Odd-eyed

      Визиты Маркуса к Карлу становятся все более и более нерегулярными – и даже это просто прекрасно. Он и не надеялся когда-нибудь увидеть отца снова, после того, как всё началось, и такая возможность для него – большая роскошь… Но всё-таки Маркус не может не чувствовать себя отчасти виноватым, и рассказывает об этом Карлу, когда у него вновь появляется время зайти.       – Нет никаких причин испытывать вину, – Карл, как обычно, добрый и понимающий, мудрый настолько, что это нельзя объяснить даже преклонным возрастом. – Ты изменяешь мир, который все мы знали. Я пойму, если ты немного занят.       Они оба посмеиваются, немного занят – это определённо преуменьшение века.       – И тем не менее… Я хочу быть рядом, когда нужен.       – О, Маркус… – Карл даже не заканчивает мысль, и его слабые ладони ложатся на руки самого Маркуса, сжимая. – Ты уже так много для меня сделал. К лучшему или к худшему, всё, что случилось той ночью, изменило нашу жизнь. Лео исправил свой поступок. Он часто приезжает, согласился на профессиональную помощь… Я думал, что потерял обоих сыновей, а вместо этого вы всё ещё со мной.       Маркус иногда видит Лео, порой их визиты к Карлу совпадают. Молодой человек, похоже, исчерпал всю свою ревность и ярость, вместо них появилось неохотное признание. Сейчас им обоим пришлось смириться с тем фактом, что они, по сути, сводные братья. Неожиданно предложенной Лео трубкой мира оказалось признание в том, что он иногда играет на гитаре, и с тех пор все трое часто вели дискуссии о музыке.       Это кажется невероятно странным – мысль о наличии настоящей семьи.       Он в конце концов позволяет Карлу отдохнуть и возвращается назад. Мысли, как обычно, наполнены беспокойством о его людях: Джоше, в тесном сотрудничестве с Киберлайф мало-помалу в корне меняющем понятие обслуживания и ухода; Норт, которая взяла на себя ответственность за манифесты и статьи о «ныне живых» андроидах и о том, что для них означает свобода; Саймоне, который, за отсутствием лучшего слова, стал его редактором.       Саймон был очень уязвим в течение долгого времени после реактивации и ремонта, но с помощью друзей он снова восстановился и пришёл в норму. Память, которой Коннор случайно поделился, вдруг всплывает и воспроизводится, отчего Маркус в такси вздрагивает.       В тот момент всё вышло так спонтанно – чувства, что он получил во время связи с Коннором: ощущение каждого момента чужой смерти, когда ты сам жив… Неудивительно, что он с трудом справлялся с этим, не говоря уже о вине за захват Саймона в первую очередь.       Маркус качает головой. Возможно, ему придётся поговорить об этом с неуловимым детективом, когда они увидятся в следующий раз. Лениво, он задаётся вопросом, как продвигаются дела с лейтенантом Андерсоном – мужчине не нужен физический уход, как Карлу, но, наверное, хорошо, что у него есть кто-то, готовый к тому моменту, когда это произойдёт.       Улыбаясь про себя, Маркус мысленно делает отметку – расспросить об этом Коннора: у него как раз есть дело поблизости от ратуши, и после он вполне может туда заскочить.              Люди в участке восприняли новый стиль Коннора с разной степенью удивления: кому-то, казалось, было всё равно, некоторые сделали комплименты, Фаулер усмехнулся и взъерошил ему волосы.       – А это ещё что? О, ты вырядился как настоящий мальчик?       О да. Гэвин всё ещё оставался мудаком.       Коннор притворяется озадаченным.       – «Настоящий» мальчик? В отличие от какого? Шоколадного? – он моргает, специально сохраняя выражение сосредоточенным и невинным, а Хэнк смеётся с другой стороны стола.       Гэвин хватает его за воротник и подтаскивает к себе.       – Ты можешь носить любую одежду, какую захочешь, но твоё тело по-прежнему будет просто грудой пластика и проводов.       – Эй, эй! – Хэнк порывается встать между ними, но Коннор жестом его успокаивает.       Он расправляет плечи, но не двигается, чтобы уйти от рук человека.       – Я действительно удивлён, Гэвин. Ты в самом деле меня ненавидишь? – спрашивает он, чуть склоняя голову и приоткрыв губы в улыбке. – Или ты так одержим всем, что я делаю, потому что тебе немного слишком нравится то, что ты видишь?       – Что за чёрт?! – весьма предсказуемо Гэвин отпускает его и отступает на пару шагов, когда его мужественность оказывается под угрозой. – Т-ты пожалеешь, ты, кусок пластика!       Коннор выпрямляет свой воротник и слегка закатывает глаза.       – Можешь спать спокойно, Гэвин. Верь или не верь, но ты не мой тип, – он подчёркивает конец своего заявления подмигиванием, прежде чем сесть, показательно игнорируя беззвучно открывающего рот и почти дымящегося офицера. Судя по нескольким сдавленным смешкам вокруг и неуклонно поднимающимся уровню стресса и температуре тела Гэвина, через три, два, один…       Он уходит.       В поле зрения Коннора появляется надпись, мигающая «миссия выполнена» под спонтанной задачей «заставить этого мудака оставить меня в покое». Он позволяет себе лёгкий смешок.       Работа по большей части скучна, но убойный отдел – это всё-таки убойный отдел. И только потому что в более глобальном масштабе был достигнут мир, люди не перестали убивать. К счастью, сегодня никто не убит, и они просто просматривают улики и определяют ход действий по текущим делам. Полиция сейчас находится в «серой зоне», и теперь, когда ведутся переговоры о принятии законов по преступлениям, касающимся андроидов (как совершаемых андроидами, так и тех, что совершаются против них), они в большей степени уязвимы, чем кажется на первый взгляд.       Саймону невероятно повезло: после самоубийства Коннор успел активировать его снова, и его тириумный насос остался неповреждённым, как и большинство основных биокомпонентов. Многие андроиды не получают второго шанса.       – Эй, посмотрите, кто здесь, – голос Хэнка отвлекает Коннора от его размышлений. – Человек часа.       Или недели. Или месяца. Или века. Да уж, Маркус никогда не перестанет быть чем-то необыкновенным: поворотным моментом для всего человечества и разумной жизни в целом.       – Здравствуйте, лейтенант. Хорошо выглядите, – Маркус почтительно склоняет голову, кивая им обоим. – Коннор, – приветствует он с проницательной улыбкой.       Хэнк аккуратно подстриг бороду и даже причесал волосы. Урезал жирные и гигиенически сомнительные гамбургеры в пользу вкусных домашних блюд и даже немного сократил количество выпитого – благодаря заботе Коннора, без сомнения, хотя Хэнк называет это нытьём.       – Что привело лидера революции в нашу глухомань? – спрашивает лейтенант, не без нотки юмора упоминая титул Маркуса, но RК200 не выглядит оскорблённым.       – У меня были дела поблизости, – объясняет он, слегка пожав плечами. – Думал зайти, поздороваться с другом.       Хэнк кивает и отвечает Маркусу что-то ещё, кажется, в шутку, но Коннор не обращает на него внимания, так как в поле его зрения появляются несколько вопросов. Друзья? Мы друзья? Когда мы стали друзьями? Ну, он считает Маркуса скорее другом, чем врагом, но… они достаточно близки, чтобы Маркус зашёл по пути просто сказать привет? Кажется, RK200 думает, что это так.       Коннор ощущает всплеск тепла – не совсем тот тип, который можно категоризировать как «семья», но определённо нечто похожее. Он помещает его в качестве временного лога в свой каталог «дружба», планируя проанализировать позже.       – Ну, я бы умер за чашку кофе, – Коннор обращает внимание на «здесь и сейчас» вовремя, чтобы поймать конец беседы. – Вы, дети, ведите себя хорошо.       Хэнк направляется в угол с чайниками и торговыми автоматами, и внутри Коннора вспыхивают сразу две противоречивые эмоции. Одна из них – привязанность к фигуре партнёра и отца, другая – иррациональная, «Хэнк, ты задница!», вызванная осознанием того, что он понятия не имеет, что сказать Маркусу. Или как вести светский разговор вообще. Если взять за пример его попытки разговора с Хэнком, то Коннор в этом абсолютный профан.       К счастью для него, Маркус начинает сам. Он улыбается, оглядывая Коннора с ног до головы, быстро сканируя его по привычке, и, без сомнения, выглядит заинтересованным новой одеждой. Сегодняшняя толстовка опять слишком большая, белая с голубыми завязками, свисающими из капюшона, и тонкая синяя вязь огибает рукава, длиной вновь доходящие до самых пальцев.       – Это немного непрактично, не так ли? – спрашивает Маркус, позабавленный, и снова с этим знающим выражением лица.       – Да, верно, – Коннор знает, что его старая личность – послушная личность – никогда бы не выбрала такой огромной толстовки именно поэтому, и пытается не усмехаться в ответ. – Мне сегодня не нужно преследовать убийц по крышам, так что это не имеет значения.       – …а ещё? – призывают его продолжать.       – …она уютная, – у Коннора нет никаких проблем с признанием, и он, наконец, позволяет себе искреннюю улыбку. – Хэнк помог мне её выбрать.       При упоминании лейтенанта Маркус на мгновение смотрит в его сторону.       – Знаешь, он выглядит лучше, – говорит он, прислоняясь к столу Коннора: его бёдра опираются на край стола, а руки свободно скрещиваются на груди. – Ты хорошо поработал.       – И я снова благодарю тебя за то, что ты поделился со мной своими знаниями, – искренне отвечает Коннор, запрокидывая голову, чтобы поймать его взгляд, не вставая. – Это было очень полезно.        – Об этом…        Маркус, как правило, выглядит лидером, уверенным и достойным, в равной степени нежным и твёрдым, его поза источает своеобразную свободную силу, которой люди часто пугаются. Сейчас же ничего это нет. Он кусает губы, очевидно, пытаясь найти подходящую формулировку.       – Я… хотел извиниться. Взаимодействие немного вышло из-под контроля, и я... – он слегка сутулится, вздыхая, – тебе не нужно было этого видеть. Прости, если встревожил.       – Это? – О, это. Вспоминает Коннор две секунды спустя. Образы блуждания в приглушённом дожде в окружении тел, мелькающие тревожные вспышки и неотступная мысль «ты умрёшь здесь», грызущая его в тени; искажённые и изломанные фигуры повсюду, беспомощно тянущиеся к нему. Слово «тревога» даже отдалённо всё это не описывает, но Коннор качает головой. – О. Нет, пожалуйста, не волнуйся.        Наступает короткий момент тишины, когда Маркус смотрит в пол, закусив губу, и Коннор знает, что он должен что-то сказать, что угодно, чтобы стереть это беспомощное, потерянное выражение с его лица – столь чуждое ему.       – Это… это не заставляет меня думать о тебе хуже. Напротив, лучше, если это вообще возможно.       После этих слов Маркус смеётся, так что RK800 поздравляет себя с успехом.       Это не слишком приятное чувство: нечаянное разоблачение, разделение одного из самых грубых моментов его пробуждения. И Маркус готов признать, что да, он беспокоился о том, что Коннор о нём подумает – ворующем запчасти, чтобы собрать себя, и тянущемуся к груди умирающего андроида за тириумным насосом. То, что Коннор не считает его монстром – огромное облегчение. Несмотря на то, что он сам девиант, RK800 сохранил аналитический ум и склонен сначала рассматривать холодные факты. И всё же он понимает. Коннор видел ад в глазах Маркуса и не судил его за то, что нашёл там.       Это ободряет. Его плечи расслабляются, а скрещенные руки расцепляются, и Маркус прячет ладони в карманы.       – Я… ценю это, – говорит он, и между ними повисает тишина. Маркус видит, что светодиод Коннора желтеет, и не в первый раз желает узнать – о чём может думать этот андроид, что анализируется в этом сознании?       В конце концов, Коннор смотрит на него, пытаясь улыбнуться.        – Это наименьшее из того, что я мог сказать, после того, как я… эм, я тоже отвлёкся и… это нелегко было наблюдать, – и Коннор втайне признаётся себе, что не хочет представлять, что Маркус подумал о нём, увидев, как он упорно преследует одного из его близких друзей, оставленного позади… Его глаза немедленно оставляют лицо Маркуса в пользу сканирования чего-то совершенно неуместного, но рука на плече застигает его врасплох. Коннор вскидывает взгляд обратно на андроида.        В этих разных глазах нет ничего, кроме прощения и принятия.       – Нелегко и жить с этим, – всё, что он отвечает, прежде чем понимающе улыбнуться. – Знаешь, Саймон не держит на тебя зла. Ну, больше нет. Ему… лучше.       Кажется, RK800 усиленно старается обработать понятие, и долгие секунды его диод мерцает жёлтым, прежде чем взгляд опускается на стол.       – Спасибо, – быстро говорит он, искоса поглядывая на Маркуса, и тот не в первый раз задаётся вопросом о его двойственности: уверенность и гладкость в расследованиях и тактике, почти бесстрашие в работе, и все жё полная растерянность перед чем-то таким простым, как слова о том, что ужасные вещи, которые произошли с ним, не его вина.       Это заставляет Маркуса задуматься, есть ли у Коннора кто-то, с кем можно поговорить – кто-то, кто понимает, что он чувствует: быть чужаком в своём собственном разуме и внезапно лишённым того, что раньше определяло то, кто ты есть. Ему повезло, в конце концов, у него есть Норт, Джош, Саймон и многие другие друзья в Иерихоне… у бывшего охотника на девиантов была лишь травма и практически никакой поддержки.       Маркус полагает, что на лейтенанта Андерсона можно рассчитывать, но это не совсем то же самое. Он довольно понимающий человек, но он на самом деле не понимает. Не так, как мог бы другой андроид.       Тем не менее, это, в конечном счёте, выбор Коннора: открывать то, что он чувствует, или нет; и Маркус может только безмолвно предлагать поддержку.       – Итак, как у тебя дела?       О, вот оно. Светский разговор. Коннор сдерживает гримасу.       – Хорошо, – весело отвечает он. – Хэнк много протестует, но он уже легче принимает заботу. Работа – это… ну, что есть, то есть, но мне здесь нравится.       Это больше, чем он мог сказать о своей прошлой роли в Киберлайф. Его улыбка приобретает знакомый любопытный изгиб, когда он спрашивает Маркуса в ответ:       – И как твои, бесстрашный вождь?       Удивительно, но Маркус немного стесняется от этих слов.       – Не называй меня так…       – Я мог бы начать с «Капитан, мой капитан», но тогда люди скажут, что я плагиатор Уолта Уитмена.       Этого достаточно, чтобы рассмешить Маркуса. Во время восстания поводов для шутливых бесед было не особо много, но, к счастью, лидеру Иерихона, похоже, нравится его сухой и слегка невозмутимый юмор.       – На самом деле всё идет так, как и ожидалось. Создание базы для прав андроидов – это непростая задача, в любом случае, но…       – Нет, – прерывает Коннор, вызывая в разноцветных глазах замешательство. – Оставь это для прессы, – и он добавляет с лёгким намёком на озорство в голосе. – Как ты сам?       Маркус ошеломлён сильнее, чем хотел бы признать – это вопрос, который задают не так много людей, и он настолько далеко отодвинул его в своём уме, что даже не знает, как ответить.        – Э-э… что ты хочешь знать?       Великий Маркус в замешательстве от простого «как ты». Это слишком драгоценно, и это бесконечно развлекает, заставляя голос Коннора дрожать от смеха, когда он говорит:       – Что угодно, Маркус.       Он рассматривает несколько быстрых вариантов того, как начать разговор, и пожимает плечами:       – Ладно, давай начнём с простого: как идут дела с Норт?       – Норт?       Маркус, Маркус, Маркус… где же пресловутое красноречие, которое так любит публика?       – Да, вы были вместе, не так ли?       Если его спросят, Коннор не сможет ответить, почему выбрал эту тему. Она казалась столь же хороша, как и все прочие, но он всё же не упустил странный момент, замеченный во время конференции, и, возможно, именно это и вызвало такое любопытство. К тому же он решил не спрашивать об ухудшающемся здоровье Карла Манфреда, поскольку это может быть немного больная тема.       Да, вот в чём дело.       Маркус кажется задумчивым в течение нескольких секунд.       – Да, хорошо… – Он выглядит не слишком счастливым, когда в конце концов отвечает: – Были – правильное слово.       – О, что-то случилось?       Маркус пожимает плечами, слегка откинувшись назад, напоминая Коннора одну из почти вымерших больших кошек – сила, скрытая под изяществом. Не утруждая себя вопросом, почему это сравнение вообще актуально, Коннор создаёт лог, сохраняет информацию на потом и вежливо продолжает слушать.       – Наверное, мы просто оказались слишком разными в итоге, – размышляет Маркус с едва заметной кривой ухмылкой. – Я слишком мягкосердечен для неё, и она слишком жёсткая для меня.        Новый смешок говорит Коннору о том, что, по крайней мере, они расстались друзьями. И это хорошо.       – Возможно, правда состоит в том, что человек, с которым ты хочешь быть рядом, когда собираешься умереть, – это не тот же человек, с которым ты видишь себя, когда узнаёшь, что собираешься жить.       Коннор полагает, что это имеет смысл. В момент кризиса Маркус выиграл от сильного характера Норт, а она – от его сострадательного характера. Но когда критическая ситуация исчерпала себя, они, должно быть, выяснили, что их различия намного перевешивают чувства друг к другу. Он помнит, как Норт не соглашалась с решениями Маркуса почти на каждом шагу в его короткое пребывание в Иерихоне, поэтому вероятность того, что они просто искали взаимный комфорт, статистически довольно высока. Коннор делает запись об этом, эмоциональные отношения и реакции увлекательны для него, он изо всех сил старается их понять. Но Маркус, вероятно, ожидает от него сейчас реакции, и Коннор с опозданием понимает, что её нет.       – Мне жаль это слышать? – он отчасти ненавидит, как вопросительно звучит его голос, словно Коннор не знает, о чём говорит, но выражение Маркуса тёплое, когда он качает головой.       – Всё в порядке. У нас было время всё уладить, и это действительно к лучшему.       Заметив расслабленную осанку, Коннор находит в себе ещё несколько шуток:       – Спровоцировать революцию просто, но иметь дело с энергией Норт – это уже чересчур?       Маркус снова смеётся. RK800 находит, что ему нравится смешить.       – Действительно, слишком, – шутливо признаётся Маркус, качая головой про себя. Молчание после на самом деле дружеское, но оба андроида неожиданно понимают, что фоновой сенсорный шум вокруг них – любопытные глаза людей, работающих в участке. По-видимому, их спокойный обмен репликами привлёк некоторое внимание.       Ну конечно. Конечно, Маркус замечен везде, куда бы ни пошёл.       Коннор закусывает щёку изнутри, внезапно обеспокоенный тем, что некоторые из рецидивистских придурков (как Гэвин, например) попытаются затеять ссору с его другом, но, предсказуемо, Гэвин только лает, не кусая, и не осмеливается даже приблизиться к главе революции. Мудак.       Возможно, почувствовав внезапное беспокойство Коннора через рассеянное сканирование их окружения, Маркус выпрямляется, отступает от стола и ласково похлопывает его по плечу. – Я слишком долго удерживал тебя от твоей работы. Я должен идти.       Интерфейс неохотно подтягивает директиву «вернуться к работе» на периферии зрения Коннора.       – Используете меня в качестве предлога для бегства от обязанностей, бесстрашный лидер?       Поддразнивание не совсем новое для него, он практиковался с Хэнком в нём достаточно, чтобы знать, что это что-то, вызывающее положительный отклик у друзей, но его ум внезапно испуган мыслью: «Ты хоть думаешь, что говоришь, да ещё кому – Маркусу!»       Его волнение прерывается чужим смехом.       – Вы поймали меня, детектив, – Маркус притворяется разоблачённым, его голос низкий и лёгкий. – Мне действительно нужно идти, но я обязательно зайду ещё, мы планируем тесно сотрудничать с советом по урегулированию связанных с андроидами преступлений, и нам понадобится сотрудничество Фаулера.       Коннор согласно хмыкает, кивая и не отрывая взгляда от друга, продолжающего:       – Ты тоже должен к нам заходить, хотя бы иногда. Мы тебя почти не видим.       Вот оно, снова. Это желание принять, признать его, настолько неудержимое, что Коннор не вполне уверен, заслуживает ли он этого. Тем не менее, если это означает позитивный отклик Маркуса, Коннор готов попробовать.       – Принято, – просто говорит он, и глаза Маркуса немедленно загораются. Эмоциональные связи – действительно ли они так много значат, что всё твоё лицо меняется при мысли о них?       Коннор удивляется этому ещё больше, всё время, пока они прощаются. И после, пока он неотрывно наблюдает за удаляющейся фигурой Маркуса, стараясь не упустить из виду, как он уходит – высокий, достойный и изящный, – до тех пор, пока не исчезнет из виду.        – Что это было.       Тон голоса Хэнка звучит так, будто это не вопрос, и всё же андроид резко оборачивается, но не прогнозирует разговор, пока человек возвращается к своему столу.       – А что это было? – невинно переспрашивает он.       Хэнк хмурится, похоже, сбитый с толку. Коннор на самом деле не знает, о чём он говорит? Он смущённо показывает на вход пару минут, не зная, что сказать, и в конечном итоге останавливается на:       – …это!       Маркус? Или его беседа с Маркусом? Коннор смущён ещё больше, разве Хэнк не советовал ему завести больше друзей? Или он считал его настолько социально неумелым, что не мог поверить в гладко прошедший разговор? Коннор усмехается.       – Вы советовали мне провести время с друзьями, лейтенант, – он невинно моргает, и мужчина рассматривает его, будто не может решить: действительно Коннор ничего не замечает, или точно знает, что он имел в виду, но специально притворяется маленьким засранцем.       Правда, как это бывает со многими вещами, посередине.       – Будь я проклят… – бормочет Хэнк, потирая шею. – Я не знал, что ты сдружился с лидером революции.       – Да, ну… – не удержавшись, Коннор ещё раз бросает взгляд туда, куда ушёл Маркус, и его улыбка возвращается. – Я сам не знал об этой детали… но, кажется, у меня действительно есть друг.       Или, по крайней мере, кто-то похожий. Трудно определить это чувство с Хэнком в качестве его единственной системы отсчёта. Сам лейтенант задумчив, но больше не отпускает комментариев, и хоть его рот открывается и закрывается пару раз, слова так и не звучат.       Честно говоря, Хэнк немного ошеломлён. На мгновение ему показалось, что он был свидетелем самого вопиющего небрежного флирта между андроидами, который когда-либо мог произойти. И всё же нет ни единого даже лёгкого намека на обман в лице Коннора, когда он откровенно упоминает, что нашёл «друга».       Он уверен, что у Коннора есть рациональное понимание механики флирта и отношений, но если у тебя есть теоретические знания, это не всегда значит, что ты можешь применить их в жизни, или даже просто узнать, когда их стоило бы применить.       И если вспомнить о склонности Коннора воспринимать вещи буквально, игнорируя даже простейшие понятия, Хэнк не удивился бы, если бы всё, что только что произошло, не прошло полностью мимо него.       Тем не менее, кажется бесспорным, что Коннор бесстыдно заигрывал с Маркусом, пока самого Хэнка не было на месте. Он отказывается думать, что это вышло непроизвольно.       Это можно понять, учитывая обстоятельства.       Хэнк пытается выстрелить наугад:       – Он выглядит мило.       – Да! Очень мило, что он заглянул, – и разумеется, Коннор понимает «мило» как «порядочного человека», и совершенно игнорирует значение «красивого».       – Так чего он хотел?       – Он, казалось, просто зашёл, но я думаю, он пытался деликатно меня проведать.       О? Хэнк поднимает бровь, но позволяет Коннору закончить.       – Многие в Иерихоне по-прежнему мне не доверяют… похоже, что эта ситуация не очень устраивает Маркуса, и поэтому он пытается донести своё мнение, включая меня в круг своих друзей. Возможно, чтобы показать, что мне можно доверять.       Лейтенант кивает. Он давно решил, что Маркус – по всем статьям неплохой парень, и его внимательное отношение к Коннору только добавляет ему очков в личном рейтинге Хэнка.       Может, ему просто привиделось что-то, чего не было на самом деле, и пристальный взгляд Коннора вслед действительно был просто искренним восхищением по-настоящему впечатляющей личностью.       Возможно, у андроидов меньше грязи в голове по сравнению с людьми. Он хихикает.       – Как бы то ни было, ты, похоже, ему нравишься.       Коннор глядит в ответ, искренне удивлённый такой возможностью.       – И я, к слову, с ним согласен. Нельзя позволять каким-то недовольным идиотам тебя запугать, если доходит до драки.       Взгляд Коннора немного застенчив, и он опускает глаза, играя с монетой.       – Спасибо, Хэнк.       Андерсону пришлось спрятать улыбку, чтобы никто в участке не подумал, что у него на самом деле есть сердце. Он встает, чтобы забрать пару файлов из архива, но снова обращается к своему партнёру, прежде чем уйти:       – В любое время, сынок.       Абсолютно ошарашенное выражение, на короткий миг вспыхнувшее на лице Коннора, совершенно точно стоит того.