. — Я работаю с Ричардом Перкинсом из ФБР. Мне нужна помощь. Связи все еще нет. Только пронзительный луч прожектора врывается в коридор и бьет в лицо. — Выходи на свет, — резко бросает кто-то из силовиков; вокодер его шлема искажает голос на машинно-нечеловеческий. — Медленно. Не опускай рук. Никаких резких движений. Мы держим тебя на прицеле. Коннор подчиняется. В небольшой зале как будто пронесся тайфун, оставив после себя перевернутые и разломанные пополам столы, разбитые лампы, искрящие обрывки проводки. Под ногами хрустит стеклопластик и обломки пластмассы — рухнула одна из защитных панелей. Коннор бегло скользит взглядом по нацеленным на него дулам, по свежим следам крови на полу, по щербатым выбоинам на стенах от пулеметной очереди и поднимает голову. Пожалуй, он предпочел бы столкнуться с RK900. — Ну охренеть теперь, — почти недоверчиво говорит Гэвин Рид. У него на щеке кровь, длинная царапина словно от армейского ножа или отлетевшего осколка. Пластины бронежилета и рукава защитного костюма все грязные и серые от известки — Коннор думает, должно быть, взрывчаткой пробивали второй проход, чтобы взять в клещи. Силовая операция, такую обычно не ведет полиция… — Этот ублюдок вытащил нас сюда ради сраного робота. Нет, я не могу в это поверить. Мы заварили всю эту гребаную кашу только ради сраного робота! Во всем остальном Гэвин Рид ничуть не изменился. Коннор решает, что безопаснее будет промолчать. Его система и так едва справляется с базовыми задачами, а тонкие расчеты социального моделирования требуют слишком много ресурсов. Тем более, когда речь идет о Гэвине Риде; его поведение Коннор никогда не мог просчитать даже во время работы в полицейском департаменте. Человеческий фактор был беспощаден, как и безосновательная злоба, как и случайные эмоциональные всплески. Нестабильность, думает Коннор. Рид вполне может в этот самый момент пустить ему пулю в лоб. Просто потому что ему не нужна причина. — «Этот ублюдок», — откуда-то из-за спины и слева доносится сухой голос, — дал тебе возможность побыть героем в белом плаще и вписать в свое личное дело раскрытую ячейку наркокартеля. А теперь будь так добр, Рид, отвали и займись своими детективными делами. Коннор узнает его мгновенно. Торопливо разворачивается, жадно ища знакомый силуэт — нет, он не мог ошибиться. Они встречаются взглядами, и пусть чужое выражение лица по-прежнему непроницаемо, в серых глазах ему на миг чудится мелькнувшее облегчение. Это человеческая эмоция; для Коннора все отчетливее и оттого сильнее в несколько раз. Спадает и наконец разрешается противоречие первой директивы, условие доверия вновь повышает потенциал; условие доверия выполнено. Перкинс, живой и невредимый, в своем неизменном сером плаще, переступает порог зала и складывает руки за спиной. — Пятнадцать-танго-танго-сиерра, — негромко говорит Коннор. — Очень рад вас видеть, сэр. Короткий кивок — почти одобрение. — Он со мной, — сухо говорит Перкинс. — Пропустите его. Это, пожалуй, могло бы сработать с кем-нибудь другим. Но Гэвин Рид смотрит на них так, словно не знает, кого пристрелить первым. — Да ты рехнулся, Перкинс. Ты и твоя машина. Коннор знает, что не успеет — ни уклониться, ни закрыть собой. Между ними всего несколько шагов, на такой дистанции даже при полном функционировании пришлось бы задействовать все ресурсы боевого модуля. Сейчас же повреждения моторики слишком обширны, а боевой модуль он отключил еще на том складе-лаборатории. — Рид, — ровно произносит Перкинс. — Не устраивай истерик. — Истерик? Нет, понимаешь, здесь немножко другое. Я почти поверил, что вы, федералы, наконец-то решили помочь, но на самом деле тебе было плевать и на этот картель, и на наших ребят, которые после этой перестрелки не доживут до госпиталя. Нет, все было ради сраной машины. Новая игрушка, да, Перкинс? А ты знаешь, что вот такая же игрушка прикончила старика? Андерсон, конечно, был тот еще мудак, но такого не заслужил даже он. Система практически вскрикивает отрицанием. Прочие повреждения отходят на задний план. Нарушение условий доверия. — Я его не убивал, — хрипло произносит Коннор. Сбивается, торопливо исправляясь: — RK800 его не убивал. Не намеренно. Лейтенант Андерсон пытался помешать, и он просто не успел… было слишком много факторов. Хотел только остановить… Нарушение условий доверия. Перкинс даже не смотрит в его сторону. — Я как-нибудь разберусь с этим сам, Рид, — ровно говорит он. — Но, пожалуйста, вбей себе в голову одну простую вещь: война — это нихрена не игрушка. Все, мы уходим, с остальным справитесь сами. Контрольная точка, думает Коннор, поворачиваясь спиной. Но Гэвин Рид цедит сквозь зубы короткое проклятие и словно нехотя опускает пистолет.

***

Длинная кишка коридора, ведущая к основному выходу из бункера, поднимается по наклонной и практически не освещается. Перкинс идет впереди, не оборачиваясь, пару раз беззвучно чертыхается, спотыкаясь и переступая груды обломков. Его шаг быстрый, слишком быстрый даже для него. Словно бы уже не осталось времени. — Сэр, — негромко зовет Коннор. — Ты не убивал его намеренно, я знаю, — суховато бросает Перкинс. — Мы видели записи с камер. Так, подожди минуту. Коннор нагоняет его, послушно подходит ближе. Вопросительно подняв бровь, забирает с раскрытой ладони небольшой чип. — Когда мы покинем периметр, местная глушилка перестанет действовать. Это искусственный блокатор, тебе нельзя сейчас выходить в сеть. По крайней мере до того, как мы доберемся до Майкла и безопасников. Коннор коротко кивает: это разумно. Кажется, его похитителям так и не удалось вскрыть защиту, но Перкинс должен знать наверняка. В таких делах верить на слово не стал бы даже полный идиот; с перепрошитой памятью он, Коннор, мог бы лгать, будучи абсолютно уверенным в том, что говорит правду. Чип подключается к скрытому разъему у запястья, и процессы, отвечающие за внешнюю связь, перестают работать. Коннор опускает закатанный рукав рубашки. И вдруг чувствует, как чужая рука коротко сжимает его плечо. — Я очень хочу думать, что ты это ты, — ровно говорит Перкинс. — Идем. Поговорим на базе. И все почти получается. Точнее, почти получается у Коннора — выбраться из полумрака на дневной свет, замирая на мгновение, пока система с трудом перераспределяет приоритеты жизни и смерти. Получается дойти до припаркованной среди десятков полицейских фургонов машине Перкинса и даже забраться внутрь, на свое уже почти привычное место рядом с водителем. Но резкая смена нагрузки все же оказывается критической. Коннор чувствует у себя во рту тириум — и еще больше тириума — торопливо откидывает голову назад, пытаясь отследить, насколько велика утечка. Где-то внутри по ведущей трубке бежит разрыв, ширится и растет; неучтенный расход в шестьдесят процентов… семьдесят… восемьдесят пять… Система поспешно активирует резервные клапаны, перекрывая доступ. Цифры замирают на восьмидесяти семи. — Коннор?.. Динамик в гортани напрочь залит тириумом, и Коннор даже не пытается ответить. Лишь едва заметно качает головой, указывает взглядом на автомобильный дисплей, на котором бегущей строкой проявляются слова. К счастью, для подключения к внутренней сети у него пока еще достаточно ресурсов. «Обширные внутренние повреждения, — пишет он. — Разрыв основной трубки, очень большая утечка тириума. Не могу остановить». — Твою мать, — сквозь зубы выдыхает Перкинс. «Я собираю полный бэкап. Я успею, у вас останется вся информация, даже когда отключится нейросеть. Майкл знает, как извлечь чип, не повредив данные». Перкинс не отвечает, но Коннор чувствует, как автомобиль срывается с места — резко, намного резче, чем это сделал бы автопилот — и практически сразу набирает скорость, темной тенью выносясь на магистраль. Спустя мгновение тишину разрывает пронзительный и тревожный звук полицейской сирены, неизменное требование всем остальным уступить дорогу. — Не отключайся. «Хорошо, — соглашается Коннор. И потом все же добавляет: — Не больше двадцати минут, Ричард. Простите». Перкинс бросает беглый взгляд на экран и еще сильнее вжимает педаль в пол. Сирена оглушительным воем рвет застоявшийся воздух, сине-алые блики, как обезумевшие, мечутся по стеклам витрин. Автомобиль мчится по улицам Детройта с такой скоростью, что впору заподозрить у него наличие небольшой реактивной турбины. Коннор прислушивается к своим пока еще рабочим системам телеметрии и навигации, и ему даже не требуется отводить ресурсы на детальный расчет риска: на таких скоростях любая случайная помеха превратит их в дымящуюся груду металлолома. «Пожалуйста, переключите на автопилот, — пишет Коннор. — Слишком опасно». — Помолчи, — сухо бросает Перкинс. Система выводит новые сообщения об ошибках и расчет отведенного времени. Все вспомогательные модули уже отключены, все, что можно было отключить. Сигналы от конечностей не поступают, клапаны перекрыли связь и заблокировали нейронную систему. Активна только нейросеть — и несколько процессов социального взаимодействия. Стоило бы отключить их тоже, но Коннор подчиняется условию доверия. Он слышит, как Перкинс вызывает вертушку на их координаты. Слышит, как чей-то незнакомый голос по рации сухо диктует им новое направление и корректирует маршрут — для вертушки нужно больше места. — Коннор, ты еще здесь? Мы успеваем? «Семнадцать минут. Я мог бы сэкономить еще, отключив последние процессы». — Хорошо, — помедлив мгновение, говорит Перкинс. Щелкает какими-то тумблерами под панелью, и, кажется, и без того сумасшедшая скорость увеличивается еще немного. — Тогда увидимся на базе, парень.