refrain

Они находят комнату в небольшом пригородном мотеле. Она маленькая и не блещет роскошью, но здесь хотя бы уютно и опрятно. Когда они наконец заходят внутрь и закрывают за собой дверь, в воздухе моментально повисает весьма ощутимое напряжение. Влечение, что толкало их в спину с самого пляжа, уже давно утихло, и сейчас эта инерция «нам надо снять комнату» ощущается куда меньше, чем парой минут ранее, у ресепшена. — Ну, значит, проведём ночь здесь, — вбрасывает Хосок, лишь бы сказать хоть что-нибудь и нарушить тишину. Он достаёт телефон, чтобы проверить время, и увиденное его совсем не радует. Хосок знает, что не сможет просто не спать ночью: дрёма всё равно свалит его, как бы он ни старался. Всё ради того, чтобы опять вернуть его в квартиру Чонгука и то самое злополучное утро. Чонгук рвано кивает на его слова, вытирая ладони о джинсы. «Мог бы ответить словами», — раздражённо думает Хосок и постукивает ребром телефона по ладони. Чёрт, раз между ними недавно всё прямо пылало и искрило, почему же сейчас они ведут себя так, словно им обоим не очень то и хочется тут находиться? Хосок слишком много думает, и это выматывает. — Можем просто лечь спать, — предлагает он. Чонгук резко оборачивается на него с удивлённым лицом, на что Хосок лишь пожимает плечами. — Судя по твоему виду, тебе бы сейчас не помешало успокоиться. И, вероятно, поспать. — Да, но ведь… — Завтра никуда не денется, — Хосок отворачивается, произнося это. Притворяется заинтересованным в небольшом буклете, стоящем на комоде, лишь бы Чонгук не смог увидеть его настоящие чувства. — Мы всё так же проснёмся вместе в одной кровати. И будем плыть по течению. Хосок откладывает буклет, бросает в воздух последнюю грустную улыбку и, наконец, оборачивается к Чонгуку. — Что скажешь? Чонгук внимательно всматривается в его лицо и шумно сглатывает. Он явно не собирается говорить ничего успокаивающего или разумного, будь он не ладен. Хосок подходит к нему ближе и, засунув ладони в карманы его худи, задерживает взгляд где-то на уровне его шеи. — Тебе не надо себя заставлять, переживая о том, что я подумаю. Какой смысл в том, чтобы игнорировать свои собственные чувства? Просто доверься мне, хорошо? — Хосок дожидается, пока Чонгук медленно и неуверенно кивнёт, явно поражённый такими словами, и, кивнув в ответ, делает несколько шагов назад. — Ну тогда… давай умоемся и будем ложиться? Они находят в ванной несколько маленьких тюбиков пасты и, хихикая от нелепости происходящего, чистят зубы пальцем. — Почему ты не взял с собой щётку? Чёрт, это первое, о чём я подумал, собирая вещи, — смеётся Хосок. Чонгук, с покрасневшими кончиками ушей, лишь пожимает плечами и пихает Хосока бедром. — Ты напугал меня до усрачки, я вообще не соображал, что пихаю в рюкзак. — Я никогда не буду доверять тебе такие дела, — качает головой Хосок. — Чур, это будет в моих обязанностях: собирать вещи. — Я не запрещаю тебе чистить зубы щёткой, — округляет глаза Чонгук. — Просто мне это не кажется настолько важным. При желании я могу сходить и купить её в любом супермаркете. — Но ты никуда не пошёл, — Хосок отдавливает Чонгуку ногу из чистой вредности, и тот ойкает. — А я решил тебе составить компанию в этом цирке. — Отвратительно, — охает Чонгук. — Хотя, какой подвиг, конечно. Они продолжают хихикать и перекидываться шуточными оскорблениями, только бы замаскировать возникшую между ними нервозность. Хосок раздевается, оставаясь в одной лишь футболке и трусах, после чего падает на весьма мягкую двуспальную кровать. Он тихонечко кряхтит и с некоторым трудом заползает под одеяло, при этом избегая смотреть в сторону Чонгука. — Ну что ж, давай ложиться спать. Чонгук вяло кивает, потирая затылок и буравя взглядом пол, затем чего подходит к выключателю, и после негромкого щелчка комната погружается в темноту. Хосок не видит, но слышит и ощущает, как спустя пару секунд кровать рядом с ним проминается под весом чужого тела. — Надеюсь, ты не из тех, кто храпит, — нелепо шутит Хосок в последней попытке разбавить неловкое молчание, на что Чонгук лишь зажато хмыкает. — Спокойной ночи, — шепчет он вместо ответа. — Спокойной. Хосок поворачивается к Чонгуку спиной и устраивается поудобнее, не удержав в груди тяжёлый вздох. Как только они оба перестают ворочаться, звенящая тишина моментально начинает давить на уши. Всё это нелепо. Хосок совершенно не такого измученного завершения ожидал от этого вечера. Лишь на мгновение он на полном серьёзе задумывается над тем, чтобы начать какой-нибудь нелепый разговор. В духе тех, что сопровождают друзей во время совместных ночёвок: когда сон ещё не пришёл, но темнота уже кажется защитником от собственного стыда. Но всё это так глупо. Так Хосок лишь сделает всё ещё более неловким и оттянет блаженное забвение. Уж лучше бы ему попытаться уснуть как можно скорее. Хосок ощущает, что его тело начинает затекать, и уже собирается перевернуться на другой бок, как вдруг резко застывает. Чёрт. Поворачиваться лицом к Чонгуку? Сердце от одной только мысли об этом гулко ударяется о рёбра. Дыхание сбивается. Это не должно казаться чем-то настолько пугающим, но Хосок не может избавиться от ощущения паники, растекающейся по телу. Он сжимает одеяло в своей ладони и крепко зажмуривается. Это становится слишком смехотворным. Хосок подносит свою руку к лицу и кусает себя за запястье в дикой попытке себя вразумить. Это не слишком сильно помогает, но всё же он находит в себе сил просто улечься получше: без лишнего накручивания. Хосок поворачивается и лишь на мгновение приоткрывает глаза, чтобы в темноте бросить взгляд на спящее Чонгуковское лицо. И забывает, как дышать. Чонгук, явно смущённый тем, что Хосок застал его за подглядыванием, прочищает горло и спрашивает дрожащим голосом. — Тоже не спишь, да? — Ты что, таращился сейчас на мой затылок? — из Хосоковской груди вылетает истерический смешок. — Это немного крипово. — Я просто думал, — Чонгук щипает Хосока за бедро, от чего тот взвизгивает и пытается в ответ пнуть Чонгука в голень. Но тот проскальзывает ладонью под его коленом и закидывает его ногу на себя. Абсолютно не ожидающий этого Хосок моментально затихает, несколько опешив. — Можно, я тебя поцелую? — спрашивает Чонгук следом, и смятение Хосока увеличивается с каждой секундой всё сильнее. И пока темнота сглаживает черты их лиц, возможно, это самый подходящий момент для поцелуя. — Конечно. Можешь даже не спрашивать меня о таком больше. Чонгук грустно усмехается. — Просто я решил, что ты передумал. Из-за того, что ты говорил, знаешь. Когда мы только зашли сюда. Хосок не может удержаться от того, чтобы не закатить глаза. — Потому что я видел, что настрой был уже не тот. И ты был таким дёрганным… — Это потому, что я волновался! — Да с чего бы тебе вдруг начать волноваться? — хмыкает Хосок, пытаясь игнорировать жаркие пальцы, скользящие по его колену. — Я не… я понимаю, что это уже не первый раз. Но словно в тот раз всё было… короче, я имею в виду, мы оба были пьяны. А теперь нет. И всё это ощущается теперь по-другому. И боже! Мы в, мать его, Пусане! Сбежали от мира в то самое место, которого я избегал уже столько лет. И это… это непросто для меня. — Я знаю, — Хосок прижимается к Чонгуку ближе и обхватывает его всеми своими конечностями. Его сердце бешено колотится в груди, и он не знает, как побороть это чувство тревоги и вины. — Это моя вина, я абсолютно не думал о твоих чувствах, когда затевал это всё. И теперь я не могу отделаться от ощущения, словно я лишаю тебя чего-то. Или словно предаю тебя. Хосок вдруг понимает, что надеется на то, что Чонгук переложит всю ответственность на него. Как бы это было приятно, забрать всю тяжесть с плеч Чонгука на свои, будь это возможно. Но всё, что Хосок может на самом деле, — лишь попытаться быть рядом и дать Чонгуку всего, чего бы он не попросил. — Ты не мог знать об этом, — даже в голосе Чонгука звучит улыбка, и это ранит ещё сильнее. — Мог, если бы действительно захотел. — Прекрати. Мне это, конечно, льстит, но ты только вдумайся. Мы знакомы два дня, а ты уже винишь себя за то, что не знал чего-то обо мне. Слова, что должны были звучать как поддержка, оборачиваются для Хосока упрёком. Он точно сделал что-то не так этим вечером, потому что иначе он не может объяснить себе, почему его пробивает дрожью от мощности нахлынувших негативных эмоций. — Так что насчёт поцелуя? — осторожно спрашивает Чонгук, мягко гладя его по спине меж лопаток. — Агрессивное да, конечно. Но дай мне пару минут, пожалуйста. Мне хочется пообниматься ещё немного. Чонгука пробивает на хихиканье. — Ну что? — обиженно ворчит Хосок. — Ты же знаешь, что мы всё ещё можем обниматься? Даже если будем целоваться. — Серьёзно? — с сарказмом интересуется Хосок. — Прикинь. Хосок недовольно фыркает и кусает Чонгука в плечо за подобную дерзость. — Ауч! — вздрагивает тот и шлёпает Хосока по заднице. Хосок довольно посмеивается, позабавленный собственной шалостью, и приподнимается на локтях, чтобы заглянуть Чонгуку в лицо. Он прищуривается и вглядывается в смазанные очертания, и как-то так его тело прошибает горячим осознанием. Они так близко, и их тела опаляют друг друга безумным жаром. Всё вдруг в момент становится таким интимным: совсем как пару часов назад, на пляже. Хосок даже не успевает прочувствовать своё ошеломление от их близости, как Чонгук, приподняв подбородок, осторожно оставляет поцелуй на его губах, прикрывая глаза. Хосок шумно выдыхает и торопится ответить на поцелуй так же бережно и аккуратно. Потому что это то, чего Чонгук заслуживает. Это скорее лишь соприкосновение губ, чем поцелуй, но и этого становится достаточно. Хосок забирается на Чонгуковские бёдра и усаживается на них, опираясь локтями по обе стороны от головы Чонгука. Тот влажно выдыхает, и Хосок, ловя его дыхание своими губами, тянется к следующему поцелую. Он чувствует щеками, как трепещут Чонгуковские ресницы. Ощущает, как горячие пальцы Чонгука задирают его футболку, оглаживая поясницу. Слышит каждый жалобный скулёж, рвущийся из его горла, и то, как беспомощно по простыне елозят пятки Чонгука. Хосок сползает мокрыми поцелуями на Чонгуковскую шею, и тот цепляется пальцами, вжимается ими в кожу на Хосоковских боках. Открывается и безропотно следует за каждым движением Хосока. И в груди от этого щемит. Хосоку хочется закричать, что это Чонгук должен забирать у него всё и больше, а вовсе не наоборот. Отчего-то пробуждается желание заплакать и сжаться в крохотный комок под одеялом. Грусть затапливает его, а Хосок даже не может отрефлексировать причину. В голове лишь какие-то догадки и полунамёки, но ничего конкретного. Вот только Чонгук не заслуживает того, чтобы разбираться с этим Хосоковским дерьмом. У Хосока у самого пока что нет ни одного ответа, и загружать этим Чонгука ни с того, ни с сего он точно не собирается. Поэтому он запирает все эти мысли и порывы где-то в задней части своей головы. Он прекращает мусолить Чонгуковскую шею и немного отстраняется, тяжело дыша и вытирая влажный рот тыльной стороной ладони. Хосок не совсем понимает, как далеко они собираются зайти: заняться сексом или остановиться на долгих поцелуях. Ему всё равно, на самом-то деле, пока это Чонгук. И Хосок уже открывает рот, чтобы спросить, как понимание сваливается на него тяжёлым грузом. И это абсолютно не тот ответ, который Хосок хотел бы от себя услышать.