Темные времена для Гермионы Грейнжер

Голова раскалывалась на части, на веки что-то болезненно давило. Она понимала, что это что-то было лишь воображением и стоило только открыть глаза и дискомфорт пройдет. Но она не решалась это сделать пока не поймет, где она и почему здесь. Спиной Гермиона чувствовала мягкий матрас, головой подушку, а руками сжимала по-видимому одеяло. Так где она? Спит на кровати. Она в «Ракушке» спит в отведенной ей комнате? Так значит они не ушли. Не было той ужасной ночи. Не было Луны, замороженной заклинанием, не было Долохова, превратившегося в Чарли, не было оглушающего заклятия, летевшего в нее… Тогда почему голова болит так, как будто она вчера участвовала в боях без правил и проиграла в финале. Все, подумала Гермиона, к черту догадки. Она резко открыла глаза и солнечный свет ударил прямо в них и прямо по голове. Ее состоянию стало раза в три хуже. Глаза пришлось закрыть и надавить на них чуть пальцами, чтобы вся боль прошла. Когда стало легче, она осмелилась открыть глаза и осмотреться вокруг. Она находилась в светлой небольшой комнате, обставленной мебелью. Комната была маленькой, и в ней помещались только кровать, на которой лежала уже проснувшаяся Гермиона Грейнджер, шкаф кремового цвета и туалетный столик из того же комплекта. Больше не было ничего, за исключением окна, пропускающего в комнату лучи недавно взошедшего солнца. Сколько я проспала, моментально возник в голове девушки вопрос. Ответить она на него не смогла, так как не обнаружила никаких часов. — Грязнокровка проснулась. Гернк должен сообщить хозяину. — послышался хриплый, писклявый голос где-то в углу. Гермиона резко обернулась на звук и увидела жалкое существо, скрывающееся в тени. Эльф в лохмотьях. Значит, подумала она, я нахожусь в доме у богатого волшебника. — Стой! — она еле узнала свой голос. В горле все пересохло, голова болела, поэтому ее крик оказался сдавленным, сиплым и чуть слышным, но эльф в дальнем углу комнаты обернулся на него. — Где я? — Хозяин приказал не будить вас, мисс. Хозяин приказал Гернку сообщить, когда пленница проснется. — Как зовут твоего хозяина? — Эльф уже тянулся своей худой, розово-серой рукой к дверной ручке, когда Гермиона задала вопрос. — Хозяин запретил Гернку говорить с пленницей. — И он ушел. На азкабан это уж точно не похоже, произнесла девушка про себя. Она решила, что раз эта комната не похожа на тюремную камеру, да и на окнах нет решетки, то она вполне может встать и осмотреться, что она и сделала в ту же секунду. Встала Гермиона слишком резко, из-за чего все ее тело, в особенности голова, заныли дикой болью, и девушке пришлось сесть на кровать, потирая пальцами виски. Попытка номер два оказалась успешнее, хотя спина до сих пор болела, а голову разламывало пополам. Но она встала и прошлась по комнате. Мебель показалась ей старой, но ухоженной: ни одной царапинки, потертости и уж тем более пылинки. На паркете лежал мягкий светло-коричневый ковер, новый, как показалось Гермионе. Но не мебель ее интересовала больше всего. Окно. А точнее вид из окна, который много может сказать о ее местоположении и, в лучшем случае, может послужить началом побега. Она подошла аккуратно к нему, будто оттуда должна вывалиться пасть дракона и сжечь ее заживо. Но ничего подобного не оказалось. Перед ее взглядом раскинулось поле, а вдалеке виднелась стена елей, стоящих на охране леса. Это всего второй этаж, подумала Гермиона, ты даже ноги не отобьешь. Ничего страшного, только нужно открыть это чертово окно и ты на свободе. Ручка повернулась на удивление легко, даже защитного заклинания не было. С улицы подул легкий ветер, который вмиг нарушил ее прическу. Слишком легко. Нет ни чар, никто не караулит, да даже в комнате нет никого, кто бы мог помешать ее побегу! Наверное, эти опасения о ловушке и не позволяли Гермионе решиться прыгнуть. Но лес вдалеке манил ее. Вот только бы успеть добежать до него незамеченной и все, она практически на свободе. Либо сейчас, либо никогда. Она оперлась одним коленом о подоконник, уже успела перенести центр тяжести вперед к окну, как… — Не советую это делать. — Спокойным, плавным голос произнес мужчина, стоявший в дверном проеме. Он вошел так тихо (или это ветер и чувство победы оглушили Гермиону), что она не заметила его. Мужчина смотрел прямо на нее, немигающим взглядом и на его лице четко прослеживалась ухмылка (или же оскал, она этого не могла понять). — Дом окружен барьером за который тебе не пройти. Девушка аккуратно слезла с подоконника и вцепилась мертвой хваткой взгляда в своего оппонента. Она боролась с терпким и манящим желанием выцарапать его глаза, сопротивляться в конце концов, но не могла. Она узнала с первого взгляда Долохова, хоть и видела его до этого всего три раза, этот оскал навсегда остался в ее памяти. Джордж, Чарли, Полумна. Именно эти имена не позволили ей сейчас сдвинуться с места. Гермиона не видела их смерти, поэтому желала либо услышать о ней напрямую, либо узнать, что с ними, но она сомневалась, что трое ее друзей оказались в тех же условиях, что и она. Вряд и Полумна сейчас спит в комнате с голубыми обоями на голубой постели. Просто постарайся быть паинькой, и он тебе все расскажет, в теории. — В шкафу найдешь все нужные вещи. Через пятнадцать минут эльф зайдет за тобой. — Холодно и уже без той ухмылки бросил Долохов и скрылся за дверью. Гермиона же сверлила его стеклянным взглядом, даже когда дверь за ним закрылась. Сидя на расправленной кровати, Гермиона гадала, где она, зачем она здесь и какие планы у пожирателей, а в частности у Долохова, на нее. Очень странным ей казалось это гостеприимство. Чистая комната, обычные окна, свежая и чистая одежда в шкафу, подходящая ей по размеру. Как по часам, хотя часов нигде не было, ровно через пятнадцать минут в комнату со стуком зашел уже знакомы Гермионе эльф. Он посмотрел своим отрешенным и отчасти испуганным взглядом на нее (или сквозь нее), и словно по команде девушка встала. Хочешь узнать больше — будь паинькой. Он провел ее через темный коридор, очень контрастирующего с той комнатой, стены которого были увешаны портретами с подписями, но у Гермионы не было времени разглядывать, чье напудренное лицо сейчас ее разглядывало и плевалось из-за своей черезмерной озабоченности чистокровия. Гермиона пыталась запомнить дорогу, расположение дверей для потенциального побега. Барьер. Интересно, какой барьер поставил Долохов вокруг дома? Что он сделает с желающими преодолеть его? Интерес был, а вот желания проверить это на себе — нет. Эльф провел ее в светлую от солнца, по всей видимости, столовую, в середине которой находился длинный стол из темной древесины, на котором стояли две порции глазуньи с беконом, молоко, фрукты, пирожные, тосты, сыры, масло и кофе в кружках. Долохов сидел в полной готовности к трапезе за одним краем стола, а второе место, на противоположном краю, было накрыто по всей видимости для нее. Эльф подошел к стулу и отодвинул его, приглашая Гермиону сесть. Будь паинькой, повторила она, сжимая кулаки, что ногти впивались в кожу, причиняя боль и оставляя характерные следы. — Я смотрю, одежда подошла. — Произнес эту заранее заготовленную фразу Долохов. — Приятного аппетита. Нет, отвечать взаимностью будет уж слишком. — Если тебя что-то не устраивает, можешь сказать об этом Гернку. Он сделает все, чтобы удовлетворить твои желания. — Он произносил каждое слово с неподдельным аристократизмом, и Гермиона сразу чувствовала себя меньше, крошечной на его фоне, но держалась как могла. Будь паинькой. — Если я скажу ему освободить меня, то он это сделает? — Боясь этого вопроса, но все же с заметным сарказмом спросила она. В лице Долохова не последовало ни малейшего изменения. Он оставался так же холоден, высок и неприступен. — Хмм, — без эмоций усмехнулся он. — Пожалуй, за исключением этого желания. Тебе здесь будет хорошо. Жить ты будешь в комнате, в которой проснулась, выходить на улицу до границы дома, есть столько, сколько захочешь. Ты должна быть благодарна мне… — Я в плену? — перебила она его, вышло чуть громче, чем она этого хотела. — В моем понимании, плен — это когда ты за решеткой и не можешь сделать ни единого лишнего шага. Тут же я даю тебе пространство… — В пределах границы дома. — сухо продолжила она его мысль. — Именно так. Ты не притронулась к еде. Она не отравлена. Если бы мне нужно было убить тебя, я бы сделал это в лесу. — Гермиона вспомнила, зачем ей надо быть послушной. — Где мои друзья? — В современном мире таким как вы, я имею в виду маглорожденным, — ты специально заменил это слово или на самом деле не собирался произносить его? — Лучше не доверять никому, даже если этот человек раньше был другом. — У нас другое мнение на этот счет! — проговорила она, уткнувшись в уже остывшую глазунью. — Что с моими друзьями? — На этот раз она произнесла фразу четко и громко, выделяя каждое слово. — Они здесь. По крайней мере Лавгуд и Уизли*. Лавгуд и Уизли? Только один? Джордж или Чарли? Я не могу напрямую спросить. — Предсказывая твой следующий вопрос, я сразу же дам ответ. Они в подвале. Можем их навестить после завтрака, но ты должна поесть. Три дня жить на супе из того, по чему вы прошлись не самая лучшая подзарядка для организма. Откуда он знает? Все три дня они следили за нами? Но ведь Чарли и я сама все тщательно проверяли. Гермиона так и не съела ни одного кусочка, хотя выбор был. Долохов же, не обращая больше внимания на «пленницу», съел много с аппетитом, которому позавидуешь. Конечно же, вся его трапеза сопровождалась самыми высокими манерами, какие только видела и представить себе могла Гермиона. Полотенце на коленях, спинка ровненькая, вилка в левой руке, нож в правой, несмотря на горячий кофе, она не услышала ни одного хлюпанья. В сказках всемирное зло, коим и являлся Долохов, описывалось красочнее и противнее. Когда он закончил завтракать, эльф, как ошпаренный, начал бегать и уносить все со стола куда-то в другую комнату, по всей видимости на кухню. Сам же хозяин данного дома не спешил выполнять свое обещание. Он сидел и наблюдал за эльфом. — Меня всегда поражали эти создания. — Говорил он как бы сам с собой, провожая взглядом эльфа, который убирал нетронутую тарелку с глазуньей. — Они ненавидят нас, хозяев имеется в виду, думают о нас плохие вещи, даже порой произносят вслух разные пакости. — Грязнокровка проснулась. — Но выполняют каждый наш приказ. Все, что угодно, и эльф тут же сделает это на высшем уровне. Интересно, если приказать им убить себя, то они и это выполнят? — Не все эльфы ненавидят своих хозяев. — эта фраза вырвалась у нее, но она все же произнесла ее шепотом. Долохов услышал. — Не все, но этот эльф помнит мою мать, которая обращалась с ним не слишком хорошо. А он все помнит и ненавидит меня. — Вы обещали отвести меня к… — У меня хорошая память, но я не домовой, чтобы выполнять безукоризненно каждый приказ или хотя бы обещание. Тем более от… как ты там себя назвала? От пленницы. Не отставай. С этими словами он встал из-за стола, бросил мимолетный взгляд на Гермиону и вышел из комнаты, ей пришлось быстро проследовать за ним. Дом с камерой в подвале, истерически усмехнулась она у себя в голове. Это был что ни на есть самый обычный подвал, вот только пустой и вход в него был огражден решетчатой дверью. Здесь было темно и сыро, в отличие от столовой и якобы ее комнатой. — Не буду отвлекать. Можете обсуждать план побега, подслушивать я не буду, в конце концов это неприлично. — Прилично держать у себя в доме клетку с пленными. Он ушел. Гермиона постояла на месте тридцать секунд, чтобы Долохов ушел далеко, если он конечно ушел. Затем она не спеша подошла к решетке и увидела в углу сидящую девушку с прижатыми коленями к подбородку. Гермиона даже не видела ее лица из-под белоснежных когда-то волос, сейчас уже грязных и спутанных, но она четко представляя в голове отрешенные глаза Полумны, уставленные в одну точку. Единственной отдушиной было то, что Луна дышала. Гермиона услышала шаги по ту сторону решетки. — Гермиона? — Джордж, вот кто был тем Уизли. — Ты жива? — Да. Да, я жива. Вы здесь одни? — Не позволяя слезам вырваться наружу спросила она. Нельзя было показывать слабость в этом доме и особенно Джорджу, они все сейчас должны быть сильными. — Только я и Полумна. Где Чарли? — Я не знаю. Долохов сказал, что здесь только один Уизли. Я не решилась спросить. Как вы? — Как видишь. — Сухо ответил он. На его лбу была достаточно глубокая царапина с запекшейся кровью, все его лицо было в ссадинах и синяках, свитер порван у шеи и в районе подмышки, волосы… когда-то они были ярко-рыжими. — Почему ты снаружи? — Он задал этот вопрос немного грубо, в его голосе было заметно сомнение. — Что, черт возьми, ты делаешь снаружи?! Почему мы с Полумной на грани смерти, а на тебе даже царапинки нет?! Ты даже одета в чистую одежду. Посмотри на нас! — у него начиналась истерика, глаза уже блестели, а голос срывался. — Не кричи, прошу, он услышит. — Я понял. Вот почему ты была такая веселая. Вот почему ты была так уверена в том походе. Ты в сговоре с ними. А Чарли ты убила?! Или решила сдать его сразу в азкабан. В азкабан, да? Вам же Пожирателям не нужна смерть. Вы, гребанные садисты, любите, когда человек мучается. Смерть — это же легкий путь!!! — Джордж, ты не в себе… — Иди, веди свои светские беседы с Долоховым. Но помни: ты — грязнокровка… — Замолчи, Джордж! Он ушел. Быстро отвернулся и ушел. Гермионе стало легче не видеть лицо этого когда-то самого веселого человека в школе. Что с ним сделала война. Что война сделала с Полумной. Со всеми нами, черт возьми. Главное в тот момент было не плакать. Красные глаза и щеки могли ее выдать. Бежать. Вот главная мысль, которая была у нее в голове. Бежать в любом случае и при любом моменте. В здравом рассудке она оставалась одна среди всего этого хаоса.