Пахнут духами дома и квартиры, на полках так много духов,
Я и сам дышу их ароматом, я знаю его и люблю,
Этот раствор опьянил бы меня, но я не хочу опьяняться.
Уолт Уитмен
Каждый раз, когда он заходил в аудиторию, за ним тянулся настойчивый, всепоглощающий шлейф одеколона. Всегда собранный, в аккуратно выглаженных рубашках, в которые так и хотелось зарыться носом, чтобы ощутить их тепло, с идеальной укладкой своих идеальных светло рыжих волос, и при этом такой невероятно заносчивый и душный тип, выпрашивающий каждой своей репликой или мерзкой шуткой, чтобы ему дали по лицу. Фрэнк думал, что мистер Уилсон слишком молод для профессора, ему было лишь немного за сорок, но он выглядел так, будто родился сорокалетним, будто это всегда было его: все эти бумаги, лекции, хорошо поставленный голос, брючные костюмы и само преподавательство. Он на удивление хорошо совмещал в себе прекрасного педагога, знающего свой предмет и напыщенного человека. От этой напыщенности шла его излишняя придирчивость и особая тяга к прениям, которую было необходимо постоянно подкармливать, иначе мистер Уилсон превращался в ненасытного Нефилима, жаждущего словесной крови и признаний. Эта грань двух его личностей была настолько размыта и непрочна, что Фрэнк терялся в своих эмоциях и отношению к этому человеку. — Так, западный исследователь Джордж Найджел предложил рассматривать проблему этничности в синтезе инструментализма и конструктивизма, Мак–Кей — в синтезе примордиализма и инструментализма. Скотт предложил оппозиционную модель. — Ровный хриплый голос эхом разносился по аудитории, с задних рядов доносился шелест страниц, стук пальцев по клавиатуре, шёпот чужих разговоров и настойчивые скребки ручки о бумагу. — В российской науке — Винер предложил рассматривать этнический габитусу на основе теории практики Бурдье. Все существующие на сегодняшний день теории и концепции могут быть сведены к трем основным подходам в понимании проблемы этничности, а именно… …примордиализму, инструментализму и конструктивизму, — Фрэнк предпочитал по старинке записывать всё от руки, хотя он с трудом разбирал свой быстрый почерк, а к концу дня от этой беспрерывной писанины начинали болеть запястья, как будто он несколько часов неустанно играл на гитаре. Но самым ироничным было то, что он практически никогда не перечитывал конспекты, впитывал всё как губка, пока писал, и лишь изредка пробегал глазами по выделенным розовым маркером строчкам, чтобы освежить память перед опросом или экзаменом. Фрэнк всё чаще и чаще думал о том, что он без понятия как оказался в колледже гуманитарных и социальных наук на факультете истории. Он подавал документы в разные места, не потому что ему так хотелось, а просто надо было. У него были высокие баллы и довольно хорошая характеристика, так что ему пришло несколько положительных ответов от разные учебных заведений, но был ещё и Боб, отчаянно желавший, чтобы Фрэнк переехал вместе с ним в Уэйн. Теперь они учились в разных колледжах при одном университете, Боб на искусстве звукотехники в колледже искусств и коммуникации, а Фрэнк здесь, чёртов будущий учитель истории. На самом деле, сначала эта перспектива казалась ему действительно классной, он любил историю в школе, имел хорошую память, а ещё мать, считающую эту науку чем-то священным на уровне с Богом и Библией, что и не удивительно, ведь её отец и дедушка были историками. «Семя крепко», — думал Фрэнк, правда дело было вовсе не в истории, а в отце музыканте. — Я что, против музыки? — в который раз повторила она. — Пиши, играй, занимайся этим, сколько хочешь, но у тебя должен быть тыл и работа в будущем, способная обеспечить тебя. — И вот так «тыл» Фрэнка стал его полем боя. Когда начался второй семестр, уже после зимней сессии, Фрэнк был на пути размышлений о том, что он свернул куда-то не туда. Но слова, вдалбливаемые в его голову годами и чувство вины от того, что он слишком похож на отца продолжали нести его в сторону, противоположную его истинной сущности и настоящей жизни. Он даже перестал ненавидеть понедельники, потому что всё превратилось в сплошной понедельник, где ему постоянно нужны деньги и время, где он вечно спешит куда-то и что-то пишет, где он потерялся среди чужих желаний и понятия «правильно». Просто так надо было. Он хочет? Он должен хотеть. Лекция заканчивается, но Фрэнка задерживает Нолвен, чтобы отдать его тетрадь по латыни, и в итоге они выходят одни из последних. — До встречи, мистер Уилсон, — на прощанье говорит Фрэнк, когда проходит мимо учительского стола. В ответ он ловит легкий кивок головой и ухмылку, потому что сегодня пятница и они оба знают, что увидят друг друга вечером.***
Фрэнк работает уборщиком в ликёрном баре. Он хорош в уборке со своим педантизмом и чистоплотностью, но убирать в квартире за самим собой и работать уборщиком это абсолютно разные вещи. У него график два через два и в его обязанности входит следить, чтобы в туалете всегда было чисто, мусорные баки были пустые, а зеркала оставались без разводов. Все эти деревянные полочки с декорациями, панели, светильники и вешалки под его чуткой опекой, он их личный защитник от пыли. Фрэнк тот, кто выходит из бара одним из последних, потому что ему нужно убрать туалет, зал, раздевалку персонала, кабинет начальства и сдать смену менеджеру. Барная стойка остается за барменом, но работы и без того хватает. Время от времени Фрэнку приходится помогать официантам, но это «время от времени» стало настолько частым явлением, что их менеджер Гарольд пообещал взять его официантом на полную ставку как только ему найдут замену в уборке. Ему говорят, что он хорошо ладит с людьми, а Фрэнк одинаково ненавидит и то, и то. Правда у работы в зале есть один существенный плюс — чаевые. — Бросай свои тряпки, лучше быстрее надевай фартук, — шипит Дарби и суёт ему в руки форму, — как будто ты не знаешь, что нужен нам по пятницам. Уберёшь своё дерьмо потом. — Фрэнк закатывает глаза и вздыхает, потому что, серьезно? Его дерьмо? Но Дарби уже схватила карту бара и выскочила в зал. Проходит где-то с час или около того, когда в бар заходит он. Мистер Уилсон большой любитель выпить, это его ахиллесова пята, и Фрэнк знает об этом не понаслышке, но даёт ли это ему какие-то преимущества среди одногруппников? Скорее наоборот. Появление профессора неосознанно заставляет Фрэнка начать краснеть, потому что он знает, что тот смотрит и ждёт, когда Фрэнк подойдёт, чтобы принять заказ. — Эй, Фрэнки, обслужи своего постоянного клиента. — Дарби забирает поднос с напитками прямо из рук Фрэнка и подмигивает ему. — Я разберусь с этим столиком. Фрэнк не может сказать, что он работает в большом баре, но назвать его совсем уж маленьким язык тоже не поворачивается; скорее, этот бар уютный и утонченный, с аристократической выдержкой и клиентами подстать ей. Есть спортивные бары, в которых собираются болельщики за просмотром матча — слишком громкие, эмоциональные и предпочитающие пиво в неограниченных количествах, также полно различных дешёвых кабаков, где работают люди со стальными нервами, потому что менталитет подобных заведений довольно скверный, а есть, напротив, слишком вычурные, элитные заведения для богатых толстосумов, так вот, этот бар — что-то среднее между этим всем. Барная стойка занимает самую большую часть зала, возле неё стоит пятнадцать высоких барных стульев, с которых открывается прекрасный вид на изобилие алкоголя за спиной бармена: бутылки разные по размеру, форме и цене, с таким же разным содержимым внутри, которое отличается на цвет, вкус и выдержку, так что в глазах начинает двоиться от одного только изобилия алкоголя ещё до того, как ты выпьешь. Помимо этого в зале около десяти столиков, рассчитанных как на большие компании так и на посиделки с другом или в гордом одиночестве. Чаще всего сюда приходят мужчины, которым уже за сорок, измученные жизнью и её проблемами, жаждущие скоротать своё время в приятной компании или просто за стаканом чего-то крепкого, пока на фоне играет джаз или кантри. Фрэнк уже и сам давно проникся этим местом и музыкой того же Фрэнка Синатры, Луи Армстронга, Нэта Коула или Джонни Кэша — они вселяли в него какую-то на удивление странно успокаивающую грусть. — Добрый вечер, — Фрэнк проходит к столику профессора, тот по обычаю занял место с краю, недалеко от выхода, и уже повесил своё бежевое легкое пальто на вешалку рядом, — определились с заказом? — Мне как обычно, Фрэнк, — спокойным ровным тоном говорит мистер Уилсон, глядя Фрэнку прямо в глаза. Каждый раз они делают вид, что их знакомство не выходит за пределы этого бара. В колледже они так же притворяются, что у них нет ничего общего, кроме нудных лекций и семинарных занятий. — Значит, только бутылку Курвуазье или хотите что-нибудь ещё? — Пока что на этом всё, — отвечает мистер Уилсон и достает свою чертову сигару, чтобы составить компанию будущему коньяку. Уже спустя несколько минут Фрэнк возвращается с бутылкой коньяка карамельного оттенка и специальным снифтером, который он наполняет напитком на две унции. Вокруг профессора уже образовалась дымовая завеса от сигар, а их крепкий запах оккупировал ноздри и легкие Фрэнка, но здесь это в порядке вещей. Мистер Уилсон настолько элегантно и утонченно убивает свой организм, что это можно назвать искусством саморазрушения, и Фрэнк смотрит на него, возможно, слишком восхищенно и любуется красивым профилем этого взрослого мужчины, но уже в следующее мгновение он уходит прочь от столика и возвращается обратно к своей работе. Фрэнк готов романтизировать скверный характер своего преподавателя, его дурные привычки — алкоголизм и курение, а всё потому, что он, блять, слишком гейский для всего этого дерьма и не может ничего с собой поделать. Это ужасно по многим из причин, для начала Фрэнк не хотел превращаться в легкомысленного придурка, который спит со своим преподавателем, даже не важно, ради оценок или самих отношений, но хуже всего то, что каждый раз, встречаясь в этом баре, происходило что-то, чего не должно было быть. Когда самый большой наплыв посетителей постепенно начинает спадать, Фрэнк возвращается к своей непосредственной работе. На смену фартука и бабочки приходят резиновые перчатки и моющие средства, а он уже чертовски устал. После того, как Фрэнк поступил в колледж усталость стала неотъемлемой частью его жизни, он чувствовал её повсюду: в своём теле, в каждом движении и даже моргании глаз, но больше всего он чувствовал эмоциональную усталость; Фрэнку просто хотелось упасть в холодную мягкую траву и вдыхать ночной воздух, ему хотелось врезаться во все двери, бить себя ими по лицу, плакать и кричать. Он чувствовал, что готов в любую минуту разбить всю посуду, порвать каждую тетрадь с конспектами и ударить кого-то по лицу, возможно, себя, но он ровным счетом не делал ничего из этого. — Просто продолжай свою чёртову работу, — со злостью пробубнил себе под нос Фрэнк и стал заменять мусорный пакет в туалете. Фрэнк уже потрудился над зеркалами, протерев их от разводов и пятен, а также заменил жидкое мыло в дозаторах, поэтому в комнате настойчиво пахло яблоками. Фрэнк был абсолютно уверен, что почему-то именно кислыми яблоками. Приятный свет ламп равномерно освещал серую плитку, но в зале было намного темнее, так что в глазах немного жгло от резкого контраста. В туалете стояла тишина, единственный шум исходил только от движений Фрэнка, но стоило двери на секунду открыться, как сотня разных звуков залетела внутрь вместе с крепким запахом дорогого одеколона и темного шоколада, которым часто пах коньяк; как только дверь закрылась, все звуки вмиг умолкли, но вот запахи, а вместе с ними и их владелец, остались. — Вечно забываю, что ты работаешь уборщицей, — у Фрэнка не было необходимости обернуться, чтобы убедиться в том, что слова принадлежат мистеру Уилсону. — Ужасно неблагодарная работа, правда? — спросил он и бросил использованное бумажное полотенце, которым только что вытер влажные руки, в урну, прямо перед лицом Фрэнка. — Ох, отъебитесь, ладно? — Фрэнк бросил взгляд в сторону профессора и снял резиновые перчатки, потому что на этом его работа в туалете закончилась. — Я не в том настроении, чтобы обмениваться колкостями. — После этих слов ему следовало взять свои рабочие принадлежности и выйти, но вместо этого он продолжал стоять и смотреть на профессора, своими широко раскрытыми глазами, которые казались полупрозрачными под таким светом. — Ладно, извини, — мужчина отвернулся к зеркалу, поправляя свои волосы, скорее, просто от нечего делать, чем от необходимости, — мне казалось, что ты сегодня в хорошем настроении. — Я устал, — честно ответил Фрэнк, а профессор горько усмехнулся, когда их взгляды пересеклись в отражении зеркала. На минуту воцарилось молчание, а эта играла в гляделки слишком затянулась. — Через пять минут я выйду покурить на задний двор, — с сомнением добавил Фрэнк, а затем закрыл за собой дверь и направился в подсобку. Улица встретила Фрэнка по-весеннему прохладной ночью, хотя был уже конец мая. Он надел поверх формы теплую толстовку, которую забрал у отца ещё в позапрошлом году во время своего пребывания в Монровилле. Фрэнк курил в тишине и одиночестве, облокотившись о стену, так что ледяные кирпичи впечатывались в спину. На его запрокинутой вверх голове был капюшон, а изо рта вылетали кольца дыма. — Ты в порядке? — нельзя сказать, что мистер Уилсон подошёл незаметно, здесь темно, но под ногами шуршит гравий, так что его громкие шаги просто не могли остаться незамеченными. — Ага, я просто… — Фрэнк делает ещё одну затяжку и начинает пинать камни, глядя в пол, — в общем, я хотел поговорить. Знаете, на счёт всего этого. — О чём ты? — профессор стоит сбоку от Фрэнка, так же облокотившись одним плечом о стену, и на его лице можно заметить легкую улыбку, которая говорит о том, что мужчина слега пьян. Фрэнк думает о том, сколько коньяка осталось в его бутылке. — Бросьте это, я просто не понимаю к чему это всё, эти пятничные вечера и… Первый раз это случилось около двух месяцев назад, спустя три или четыре недели после того, как Фрэнк устроился работать бар. В тот раз мистер Уилсон сидел за барной стойкой, а не за столом как сейчас, и когда он заметил Фрэнка, то был уже изрядно пьян. В свою очередь, Фрэнк был удивлён и растерян, он уже который месяц пускал слюни на своего преподавателя, но они никогда не пересекались за пределами колледжа. Во время пар он любил построить профессору глазки, задавать разные каверзные вопросы и просто глазеть на него, ему казалось это забавным, но тогда в баре он не чувствовал ничего кроме неловкости и смятения. А затем они пересеклись в чертовом туалете, как это всегда бывает в таких историях. И случилось то, что случилось: много рваных поцелуев с алкогольным привкусом, короткие выдохи и блуждающие руки, но ничего больше. Фрэнк ни за что бы не сделал первый шаг в эту сторону, да, он мог строить глазки и неприлично шутить, но на большее ему не хватало смелости, к тому же это было слишком неуместно, но профессор начал это первым, и сложно сопротивляться, когда предмет твоего обожания шепчет тебе на ухо: «Я знаю, что нравлюсь тебе, Фрэнки», а затем целует в шею. Такие вещи слишком быстро вошли в привычку, они встречались только на парах, где всё оставалось неизменным и в этом баре, чаще всего по пятницам, но иногда и в другие дни. Между ними не было ничего, кроме поцелуев и, разве что, слишком большого количества трения, которое не единожды влекло за собой мокрое нижние белье. В такие моменты мистер Уилсон был всегда подвыпившим, а Фрэнк слишком заведенным подростком, который, к тому же, влюблен в своего преподавателя. Но всё-таки помимо этого между ними была некая химия, они часто разговаривали до или после пар, в такие моменты профессор не был тем напыщенным мудаком, образ которого сопровождал его во время лекций, ну, разве что немного, но это перекрывалось тем, что он был прекрасным собеседником. Фрэнк знал, что это всё должно прекратиться, но эти разговоры и пьяные поцелуи за углом бара заставляли его забываться. — Я прекрасно понимаю, что между нами ничего не будет, а я наверняка не первый мальчик, с которым вы любите вот так обжиматься, потому что вы знаете… Ну, что нравитесь мне, — Фрэнк бросил окурок в сторону и тяжело вздохнул, — это… — Ты хочешь сказать, что это неправильно, да? — в ответ Фрэнк только пожал плечами, хотя это было именно то, что он хотел сказать. — Что ж, ты не наивный — это хорошо, но я никогда не заставляю тебя, ты можешь уйти в любой момент. — Вы ведь боитесь, — неожиданно дошло до Фрэнка, — вы боитесь и не хотите, чтобы об этом узнали, поэтому мы встречаемся только здесь, где никто кроме меня не знает, что вы мой преподаватель… По этой же причине вы никогда не переходите к чему-то большему и всегда выпивший. — Я пью не только из-за этого, но — да, ты прав, — профессор почесал свою бороду и поправил пальто перед тем, как продолжить говорить, — ты можешь удивиться, но у меня нет гарема первокурсников, с которыми я вот так встречаюсь. Ты мне просто нравишься, — мужчина положил свою руку на плечо Фрэнка и провёл ладонью по его щеке, — как и я тебе. — И что дальше? — он прикрыл глаза, вдыхая столь знакомый запах и думая о том, что он абсолютно запутался. — Между нами ничего не будет кроме того, что у нас уже есть, но, как я и сказал, ты можешь уйти, — его рука сползла к открытому участку шеи и мягко легла на него. — Просто реши, чего ты хочешь. Может быть, если бы Фрэнк всегда точно знал, чего он хочет, его жизнь была бы проще и, возможно, даже счастливее. В такие моменты он начинал жалеть, что вообще начал разговор, потому что всё сводилось к тому, что проблема существует только у него в голове и нигде больше. Сейчас в его голове проносилась целая куча глупых слов и потертых воспоминаний, которые он бы с радостью повторил. — Я хочу, чтобы всё было немного легче, — спустя время сказал Фрэнк, — а пока вы целуете меня, я, наконец-то, перестаю думать. Это глупо, да? — на его лице появилась улыбка, которую он так и не смог сдержать, а голос слегка задрожал. — Я глупый — я знаю это, но… Я ведь всегда могу уйти… Это просто не должно стать чем-то большим, потом всё вернется на свои места. — Фрэнк приподнялся на носочки, рука профессора всё ещё была на его шее, а теперь он тянулся к его губам за поцелуем. — У меня есть ещё десять минут…***
Выходные проходят незаметно, всё с той же привычной спешкой. Один день Фрэнк работает, другой полностью тратит на подготовку к сессии, в итоге засыпает далеко за полночь в обнимку с книгой и ноутбуком. Утро выдается тяжелым, потому что он элементарно не может открыть глаза и заставить себя вставать с кровати, но это проходит уже на первой паре — истории зарубежного искусства, все остальные занятия пролетают в таком же ускоренном темпе, это помогает не заснуть. Остаётся последняя пара — этнология, её любят ставить последней. Фрэнк идёт в аудиторию, которая оказывается пустой, потому что сейчас перемена в конце концов, и вот он один среди длинного ряда парт, в полной тишине и покое, так что, положив вещи, Фрэнк и сам ложится на парту пока никто не видит. У него чертовски болит спина от того, что ему приходится так много сидеть, он просто нуждается в этом. Чтобы не лежать совсем как придурок он достает наушники и включает Green Day, потому что сегодня у него такое настроение. Фрэнк не сразу замечает появление профессора, но как только узнаёт, что он больше не один в аудитории, то поднимается с парты и снимает наушники. — Привет, — говорит Фрэнк, слегка улыбаясь. — Хорошо если ты будешь сидеть за партой, а не на ней, — хмуро отвечает мистер Уилсон даже не отрываясь от своих бумаг, — надеюсь, ты не забыл, что со следующей недели у вашей группы начинается сессия. — Такое забудешь, когда только об этом и говорят. А что, думаете, я всё завалю? — Не знаю, как на счет всего, но я бы советовал готовиться к моему предмету. Ты помнишь первый семестр, считай, что это был аванс, — Фрэнк задал свой вопрос в шутку, но уже успел пожалеть об этом, потому что профессор говорил на полном серьёзе, — а на этот раз ты пропустил много занятий. Фрэнк хмурится, не так уж и много пропустил, может три или четыре пары, он не считал, но в любом случае мистер Уилсон был его самой большой проблемой, с другими можно было как-то договориться или рассчитывать на небольшие поблажки, но вот с ним… О чем тут можно говорить, если он один из самых молодых преподавателей, но все обращаются к нему на вы и называют мистером. Колледж нравился Фрэнку тем, что, в отличие от школы, здесь с тобой общаются на равных, только вот на парах с мистером Уилсоном ты словно ходишь по минному полю. О да, он однозначно хорош в своём предмете и прекрасно преподает его, только в придачу к этому он придирчивый принципиальный мудак. — Я готовлюсь, когда есть время… — В этом и проблема, учеба должна занимать большую часть твоего времени, а не работа и всё остальное, — «Учеба и так занимает больше всего времени», — думает Фрэнк. — Я ведь вижу, что тебе не нравится ничего из этого. Да, ты умный, можешь выкрутиться или логически додумать что-то, но… Этого мало, Фрэнк, и ты поймешь это позже. — Вы говорите так, словно мне уже сейчас стоит забрать документы и уйти. — Может быть… — пожимает плечами профессор, — может быть, тебе действительно стоит продолжать писать свои стихи и рассказы с обратной стороны тетради и играть на гитаре, а не заниматься этим всем. Фрэнк находится в небольшом недоумении. Не то чтобы он не думал о других вариантах, но ему просто нужно это. Ему нужно стать историком, ему нужен какой-то план к жизни, а если он откинет этот, то останется ни с чем. Фрэнк и так не знает, что ему делать со своей жизнью, но он просто не дает себе возможности думать об этом, в голове не остаётся места для подобных размышлений. Пару месяцев назад он хотел всё бросить и это не привело ни к чему хорошему. — В случае чего, ты знаешь как со мной договориться, — вкрадчиво добавляет профессор. Фрэнку хочется смеяться, потому что: «Серьёзно, чёрт возьми? Это был такой непрозрачный намек на секс за зачёт?». Фрэнк надеется, что это всего лишь шутка. — Смешно, — говорит он вслух, но на самом деле погружается в раздумья. Он уже размышлял об этом, точнее, правильней будет сказать фантазировал. Не о секс-взятке, а просто о сексе с профессором, и это было ещё до того, как у них началось вот это всё, не подходящее под нормальное описание отношений; в любом случае, теперь это только увеличило обороты, потому что, господи, Фрэнк пиздец как хочет этого. Он буквально чувствует всю эту сексуальную неудовлетворенность, а быстрых взаимодрочек и близко не хватает. Просто, как ни странно, у Фрэнка всё же есть принципы на этот счёт, которые уже долгое время довольно размыты, но всё же они есть — больше всего он как раз таки не хочет, чтобы это выглядело так, будто он делает это ради оценок, но, кажется, мистеру Уилсону немного поебать на это. «Поебать, ха-ха, как иронично», — думает Фрэнк. — Ты что-то затих, — говорит профессор и по его взгляду видно, что он слегка встревожен. Или напуган. Ну ещё бы не быть напуганным после подобных намёков в этом здании. — Просто задумался о завтрашнем семинаре по истории античности, — отвечает Фрэнк и буквально в следующую секунду звенит звонок на пару. Аудитория мгновенно наполняется людьми, профессор пишет тему на доске, а Фрэнк продолжает думать о своём местонахождении здесь и правильное ли оно.***
«Это пиздец,что я творю?», — думает Фрэнк и на выдохе стучит в дверь. Его желудок успевает сделать тройное сальто, ладони преют и липнут друг к другу, и за те считанные секунды пока открывается дверь Фрэнк успевает окончательно извести себя и уже намеревается уходить, когда это удивленное: «Здравствуй, Фрэнк» пронзает его уши. Фрэнк думает, что не стоило сюда приходить, но вместо этого он произносит: — Привет, можно войти, да? Господи, сессия… Все дни напролет Фрэнк сидел за учебниками, читал, учил, зубрил и страдал от недосыпа, его глаза буквально сгорали, а голова разрывалась от бесконечных мигреней. Нельзя сказать, что он с легкостью сдал экзамены, ему назначили две пересдачи — одну по экономической теории, которую практически никто не сдал с первого раза, и вторую, конечно же, по ебаной этнологии, кто бы сомневался. После первой пересдачи он решил — нахуй всё это — и практически осознанно проспал следующую, и вот теперь он здесь. — Милая квартирка, — говорит Фрэнк, когда проходит дальше по коридору в гостиную, хотя он уже бывал здесь до этого, так что это больше от нервов нежели из-за вежливости. — Ты не пришёл на пересдачу, — коротко отмечает мистер Уилсон, оставаясь стоять в дверях комнаты. — Вообще-то, пришёл. — Тебя не было на… — профессор замечает как Фрэнк приподнял свои брови и изогнул губы в игривой полуулыбке, — оу, ты действительно пришёл. Фрэнк проводит рукой по книге с интересной обложкой и старыми желтыми листами, затем его взгляд мечется по всей комнате, поочередно подмечая разные вещи, например, здесь действительно много книг, они лежат то тут, то там и это по-своему ещё больше располагает к владельцу квартиры. Также повсюду полно оберток из-под шоколадных батончиков и конфет, Фрэнк никогда бы не подумал, что мистер Уилсон сладкоежка, серьезно, он едва сдерживает себя, чтобы не рассмеяться. Сам профессор одет в спортивные серые штаны и белую футболку на несколько размеров больше, что выглядит довольно-таки обычно и уютно. Фрэнк чувствует, что открыл очередную личность этого человека. Сколько их там уже? Придирчивый профессор, алкоголик, совращающий симпатичных мальчиков, теперь ещё и книжный червь, который без ума от сладкого. Фрэнк думал о том, как это будет. Кто сделает первый шаг и всё в этом духе, а теперь это вдвойне интересно, потому что профессор кажется трезвым, а значит это что-то новенькое для них обоих. Следующее, что он чувствует — это приближающееся тепло за спиной, а затем губы на своей шее и руки вокруг талии, и уже спустя минуту он забывает, что это происходит только из-за гребаного зачета, потому что ему абсолютно всё равно, если честно. Его тело и сердце давно желали этого, а теперь весь этот похотливый сгусток внутри Фрэнка выбрался наружу. Спальня встречает гробовой тишиной и холодными тёмно-синими стенами. По сравнению с гостиной здесь мрачно и угрюмо, окна спрятаны за плотными солнцезащитными шторами, так что света практически нет. Вся мебель цвета темного шоколада, письменный стол завален бумагами, а на спинке стула висит один из пиджаков, который Фрэнк так много раз видел на профессоре. На огромной двуспальной кровати с высоким изголовьем скомканы чёрные простыни, а одна из подушек валяется на полу у тумбочки. Эта комната выглядит как заклеенная бумагой страница из личного дневника, на которой написан ваш самый сокровенный секрет, но, несмотря на тотальный трагически-черный, здесь уютно и тепло. Фрэнк чувствует крепкий запах знакомых духов и как мягкий ковер под ногами обволакивает его босые ступни. Руки профессора скользят по изгибам тела Фрэнка, а затем снимают с него футболку и бросают её прямо под ноги. Фрэнк утыкается в шею мистера Уилсона и стягивает с него штаны, под которыми не оказывается нижнего белья. Всё происходит без слов, только с множеством касаний, рваных вдохов, выдохов и стонов. Спустя несколько секунд пряжка ремня с тяжелым металлическим звоном падает вниз и тянет за собой джинсы, вскоре Фрэнк оказывается голым на мягких холодных простынях, он словно тонет на этой кровати, возможно, это один из тех матрасов, которые принимают форму тела, Фрэнк подумал бы об этом немного больше, если бы не занимался другими вещами. Поцелуи на губах и шее, которые спускаются всё ниже, затем они переходят на спину, а лицо Фрэнка прячется в темных простынях, вдыхая их запах, и он словно становится их частью — таким же мягким, податливым и нежным. Всё происходит настолько бережно и правильно, что Фрэнк даже не замечает как чужие пальцы оказываются в его заднице, профессор совсем не жалеет смазки и основательно подходит к этому делу. Они даже никогда не обсуждали их возможный секс, может быть, потому что он казался невозможным, но Фрэнк более чем доволен; можно сказать, ему чертовски повезло в этом плане. — Господи блять, Фрэнки… Кто мог подумать, что, если завалить тебя на экзамене, произойдет вот это, — впервые за всё время говорит профессор уже после нескольких толчков внутри Фрэнка. Если бы Фрэнк не был в таком положении, возможно, он вспылил бы, но сейчас ему абсолютно похуй и подсознательно он знал, что мистер Уилсон решил завалить его, потому что это был пиздец, а не вопросы, но… Похуй, похуй, похуй, сейчас Фрэнк может только стонать и выгибаться. Его член трётся об эту чертову кровать, а все толчки такие идеальные и, боже, Фрэнк просто любит, когда в его заднице находиться чей-то член. Тем более, если это член кого-то, кто так классно трахается и на кого Фрэнк давно пускает слюни. — Блять, — Фрэнк чувствует, что он вот-вот взорвется или улетит на другую планету, его половой орган прям таки изнемогает и просит, чтобы ему уделили внимание, но в то же время всё тело испытывает такое, несравнимое ни с чем, удовольствие. Профессор словно читает мысли и начинает надрачивать Фрэнку до тех, пор пока того не накрывает волна оргазма, но даже после этого он не перестает двигаться. Фрэнк просто пытается дышать и не умереть от удовольствия, когда профессор кончает следом спустя секунд тридцать и выходит из него, а затем выбрасывает использованный презерватив в урну у письменного стола. Здесь в любом случае пахнет сексом, комната прямо кричит о том, что в ней трахались и этого не скрыть с помощью траурной обстановки. Они лежат на кровати, соприкасаясь конечностями, и тяжело дышат, не говоря ни слова. Долгое время в голове Фрэнка даже не возникает ни единой мысли, затем он предполагает, что, скорее всего, на улице стемнело, ведь когда он шёл сюда, солнце уже садилось. Фрэнк слышит ровное дыхание мистера Уилсона и оборачиваясь в его сторону обнаруживает, что тот уснул и в этот момент улыбка с его лица сходит. Фрэнка атакует паника и мгновенное осознание происшедшего, взрывающееся в его безоружную голову. Ему хватает меньше двух минут, чтобы собраться и покинуть квартиру. Он действительно сбегает оттуда, как с места преступления. Это выглядит слишком уж странно, Фрэнк галопом несется по ступенькам и не сбавляет скорость даже когда покидает подъезд. На улице и правда стемнело, а Фрэнку душно, как в самый жаркий летний день, хотя на его руках выступили мурашки от ветра, но внутри всё кипит. «Ощущение, что я перехожу на следующий круг ада», — думает Фрэнк и начинает постепенно замедлять свой шаг, потому что, а в чём вообще его проблема? На самом деле у него дохрена проблем. В голове и не только, но, в основном, именно в голове. Беззаботно валяясь на кровати после секса со своим преподавателем, Фрэнк словил себя на мысли, что это единственная вещь из всей учебной программы, которая принесла ему радость и удовольствие. Это было настолько правдой, что захотелось смеяться до боли в животе, но вместо этого его охватила самая настоящая паника — Фрэнк понял, что он больше ни за что не вернется в колледж и не отсидит там ни одной гребаной пары. Это было просто невозможным, он будто только немного вдохнул свежего воздуха и теперь ему абсолютно не хотелось возвращаться обратно в своё болото, даже не смотря на «многообещающие перспективы». Но Фрэнк правда не знал, что ему теперь делать. Забрать документы и днями напролёт смотреть сериалы, пока у него не закончатся последние деньги? Устроиться на очередную работу, которую он будет ненавидеть? Читать книги, слушать музыку и проводить время с друзьями, опять-таки до тех пор, пока не закончатся деньги? По сути, Фрэнк абсолютно не знал где и кем он хочет быть, но он был уверен, что знает, где он однозначно не хочет быть. А профессор… Твою мать, Фрэнк не уверен, что сможет теперь смотреть ему в глаза. Как бы это выглядело? «Я пришёл сюда ради зачёта, а потом забрал документы из колледжа, но спасибо, что переспали со мной?». И как оказалось, всё дело было в сексе, который должен был стать финальной точкой. Это как клише, где парень раскручивает девушку на секс, а потом бросает её, правда, это Фрэнка трахнули, но суть осталось практически той же — все эти месяцы он сгорал от жажды узнать, каково это, всё время балансировал на тонкой грани допустимого предела похоти, которого и в помине не было, а после того, как всё случилось, Фрэнк потерял малейший интерес к дальнейшему развитию событий. Фрэнк ощущал себя полнейшим дерьмом из-за этого, он был запутан, обескуражен и отчасти разбит. Он не знал, чем всё закончится, когда шёл в квартиру профессора, но явно не ожидал такого исхода.***
Самое сложное — это понять, где ты, когда даже не помнишь при каких обстоятельствах уснул. Фрэнка будит очередной кошмар. От испуга он слишком резко поднимет свой корпус и мгновенно жалеет об этом, потому что складываться ощущение, что его били тупыми предметами по голове, вот настолько сильно она болит. Во рту сухо, а футболка неприятно липнет к телу из-за холодного пота, последний раз Фрэнк нормально спал пару дней назад и сейчас он чувствует себя просто прескверно. Он протирает глаза и осматривается вокруг; ему требуется минута, чтобы понять, где же он. Темные стены, плотные шторы, мягкая удобная кровать, приятный запах духов и шоколада… — Твою мать, — ошарашенно шепчет Фрэнк, — какого чёрта я здесь делаю? Он не пил вчера, но ему требуется время, чтобы всё вспомнить. Фрэнк встает с кровати и на цыпочках выходит из комнаты, в надежде, что, как и месяц назад, уйдет отсюда незамеченным. В конце концов он выполнил свою миссию — привел пьяного профессора домой. — Фрэнк? — негромкий голос останавливает его прямо посреди гостиной, он закатывает глаза и чувствует себя так, словно мама застукала его, когда он собирался сбежать из дома посреди ночи. — Опять сбегаешь, да? — Привет, — говорит Фрэнк и все-таки оборачивается, — я долго спал? Который сейчас час? — Ты спал около десяти часов, сейчас три часа дня, — профессор выглядит намного бодрее, чем Фрэнк; от пьяного вусмерть мужика, который едва стоит на ногах, ничего не осталось, — что с тобой происходит? Фрэнк думает о том, что через пару часов на работу, а ещё нужно зайти домой и обработать пирсинг, ведь уже прошли сутки с последнего раза, когда он делал это. Он пытается сконцентрироваться на своих обыденных вещах, но вся обстановка вокруг и даже этот чертов запах заставляют его думать о том, что ему, как он считал, больше не придется вспоминать. — У меня всё в порядке, — было до тех пор пока я снова не встретил тебя. — Зато ты продолжаешь во всю спиваться, — Фрэнк решил, что он больше не будет обращаться к этому человеку на вы, так как тот уже не его преподаватель. — Ну… каникулы, — пожимает плечами Генри и слегка улыбается. Он ведет себя не так, как раньше, словно он просто сдулся внутри и ему надоело быть тем напыщенным профессором, которым он являлся до этого. Фрэнк старается не смотреть на мистера Уилсона, хотя чувствует на себе его взгляд. Всё это странно, сама ситуация и эмоции Фрэнка: он чувствует одновременно и вину и злость, но при этом абсолютно не может определить их источники и почему именно так. Фрэнк также знает, что сейчас состоится разговор, который он заранее хочет стереть из своей памяти. — Не хочешь объясниться? — вот оно, — почему ты забрал документы из колледжа? — Ты оказался прав, это совершенно не мое. Я исчерпал себя как историк, извини, что не сказал об этом, а вот так сбежал. Я просто испугался, — он сразу же вываливает всё как есть или было на тот момент. — Я звонил тебе, мог бы ответить или написать. Вообще-то, я переживал за тебя, Фрэнк. Ты мне… — Господи, — перебивает Фрэнк, — давай не будем об этом, пожалуйста. Мы просто переспали — было круто, не переживай на этот счёт. Разве ты не этого хотел? — Блять, какой же ты глупый, — Генри смеется и это пугает Фрэнка, — это было круто, но это не было моей целью. Ты мне не безразличен. — Ты сказал, что я могу уйти, и я ушел, — он снова перебивает профессора, и они начинают говорить одновременно, пока Фрэнка не затыкают эти чертовы три слова, которые он вовсе не хотел слышать: «Я люблю тебя». — Ты что? Да ты вел себя как последний мудак и манипулировал мной, потому что знал, что нравишься мне! — Ты был моим учеником, мне было сложно не перегибать черту, — оправдывается мистер Уилсон, но для Фрэнка это звучит просто смешно и абсурдно, — когда я говорил о том, что тебе не место в колледже, я был искренен. Мне не хотелось, чтобы ты потерял себя, а когда я узнал, что ты правда ушел, то надеялся на твоё возвращение… Возвращение ко мне. — Не надо подходить ко мне! — едва не кричит Фрэнк и вытягивает руку вперед, — серьезно, не надо. Между ними рука Фрэнка и просто целая стена различных мыслей и чувств, которые абсолютно противоположны друг другу. Эта тишина и их игра в гляделки, где Фрэнк чувствует себя загнанным зверем, становится более чем напряженной. — Зачем ты это делаешь? Раньше тебе всё более чем нравилось, — говорит профессор, и в какой-то момент Фрэнк опускает свою руку и чувствует этот знакомый запах, он теперь не приятный, а горько-приторный, как чересчур сладкий кофе. Фрэнк поднимает голову и видит себя в отражение голубых глаз, а в следующую минуту чувствует вкус чужих губ. Это не кажется приятным. — Генри, нет! Извини, мне нужно на работу, — Фрэнк ошарашенно отходит в сторону, чуть не врезаясь в стену, — серьезно, просто… — он смотрит на удивленное и раздосадованное лицо профессора и понимает, что, скорее всего, видит его в последний раз, — просто забудь, — говорит он напоследок и решительно направляется к выходу. На этот раз он не сбегает, а уходит в открытую, но чувства те же. Фрэнк никогда не думал, что признание в любви может настолько испугать и оставить неприятный осадок внутри.***
Фрэнк правда не планировал идти на работу, он собирался к черту уволиться и посвятить себя чему-то стоящему, но от этого настроя и хорошего настроения не осталось и следа. Он не мог запереть себя дома один на один со своими мыслями, это окончательно извело бы его, так что ноги сами привели его к минимаркету. — Чувак, слава богу ты жив! — было первым, что сказал ему Рэй. Фрэнк чувствовал себя иначе, но — да, фактически он был жив. — Куда вы с Джерардом вчера пропали? — Ээ, — Фрэнк впервые за все время подумал о Джерарде, он обещал написать ему как придет домой, но, конечно же, забыл об этом. – Извини, мы просто решили немного прогуляться, нужно было сказать, но это вышло как-то спонтанно. Надеюсь, твой день рождения не стал от этого хуже, всё в норме? — Святое дерьмо, вчера была прекрасная ночь, лучшее двадцатипятилетние, которое только может быть! Вы много пропустили, ребята. У Рэя появлялась широкая улыбка на лице от одних только воспоминаний и это заставило Фрэнка вспомнить как улыбаться. Он правда был рад за своего друга и в его голове остались не менее приятные воспоминания с ночи, но события последних часов полностью всё перечеркивали на данный момент. — Я думал, ты возьмешь выходной после праздника, — говорит Фрэнк. — О да, это было бы очень кстати, но у меня и так были поблажки на прошлой неделе. Кстати, твой телефон всегда в жопе мира, Айеро, ты, в курсе? — Фрэнк только кивает в ответ — С тобой всё в порядке? — Рэй сразу заметил, что с Фрэнком что-то не так, он был слишком погружён в себя и разговаривал с отсутствующим выражением лица, что было ему совсем не свойственно. — У вас случилось что-то с Джи? Кстати, где ты ночевал? — Потом расскажу, ладно? Мне нужно, эм, переодеться и все дела, — Фрэнк просто отмахнулся, похлопал Рэя по плечу и с натянутой улыбкой пошёл в комнату для персонала. День обещал быть долгим. К удивлению, как только Фрэнк сел за кассу, все его внимание снова переключилось на ненависть работе, но в большинстве своем он был просто занят для всяких глупых мыслей. Сейчас его лучшим лекарством была именно эта ненавистная работа. Спустя несколько часов его ждал очередной сюрприз. — Айеро, не верю своим глазам! Так вот на что ты променял образование? — О Господи, только не начинай, ладно? Привет, Пит, — Фрэнк не видел никого из своих одногруппников ровно с момента сдачи экзаменов и он абсолютно не скучал за ними. Он даже не сразу узнал голос Пита. — Ты так резко пропал, чувак. Мог бы и написать что-то насчёт своего ухода, мы все-таки хорошо общались. Ну, я так думал. — Извини, — сегодня официально тот день, когда Фрэнк извиняется за всё и перед каждым. — Я работаю, так что если ты больше ничего не хочешь купить, то оплати покупку и не задерживай очередь, пожалуйста. — Нам нужно встретиться нормально и поговорить, — предложил Пит. — Позвони мне, Айеро, ладно? — на последок добавил он. Фрэнк не собирался никому звонить.***
Три дня подряд Фрэнк безостановочно работает. Суббота, воскресенье, понедельник — он полностью выпадает из жизни, практически ни с кем не разговаривает, много хмурится и часами играет на гитаре. Боб слышит все вопли Фрэнка, вероятно, его пение, а потом они встречаются посреди ночи на кухне или у туалета и, вроде бы, всё нормально, но Боб сомневается, что его друг вообще спит и склоняется к тому, что тот ступил на дорогу пассивного суицида. Фрэнк даже берёт двойную смену напоследок, так что на следующий день он просыпается только вечером, а потом всю ночь смотрит «На куски»*, курит и пьет кофе. — Ты собираешься пересмотреть все тридцать шесть сезонов? — спрашивает Боб, когда заходит в комнату. — Прости, ты что-то говорил? — не сразу отвечает Фрэнк, полностью поглощенный тем, что происходит на экране его ноутбука. Нельзя сказать, что в комнате беспорядок, здесь просто слегка не убрано и настойчиво пахнёт сигаретным дымом, а вот глядя на Фрэнка, можно сказать, что по нему проехал каток: мешки и синяки под глазами, кажется, стали в два раза больше, на лице появилась трехдневная щетина, а в глазах бесконечная усталость. Он выглядит очень потерянным и сонным, хотя спал весь день. — Забей, — Боб пожимает плечами, поджав губы, и закрывает за собой дверь. В среду Фрэнк остается один и весь день занимается всякой ерундой, потому что не знает, куда себя деть. Он просто лежит на кровати, периодически меняя свое положение, и сидит в твиттере или инстаграме, просматривая аккаунты различных тату мастеров, музыкантов и знаменитостей. За этот день Фрэнк видит не меньше сотни дурацких видео со всякими слаймами, мылом, никому ненужными лайфхаками и прочим дерьмом, а потом он обнаруживает, что уже вечер и на улице почти стемнело. Фрэнк замечает, что его жизнь с каждым днем всё больше напоминает чью-то злую шутку. Каждая ночь Фрэнка выглядит одинаково, вчера ему повезло и он отключился как только коснулся кровати, потому что за последние несколько дней его моральные и физические силы просто иссякли. Фрэнк просто не может спать, ему постоянно снятся кошмары, в которых его хоронят заживо, а затем он просыпается в деревянном гробу и мучительно долго умирает, царапая крышку гроба в попытке выбраться наружу. Иногда ему удается немного расколотить доски и тогда ему на лицо сыпется сырая земля и черви, так что он давится ими и просыпается в следующее мгновение после своей гибели. Ещё ему снятся побеги. Фрэнк никогда не запоминает от кого или почему он бежит, но в своих снах ему приходится преодолевать целые марафоны с препятствиями и погонями как в боевиках. Бегать во снах не так страшно, как умирать, но после них ему сложнее прийти в себя, потому что он не может понять, где он, точнее, в какой реальности. Эти кошмары начались как раз перед сессией, около месяца назад. Тогда Фрэнк думал, что это скоро пройдет, но со временем он стал всё чаще просыпаться в холодном поту, а когда Боб уехал, всё только усилилось. Фрэнк начал проводить намного больше времени с гитарой и писать злобные песни о своих кошмарах, но от этого его сон не улучшился. Из-за бессонницы у него начались мигрени, а из-за головных болей Фрэнк не мог уснуть, даже если очень сильно хотел, и он бы правда посмеялся с этого, если бы всё не было так серьезно. Сложно оставаться целостным человеком, когда почти каждую ночь ты умираешь самой страшной смертью или бежишь непонятно от чего, а если отказываешься от сна, то уже спустя несколько суток начинаешь умирать по-настоящему. В какой-то момент Фрэнку начало казаться, что всё налаживается. После приезда Боба и ночных переписок с Джерардом он стал спать намного спокойнее, в нём снова поселилось чувство безопасности, но после встречи со своим прошлым лицом к лицу всё пошло к черту. Фрэнк много раз анализировал тот день и тогдашний разговор, но это практически ничего ему не дало. За последние шесть дней он спал всего дважды, и оба раза для этого ему приходилось полностью измотать себя физически. Фрэнк начинал чувствовать, как он сходит с ума. Сейчас он сидит на кухне под желтым свечением лампы и рассматривает свои руки. Рядом лежит блокнот, где в самом начале страницы было написано всего одно предложение: «Что мне делать дальше?», но как бы усердно Фрэнк не пытался найти ответ на этот вопрос, в его голове было пусто. Вы можете отрицать существование Бога и не верить в судьбу, как это делает сам Фрэнк, и списать всё на очередное стечение обстоятельств, но именно в этот момент кто-то постучал во входную дверь. — Джерард? Это сложно описать словами, но при виде этого парня во Фрэнке словно просыпалось солнце, он чувствовал внутри себя тепло и какой-то будоражащий кровь прилив энергии. Глядя на него, хотелось улыбаться. Где-то на задворках сознания Фрэнк почувствовал невероятную вину и сожаление из-за того, что так и не написал ему с тех пор, как они распрощались ранним утром субботы, но сейчас он был невероятно счастлив видеть его. — Привет, эм, не отвлекаю? — робко начинает Джерард. — Нет, что ты! Заходи, — Фрэнк отходит в сторону, пропуская гостя в квартиру, и закрывает за ними дверь, — рад тебя видеть, отлично выглядишь, — он готов закидывать его комплиментами с самого порога. — Будешь кофе? — О да, чувак, спасибо, —воодушевляющее улыбается Джерард. — У тебя всё в порядке? Просто ты как-то пропал, я переживал. Зайдя на кухню, Фрэнк сразу убирает свой блокнот на холодильник и включает кофеварку. Последний вопрос его смутил, он даже не знает, что на это ответить. — Знаешь, работа и другие малоприятные вещи. Мне правда очень жаль, что я не написал тебе, — искренне говорит Фрэнк и ставит перед Джерардом кружку кофе. Конечно у него было это чертово время, чтобы написать дурацкое сообщение или позвонить, он хотел этого, но в тоже время нет. Фрэнка тошнило от самого себя и своих проблем, и ему не хотелось причинять этим неудобства или надоедать кому-то. Будучи при других обстоятельствах, он бы однозначно написал ему и, вероятно, даже позвал куда-то. Но, как бы там ни было, Джерард сидит перед ним прямо сейчас и это намного лучше, чем смотреть «На куски» или пялиться в потолок. — О, правда? — Конечно бы я написал тебе, чувак! — улыбается Фрэнк. — Не заставляй меня извиняться ещё раз. Кстати, почему ты здесь? Заходил к Майки или… — И да, и нет, — у Джерарда очень необычный, но приятный голос, к которому Фрэнку приходится привыкать каждый раз, но это однозначно нравится ему. — Я заходил к брату, но только потому что был рядом, а вообще я шёл к тебе. Подумал, что общение вживую лучше, чем в телефоне. За последнюю неделю Джерард слишком часто ловил себя на мысли, что думает о Фрэнке. Он хотел увидеть его, и это желание сопровождалось тем, что он спрашивал у Майки или Рэя как там Фрэнк, потому что он сам не был уверен, что заваливать того сообщениями лучшая идея, но всё вылилось в то, что все как один сказали ему, чтобы он сам пошёл к Фрэнку и узнал, как он, так что теперь Джерард сидит у него на кухне. — Это… Эм, неожиданно, но приятно. Я просто не понимаю: с чего вдруг? — Без обид, но я разговаривал с Рэем, а тот говорил с Бобом и, ну, они сказали, что ты не в лучшем состоянии, чувак. Подумал, что, может быть, тебе не помешает моя компания, — пожал плечами Джерард, — иногда, расслабиться и дать себе отдохнуть — это лучшее лекарство. — Что бы тебе не говорили эти придурки — они преувеличивают. Серьезно, не слушай их. — Да брось, я и сам вижу, что тебе херово. — С этим было сложно поспорить, так что Фрэнк просто промолчал. — Поверь, я знаю, что значит этот взгляд. Тебе нужно развеяться. — И что ты предлагаешь? — Небольшая вечеринка не помешает, — по большей части, Джерард говорил о своём личном опыте борьбы с различными проблемами, какое-то время шумные компании с алкоголем, в которых можно потеряться среди гула людей были его лучшим лекарством, — один мой хороший друг как раз устраивает такую. — О, нет, да ты шутишь! — Фрэнк лениво трёт свое лицо и кивает головой, глядя на Джерарда. — Я думал ты здесь, чтобы, ну не знаю, составить мне компанию за просмотром какого-то фильма или просто поговорить со мной, а ты хочешь затащить меня на какую-то вечеринку, что это вообще за подстава, чувак? — В следующий раз мы обязательно посмотрим фильм, я даже разрешу тебе выбрать какой именно, но сейчас, — Джерард делает последний глоток кофе и встает со стула, — я думаю, ты и без меня провел невероятно огромное количество часов дома, пора выбраться куда-то за его пределы, — после этого он идёт по направлению к комнате Фрэнка, а тот смотрит на него взглядом, мол, ладно посмотрим, что из этого выйдет, и идёт следом за ним. — Я так понимаю, у меня нет выбора? — Фрэнк глубоко вздыхает и открывает шкаф с одеждой, пока Джерард напевает Green Day. В конце концов, Фрэнк ведь не разваливается, может выбраться куда-то — это не такая уж плохая идея. Чёрт возьми, Фрэнк любит вечеринки и он не был на них лет сто, если не считать день благодарения и день рождения Рэя, на котором он даже не пил. Тем более, его знает Джерард… Он должен как-то извиниться перед ним за свой тупой игнор. — Я пою: «Ооу!» Я вышел из-под контроля! О, детка, когда я смотрю на твоё прекрасное лицо, я говорю «Вау!» Храни Господи твою грёбаную душу, потому что, детка, я рождён, чтобы умереть».* — Господи, какой же ты мудила, — уже с улыбкой говорит Фрэнк и кидает первую попавшуюся футболку в Джерарда. — Мм, Misfits, — радостно восклицает он, когда ловит футболку. — Мне начинает нравиться твой настрой. Фрэнк быстро переодевается. Ничего нового: тёмно-серые джинсы, правда на этот раз без дырок, и тонкая красная футболка без рисунков и надписей. — Пристегни ремень, Элли, и скажи Канзасу прощай*, — говорит Джерард перед выходом и пинает Фрэнка в бок; тот надеется, что это не иллюзия. Они оба взволновано улыбаются друг другу и выходят из квартиры.***