Вырасти из пепла

Она стягивает жесткие короткие волосы тугой резинкой. Один оборот. Второй. Третий. Руки машинально выполняют действия, Сакура даже не задумывается. Розовые пряди имеют вовсе не нежный бальзаминовый оттенок, а скорее тон выцветшего кварца. Потускневшие локоны не могут похвастаться своей длинной и бархатной гладью. Они обрезаны неровными рядами, а местами подпаленные пряди, не успели отрасти, чтоб уровнять линии. Волосинки, словно надломанная солома. На войне некогда заниматься такой глупостью, как уход за волосами. Они стали безжизненными, мрачными, словно грубые нити на тряпичной кукле, которую напоминала и сама куноичи. Бездушная, безрадостная, неживая. Совсем не та, которой она была. Сжимает флакончик с глазными каплями. По одной прозрачной крупице вещества падает на воспаленные белки, заполняя пленкой радужку мутных миртово-малахитовых глаз. Потухший взгляд, утратил свой насыщенный пигмент. Можно было бы сказать, что всему виной длительная изнурительная война, бесконечные сражения, утомительная и отнимающая последние силы работа медика. Но у Сакуры причина иная. Та, о которой не хотелось думать, та, от которой она спасалась, сосредотачиваясь на движениях бледных худых рук над телами раненных шиноби и простых гражданских. Война закончилась. Но не для ирьенинов. В больничных палатах не хватает коек и одеял для раненых. Приходится укладывать по двое на узкую кровать, а кому-то достается небольшой промежуток между постелями на полу. По оживленным коридорам мелькают сотни врачей. Покинув одну палату, они спешат в другую. Аккуратно протискиваясь меж тел больных, безвольно ожидающих своей участи на сымпровизированных ложах. А кто и вовсе не дожидается, задерживаясь застывшим потемневшим стеклом на одной точке. Крики, стоны, запах спиртовых растворов, трав, бинтов и крови. Эта смесь встречает ее раз за разом, как только она подходит к зданию Госпиталя. Но, кажется, и не покидает, въедаясь в одежду, в сознание. И она считает, что это неплохо. Отвлекает. Сакура почти с ненавистью смотрит на свое отражение в ростовом зеркале ее комнаты, в доме своих родителей. Ей по-прежнему семнадцать. У нее все те же острые ключицы, углами выпирающие в вырезе кофты, худые бедра, почти плоская грудь. Щуплая, несуразная, угловатая фигурка… неудивительно, что она казалась, чуть ли не ребенком. Совершенно не та, какой она себя видела, какой хотела видеть. Разве что красивый изгиб шеи, хрупкие запястья и изящно оттопыренный зад, напоминали тот далекий и желанный женственный образ. Первые дни сердце протестовало, с досадно-бешеным ритмом стучало в груди. И каждый новый день отнимал у него по удару. Под длинным рукавом кофты на левой руке скрываются десятки лиловых, буро-зеленых и светло-голубых синяков. Она тянет за край манжета, пряча единственные доказательства ее слабости, непринятия правды. Но сколько бы, не пыталась очнуться – все бесполезно. Реальность – вот она. Досадная, гнетущая, дающая стойкое ощущение прожитой иллюзии, забирающая воспоминания. Такое бывало, когда утром, открыв глаза, еще помнишь сон четко, со всеми его деталями и сюжетом. Но стоит пройти нескольким часам, и ты хватаешься за образы, пытаясь хоть отдаленно составить картину сновидения. Она была заперта внутри вечных грез. Своих грез. Хотя ее мир и не был идеальным из-за способностей и таланту к гендзюцу. Сопротивляясь, иллюзия искажалась. Но почему мечты были именно такими? Ответ приходит практически сразу. Книги. Множество книг, что были прочитаны ею, сложились в один прекрасный незатейливый сюжет. Она сама все выдумала, начитавшись счастливых женских романов. Ее мозг, сам вытащив информацию на далеком подсознании, сочинил счастливую беззаботную жизнь, полную романтических и страстных моментов, с запалом и приключениями. Она хотела быть красивой и особенной – получила. Порой хотела позволить себе слабости – позволила. Мечтала, наконец, почувствовать любовь и заботу настоящего мужчины. Почувствовала. Сама виновата, нужно быть более осторожной в своих желаниях. Она игнорирует вопросы Ино о том, что она видела в гендзюцу. Отмахивается, уходит, раздражается, переводит тему. А блондинка будто и не видит полного отсутствия готовности поделиться, продолжая при удобном случае напоминать и дознаваться о деталях. Считает, что вытащит из нее правду парочкой кремовых пирожных да бутылочкой приторного красного вина. А детали и сами ускользают. Догорая в ее памяти, пеплом просачиваются сквозь тонкие пальцы, развеиваясь на прохладном ветру. Ничего. Она справится. Она сильная. Нет причин для грусти. Уговаривает себя. Успокаивает. Все пройдет. А потом она видит в Госпитале его. Все ее планы по контролю над эмоциями катятся к чертям. Сакура прокручивается на месте, сжав пальцы до хруста на медкарте, и шагает упрямо в противоположную сторону. Худосочные колени, выглядывающие из-под белого халата, вместе с лбом и ладонями уткнулись в дверцу ее кабинета, наглухо закрытого изнутри. Сердце сжималось сильнее. Каждая клеточка ее тела все еще таила то слабое ощущение его ласки, его поцелуев. На задворках памяти всполохнули воспоминания о том, как она игриво сдавила полную бутылку с водой в его руках, когда он пил, а позже с визгом бегала от мокрого и желающего расплаты мужчины по кухне. Как жаловалась, что ужасно хочет рамен, но ей нельзя питаться подобной пищей из-за того, что она все еще кормила молоком их сына. Как после долгого похода по магазинам, мечтая принять прохладный душ, стаскивала с себя майку, немного влажную от пота, стоило лишь переступить порог их дома. Как возмущенно взвизгнула, натягивая одежду обратно, стоило одному из подчиненных Ямато, неожиданно появиться прямо посреди их гостиной со срочным докладом для Шестого Хокаге, раздраженно глядящего на самонадеянного гонца. Внутри снова разрасталось отвратительное чувство пустоты. Словно кусок души вырвали, или же сердце. Ее лишили сердца. Тошнотворное чувство утраты. Хотелось вскрыть кунаем горло тому, кто посмел так поиздеваться над ней. Над ее чувствами. - Кажется, я схожу с ума, - она чувствует, как слезы спазмом сжимают горло. Нет. Сцепила зубы, закрыла глаза, чтоб не дать слезам, этому признаку слабости, сорваться с ресниц. «Сакуру Харуно так просто не сломать». Она повторяет себе эту фразу неоднократно. Первый раз пользуется ей в тот же день, когда осматривает заживающие раны еще молодого юноши из Корня. Взгляд мертвенно-малахитовых глаз скользит по знакомой красной отметине на руке. « Один завиток. Второй завиток. И снова. Один завиток. Второй завиток… Она водит подушечками пальцев по контуру его татуировки, украшающей дельтовидную мышцу левой руки. Порой проводит кончиками ногтей и, словно под гипнозом, не отрывает взгляда от рубинового символа. Тусклый лунный свет пробивается сквозь плотные шторы, очерчивая мужской острый профиль. Она впервые за долгое время интересуется, какая у него была маска во времена службы в отряде убийств и тактики. - А какая бы мне подошла? – Какаши лежал в расслабленной позе с закрытыми глазами и просто наслаждался ее движениями, закинув правую руку под голову. - Ну, - приподнимаясь на локте, Сакура склоняется над его лицом, - белого волка? - Интересный выбор, - Хатаке задумчиво улыбается и открывает глаза. - Белые волки – однолюбы. Значит, точно бы подошла, - его горячий шепот отдается дрожью в ее теле. Шестой, поддавшись вперед, накрывает ее губы своими устами». Вечером ее непослушные ноги ведут туда, к окраинам леса, сквозь темные улочки с одинокими блеклыми фонарями, к месту, где был их дом. Она смотрит на пустое пространство, опускает руку на глаза. Его еще даже не построили. А построят ли вообще? И кто будет жить в уютном доме, ставшем для нее частью их семейной жизни. Садится на сырую землю, всматривается в мрачные потемки, небрежно откидывает волосы, когда непослушный ветер ерошит их прохладными потоками, смахивая на лицо. Атмосфера не меняется, и Сакура идет обратно, в отчий дом на ночлег. День сменял ночь, отнимая затаенную грусть и поднявшееся из глубин души волнение, пришедшее вместе с пепельноволосым мужчиной, зашедшим в Госпиталь навестить друга. Ее маленький кабинет обставлен всевозможными цветами: солнечными маргаритками, ализариновыми маками, лавандовыми орхидеями, антично-белой фрезией, амарантовыми герберами, аспидно-голубыми хризантемами и пурпурно-оранжевыми тюльпанами. Теперь помещение скорее походило на семейную лавку Яманака. Завтра, половина из них увянет и отправится в мусорное ведро, а новые колоритные соцветия станут в вазы на их места. У Сакуры нет желания ни принимать цветы от выписанных пациентов, ни отказываться от растительной благодарности. Запах зелени смешивается с привычным больничным. Отвратительное сочетание. Когда она видит в руках Саске огненно-кровавые адонисы, ей кажется, что запах в кабинете становится еще более противным и чуждым, как и темноволосый парень, выглядящий нелепо с букетом в руках. Он кладет цветы ей на стол и молчит. А она молится Богам, чтоб он просто ушел, не обронив ни слова. - Прогуляемся? Вместо приятной дрожи и опьяняющей теплоты в груди, Харуно чувствует лишь тяжесть и колющий холод. В голове пустота вместо тысячи вопросов. - Прости, сегодня много работы, - пришлось приложить усилия, чтоб дыхание оставалось невозмутимо ровным. - Тогда, в следующий раз, - не вопрос, а констатация факта. Дверь за парнем закрывается, но Сакура не сразу берет вспотевшими ладонями связку цветущих растений. Безучастно опустив букет к ядовито-малиновому олеандру с махровыми лепестками, вызывает к себе молодую практикантку и просит принести еще несколько стопок с карточками пациентов. В круглосуточном магазине куноичи на время останавливается возле открытой морозильной камеры со свежемороженой рыбой. Взглядом перебирает морской продукт, безошибочно находя тихоокеанскую сайру. Словно по инерции кладет одну продолговатую в свою корзинку, отходит на пять шагов. Возвращается. На выходе держит кулек со стандартным набором продуктов: молоком, хрустящим багетом, сочной говядиной, маслом, рисом и морковью. А к груди Харуно прижимает свернутый пакет с морской рыбой. Его любимой рыбой. Сакура напоминает себе полюбившуюся фразу во второй раз, когда проходя мимо одного из домов, слышит громкий ночной плач маленького ребенка. Помогает не лучшим образом. Воспоминания врываются острой пульсирующей болью в сердце, и она по-настоящему начинает плакать. « - Я уже ходила. - Я тоже, – донеслось с противоположной подушки. Хатаке даже не открыл глаза. - Я пять раз. - Я восемь. Она недовольно приоткрыла один глаз, подсчитывая в уме, так ли это. Подсчитала. Действительно. - Это из-за твоих генов у него такое чутье хорошее! – возмутилась, показательно нахмурив брови. - Зато шумный и неуемный характер перенял у тебя. Новоиспеченные родители буравили друг друга сонными глазами. Минато никак не давал им поспать, «распеваясь». А в эту ночь, вообще решил устроить полноценный концерт. Клонов – не воспринимал, начинал кричать даже сильнее, ощущая подмену. Сакура считала, что ее обвинение вполне резонно. - Ладно, ты спи, я пойду, ему не хватает моего внимания, - спокойно рассудил Какаши. - Мне тоже не хватает твоего внимания. Но я же молчу! Мужчина усмехнулся и вышел из спальни. Сакура покрутилась на простынях, сильнее закутываясь в одеяло. Через минуту малыш прекратил плакать. Конечно, когда папа рядом можно ни о чем не волноваться. Куноичи опустила босые ноги на ворсистый ковер и поплелась вслед за мужем. Открывшаяся взору картина заставила ее улыбнуться. Детская колыбель пустовала. А малыш, мирно посапывал на кровати, уткнув крохотные кулачки в лежащего рядом спящего отца. Губы девушки снова тронула улыбка, она отметила, как сын похож на своего папу. Теперь-то она знала, каким был Какаши в первые годы своей жизни. Сакура невольно провела рукой по щеке мужа, случайно нарушив его чуткий сон. - Тебя долго не было, я стала волноваться. Пришла, а тут такое милое зрелище, - ирьенин прилегла рядом, приобняв рукой мужа. Малыш спокойно дремал между ними. - Посмотри, какой он хороший. Весь в папу. - И в маму, - мягко прошептал Хатаке, проведя большим пальцем по ее щеке. - И это чудо сотворили мы. Мужчина лукаво стрельнул в девушку глазами, растягивая губы в очаровательной улыбке: - Я бы не отказался от еще одного такого чуда. - Тебе этих проблем мало?!». Плечи тряслись, вторя слезам, сбегавшим по лицу. Она не скрывалась. В затемненных переулках вряд ли кто-то увидит влагу на щеках. Сакура мысленно сетует на Пятую Хокаге, не научившую лечить душевные раны. *** Аромат жженого сахара комом стоит в горле. Она смотрит, как наматываются сладкие нити растопленного сиропа на палочку в рыхлый крупный комок сахарной ваты, цвета парнасской розы. Подавляет очередную картинку из прошлого. А вернее из иллюзии. Отгоняет все, что дает возможность вспоминать. Уходит с цветастой и плещущей радужными огнями площади, не дожидаясь подругу. Сам праздник в честь победы, завершения Четвертой Войны, волнует ее меньше всего. Но ее тревожит все, что связано с ним: бумажные фонарики, колоритные ленты, пестрые палатки с развлечениями и едой, чертовы огни и фейерверки. Складывалось ощущение, что ей никогда не избавится от иллюзорных мыслей. Они всегда будут преследовать ее, где бы она ни была. Желание забыться, безбожно напиться, найдя папин алкоголь на верхней полке антресоли за книгами, который он так тщательно прятал, усиливается с каждым шагом прочь от веселья. Плевать на Яманака, переминающуюся с ноги на ногу на деревянных гета возле ряда с карамельными леденцами и кокетливо приглаживающую волосы, случайно повстречав темноволосого Акаши. Плевать на ищущего среди толпы знакомые волосы глубокого вересково-розового оттенка, внимательного и излишне галантного Учиху. До жути раздражающего в последнее время своей неприсущей обходительностью, которую она старательно не принимала. Ее действительно сильно нервировало его поведение, оно казалось каким-то слишком интимным и совершенно не нужным ей сейчас. Плевать на поздравления, на счастливые лица друзей, на короткую торжественную речь Пятой, на заманчивое ночное гулянье, на ссадины, натертые ремешками новых сандалий. Плевать на все, кроме: - Какаши, ты - мой герой. Приторно-медовый женский голос, донесшийся вместе с ветром до слуха, как преграда на ее пути к дому. Останавливается, безошибочно направляясь в сторону прозвучавшего сахарного тембра. Сакура сдерживает внутреннюю агонию, видя, как красивая белокурая женщина фривольно водит кончиками пальцев по муаровому жилету джонина. Пара стоит в тени раскидистых каштанов, но это не мешает ирьенину рассмотреть слащавую улыбку на женском лице с правильными чертами. Хатаке стоит к месту, где притаилась Харуно боком, что не позволяет куноичи видеть его глаз. Что в них отражается? Раздражение, упрек, недовольство или же одобрение, желание и удовольствие от действий и речей спутницы? Ее лихорадит от последних мыслей, на языке вертятся бранные слова. А когда женские пальцы поддевают край маски, намереваясь потянуть эластичную ткань вниз, она срывается с места, не сдерживаясь, кричит во весь голос, хрипя связками. - Нет! Нет! - и пойми, что ее разозлило в первую очередь. Дерзкая девица или бездействующий и позволяющий подобную наглость Хатаке? Девушка пыхтит, словно бык на красную тряпку. Щеки раскраснелись, выбившиеся из незамысловатой прически пряди волос торчали в стороны, хлопковая ткань наряда скрипела в зажатом кулаке, глаза горели алармистским пламенем. Куноичи походила на демоницу-юрэй, одержимую жаждой мести. - Сакура, почему ты не на празднике? – голос невозмутим, с малейшим привкусом удивления, одна бровь метнулась вверх. - А ты? Чем здесь занимаешься? - фразы у нее получались с расстановкой, будто плевки. Хотелось сказать «чем занимаешься с этой…», но окончание предложения «с кем» никак не приходило на ум. Вернее приходило, но не совсем цензурное. Совсем нецензурное. - Я не пойму, Какаши, кто она такая? – вмешалась светловолосая. Сейчас у Харуно появилась возможность рассмотреть ее лучше. Большой разрез тауповых глаз, аристократический изгиб бровей, точеная фигура. Девушка смотрела на ирьенина с вызовом, кривила полные губы, окрашенные вермильоновой помадой, а кукурузно-золотые слегка вьющиеся волосы, походили на львиную гриву. Внешность приметная, такую женщину в толпе разглядишь. А что есть у Сакуры, чтобы противостоять эффектной, сексуальной женщине? Жизнь несгибаемого борца наложила на ее лице лишь некрасивые отпечатки в виде нахмуренных бровей, недовольного взгляда исподлобья, плотно сжатых губ и непроизвольно скрежещущих время от времени зубов. Да уж, малопривлекательно. - Моя ученица, - Хатаке даже выводит своим ледяным спокойствием. - А ведет себя, как твоя жена, - незнакомка фыркает, не скрывает свое раздражение от того, что их прервали. Сакура даже стала понимать, что рычит, причем довольно громко, когда пальцы мужчины опускаются на предплечье блондинки, слегка притягивая к своему телу, а губы, опаляя ушную раковину теплым дыханием, шепчут, неразборчиво для ирьенина, но что-то в стиле «мне надо отвести ее домой, кажется, она пьяна». В голову ударила ядерная смесь нестерпимого бешенства, возмущения, злобы и негодования раздирающая нутро в клочья, побуждающая огрызнуться стоило им выйти из укромного места обратно на тихую улочку. - Больше ничего не придумал?! – она вырывает локоть из крепкой руки. Не ликует, что его пальцы прикасались к ней, как хотелось пару минут назад. Какаши устало вздыхает и потирает лоб. - Напомни мне, когда мы перешли на «ты»? - Когда ты сам предложил. Он вопросительно поднял бровь, на лице так и написано: «это когда же?». Харуно не пытается удержать словесного потока, она задает интересующий ее вопрос прямо, без запинок и ужимок, ожидая честного ответа. Она еще не решила, как относиться к увиденному, но не могла оставаться безразлична. Сжимает губы, чтобы притушить громкое дыхание, ждет объяснений. Но Какаши не торопится отвечать, кто была та женщина рядом с ним, встречаются ли они. Долгая минута молчания. Воздух потяжелел, сдавив грудь. Непреклонно всматриваясь в графитовые глаза, куноичи, возможно, любовалась бы этим проникновенным ахроматическим цветом, если бы не тревожные мысли, крутящиеся в голове и возможные ответы на них, распаляющие негативные эмоции, которые больше пугали, нежели успокаивали. - Собственно, скажи мне, по какой причине я должен отчитываться? - он в привычной для себя манере, оставляет вопрос без ответа. - Потому что… - она замирает. Вот она, та самая проблема, которую следовало бы решить. Чего она на самом деле хочет? Принять реальность, вернуть былые чувства к Учихе, странным образом покинувшие ее достаточно скоро, не думать о другом сценарии, нежели покорная жена, раздвигающая ноги по первому зову, трепетно-лелеющая мимолетное проявление его чувств, развивая их до умопомрачительного проявления небывалой заботы, ласки и любви. Или же рискнуть, ссылаясь на фантазии, с вероятностью, сломать, все то, бесценно-важное, что было между ней и Хатаке. Но с возможностью получить нечто большее. По крайней мере, ей не придется скрывать, то, что она чувствует сейчас. А импульсивность у нее на роду написана. Сакура не раздумывает, как правильно подобрать слова и что собирается признаться мужчине в любви первой, хотя после нескольких неудачных попыток с Саске, зарекалась делать это еще раз. Однако в данный момент перед ней не отстраненный, безразличный ко всему, кроме своей мести мальчишка, гордо уходящий из Деревни, самовлюбленно считающий, что стоит выше всех остальных. - Потому что ты мне нравишься, - выпаливает на одном дыхании, поражаясь своему волнующемуся голосу, ждет реакции. А Хатаке стоит застывшим столбом, и, если бы не его знакомый бесстрастный взгляд, привычно вещающий, что шиноби мало чем можно удивить или вывести из равновесия, не сменился на смурый аспидный с расширенными зрачками, то можно было с уверенностью сказать, что никакой реакции ее признание не возымело. Невозможно было прочитать его эмоции ни с его лица, закрытого маской, сбивающей с толку, ни с неподвижной фигуры в обманчиво расслабленной позе с засунутыми в карманы штанов руками. - Надеюсь, это шутка, пусть и не очень уместная, - в голосе джонина сквозила смесь удивления и настороженности. - Что ты делаешь? – тут же добавляет он, перехватывая руки девушки, потянувшиеся к ткани на лице. - Хочу убедить тебя в подлинности своих слов. А заодно, удостовериться и в своих чувствах, поступках и поставить точку. Она либо борется за этого мужчину, воплощая мечты в реальность, либо отпускает навязчивые мысли, живя по-новому, принимая реальность такой, которую ей суждено прожить. Сакура чуть наклонила голову, и, пару раз моргнув, словно возвращая себе смелость, ухватилась пальцем за край материи, не обращая внимания на мужчину, озадаченного ее действиями. - Прекрати, - жестко рубит Какаши. Куноичи даже дернулась от непривычного льда в голосе мужчины. А ведь как легко он позволял сделать это роскошной блондинке. Она поджимает губы, но запал в ее взгляде не потухает. Не в ее правилах отступать. Улыбается как можно мягче и милее. - Давай же, - делает паузу и, не сводя взгляда, с издевкой добавляет «сенсей». - Сакура, - судя по всему, он не настроен шутить. - Разве, похоже, что я интересуюсь несовершеннолетними девочками? - Причина в моем возрасте? Он выдыхает, запрокидывает голову к темному кобальтовому небу, сжимая пальцами переносицу. Как взрослый мужчина, он без притворства открыто скажет ей, что думает и как считает поступить, не пустит все на самотек. - Не хочу делать тебе больно, но и обманывать, - ирьенин напрягается от его реплик, отбрасывая наивную надежду на то, что он готов ответить взаимностью на ее любовь. - Я не знаю, как это произошло, и почему ты решила признаться в своих чувствах ко мне. Я ценю твою смелость. Но я не тот человек, который был бы достоин тебя. Я намного старше… - Совершенно не аргумент, - перебивает, качает головой. Он внимательно смотрит на нее. Подбирает слова. Возможно, чтоб они были мягкими и не ранили нежное девичье сердце, но обязательно доходчивыми. Пауза затягивается. И это напрягает. Уж лучше бы он ругал ее, чем вот так… Она и не задумывалась, насколько сложным был ее мужчина. А ее ли? Хатаке властно берет девушку под локоть и ведет по каменистой дорожке, в сторону ее дома. Позади тоскливо замигал фонарь, через три секунды окончательно перегорая. - Всё, сенсей? Причины закончились? Сакура чувствует обиду и раздражение, из-за того, что он наверняка считает её сопливой, безрассудной девчонкой, слишком юной, незрелой и неопытной для серьезных отношений со взрослым мужчиной. Это задевает и она не заставляет себя ждать, выплескивая новую порцию сарказма. - Я не люблю оставлять разговор на потом, я привык все решать сразу, - решительно, но аккуратно разворачивает к себе, встречая ее взгляд. - Но я не вижу смысла сейчас что-либо тебе говорить, так как ты не рассуждаешь здраво, отрицая любое мое слово. Он едва заметно хмурится, но возвращает лицу прежнюю сдержанность, как только за их спинами громко проносятся их имена и фраза-лидер сегодняшнего дня: «почему не на празднике?». Узумаки озадачено размахивает руками, а после, положив руку на шею, улыбается, жмуря глаза. Искренняя улыбка наполнена светом, теплотой и недостающим умиротворением. Рядом – полная противоположность яркому солнцу. Взгляд Саске – сосредоточенный, мрачно-угольный. И без того серьезное лицо будто окаменевшее. Иссиня черные волосы, как языки темного пламени, ниспадают, укрывая левую часть лица. Бывший нукенин выжидательно молчал, удостоив лишь кивком. - Я неважно себя чувствую, решила пойти домой, - неохотно отвечает она, отчасти говоря правду. - Видимо, сказывается твоя постоянная загруженность, - Учиха не упускает момента, чтоб не ткнуть носом в ее неразумное пренебрежение. Завуалировано упрекает, что она избегает, игнорирует его предложение. Но ждет, возможно, чувствует, что она имеет на это право. Думает, что это своего рода расплата за подобное поведение с его стороны. Но, как же это било по его гордости и, в то же время, подогревало инстинкт хищника, выбравшего себе жертву для отменного ужина. - А Какаши, как я полагаю, любезно согласился проводить тебя? – в голосе появились собственнические нотки, но на лице не проявляется ни одна эмоция. Сакура смотрит себе под ноги, отмечая, что еще пять лет назад, да что там, еще пару месяцев назад, она готова была отдать все, ради его благосклонности и малейшего проявления чувств, схожих с влюбленностью. Сейчас ее ничего не трогает. Сердце не замирает и не срывается на бешеный ритм. Она ничего не ждет от него. Ощущает лишь легкость от сброшенных оков бессмысленной любви с выходом в тупик. Хочет смеяться, но не выходит. Грустно улыбается. Все же Судьба - капризный ребенок с весьма ужасным характером. Так ловко играет земными жизнями. - Лобастая! Какого черта ты не на празднике?! Яманака недовольно и предупреждающе косится на девушку, указывая в ее сторону палочкой с нанизанным на нее яблоком в медовом сиропе и орехах. Во второй руке покоились снятые с ног деревянные платформы на двух высоких брусках. Беспристрастный художник, казалось, внешне состоящий лишь из черных и белых оттенков, стоит рядом, слегка наклонив голову к плечу. В голову куноичи закрадывается надежда, что все ее выдумки были не так далеки от истины, и созданные образы и ситуации имели под собой веское основание, предлог, построенный на мелочах, деталях, зацепках и прозрачных доказательствах. Куноичи выслушивает по пути домой долгий монолог о том, сколько подруга простояла у треклятых лотков с пахучей карамелью, ожидая неблагодарную ее, и проверяя себя, правильно ли помнит время и место встречи. Узнает о себе несколько новых прилагательных. Блондинка нагоняет выдуманную панику, язвит, обвиняет, что стояла бы до самого утра, бедная и несчастная, если бы не порвался шнурок, протянутый от пятки к передней части гета. А потом переключается на белые матерчатые таби, которые стали похожи на грязные тряпки. Сокрушается. А Сакура, стараясь пропустить мимо ушей новую колкость в свой адрес, размышляла о том, что было бы, не вмешайся подруга в маленькую стычку команды №7. *** Сверху восстановленная Коноха кажется еще прекраснее, видно главную площадь в окружении извилистых улочек, среди ветвей мелькают кирпичные и базальтовые стены домов, высится Резиденция Хокаге - одно из самых больших зданий в Деревне. Сакура на автомате зачитывает последний отчет по плановым прививкам перед Пятой, мысленно находясь вдали от текста на пергаментной бумаге. Несмотря на то, что Хатаке тактично ее отшил, ощущает радость. Ведь она разобралась в себе, приняла решение, и теперь пепельноволосый шиноби никуда от нее не денется. Она умеет быть настойчивой. Все было фальшью, кроме ее чувств. Так что плохого в том, чтоб не отрекаться, не отступать? Вот только как соблазнить бывшего сенсея, бывшего мужа или правильней сказать будущего? Лукавая улыбка набежала на лицо. Опыта в подобном у нее было мало. А довелось ли ей делать подобное в Цукуеми – она не могла вспомнить. И что было бы наиболее действенно и эффективно в данной ситуации? Надеясь найти ответы все в тех же книгах, днем девушка отправилась в библиотеку. Но в закрытую секцию, с подобающей литературой ее не пустили, ссылаясь на возраст. Фыркнув, пришлось уйти. Как же стало обидно, что ее день рождения, лишь следующей весной. Строчки на листе закончились. Она поднимает глаза на наставницу, но видит лишь пустое место. В нерешительности оборачивается. Скрестив руки на груди, Цунаде стоит в подавленном молчании, облокачиваясь о стену. Сакура, сжимая и разжимая руки на шершавой бумаге, растерянно тупится. - Что с тобой происходит? - глаза цвета самана, пристально изучают куноичи. Та бегло поднимает взгляд на Хокаге, качает головой, оправдываясь, что все в порядке. - Мы слишком похожи, тебе меня не обмануть. Сакура настороженно размышляет, стоит ли разговаривать с наставницей о подобном. Не станет ли она ее осуждать, высмеивать и критиковать. Вряд ли. Касательно любви Сенджу всегда была лояльна. У Харуно защемило в сердце. Так несправедливо, что Пятой не повезло. Она не имела шанса разделить свою любовь с любимым. А у нее есть этот шанс! И стоило правильно им воспользоваться. Сенджу ждала ответа и, учитывая ее напористый характер, явно планировала душу из нее вытрясти, но выяснить все подробности и интересующие вопросы. - Цунаде-шишо, мне понадобится Ваша помощь, - сглатывает, отбрасывая сомнения. - Мне нужно обольстить мужчину. *** Сакура долго прижимает холодные руки к горящим щекам. Хмурится, плотнее стягивая шнурки на рюкзаке. Конечно, имея эффектную внешность, которая не оставляла мужчин равнодушными, внучка Хаширамы до тонкостей освоила науку флирта. Но куноичи даже не подозревала, что такая женщина, как она, пользовалась приемчиками, вычитанными из книги. Донельзя пошлой книги. « - Она малоизвестна, но достаточно поучительна. Не думаю, что таких больше пяти в мире. Поэтому верни в целости и сохранности. На вопрос «откуда она у Вас?», Пятая неопределенно взмахивает рукой, морщит нос, не раскрывает тайны. Но, чутье подсказывало, что это издание вполне могло быть подарком извращенного отшельника. Сакура открывает томик наугад и выхватывает пару чернильных строчек: «Куноичи и шиноби, более выносливы и искусны в постели, чем такие обычные людишки, как я. И роль даже не в физической подготовке». Поднимает вопросительный взгляд на наставницу. - Здесь написано, как привлечь внимание мужчины? - Да. По личному опыту. Харуно буднично кивает, впопыхах заталкивая мемуары в рюкзак. Сенджу усмехается, отмечая, что ученица не совсем поняла, что она имела в виду. - Здесь говорится о том, как писатель Хару однажды влюбился в мужчину. Куноичи удивленно запинается, вскидывая патиновые глаза. - Как считаешь, его методы действенны, если он смог покорить шиноби, отдающего предпочтение женщинам?» Сакура надеется, ссылаясь на малый тираж, что Какаши, хоть и, являясь известным поклонником извращенных писательских потуг, но оные уроки от содомита не читал. Иначе джонин раскусит ее план еще до того, как она начнет воплощать его в жизнь. Знает, что будет непросто. Хатаке, как вобьет себе что-то в голову, так упрямо гнет свое. Но заветная вещица в рюкзаке греет душу. Она воодушевленно водит рукой по полочке с кремами в прямоугольных тюбиках, жадно вдыхая цветочный шлейф, кладет один для чувствительной кожи. В ее корзинке новые продукты: лосьон для тела с мангостином, восковые полоски, скраб с медом, румяна. На глаза попадаются сочные ягоды клубники, и словно из неоткуда предстает образ мужчины с дымчатым цветом волос, медленно касающегося кончиком языка подушечек пальцев, смоченных в сангиновом нектаре. Передвигается меж стеллажей, пружиня и покачивая головой в такт выдуманной мелодии. В мешочке за спиной тарахтят косметические средства, в левой руке - лукошко с ягодами, в правой – завернутая в пакет рыба. *** Улица пустует. Притихли соловьиные трели. Слышен треск увесистых ветвей, прогибающихся под нещадным натиском спелых плодов. Ласковый ветер гулял в тростнике, изредка срываясь и выметая пыль к ногам. Она затаенно поднимает голову к его окну. Не верит, что отважилась прийти, не опровергнув свою идею. Пальцы судорожно сжимают лукошко. Что сказать, как себя вести и как предугадать его действия? Ее тактика совершенно не продумана. Не зря ли она это затеяла? Возможно, сперва стоило прочесть книгу. Заправляет выбившуюся прядь за ухо. Отпускает сомнения. Хватается пальцами за широкий подоконник, тихо ступая внутрь комнаты через распахнутое окно. Застеленная голубым полосатым тиком кровать пуста, на полке ровным рядом теснится серия известных романов, со стула свешивалось махровое полотенце, рядком на песочном ковре у стены стояли коробки, домашняя одежда лежала ворохом на кресле, а в углу на столике из мореного дуба, лежала доска с шоги. «- Сакура, ты хорошо начинаешь игру. Но потом отвлекаешься и делаешь глупые ошибки. - Я сейчас заберу твоего коня! – шипит на мужа, сидящего на веранде в одних тонких штанах. Летний вечер жаркий, наполненный душным воздухом. Влажная капелька скатывается от его шеи, пройдя по мышцам груди и торса, обогнув пупок, ныряет к краю резинки. - Тогда лишишься ладьи. - Мне нужен стимул для победы, - старательно отводит глаза, шумно выдыхая. - Если выиграешь, то сможешь загадать любое желание, - усмехается. - А если победа достанется мне, то и желание моё. - Если наши желания совпадают, то это беспроигрышное дело.» Харуно не успевает сделать и шагу дальше, как до слуха доносится тихий стон. Ее мышцы непроизвольно напрягаются. Две ягоды падают на пол, вываливаясь из покосившейся в ее руках тары. Звук ритмичных толчков слышен со стороны прихожей. В голове все смешивается с приглушенно-судорожным женским вздохом. Чувствует, как немеют руки, потом ноги. Звуки лишаются пространства. Непонятно, развратный до неприличия стон, хлебком продавливаясь через горло, приходит издалека или же раздается близко, над самым ухом. И ей становится тошно и отвратно. Вдогонку выкатывается знакомый холод. Густой, тянущий и вязкий. Противно облепляет внутренности. В груди сжимает спазмом. А потом появляются слабые размытые пятна, пол, как ей кажется, встает дыбом, качается и опрокидывается, перед глазами темнеет. Но воображение услужливо рисует то, что недоступно взору. Распутное женское тело, дрожащее в его руках. Губы ее любимого мужчины, жадно терзающие чужую плоть. Острые ногти, оставляющие длинные полосы на мужской напряженной спине. Широко расставленные бедра. Тауповый взгляд - полный бесстыдства и насмешки в сторону куноичи. Картинка отчетлива, будто врезана в память, и стереть ее будет не просто. Если вообще возможно. Слезы душат, колко забившись комом в горле. Она давит их, почти перестает дышать, но не дает им вырваться, медленно и осторожно, захлебывается воздухом, чтоб не выдать терзаний. Да, к чертям всё!!! Остервенело кидает корзину с ягодами, выпрыгивает на улицу. Клубничный сок тягучими нитями тоскливо стекает со стены. Пусть знают, что она была здесь, пусть слышат. Вытирает губы тыльной стороной ладони, смазывая помаду и оставляя коралловый след на коже. Наружу выталкиваются дерганые всхлипы. Нормально вдохнуть не получается, а тело дрожит, словно оледенелое. В глазах нет ясности. Дорога подскакивает и подергивается навстречу неустанному шарканью шагов. «В моих понятиях нельзя любить одного, придаваясь искушению с кем-то другим.» Вот значит как? Гнусная ложь. Проклятый предатель. Подлый изменник. Три четких удара по двери. Усилием воли она подавляет учащающееся дыхание. Слезы выжжены полымем горькой обиды и отравляющей злобы. Несколько неторопливых секунд. Тихий шорох шагов. Он открывает, мажет торжествующим взглядом по беспристрастному девичьему лицу и лишь потом, едко произносит: - Неужели нашла время для нашей… прогулки? Сакура отрицательно качает головой. - Не думаю, что ночь тебя останавливает, раз ты на пороге моего дома, - ониксовые океаны полуприкрыты щеточкой угольных ресниц, на дне плещется воздушная заинтригованность. - Зачем же ты тогда пришла? Смахивает спадающие на лоб пряди и бьет той же фразой, что он говорил ей в фальшивой реальности: - Давай переспим.