refrain

Хосок отпивает небольшой глоток уже остывшего кофе, который особо старательно заварил для него Чонгук минут десять назад. Все они: Хосок, его суженый-ряженый и Сокджин ютятся в небольшой кухоньке с двумя табуретками и одним широким подоконником, идеально подходящим для задницы блядского Чон Чонгука. Кофепитие как началось в неебически неловкой тишине, так в ней и продолжается, стремясь к какой-то неведомой ранее планке для эталона неловких времяпрепровождений. Чимин, своим последним звонком выдав своего бро, больше звонить, видимо, не собирался. Хосок от всей души надеется, что по причине своей скоропостижной смерти, хоть и весьма сомневается в возможности подобного исхода. Но соболезнования и пожелания приятной загробной жизни Хосок ему всё же кинет смской. Тем временем Сокджин не теряет время зря и свирепо пыхтит, разглядывая то безмятежную моську своего блядского сводного брата, то переключаясь на измученного пока ещё не состоявшейся беседой Хосока. Тот упорно препарирует своим взглядом столешницу и пытается сделать вид, что ему насрать на ситуацию целиком и полностью, но видимо что-то в выражении его лица всё-таки выдаёт в нём нервный кусок дерьма. — Мы будем разбираться в ситуации, или ты заберёшь деньги и исчезнешь из жизни моего брата навсегда? — наконец заводит разговор Сокджин обманчиво дружелюбным тоном. Чонгук на заднем фоне фыркает и слегка подталкивает Хосока коленом в спину: ему там с высоты птичьего полёта на его подоконнике и не такое удобно. Хосок надеется, что выпрыгнуть из окна не в конце этого списка. — А нет другого какого-нибудь варианта? — он выдавливает из себя какое-то жалкое подобие улыбки и поднимает неуверенный взгляд на Сокджина, ожидая… непонятно, чего тут можно было ожидать. — Это я ставлю здесь условия, — рычит Сокджин и смахивает кружку Хосока на пол. На холодной замызганной кухонной плитке моментально оказывается ужасающий замес из стеклянной крошки, земли и кофе. Чонгук на фоне ворчит что-то о том, что у него тут не средневековый паб, чтобы разбрасываться кружками, но даже не поднимается, чтобы прибраться. Хосок не поднимается тем более. — Ну я, в принципе, всё равно не очень люблю кофе: можно иногда выпить, но всё же не фанат. Я, знаете, больше чай… — Заткнись! — О, так мне стоит купить чай к следующему разу? — беспокойно интересуется Чонгук. — Никакого следующего раза не будет! — злобно чеканит Сокджин, выцеживая слова сквозь зубы. — Мы сейчас проясним всё раз и навсегда. Он достаёт белый конверт, и Хосоку не требуется особая смекалка, чтобы догадаться, зачем. Чонгук у Хосока за спиной недовольно цокает языком, но в разговор больше не вклинивается, видимо ожидая, пока Сокджин выложит все свои карты. Тот кладёт конверт в центр стола, а затем сцепляет пальцы, укладывая на них подбородок, и с недобрым прищуром смотрит на Хосока. — Здесь миллион вон. Прокутишь их. Не знаю. Может, купишь себе новый телефон или шмоток. Что там можно сделать на миллион, — Сокджин хмурит переносицу, и у Хосока зарождаются смутные сомнения, что тот не особо осведомлён о стоимости чего угодно. — И взамен ты просто исчезнешь из жизни моего брата. И [блядский] богатый братик поднимает взгляд на своего [блядского], теперь почти нищего, сводного брата, и между ними происходит какой-то неведомый Хосоку невербальный конверсейшн. — Если ты рассчитывал получить больше, то вынужден расстроить, — Сокджин вновь возвращает Хосоку всё своё внимание. — Ты не стоишь большего. Мы договорились? И вот если бы Сокджин молчал и просто выжидал, возможно тогда бы Хосок и слинял по-тихому, пытаясь заглушить в себе чувство вины, зализывать раны и пострадавшее самолюбие. Но он всё-таки себя не на помойке нашёл, что бы там Сокджин не думал. И вроде бы Хосок уже не пьяный совсем: должно уже проснуться позорное благоразумие. Но то ли ситуация супер зашкварная так на него действует, то ли сжатые до побелевших костяшек кулаки Чонгука, отсвечивающие где-то на периферии зрения, и вот Хосок уже снова супер неадекват: готов вешать трусы на вешалку в прихожей, блевать на соседских собак. Готов доставать деньги из конверта с лицом маньячного кредитора, а затем швырять эти купюры в лицо блядского сводного братика блядского Чон Чонгука… Хосок осознаёт, что же он сделал уже после того, как он это сделал. В одну секунду воздух накаляется, словно электризованный, а до слуха Хосока доносится хор ангелов, воспевающих реквием Моцарта. Чонгук похихикивает за спиной, но ему то хорошо: он не будет похоронен на дне реки Хан. Хосок мысленно начинает обратный отсчёт до грядущего взрыва, но вместо крика Сокджин неожиданно переходит на негромкий шёпот: — На кого ты работаешь? И больше не чувствуется ни капли злости: только настороженность. Хосока пугает эта перемена даже больше, чем возможная потасовка. — Не вмешивай его в свои дела, хён, — Чонгук резко соскакивает с подоконника и подходит ближе к брату. — Ноги! — вскрикивает Хосок и тянет Чонгука к себе за запястье. — Ты порежешься, боже. Но Чонгуку и раньше случалось игнорировать здравый смысл. — Это мой выбор. Так что не вмешивай его в это. Вообще никого не вмешивай, понятно? Я принял решение до того, как встретил его, поэтому послушай меня и зафиксируй это в своей голове: свадьбы не будет. Я не собираюсь плясать под твою дудку, и никакая стабильность меня не прельщает. Я лучше умру в нищете, как моя мама, чем буду всю жизнь страдать, как твоя. Сокджин резко поднимается из-за стола, вследствие чего табурет, на котором он сидел, опрокидывается с грохотом. — Это твоё последнее слово? — сухо интересуется он. — Да, — отвечает его сводный брат, бесстрашно смотря на Сокджина. Тот уходит без прощания, но Хосока пронзает осознание того, что, кажется, в жизни Чонгука больше не будет частных университетов, дорогой одежды и роскошной жизни в целом. — Извини за это, — Чонгук мягко и неуверенно улыбается, словно считает, что Хосок должен на него обижаться. — Я знаю, что соврал, но тогда он бы не отстал от тебя, серьёзно. Ты же не против? — Ты о чём? — настороженно интересуется Хосок. А сам в голове прогоняет лишь одну мысль: «только не то, о чём я подумал; только не то, о чём я подумал». — Я действительно благодарен тебе за то, что ты помог мне решиться так кардинально изменить свою жизнь. И я ни в коем случае не умаляю твоих заслуг, просто… Сокджин из тех людей, кто давил бы до последнего. Я просто исключение из правил. А так мы хотя бы отделались малой кровью. Воздушные замки в голове Хосока рушатся, так и не успев перейти к финальному этапу строительства. Причина сноса: ментальная нестабильность носителя. Возможность возобновления проекта: ну, нулевая, судя по всему. — Да нет, я не в обиде, — отрешённо сообщает Хосок и неестественно улыбается. — Знаешь, мне пора идти. По делам. Да. Телефон всё утро разрывался: коллега названивал. Видимо, завал у нас просто небывалый. Так много звонков. Да. Что же, очень хорошо посидели: душевненько так… Хосок поднимается и осторожно переступает через особо крупные осколки, похихикивая истерически. — Ну, в общем, мне пора. — Я тебя провожу до двери, — отвечает Чонгук смущённо и следует за Хосоком к прихожей, почёсывая переносицу. Он вдруг резко становится больше похож на паренька из средней школы, чем на сбежавшую невесту. Всё это не сказывается положительно на хосоковском восприятии действительности: он не должен жалеть Чонгука. Он в первую очередь должен жалеть себя. — Увидимся, — Чонгук произносит это так благоговейно, что Хосок пугается той бури эмоций, которую вызывает одно лишь слово. Чонгук тянется ближе после того, как Хосок спешно обувается, и оставляет лёгкий, почти невесомый поцелуй на щеке. — У тебя изо рта несёт, так что, — и Чонгук пожимает плечами, улыбаясь игриво. Хосок очень боится, что тот просто добивается похожей шпильки в ответ: только ещё флирта ему не хватало с утра пораньше после всех обрушившихся на него событий. — Кто бы это говорил, — ворчит Хосок недовольно и невольно прячет взгляд. — Я пошёл. — Пока. Я позвоню. Хосок выходит в подъезд и застывает там, зажмурившись, на несколько мгновений. И всё-таки в какой-то злоебучий момент они успели обменяться номерами. — Я должен напиться, я должен напиться, — напевает Хосок себе под нос, торопливым шагом покидая дом, в котором теперь обитает Чонгук. — Я должен напиться вусмерть, в такую говнину… Он почти машинально набирает нужный номер телефона и слушает гудки, пока топает в сторону уже знакомой автобусной остановки. — Возьми трубку, гнида, — снова напевает Хосок, набирая номер уже в четвёртый раз подряд. — Давай, друг в беде не бросит, лишнего не спросит… — Если ты звонишь, чтобы извиниться, — гудки резко сменяются крайне недовольным голосом, — то ты совсем не вовремя. Я занят. Очень сильно занят. — Чимин, мне нужно сегодня напиться, — вместо приветствия сообщает Хосок и запрыгивает в остановившийся автобус. — Составь мне компанию, я тебя умоляю. — Чтобы ты опять бросил меня, уехав с другим парнем? — ехидным тоном интересуется Чимин, опуская формальности. — Я уже иду, одну минуту! — это уже серьёзно и явно не Хосоку. — Мне казалось, что мы уже всё прояснили? — недовольно шипит Хосок. — Я знаю, что поступил как мудак, и мне очень жаль, потому что это был твой день рождения, но я сейчас в такой беспросветной заднице, ты даже не представляешь. Я забрался туда настолько глубоко, и вокруг сплошная темнота, а я даже прикинуть не могу, в какой стороне выход. — Фу, ты говоришь как самый настоящий гейский гей, хён. Какого чёрта твоя метафора с задницей так затянулась? — Потому что я настолько в дерьме, насколько вообще в нём возможно быть. Представь, что ты оставил свою кошку на месяц в комнате, а потом туда зашёл, и та вонища от кучи дерьма, что она оставит, ничто по сравнению с моей ситуацией. — Ты же понимаешь, что кто угодно через месяц без воды и еды будет вонять из-за гниения, а не из-за дерьма? — скептично интересуется Чимин. — Ладно. Где и во сколько? — Давай у меня. И чем скорее, тем лучше, иначе я свихнусь. — Хён, успокойся уже. То, что тебя отымели ещё не означает конец света. — Если бы, — хрипит Хосок, не желая описывать всё своё душевное состояние в телефонном разговоре. — Можешь прихватить Тэхёна, я не против. — Ещё бы кто-нибудь у тебя спрашивал, — хмыкает Чимин, но затем добавляет обеспокоенное. — Хён, только не загоняйся. Всё будет нормально, ладно? — Ага, — безэмоционально соглашается Хосок вслух, мысленно противясь словам Чимина. Что-то внутри него подсказывает, что уже ничего не будет так как прежде.