Ты - моя! Часть 2

Сначала она хотела просто сбежать. После того, что произошло утром, это было первой мыслью Оливии, лицо которой вернулось к нормальному цвету только через час после того, как она, спрятавшись в ванной комнате, извела невероятное количество воды и геля для душа, пытаясь отмыться от прикосновений ненавистного Майклсона, самодовольная улыбочка которого до сих пор стояла у нее перед глазами. Это не помогло. С прозрачной поверхности зеркала на Лив смотрела бледная испуганная девушка, синие глаза которой лихорадочно блестели, и она ощутила, как ее накрывает волна гнева — на Элайджу, на то, что ей приходится делить с ним кров, но больше всего на саму себя. Девичья ладонь сжалась в кулак, и с силой опустилась на керамическую поверхность стены ванной комнаты. Раз. И еще раз. Пока острая боль не пронзила тонкую руку, и Оливия не увидела наливающийся на нежной коже синяк. Так она прошла первую стадию принятия неизбежного. За гневом последовало отрицание. «Нет, он ошибается, — твердила себе Лив, щуря глаза, и избегая собственного взгляда в отражении, — нет, я вовсе не хочу его. Нет, он мне не нужен!» Однако, слова, что она повторяла раз за разом, так и оставались словами, совершенно лишенными смысла, стоило ей лишь на миг вспомнить, как подлое, предавшее ее тело сдалось власти Майклсона после одного только мимолетного прикосновения. Тогда Оливия перешла к торгу. «Это лишь потому, что у меня давно не было секса, — пыталась убедить себя Лив, нервно кусая губы, — игра гормонов только и всего. Вовсе не потому, что я хочу его. На его месте вполне мог бы быть…» Но она знала, что не мог. Именно поэтому у нее ничего не вышло с Клаусом. Все ее мысли были сосредоточены лишь на невыносимом деспоте, который полностью подчинил ее своей власти. Так началась четвертая стадия. Впрочем, депрессия Лив была недолгой. Погрузится в тяжелые раздумья о совершенном падении ей не позволил требовательный плач Лекси, к которой она поспешила, отбрасывая в сторону влажное полотенце. Вот только ее опередили. К тому моменту, когда она оказалась на пороге детской, Элайджа уже склонился над маленькой кроваткой, шепча их притихшей дочери разные глупости. И тогда пришло принятие. Принятие того неизбежного факта, что она все еще любит его. И хочет. Его. Самодовольного, жесткого, властного тирана. Его. И никого больше. Оливия застыла на пороге, опираясь на дверной косяк. Майклсон все еще возился с дочерью, не обращая внимания на ее присутствие и Лив на миг позволила себе представить будто это обычный день из их жизни в которой не было измены, ссор, где они не расставались. Сделать это оказалось на удивление легко. Картину немного портила лишь скованная гипсом рука Элайджи и Оливия невольно хмыкнула, чем выдала свое присутствие. Майклсон резко обернулся в ее сторону, удерживая в руках успокоившуюся Лекси, и его темные глаза скользнули насмешливым взором по лицу Оливии. — Доброе утро, синеглазка, — протянул он, улыбаясь, — твое пробуждение и правда было приятным, думаю, ты не будешь спорить. Намек был более чем прозрачен, и щеки Лив вспыхнули огнем. Она интуитивно отступила назад, будто готовясь к бегству, но затем ее будто озарило. Все пройденные ей стадии принятия неизбежной истины предельно достоверно свидетельствовали о том, что ее чувства к несносному деспоту, который по совместительству являлся еще и отцом ее дочери, никуда не делись. Она могла бы бороться с этим, пытаться забыть, но опыт прошедших месяцев позволял сделать неутешительный вывод — воевать с самой собой было совершенно провальной задачей. А еще она могла принять свои чувства и идти дальше. Тем более, что поведение Элайджи, в глазах которого она теперь совершенно четко видела не только самодовольство, но и крохотную искорку надежды, подтверждало, что и им все стадии принятия были пройдены с тем же результатом. Но это был Элайджа Майклсон. Не умеющий признавать свои ошибки и просить прощения, всегда и во всем правый тиран, привыкший все держать под контролем. И вставший перед ней на колени. Понимание накрыло Оливию оглушающей волной. Его безразличный тон, упреки в том, что она виновата в аварии и намеки на то, что он терпит ее только ради Лекси были всего лишь… флиртом. Так, в своей привычной манере, не желая больше унижаться, Майклсон просто пытался ее вернуть. И поняв, что его хитрости не работают, он решил использовать то, что всегда давало результат. То, от чего они оба сходили с ума. Ее страсть. Их близость. Наслаждение, что связывало их воедино и подарило Лекси. Губы Лив невольно растянулись в улыбке, от чего на лице Элайджи отразилось замешательство. Было очевидно, что он ожидал от нее совсем другой реакции. Темные глаза расширились еще больше, когда он услышал ее тихий голос, которым Оливия ответила ему, пленительно улыбаясь. — Жаль, что этого нельзя сказать о тебе, — проговорила она, и синие глаза замерли на правой руке, скованной гипсом, — впрочем, теперь я могу сказать, что твоя левая рука ничем не уступает правой. Используй это. И, с удовольствие отметив, как челюсть Элайджи оказалась примерно в районе пола, Лив забрала из его рук Лекси и направилась с ней в ванную. Вот так-то, Майклсон. В эту игру можно играть и вдвоем.