Ты - моя! Часть 2

— С тобой все в порядке? Оливия услышала доносящийся из-за двери голос Клауса, в котором было искреннее беспокойство, и ее лицо запоздало вспыхнуло, когда она оглядела себя в зеркале, отмечаю темнеющие на шее засосы. Элайджа ушел, оставив на ее теле не только свой запах, но и отметки, будто тавро, и Лив с ужасом подумала о том, что Клаус наверняка понял, чем именно они занимались в ванной комнате до его прихода. А если еще и не понял, то наверняка поймет, стоит ему лишь увидеть ее. Оливия шумно выдохнула, стараясь унять дрожь. — Не беспокойся, — наигранно бодро отозвалась она, натягивая халат и поднимая вверх его куцый ворот, — мне стало плохо и Элайджа… помог мне. — Плохо? — встревоженно отозвался Клаус, и Лив зажмурилась, прикусывая от досады нижнюю губу. — Сейчас уже все в порядке, — выдавила из себя она, алея от стыда, — но я… Мне лучше прилечь, если ты не возражаешь. — Разумеется, — ответил ей мужчина, — если тебе что-то нужно… — Ничего, — перебила его Оливия, едва скрывая облегчение, от того, что он поверил в наспех придуманную ей историю, — ужинай без меня. — Хорошо, — тихо отозвался Клаус, и в следующий миг Лив услышала, как за ним закрылась дверь. Очень медленно, она вышла из ванной комнаты, и первым делом устремилась к двери спальни, закрывая ее на замок. После чего, ее внимание переключилось на Лекси, которая продолжала сладко спать, даже не подозревая о том, что произошло всего несколько минут назад между ее родителями. При воспоминании об этом, щеки Лив в бессчётный раз залились краской стыда, и она, даже не найдя в себе силы принять душ, укуталась в плед и обессиленно опустилась на кровать, пряча пылающее лицо в подушки. «Моя покорная, преданная девочка…. Только моя…» Ликующий голос Элайджи вновь и вновь звучал в ее ушах, и Оливия до боли прикусила губу, с силой зажмурившись. Она крутила головой, будто пытаясь отогнать от себя воспоминания о произошедшем, но от этого становилось только хуже. Одна за другой перед ней вставали картины их отражения в зеркале, ставшего свидетелем ее позора… и падения. Темные глаза ее мучителя, в которых ярость перемешалась со страстью, его сильная ладонь, стискивающая ее грудь, широко разведенные в стороны бедра, и его пальцы, что умело подводили ее к пику… Все это она видела также ясно, будто вновь испытывала все наяву, и к ужасу Оливии низ ее живота начало сводить от желания. — Ненавижу, ненавижу, — едва слышно шептала она в темноту, зло ударяя кулаками по подушке. Только кого именно она ненавидела, Лив не знала. Элайджу или саму себя, за то, что позволила эту близость, за то, что сходила с ума в его руках, за то, что хотела, чтобы это безумие не заканчивалось? Ответ был слишком очевиден. — Нет, он не изменился, — пыталась убедить себя Оливия, мутными глазами, вглядываясь в потолок, — он такой же, как и был, только еще хуже. Тиран и деспот, который получает то, что хочет. Вот только эта мантра совсем не помогала. Помимо воли Лив множество раз прокручивала в голове произошедшее в ванной, и с каждым разом ее злость становилась все сильнее. Дело было не в том, что Элайджа сотворил с ней то, что никто другой и не посмел бы. И даже, не в том, что он, по сути, изнасиловал ее, надругавшись над ее волей. Лив гораздо больше беспокоил моральный аспект произошедшего. И злил. Злила его довольная улыбка, когда Майклсон понял, что у нее никого не было все это время. Злил надменный взгляд, обжигающий ее лицо, в то время когда она содрогалась в оргазме, будто говорящий: «Смотри, что я могу с тобой сделать, нравится?» Злило то, что после всего он пытался ее обнять, будто ничего не произошло. Погруженная в свои мысли, Лив не сразу поймала себя на том, что уже долгое время ее пальчики нежно касались засосов, которые оставил Элайджа на ее шее, на том, что она все чаще тянула носом запах его парфюма, исходящий от ее халатика. А поняв это, девушка напряженно замерла, и на ее глаза расширились, занимая половину лица. Нет! Нет, только не это! Только не снова! Лишь ближе к утру Оливия наконец нашла силы, для того признаться самой себе в том, что было слишком очевидно, чтобы это игнорировать. Она хотела этого. Хотела своего мучителя, своего ненавистного тирана. Хотела ощутить его руки на своих бедрах, хотела насладиться его ласками и прикосновениями, его запахом. Даже лучше, что он применил силу, сама она никогда не признала бы свое поражение. И он был прав, она хотела его снова. Осознание всего этого привело Лив в ужас. Она не должна его любить, не должна его хотеть. Он изменил ей. Предал. Изнасиловал. Ему не было места в их с Лекси жизни. Но все эти доводы разума звучали совсем неубедительно. Не смотря на это, Оливия повторяла эти фразу не один десяток раз, отчаянно пытаясь убедить себя же в своих словах. Ей удалось это только на рассвете, когда она, обессиленно прикрыла глаза, проваливаясь в мутный сон. Не спалось в эту ночь не только Лив. Выскочив из квартиры брата, Элайджа устремился в бар, надеясь, что бурбон поможет ему хоть немного разобраться в своих смешанных чувствах. Как и разговор с Камиллой. К досаде Майклсона, у его знакомой барменши был выходной, и он, скрипнув зубами от злости, отправился домой, где устроившись на диване, вновь погрузился в свои мысли. Лив в его руках. Такая любимая, желанная, родная. Он, наконец, получил то, о чем так долго мечтал одинокими ночами. Близость единственной женщины, которую он любил и хотел. А еще — свободу от жгучей боли, что сопровождала его все эти месяца, от ревности к собственному брату. Все провокации Лив и Клауса оказались дурной фантазией, местью за его измену. Но кроме радости Майклсон чувствовал и вину, за то, что принудил ее, за то, что применил силу. Его хрупкая синеглазка никак не могла возразить его напору и он воспользовался этим. Изнасиловал ее. Грубо сорвал одежду, зажал ладонью рот, развел в стороны ножки и взял ее. Подчинил себе. Полностью. Без остатка. Элайджа почувствовал сильнейший укол совести, чувство вины затопило его, но в этот миг перед его глазами встали и другие картины. Картины того, когда его строптивая невеста наконец сдалась, отдавшись его власти, как расслабилась в его руках, как трепетала, принимая ласки, как горели страстью ее синие глаза. Она хотела его. Сомнений в этом у Майклсона не было. Как и в том, что его последние слова окажутся правдой. Теперь он никому не отдаст свою синеглазку. Он вернет ее. И в свою в жизнь, и в свою постель. На этот раз - навсегда. И Элайджа уже знал, кто ему в этом поможет.