Odd-eyed

       Ванная комната — сверкающая чистотой, дающая понять всей обстановкой, что это довольно высококлассное место. Мягкий сливочный оттенок стен делает их намного теплее, чем в любой другой общественной ванной. Первоначально она была построена исключительно для людей, но не так давно у стены, рядом с раковинами, достроили небольшую консоль обслуживания.              Маркус ведёт его к этим раковинам и открывает консоль.              – Пожалуйста, сними пиджак и рубашку.              RK800 машинально кивает и стягивает пиджак, с некоторым трудом высвобождая пострадавшее плечо. Бросив куртку поверх раковины, он начинает расстёгивать рубашку и на секунду замирает: процессоры упрямо заставляют его осознавать совершенно несущественный факт.              Ты раздеваешься перед Маркусом.              Разумеется, Коннор знает, что это не имеет значения, но всё равно напрягается. Он отгоняет смущающую мысль и снимает галстук.              – Хороший мальчик, – шутит Маркус, берёт из консоли пинцет и сбрасывает с плеч пиджак. – Так даже лучше: мы можем попытаться отмыть тириум с нашей одежды, – добавляет он, закатывает рукава и жестом просит RK800 повернуться к нему спиной.              Это смешно. Раньше у Коннора никогда не было проблем с одеждой или её отсутствием: ни одна из Трейси или мужских моделей в клубе «Эдем» никак его не смутили, он оставался полностью сосредоточенным на расследовании. Теперь? Он чувствует себя несколько… обнажённым. Это очевидная нелепость, это просто он и Маркус, и RK200 просто помогает ему с аварийным ремонтом, но всё же…              Всё же. Его спина становится жёсткой, когда левая рука Маркуса ложится наискось на его окровавленное плечо, вероятно, для того, чтобы придержать как его самого, так и его руку.              – Хм. Кажется, пуля не прошла слишком глубоко, – в свою очередь, RK200, похоже, не заметил его лёгкого дискомфорта или списал на неприятные ощущения от раны. – Ты сделан из довольно крепкого материала.              Замечание посылает поток тепла, проносящийся через самую суть ​​Коннора, и, прежде чем обуздать это или даже заметить, он улыбается. Конечно, улыбка моментально исчезает, как только Маркус вводит пинцет в рану, но это не рассеивает тихую близость ситуации.              – Ладно, хорошая новость – пуля не попала в крупные биокомпоненты… – комментирует Маркус, отбрасывая пинцет и извлекая пулю с нежностью, которой сложно ожидать от этих рук на первый взгляд. – Единственный минус в том, что после этого ты должен будешь провести саморемонт, повреждённые области слишком малы для инструментов, которые у них здесь есть.              – Со мной всё будет в порядке, – отвечает Коннор, чувствуя, как его полимерная кожа закрывается, а внутренние системы начинают диагностику плеча. – Спасибо, Маркус.              RK200 качает головой с усмешкой.              – Я должен благодарить тебя, – говорит он, открывая один из кранов и смачивая под ним бумажное полотенце, чтобы попытаться очистить тириум, окрасивший пиджак Коннора. – Ты подставился из-за меня.              – Ты слишком важен для наших людей, чтобы просто быть застреленным первым же идиотом с проблемами, – Коннор тоже берёт ткань и пытается подражать тому, что делает Маркус. Это не является частью протоколов помощника по уходу, но жизнь с художником и, впоследствии, становление одним из них научили Маркуса хорошо разбираться в удалении пятен с одежды и ткани.              И он знает достаточно, чтобы с уверенностью сказать: если они будут действовать быстро, то могут удалить восемьдесят четыре процента пятен и выглядеть вполне приемлемо для участников встречи. В то же время, однако, слова Коннора вызывают двойственные ощущения тепла и беспокойства в его системах.              – Нет, только не ты… – шутит он, оставляя пиджак на столешнице и поднимая взгляд на Коннора. – Послушай: я важен не больше и не меньше, чем кто-то ещё, понятно?              И снова этот взгляд. На мгновение Коннор думает, что это несправедливо – иметь настолько выразительные глаза. Они заставляют людей хотеть согласиться со всем, что говорит Маркус.              – Нет, это ты меня послушай, Маркус, – в конце концов он находит в себе силы отреагировать, отложив рубашку, чтобы схватить андроида за запястье, встречаясь с ним взглядом. – Хочешь ты этого или нет, ты особенный. Из всех андроидов, ставших свободными, ты единственный, кто использовал эту свободу для всех остальных. Ты так много сделал для наших людей, ты так много сделал для меня… Я не позволю никому причинить тебе боль, не в мою смену.              …чёрт, Коннор. Маркус кусает губы, разрывая контакт глаз, с трудом сдерживая необъяснимую улыбку.              – Знаешь… Я большой мальчик и могу позаботиться о себе.              – Может быть. Но я почувствую себя лучше, если тебе не придётся.              Они немного постояли, просто глядя друг на друга. В конце концов, простаивая, интерфейс Маркуса предлагает ему «взаимодействовать или нет?» через их соединённые руки, и RK200 вспоминает, что они находятся в общественной ванной, а Коннор всё ещё без рубашки. Он опускает руки и пытается говорить – предварительно прочищая свой голос.              – Давай просушим вещи феном и посмотрим, сможем ли мы вернуть им приличный вид.              Раздражающий звук машины для сушки рук заполняет тишину, делая её чуть менее неудобной для Маркуса. И теперь, когда нет никакой опасности, он старательно отводит взгляд от одевающегося RK800 и притворяется невероятно увлечённым собственными рукавами, надевая пиджак.              Коннор не тратит время на восстановление безупречного облика. Конечно, в спине пиджака есть дыра, а вокруг неё расползлось выцветшее синее пятно, но он проверяет галстук и приглаживает волосы, как примерный и правильный детектив, которого никогда ничто не беспокоит.              Маркус же, напротив, похоже, считает попытку убийства достаточным основанием для отказа от дресс-кода, и RK800 видит, как он снимает галстук, складывает и убирает в карман. Затем расстёгиваются две верхние пуговицы рубашки. Коннор не может справиться со смешком.              – Да, недолго ты продержался.              – Будь снисходителен, нас пытались застрелить.              RK800 соглашается. Затем он замечает на груди пиджака Маркуса немного голубой крови, без сомнения, запачкавшей его, когда они падали на пол, и движется вперёд не задумываясь.              – Хорошо, но давай хотя бы притворимся, что ты озаботился выглядеть аккуратно для этих людей… – он прихватывает воротник RK200 одной рукой, а другой, в которой осталась влажная ткань, начинает усиленно стирать маленькие пятна.              Маркус поднимает руки в притворной капитуляции, а затем секунды растягиваются, и он точно определяет, насколько близко они стоят. Его системы вычисляют расстояние всего в несколько дюймов до сосредоточенного лица Коннора.              Всегда стремится выполнить свои задачи. Никогда не меняется.              Однако, RK200 должен увеличить это расстояние, пока не сделал что-то, за что можно получить удар в челюсть. Его руки тянутся вперёд, твёрдо сжимая плечи Коннора (и целую секунду он сражается с вполне конкретной подсказкой интерфейса), и мягко отодвигают другого андроида.              – Всё… всё, хватит.              Коннор поднимает голову, глядя на него, и… хорошо.              Это. Всё ещё… очень близко.              Маркус вдыхает и выдыхает, ускоряя охлаждение своих систем.              – Пойдём.              Это был гораздо более опасный вызов, чем покушение на убийство.              Возвращаясь в зал, они немедленно попадают в руки Андерсона, Лео и Мередит – именно в таком порядке.              – Никогда так больше не делай! – резко кричит Хэнк, только чтобы обнять Коннора с такой силой, что если бы он был человеком, лейтенант выжал бы из него воздух.              Маркуса постигает та же судьба от сводных брата и сестры поочерёдно.              – Маркус, ты в порядке? – спрашивает Мередит, чьи щёки испачканы водостойкой тушью, но её это явно не волнует. Андроид кивает, сжимая её плечо тем, что, как он надеется, является успокаивающим жестом, когда Лео хватает его за предплечье.              – Ты… – он выглядит ошарашенным, если не сказать больше. Его уровень стресса чуть повышен, но не настолько, чтобы вызывать тревогу. – Ты закрыл меня от бомбы.              Удивление в голосе молодого человека заставляет тириумный насос Маркуса мучительно вздрогнуть, оттого что Лео, кажется, не считает себя заслуживающим такого.              – Это была светошумовая граната.              – Это могла быть бомба, и ты бы всё равно сделал это!              Пытаясь свести всё к шутке, RK200 улыбается:              – Ты должен был видеть некоторые мои выходки во время революции. Я такой задира.              Ему удаётся рассмешить остальных, но Лео по-прежнему в шоке.              – Почему ты меня защитил?              Очевидно, Лео иногда размышляет об их прошлых разногласиях, и возможно винит себя в том, что по большей части их причиной было его собственное поведение. Маркус качает головой.              – О чём ты говоришь? – говорит он, обнимая молодого человека за шею. – Мы братья. Конечно, я защищу тебя!              Коннор искоса смотрит на них обоих. Несмотря на все попытки протестующих саботировать встречу, это только доказывает, что они абсолютно неправы.              Лео, кажется, успокаивается, усмехаясь:              – Папа прав. В тебе больше человечности, чем во многих людях.              Лейтенант Андерсон прочищает горло.              – Ну, главное, что никто серьёзно не пострадал, – произносит он, награждая на слове «серьёзно» Коннора взглядом, говорящим о том, что у них ещё будет беседа на эту тему. – Безопасники очистили зал, и гости успокоились. Может быть, наши прекрасные хозяева освежатся и прояснят ситуацию?              Для человека, который не слишком увлекается политикой, Хэнк достаточно неплохо в ней разбирается. Лучше сделать заявление, чем позволить выходке хейтеров стать последним сказанным словом. Мередит кивает и уходит в комнату отдыха, чтобы восстановить самоконтроль и дать двум андроидам немного воздуха, хоть физически им это и не нужно.              Спустя некоторое время Мередит стоит у кафедры выступающих, держа микрофон и обнимая Лео, стоящего рядом.              – Организаторы и я приносим свои извинения за прерванный вечер и беспокойство, – начинает она чуть дрожащим голосом, но решительно продолжает. – Мы хотим заверить всех присутствующих, что никто не получил серьёзных травм, и стрелок был задержан службой безопасности. Мы живем в сложное время, и некоторые люди слишком ослеплены собственной ненавистью, чтобы увидеть доброе дело.              Лео обнимает её крепче, и она мгновенно улыбается:              – То, чему мы стали свидетелями именно сейчас, является прекрасным примером, как люди могут и должны заботиться друг о друге… какими бы разными они ни были. Наслаждайтесь кратким перерывом, а затем не стесняйтесь снова подходить к выступающим и задавать любые вопросы нашим особым гостям.              Это не самое красноречивое выступление в мире, но одна вещь резонирует у Коннора внутри: она сказала «люди». Не «люди и андроиды», она даже не делает различия.              Если бы только было больше таких, как она.              Оставшаяся часть мероприятия проходит достаточно гладко, все вопросы рассмотрены, и время прощания наступает раньше, чем все они думали.              Лео обнимает Маркуса так сильно, насколько это возможно, а затем поворачивается к Коннору:              – Иди сюда, робокоп! – утопая в объятиях молодого человека, детектив слышит, как Лео шепчет ему. – Спасибо, что прикрываешь моего брата от неприятностей. Я рад, что у него есть кто-то вроде тебя, чтобы присмотреть за ним.              А, да. Отношения. Коннор легонько хлопает Лео по спине и кивает чуть неловко, высвобождаясь.              Они с Маркусом обмениваются взглядами.              На его воротнике виднеются почти выцветшие голубые пятна, галстук отсутствует, а рубашка помялась и слегка расстёгнута. Маркус больше похож на самого себя – его словно окружает аура авантюризма, которую безупречно сидящие костюмы не могут выразить. Это заставляет Коннора усмехнуться, завершая анализ: да, это он. Маркус, которого он знает, сочиняющий импровизации и рисующий с закрытыми глазами. Этот Маркус намного лучше того, который пытается оставаться аккуратным и правильным.              – Что ж… увидимся, – предлагает он, и Коннор кивает, отвечая ему серьёзным карим взглядом. И всё, что Маркус может сделать – это попытаться не расплавиться прямо здесь и сейчас. У него ещё большие проблемы, чем он полагал: этот взгляд, как и их краткий момент наедине, навечно останутся в его банке памяти. Повернувшись к Хэнку и пытаясь не выставить себя абсолютным дураком, Маркус протягивает руку:              – Лейтенант…              Хэнк принимает её, одаривая его странным взглядом, и сжимает, быть может, чуть более твёрдо, чем полагается – Маркус не чувствует никакой боли, но… это выглядит как предупреждение.              – Постарайся больше не попадать в неприятности, да?              – Не обещаю, – шутит Маркус, вспыхивая своей лучшей улыбкой. Похоже, Андерсона это не покоряет, но детектив кивает и отпускает его.              Коннор переводит взгляд с Хэнка на отступающего Маркуса, зарегистрировав взаимодействие как странное, но не настолько, чтобы ухватить, чем именно.              – Что это было? – спрашивает он, бросая последний взгляд вслед Маркусу – ему ещё предстоит выяснить, почему наблюдение за тем, как он уходит, так увлекательно… возможно, это просто эстетически приятно, и его оптический блок просто ищет что-то красивое после пережитых ранений и треволнений.       Хэнк одаривает его долгим, тяжёлым взглядом, а потом качает головой.       – Боже правый, малыш, какой же ты бестолковый.       – Я не понимаю. Вы считаете Маркуса виновным в том, что я был ранен? Это не так, я…              Андерсон только смеётся в ответ над его предположением.       – Ерунда, – говорит он, успокоившись. – Пойдём домой.       И Коннора совершенно не удивляет, что, едва они приезжают домой, Хэнк оглушает его звуковой модуль криками о бессмысленном стремлении рисковать собой.       Жизнь продолжается, признание андроидов продвигается черепашьим шагом, и Маркус завален работой – к добру или к худу, он становится своего рода дипломатом, послом между людьми и андроидами.       Маркус не знает, нравится ему это или нет, но его люди надеются на него, они привыкли видеть его как представителя всех андроидов (неважно, сколько времени это будет продолжаться), к его имени и лицу. Андроиды ещё не имеют законного права избирать представителей, и переговоры по этой конкретной теме, вероятно, продолжатся до конца года, поэтому он мог бы просто обнять свой крест и нести его.       Чёрт, он на самом деле «робо-Иисус».              Саймон смеётся, когда он небрежно упоминает об этом на крыше, в перерыве между всеми этими бумагами и списками грядущих дел.       – Не позволяй своей фанбазе это услышать, они станут ещё безумнее! – комментирует он. Когда до Маркуса полностью доходит озвученное, он ёжится.       Маркус смутно осознаёт смешанные мнения людей о нём: от тех, кто до сих пор называет его ошибкой и аномалией, до тех, кто внешне всецело поддерживает его и его дело… и, среди последних, некоторые поддерживают его, быть может, слишком.       Люди есть люди, и неизбежно появление таких типов фетиша – они, возможно, существовали задолго до восстания, учитывая успех секс-клубов с андроидами. Мысль об этом довольно неуютна… Видит RA9, Норт получила самое жуткое внимание поклонников из них всех.       Не всегда всё настолько ужасно, в большинстве случаев это просто подростки и молодежь, которые восторгаются их внешностью – что приятно, полагает он, пока не затрагивает лично, – но Маркус предпочитает от всего этого дистанцироваться.       – Почему люди последнее время говорят о моих фанатах? Это уже второй раз за несколько дней, когда мне о них напоминают!       – О? – Блондин поднимает бровь.       – Коннор дразнил меня этим на благотворительном вечере.       Маркус понимает, что совершил тактическую ошибку ещё до того, как на лице Саймона появляется волчья усмешка.       – О, мы снова вернулись к нему?       – Саймон…       – Нет, послушай меня хотя бы секунду, – андроид жестом призывает его замолкнуть. – Ты говоришь мне, что мало того, что Коннор закрыл тебя от пули после твоего прыжка навстречу гранате – о чём, чёрт возьми, ты думал, кстати говоря? – так он ещё флиртовал с тобой и ты всё равно ничего не сделал?!       – Мы не флиртовали, – протестует Маркус. – Мы просто побеседовали.       – Ты ненавидишь светские беседы.       – Мне нравится с ним говорить! – срывается RK200. – Это так странно?       Саймон смеётся, нежно и беззаботно.       – Зная то, что знаю я, совсем нет.       Маркус замолкает, но добродушное поддразнивание друга немного поднимает настроение. Несмотря на то, что момент в ванной вызывает у него дрожь, стоит просто вспомнить об этом. Глаза Коннора, говорящего ему, как он важен, нежность, с которой RK800 мягко перехватил его пиджак, стирая голубую кровь, близость между ними… так легко было бы шагнуть вперёд, а не отступить.       Вечер закончился бы совсем по-другому. Вероятно, с вмятиной на его нижней челюсти и большим количеством объяснений.       Конечно, всегда можно мечтать. Полимерная кожа Коннора была такой мягкой под его пальцами, когда он удалял пулю. Маркус может только представить, насколько мягче были бы губы, если бы он сумел попробовать.       Его вспомогательные системы замедляются в созерцании, и RK200 понимает, что просто… смотрит в никуда, кончики пальцев едва касаются губ, и он никак не может взять себя в руки.       Саймон подозрительно смотрит на него.       – Что-то случилось? У тебя глупый вид.       – Ничего не случилось! – ответ Маркуса слишком поспешный, и голос на пару тонов выше, чем обычно. – Не смотри на меня так!       О, Саймон определенно смотрит на него так. Ему даже не нужно ничего говорить, чтобы его друг сдался.       – Я просто… предложил помочь извлечь пулю из его спины и пытался попросить не подвергать себя опасности…       – И?..       – Да нет, на самом деле, ты будешь смеяться… – размышляет Маркус, независимо скрестив руки. – Он сказал, что я слишком важен для наших людей, чтобы просто быть застреленным каким-то идиотом.       Если бы звуковой блок Саймона мог поддерживать нужную высоту, он бы взвизгнул.              – Это очаровательно.       – Нет, это незрело и граничит с принятием желаемого за действительное: вот он, подставившийся под выстрел ради меня, потому что серьёзно относится к моему положению, и вот я, просто чувствующий себя эгоистично удовлетворённым его словами о том, что я ценен, потому что он меня привлекает! – голос Маркуса неуклонно повышается с каждым словом и в конце концов падает со вздохом. – Я ужасный человек.       – Мне позвать Норт для воспитательной беседы? – угрожает блондин, качая головой и приседая рядом с другом. – Ты не ужасный человек. Ты до сих пор делал всё для других. Это нормально – быть немного эгоистичным. Это нормально – хотеть что-то хорошее для себя. Разве не это причина, по которой мы хотели свободы в первую очередь?       Ну, если так… отлично сработано, Саймон.       – Я безнадежён, не так ли?       – Абсолютно, на сто процентов безнадежно поражён.       Маркус игриво толкает друга.       – Эй, ты должен быть на моей стороне!       – Так и есть! – протестует Саймон, чей голос прерывается от смеха. – Это значит, что я говорю тебе то, что ты не хочешь слышать. Правда как лекарство: никому не нравится вкус, зато полезно.       – Я андроид.       – И это была метафора, умник, – блондин слишком хорошо знает, что андроид, проведший полжизни с художником, понимает их как никто. – Нет, ну правда, это так ужасно – рискнуть?       Маркус серьёзнеет, меняя позу – он устраивается, скрестив ноги, и смотрит на город внизу.       – Я не знаю… – тоскливо вздыхает он. – Я знаю только, что потребовалось очень многое, чтобы он признал меня своим другом, и… шанс, что я скажу что-нибудь, что испортит всё, довольно велик.       – Ты не можешь этого знать, – рассуждает Саймон, опуская ладонь на плечо друга. – Это статистика, основанная на субъективных параметрах, а не на фактах.       RK200 выглядит задумавшимся над этой мыслью.       – Тогда ни у кого нет фактов. Коннор… это Коннор!       Саймон сдерживает смех. Это правда, и это на самом деле привлекательно – у детектива есть привычка пытаться трактовать фигуры речи буквально, пусть даже и сдабривая их здоровой дозой сарказма, которая только растет с его прогрессом. Его понимание эмоций не настолько изменилось, как сам Коннор хочет думать – он хорошо разбирается в измерении уровней стресса и прогнозировании результатов в критических ситуациях, но повседневные социальные взаимодействия зачастую оказываются выше его понимания, особенно применительно к нему самому. Насколько они знают, RK800 может быть совершенно неромантичным.       – Это правда… – в конце концов признаёт блондин. – Но как насчёт того, чтобы узнать?       Маркус моргает.       – Послушай, Маркус, никто не говорит, что ты должен подойти к нему и открыться, – Саймон подвигается к нему, почти заговорщически. – Ты можешь прощупать почву. Дать ему немного подсказок. Он всё-таки детектив!       – Это… на самом деле имеет смысл, – лидер задумчив. – Но у меня нет ни малейшего представления о том, как это сделать! Я сомневаюсь, что обычные подходы, которые можно подобрать при помощи исследований, будут работать… с ним.       – Что я слышу, крик о помощи?       Застигнутые посреди разговора, оба вздрагивают от голоса Норт, и, оглядевшись, видят её – она сидит на пианино. И судя по ухмылке, была там уже некоторое время.       – Норт?       – Не сегодня, Маркус, – говорит она, спрыгивая с пианино и сдерживая хихиканье. Настало время, когда её достойное сожаления базовое программирование будет использовано правильно. – Сегодня я, чёрт возьми, Фея Крёстная.       Хотя все его системы знают, что Норт – хороший друг и хочет ему только добра, Маркус не может не чувствовать себя так, словно влип по уши.       И предупреждение «Это ужасная идея» в его интерфейсе не помогает… но с другой стороны, он думал, что штурм башни Киберлайфа был ужасной идеей, и тогда всё закончилось очень хорошо.       Кроме того, если Маркус хочет завоевать сердце Коннора, ему, наверное, нужна вся помощь, которую он может получить.              Диагностика запущена…       …       …       Завершена.       Основные системные функции: 100%       Регулятор тириумного насоса: 100%       Оптические и звуковые модули: 100%       Вспомогательные процессоры: 100%       Двигательные системы: 100%       Коннор останавливается перед зеркалом, оглядывая себя, и исследует область ранения, полученного пару дней назад. Саморемонт завершён, и все его функции находятся в полном порядке.       Что означает: если его ум снова и снова прокручивает одни и те же воспоминания, это связано с эмоциями, а не просто проблема в программном или аппаратном обеспечении.       Он вздыхает про себя: «Отлично». Подбирает футболку – более тонкий материал, чем обычно, но по-прежнему мешковатая и с длинными рукавами. Андроиды действительно не ощущают температуру, но когда он ходил в одежде не по погоде, люди начинали смотреть на него странно.       Не зная, кого ещё спросить, он идёт в комнату Хэнка.       – Хэнк!       – Господи, парень!       О. Верно. Шесть утра. Вероятно, он должен был разбудить его намного медленнее.       – Мне очень жаль вас будить, – произносит Коннор, неподвижно застыв рядом с Хэнком, пока тот просыпается окончательно, качает головой и поднимается с постели. – Но у меня возникла дилемма.       – О, началось… – бормочет лейтенант. – Мне нужен кофе для этого разговора, верно?       – Я закончил подзарядку, и диагностика говорит мне, что все мои системы совершенно функциональны, но некоторые циклы данных не оставляют меня в покое, и я подозреваю, что это может быть из-за эмоций.       Мужчина смотрит на своего фактически приёмного сына с полной невозмутимостью. Он уже подозревает, откуда ветер дует.       – Да, совершенно точно нужен кофе, – ворчит Хэнк. – Пошли, давай перенесём это на кухню.       Если бы кто-то в прошлом сказал Хэнку Андерсону, что он будет сидеть в футболке и боксерах на своей кухне с андроидом и вести беседу, которая, судя по всему, вскоре перейдёт к советам по отношениям, лейтенант врезал бы ему ещё на слове «андроид». Но сейчас он не может пожелать ничего иного. Первый глоток приятного крепкого кофе растворяет раздражение от ранней побудки. Коннору всё равно придётся поработать над своим чувством времени – и лейтенант улыбается андроиду:       – Хорошо, в чём проблема?       – Как я уже сказал, некоторые файлы памяти в моих системах стали высокоприоритетными без видимых причин, а вспомогательные фоновые процессы фокусируются на изображениях и ощущениях из этих воспоминаний…       – По-английски, пожалуйста… – прерывает Хэнк специфическое объяснение Коннора. Не потому что не может его верно интерпретировать, а для того, чтобы не позволить своему сыну спрятаться за безличными формулировками.       В свою очередь, RK800, похоже, колеблется. Чуть сжав губы, он находит подходящий способ объясниться.       – Я… не могу выбросить это из головы.       А.       – Ну вот, уже лучше, – детектив готов сделать ставку, что уже знает, в чём дело, но позволяет мальчику говорить. – Что тебя гложет?       – Ну… – абсурдно, в его интерфейсе вспыхивает подсказка «отмахнуться и уйти» – возможно, это будет неловко, но если он так поступит, то не получит нужного ему совета. Он решается пройти через это.       – Это из-за благотворительного вечера.       – Боже, это нормально, парень, я сам до сих пор не отошёл.       В словах лейтенанта есть только намёк на выговор, но Коннор качает головой, объясняя точнее:       – Нет, не это… – «это» означает «ранение в плечо». – Я имею в виду, что это связано, но… Я постоянно думаю о том, почему так много людей хотят причинить Маркусу вред? Он всегда был так добр, он никогда никому не причинял вреда, даже если мог – у него была армия андроидов, она могла бы развязать войну по одному только его слову, но он выбрал мир… и когда тем вечером я увидел пистолет… Я не мог допустить, чтобы с ним что-то случилось. Просто не мог.       Хэнк может это понять: он сам поступил бы так же, если бы заметил первым, а он даже не знает Маркуса.       – Я знаю, что это не оправдывает страха, который я заставил вас испытать… – продолжает Коннор в смущённой, стеснительной манере. – Но я надеюсь, вы понимаете…       Ну как можно долго злиться на это лицо? Лейтенант поглаживает плечо мальчика.       – Я знаю, сынок, – тепло говорит он. – Что ещё?       – Обо мне заботятся больше, чем я того заслуживаю.       – Парень, мы это уже проходили…       – Я знаю! – Тон RK800 слегка повышается от разочарования. – Умом я это осознаю, и всё, что вы сказали, правда, но… когда кто-то вроде Маркуса принимает близко к сердцу твои раны, ты не можешь не чувствовать себя… польщённым.       О, так это не «они», это «он». И что важнее, это «кто-то вроде Маркуса». Боже, этот парень просто… Хэнк не знает, смеяться или ударить его по лицу, чтобы наконец достучаться. Он пожимает плечами, пытаясь помочь мальчику самостоятельно прийти к правильным выводам.       – Он сделал доброе дело. По-моему, для него это не выглядит необычным.       Коннор кивает, как будто они наконец на одной волне.       – Верно. Но в этом-то и дело, он всегда такой! – объясняет он, и его взгляд чуть расфокусируется, когда всё больше воспоминаний понемногу выходят на первый план. Но Коннор видел их слишком часто, чтобы решительно проигнорировать и вести разговор дальше. – Я нахожу, что мне интересно, почему… почему он так добр к человеку, который дважды направлял на него пистолет? – конечно, один из них случился против его воли, но это не имеет значения или, по крайней мере, не должно. – Как он может быть так внимателен ко всем, ко мне… и почему это заставляет меня чувствовать…       Наконец-то! Уже кое-что. Хэнк потягивает кофе.       – И? Как именно чувствовать?       – Я… я не знаю, – андроид заикается на мгновение. – Счастливым. Особенным. Как будто меня ценят больше всех, – он останавливается, смущение достигает полной силы. – …тепло.       Приехали. Лейтенант вздыхает.       – И здесь я хочу снова спросить тебя: ты уверен, что не влюблён?       Коннор серьёзно обдумывает вопрос. Когда его спросили впервые, в результате анализа вероятность составила всего двадцать два процента – достаточно низка, чтобы быть незначительной. С учётом всей новой информации и сравнения своих эмоциональных реакций с теми, что находятся в его базе данных, итог нового анализа составляет пятьдесят восемь процентов.       Это значительный рост.       – Я… я не знаю.       – Забудь о благородной фигне и экзистенциальных вопросах о доброте и самоценности, – говорит Хэнк, указывая Коннору сесть рядом с ним – завтрак может подождать ещё пару минут, и в любом случае мальчик не должен готовить для него. – Что чувствуешь ты сам?       – К Маркусу? – когда Хэнк в ответ только закатывает глаза, Коннор понимает, что да, именно к нему. Он делает паузу, задумываясь. – Я… я им невероятно восхищаюсь. Он не просто первый андроид, который действительно сделал что-то значимое, обретя свободу, он также… осознаёт себя настолько, насколько я могу только мечтать научиться. Он не боится своих чувств и просто… проявляет их во всём, что делает. – Музыка, искусство… забота о ранах друга. – Это вызывает у меня желание на грани одержимости быть рядом с ним.       Чёрт, сынок. Хэнк отважно сражается с собой, чтобы не показать своё развлечение.       – Что-нибудь ещё?       – Ну… ещё мне очень нравится за ним наблюдать, – это ему удаётся сказать намного проще, потому что, по иронии, это имеет хотя бы какой-то смысл в сознании Коннора. – Он очень приятен для глаз, особенно когда идёт.       Единственный ответ лейтенанта Хэнка Андерсона, подавившегося собственным кофе – это громкий кашель.       – Хэнк? Хэнк, ты в порядке?       Прокашлявшись, мужчина кивает.       – Сдаётся мне, ты довольно подробно всё изложил, парень.       Это так. После повторного перезапуска анализ обновляется, и вероятность его романтических чувств к Маркусу… О. Он не знал, что его собственный интерфейс может говорить: «Я идиот».       Прямо как когда он сказал ему: «Я девиант».       – Что мне делать?       Лейтенант пожимает плечами.       – Не знаю, может, сказать ему?       Выражение лица Коннора, вновь напоминающее оленя в фарах, заставляет Хэнка хихикать.       – Что? Мне казалось, ты ему тоже по душе, с этой заботой и всем остальным.       Эта мысль приносит Коннору чувство невероятного тепла, это замечательное понятие… на мгновение он улыбается, и его рука бессознательно тянется к груди, с той стороны, где бьётся тириумный насос. Затем отвратительная, холодная эмоция вытесняет тепло.       – Я не думаю… это Маркус, он заботится обо всех… Я… я не особенный.       Идея не быть особенным в целом для Коннора не так уж плоха. Его это никогда не беспокоило до того, как он обнаружил свою индивидуальность, и это не сильно изменилось после. Но мысль о том, чтобы не быть особенным для Маркуса, внезапно заставляет его ощущать, будто весь тириум, бегущий в его венах, подступает к горлу.       – Ладно, во-первых: ты чертовски особенный, и я буду сражаться с любым, кто скажет иначе, – говорит Хэнк, поднимаясь со своего места, и подтягивает андроида к себе, обхватывая за плечи. – Во-вторых… вспомни-ка ту песню, что он сыграл для тебя. Или как он настаивал на твоем лечении. Я не специалист по андроидам, но эй! Если хочешь знать моё мнение, я бы сказал, что у тебя есть шанс.              – Я… я подумаю об этом, – отвечает он, обнимая лейтенанта в ответ. – Спасибо, Хэнк.       – В любое время, сынок.       Коннор проводит всю свою смену в ДПД, анализируя свои прошлые взаимодействия с Маркусом и размышляя о том, как распознать признаки его потенциальных чувств при их следующей встрече.