Ты - моя! Часть 2

— Привет, синеглазка! Лив замирает, отчаянно пытаясь не повернуться в сторону того, чей голос она узнала бы из тысячи, но будто помимо ее воли, взгляд сам устремляется вправо, где стоит, скрестив руки на груди ее мучитель. Ее тиран. Ее несостоявщийся жених. Разбивший ей сердце любимый. Ее… В отношении Элайджи Майклсона можно подобрать много эпитетов, но в голове Оливии, которая мгновенно звереет, под действием его властного голоса, вертится лишь слово «козел». Но прежде чем она успевает сказать ему об этом, Элайджа вихрем оказывается с ней рядом, толкая к стене и до боли стискивая запястья, так, что у ошеломленной девушки не останется и малейшей надежды на отступление. — Это несправедливо, Лив. Оливия сводит брови, отчаянно пытаясь вырваться из стальных объятий, но вскоре понимает, что это совершенно бесполезно. Майклсон не сводит с нее тяжелого взора, пытаясь заглянуть в синие глаза, и девушка, зло прищурившись, наконец позволяет это сделать. — Отпусти меня, — шипит она, — немедленно! — Не раньше, чем мы поговорим, — спокойно парирует Элайджа, и не думая ослаблять хватку, — как я уже сказал, это несправедливо, что ты высказалась, а я — нет. — А если я не хочу тебя слушать? — цедит Оливия, кривя губы, — ты уже все сказал мне, тогда в квартире, когда я помешала тебе трахнуть твою шлюху-секретаршу! — Я вовсе не собирался ее трахать! — почти рычит в ответ Майклсон, отчего на лице Лив появляется язвительная улыбка. — Конечно, — тянет она, морщась от отвращения, — именно поэтому твой член и оказался у нее во рту! — Синеглазка… В голосе Элайджи ярость смешивается с мольбой и Оливия невольно умолкает, впиваясь в его лицо, которое давно не выглядит привычно спокойным, пронзительным взглядом. Несколько секунд они просто смотрят друг на друга, прежде чем Лив едва слышно выдыхает: — Ты даже не попросил прощения, ты… Она прикрывает глаза, качая головой, и тут же слышит сбивчивый мужской голос. — Ты права, я полный идиот. Прости меня, синеглазка. Он умолкает, и Лив, медленно приподнимая веки, видит отражающее на мужском лице нетерпение. Элайджа явно ждет ее реакции, по всей видимости считая, что сказанного им достаточно, для того, чтобы она забыла свои обиды. — Прости меня, Оливия, — вновь повторяет он, не сводя с нее своих темных глаз, — прошу, вернись домой. Давай начнем все заново. Лив замирает, пытаясь выровнять дыхание, и Майклсон склоняется к ее лицу, мягко касаясь его губами. — Вернись ко мне, — шепчет он, — клянусь, этого больше не повторится. Это было ошибкой, синеглазка. Я люблю только тебя… Оливия застывает, тонет, в привычном запахе, ее ведет от близости любимого, но в его низком голосе она различает привычные властные нотки, и это приводит девушку в чувство. Она сводит брови, выставляя перед собой ладони, и собрав последние силы, твердо говорит: — Нет. — Синеглазка, я… — Ты изменил мне, Элайджа, — не дает ему закончить Лив, — ты предал меня. Между нами все кончено. — Нет! — хрипло выдыхает Майклсон, — этому не бывать! Ты ждешь моего ребенка! — Нужно было думать об этом, когда кончал в рот своей потаскухе, — выплевывает Оливия, — после этого я никогда не смогу начать с тобой все заново. Ты мне противен! И мне не нужны твои жалкие извинения, в которые ты даже сам не веришь! Что думал, просто скажешь «прости», пришлешь мне букет цветов и я все забуду? Нет! Я никогда не забуду твое предательство! И никогда не смогу тебя простить! Девичий голос срывается на крик, и лицо Элайджи каменеет от ее слов, а Лив все говорит и говорит. О том, какую боль он ей причинил, о том, что она, как полная дура, мчалась к нему из Нью-Йорка, чтобы вымолить прощение за свой неожиданный отъезд, о том, что доверяла ему, о том, что теперь между ними все разрушено, о том, что не желает его больше видеть. Элайдже не удается вставить и слова в ее гневный монолог, и к тому моменту, когда Оливия заканчивает, ее лицо уже совсем мокрое от слез, а синие глаза пылают от обиды и… презрения. — Я никогда к тебе не вернусь, — шепчет она, мотая головой, — никогда. — Но я люблю тебя, — упрямо выдыхает Майклсон, отчаянно стискивая ее предплечья, — я не смогу жить без тебя. Ты должна вернуться ко мне, синеглазка! От его последних слов, на лице Лив отражается гнев, и ее голос больше похож на шипение, когда она выдавливает из себя полные ненависти слова: — Должна?! Я ничего тебе не должна, Майклсон! А теперь — убирайся, или я вызову охрану! И не смей больше приходить сюда! Ты для меня умер! Она хочет сказать что-то еще, но в этот миг у лифта появляется Гасс, настороженно осматривая раскрасневшееся лицо Оливии и мертвенно бледное — Элайджи. — Все в порядке? — осторожно выговаривает он, — я слышал крики и… Но вместо ответа, Лив пользуясь его появлением, устремляется к двери, ведущей к лестнице. Начальник провожает ее недоуменным взглядом и поворачивается к Майклсону, чтобы узнать у него причины такого поведения невесты, но слова замирают у Гасса на языке, когда он видит лицо Элайджи. Майклсон похож на живой труп, и в его пустых глазах не отражается совсем ничего. Ничего, кроме отчаянья.