Вырасти из пепла

В доме Харуно благоговейная тишина – изыск и роскошь, и потому она особенно предпочтительна в такой поздней поре. Ледяная вода стучит быстрым и шумным потоком, срываясь от лица на грудь и живот, стекает между ног по внутренней стороне бедер. Звук глухо отбивает за дверьми. Холод пробирает до глубины души. Но разве она его ощущает? Сжавшись в комок, Сакура зажимает рот рукой, чтоб ненароком не разбудить родителей от своих истеричных всхлипов. Бледная, потерянная, с ошалелым взглядом, крепко укрытым плотным веером ресниц. Она не до конца раздета, а издали, словно небрежно укутана в свое одеяние. Волосы растрепались и мокрыми сосульками обрамляют лицо. Холодок скручивает до боли нервные окончания и не дает нырнуть в беспамятство. Но и не помогает прийти в себя до конца, осознанности еще не промелькнуло. Кроме отвращения. Отвращения к самой себе. Рывком схватив жесткую мочалку, Сакура грубо проводит по руке, задевая колючей стороной кожу. По шее, по бедрам. Хаотичные, спешные движения. Взгляд наполняется потаенным безумием. Не выходит. Ей не избавиться от этого мерзкого ощущения. Поток воды, скрывающийся в сливном отверстии, окрашивается в гренадин. Разбавленная, едва заметная кровь отрезвляет. Ее кровь. Сакура задышала чаще. Снова крепко зажмурила глаза. Вспыльчивая. Безрассудная. Неопытная? Но разве секс с Учихой добавляет мудрости? От этой мысли последние события разом вспыхивают в памяти, а внутри холодеет сильнее, нежели от воды. Воспоминания из памяти, как чужой запах с кожи – не оттереть. «Его руки беззастенчиво проводили пальцами по оголенным предплечьям. Отодвинули спутанные пряди в сторону, а горячее дыхание соприкоснулось с кожей. Она нагнула голову вбок, инстинктивно отодвигаясь от близкого контакта. Пустой взгляд вглубь комнаты, играющей в полутонах, задержался на голой стене. Нет желания, возбуждения, томительной истомы. Закрывает глаза. Думает, чувства вот-вот пробудятся. Но стоило лишь опустить веки, как на нее с неприкрытым укором и горькой печалью смурно глядит, прожигает глазами Хатаке. Сакура тут же распахивает флюоритово-травяные очи, дернувшись. И будто пред ней промелькает тень ее же самой, но той мечтательно-взрослой, и звучно залепляет щедрую пощечину». Над головой висит воронка серебристого душа. Харуно моргает, смахивая капли с ресниц. Глаза пощипывает уже не от соленых слез: хлорированная вода приносит дискомфорт глазницам. «Предательство». Как же сильно окутывает это слово ненависть куноичи. Она не прощает предательства. С годами Саске помог ей это осознать или наоборот подвигнул к подобной реакции. Натерпелась. Но предательство со своей стороны подобно адскому пламени или огню, созданному техникой Аматерасу: жжет, выедает до остатка, не гаснет, пока не обратит всю сущность в пепел. Стерпеть подобное было бы невозможно. И что осталось бы от нее, от них? Сакура начинает запоздало размышлять, правильно ли было вообще ставить подобное клеймо на Какаши. Это было ее Цукуеми. Ее надуманная жизнь. Ее любовь. Здесь все иначе. Сначала избегала, отрекалась, пряталась. Она понимает, зачем и почему. Только она. Кто еще знал о ее причинах? Затем обвиняла, упрекала, кричала, огорошила и приставала. Идиотка. Куда делась ее рассудительность и понимание? Если она будет вести себя так и дальше, то никогда не завоюет сердце Какаши. Он ведь не девственник в свои тридцать лет. Неженатый и невлюбленный в нее мужчина. «Ты мне нравишься» – не обязывает Хатаке пасть к ее ногам. Его сердце не отвечает дробным колотом. Таким, как в той реальности, когда она обнимала его широкие плечи, обтянутые плащом Хокаге. Губы не взывают к ней, к ее поцелуям. Глаза не темнеют, а ведь она еще помнит, как цвет золы поглощал абсолютный антрацит, стоило его пальцам провести по ее белью и ощутить намокшую дорожку ткани. Вместо дыхания не вырывается глубокий хрип, поскольку она не сжимает его бедра своими, очерчивая языком капельку пота, стекающую по гладко выбритой скуле. Она не чувствует нежное и влажное касание его языка, выгибая тело, запрокидывая голову и сильнее прижимая к себе, взъерошив пепельные пряди меж пальцев и прося большей ласки удовлетворить скопившееся внизу живота вожделение. Этого нет, и не будет, если она не возьмет свои эмоции под контроль. Плохо, горько, больно, но стоило это принять. Тяжело, но необходимо. И тогда она попробует снова. Будет делать ошибки – не без этого; падать, но упрямо подниматься с набитыми и стертыми коленками – символом ее небездействия, любви и воли, опыта; обжигаться о ледяной огонь безучастия, но не опасаться этого; получать отказ столько, сколько потребуется – в битве не бывает легких побед. Для куноичи это давно заученное правило. Впереди ее ждала новая война, которая, в отличие от Четвертой Мировой Войны Шиноби, не способна убить, но вполне смогла бы уничтожить, растоптать, расплавить душу и сердце так, что ни одно ирьениндзюцу не поможет, что уж говорить о какой-то бутылочке крепчайшего спиртного или студеной водице. А она та, кто способен вынести это. *** Говорят, что утро вечера мудренее. Но видимо, эта поговорка не для нее. Для Сакуры что утро, что предыдущая ночь… Новые, адекватные мысли как поступать дальше не появляются. Зато усиливается самобичевание за опрометчивые и спешные поступки. Даже вспоминать было тошно и противно. А что о ней теперь думает Саске, как общаться и вести себя с ним дальше – представить сложно. Впрочем, сейчас было не до поиска ответов на подобные вопросы. Остроконечный мелкий камешек под ногами становится хорошим отвлекающим средством по пути к Резиденции. Харуно представляет на месте кусочка известняка себя и, не скупясь, от души пинает носком открытых кожаных туфлей. Она недоумевает зачем в срочном порядке с самого утра ее вызвала Пятая Хокаге. Чувствует себя странно, но это немудрено после всего, что случилось. Нервничает, переминается с ноги на ногу, тщательно прислушивается к звукам, прежде чем войти в кабинет. - У меня есть для тебя отличная миссия! – сходу объявляет Пятая, стоило скрипнуть открывшейся двери. – Для тебя и Учихи. Отправитесь в Страну Снега, будете для прикрытия играть роль женатой парочки. Ее ноги подкашиваются, не успев переступить порог. Беспокойство ощущалось не напрасно. Все внутри бунтующе дергается, желудок скручивает, будто сдутый шар. Она стоит как вкопанная, забыв поклониться, мысленно сочиняет правдоподобную причину, свидетельствующую о ее невозможности выполнить поручение надлежащим образом, борется с ребячески-несерьезной идеей сбежать. А Цунаде не замечает ее всполошенного состояния, спокойно перебирает листы на столе, разыскивая документ с полной информацией о задании. Мозговой штурм помогает добиться иного эффекта. К Сакуре приходит озарение. Что-то связывало ее, Какаши и именуемую территорию, покрытую плотным слоем баритовых белил. Просыпается спутанное чувство из клубка теплоты, азарта и предвкушения чего-то особенного. Плотно захлопнув за собой дверь и осмелев, девушка восклицает: - Отправьте лучше меня и Хатаке! Сенджу хмурится, держа в руках искомый предмет, не скрывает своего замешательства. Изучает розововолосую, неуверенно демонстрирующую всем своим видом вселенскую невозмутимость. Неприкрытые короткими шортами колени подрагивают. - Причем здесь Хатаке? – задумчиво растягивает каждое слово. – Ты же сама хотела соблазнить Учиху, а я нашла тебе хороший вариант для осуществления плана. Куноичи шумно сглатывает, обхватывая предплечье рукой. Вполне ясно, на каких основаниях Пятая решила, что она питала надежду привлечь внимание никого иного, как наследника великого клана. О ее влюбленности в брюнета только букашки не ведали. Сакура старательно отводит глаза и, прочищая горло, решает сознаться: - Я говорила не о Саске. Цунаде, наконец, смекает, что к чему, но для убедительности переспрашивает ученицу, правильно ли она поняла, что та говорила о Какаши. Получив утвердительный кивок, поднимает брови, с запалом ругнувшись. - Ни черта себе как я отстала от жизни, – качает головой, проводит рукой по одному из хвостиков. Пытается понять, как упустила момент, когда ее девочка стала заглядываться на зрелых мужчин. А еще когда засранец Хатаке успел научиться обольщать молоденьких учениц. Куноичи понимает, как жалко выглядит со стороны. Ее жизнь в один миг изменилась слишком круто. Прожитая иллюзия, которую она поначалу приняла за злую шутку, незримо стояла за спиной. Такая ли она сильная, как считала? Внутреннюю борьбу с самой собой она пока проигрывала. Все, кого она знала, за исключением Какаши, Наруто и Саске, попали под действие техники. Как справляются остальные? Она ведь даже не задумывалась об этом. Продолжают ли грезить о той несуществующей жизни, что осталась ирреальной и в большей степени недостижимой, а не о своей настоящей? Жалеют ли, что вернулись в бренной мир? А Пятая? Как ей удается удерживать душевный покой, неуязвимую волю, ясный, хладный рассудок и несокрушимую уверенность? Как она держит чувства и эмоции под контролем? Невероятная женщина. - Цунаде-шишо, – Харуно виновато продолжает смотреть в сторону, не встречается с тминово-миндальными глазами, хотя Сенджу не порицает ее запретную любовь, – мне нужен Ваш совет. - Какой?! Как соблазнить Хатаке?! – вконец обескураженная Пятая повышает голос, на эмоциях резко разводит руки, но тут же успокаивается, трет указательным пальцем над бровью, тихо шепчет сама себе: – Господи, меня эти мысли не посещали уже несколько лет. Сакура прекрасно улавливает щекотливую фразу и таращит глаза. Мысли сбиваются, а общий их смысл выветривается из головы в кротчайшие сроки. Вторая обладательница печати Бьякуго улыбается, и улыбка эта на редкость противная. Куноичи решает, что ничего не хочет знать об этом. Переводит тему, интересуясь, отправит ли ее Пятая в Страну Снега вместе с Копирующим шиноби. Получает отрицательный ответ. - Хатаке нет в Конохе, он на другой миссии, – добавляет Хокаге, видя растерянный взгляд изумрудных глаз. «Значит, у него вчера прощание такое было со своей… девушкой?» – угрюмо супится своим догадкам Харуно и уточняет у наставницы что за миссия и сколько она продлится. - По времени – не знаю. Как пойдет. Я отправила Хатаке на запад, в страну Кирэ, где правит дайме Токугава Араи. После войны нам очень нужна его поддержка. Деревня не может обеспечить себя всем необходимым самостоятельно, нужно закупать сырье и продовольствие, а запасы золота у аристократа внушительные, часть которых он готов будет предоставить Конохе в качестве платы за найм наших шиноби. Но дело в том, что в этой стране женщин считают за красивый и покорный аксессуар при дворе сильного пола мира сего… Неслыханно! – Сенджу возмущенно бьет кулаком по столу. – Принять выгодное деловое предложение от женщины-Хокаге? Как же! Да эти достопочтенные вельможи, коими они себя считают, отказались даже в руки брать мое послание, не то что читать. А уж появиться в Кирэ самой, на их территории… У этих болванов очень жесткие и нелепые законы. Кучка напыщенных индюков! Я бы узлом скрутила их болтающиеся причиндалы, которыми они так гордятся, и глубоко засунула бы их этим тюфякам в великосветские мужские задницы! Внучка Хаширамы откидывается в своем кресле, вжимается телом, плотно опираясь на спинку, немного сутулится, прикусывает нижнюю губу. По-видимому, она была обижена и глубоко оскорблена таким отношением к своей персоне. Прикрыв глаза, с минуту молчит. Печать напряжения на не лишенных благородства чертах лица, ласкаемых утренним солнцем, постепенно растворяется в безмятежность. Непонятно отчего что-то меняется, и Сенджу, облегченно выдохнув, воздевает очи к потолку. После осторожно ныряет рукой под стол, вытаскивает с тайной ниши бутылку. Перед ней, в свете циниевого зарева, поблескивает чашка с недопитым кофе. - Но как бы там ни было, – продолжает, заполняя керамическую емкость с напитком из молотых зерен элитным спиртным почти до краев, – я скоро передам свой пост Хатаке, и он, как будущий Рокудайме, отправился к Араи налаживать связи. - Какаши все же станет Шестым Хокаге? – Сакура не акцентирует внимание на распитии алкоголя наставницей в утренний час на рабочем месте. Пятая кивает, не раскусив загадку внезапно загоревшегося энтузиазма, делает глубокий глоток осветленного питья и отставляет чашку на фарфоровое блюдце с черной каймой. - Ты ведь и сама понимаешь, что это еще один повод обдумать, так ли сильны твои чувства. Легендарная неудачница опасается всего того дерьма, с которым Харуно придется столкнуться и ввязнуть по самое горло. А в том, что это обязательно случится – не сомневалась. Отношения между людьми с большой разницей в возрасте еще полбеды. Не избежать гнусных обвинений и упреков, указывающих на статус сенсея и ученицы. Сакура была готова умереть за Деревню в Четвертой войне, не сосчитать тех, кого она вытащила с того света, выдергивая из костлявых пальцев Смерти, но хорошее быстро забывается; мало кого будет волновать проявленная ею самоотверженность и преданность, когда есть повод оплевать, обругать, полить грязью. Кроме того, она-то знала, что собой являет кресло Хокаге, и признавала, что мало кто согласился бы его занять, заранее ощутив все «прелести» сего почетного места. Вместе со славой, уважением, небывалым грузом ответственности и работы приходят запреты и отречение. От своих принципов, увлечений, от своей жизни… Приходится жертвовать многим во имя блага Деревни. Едва Хатаке встанет во главе селения, все личное обернется общественным. И уж тогда… Цунаде злится, треснув тяжелым кулаком о деревянную поверхность. Ваза с сухоцветами и стопки папок синхронно подпрыгивают. Вбитые гвоздики противно скрипят, но стол выдерживает удар. Впечатлило. - Какой добротный, – блондинка проводит ладонью по гладкому покрытию столешницы. Харуно подмечает, что стол действительно хороший, но не все его качества проявляются лишь в крепкой конструкции. Говорит как эксперт, якобы зная какой-то секрет. - Так что со Страной Снега? – уточняет, всем видом моля не поручать задание ей, учитывая, что партнером будет не Какаши. Цунаде не медлит с ответом, улавливая немую просьбу: - Отправлю кого-то другого, – перебирает пальцами по столу, создавая ритмичный стук, делает еще один глоток самодельного коктейля, – Яманака подойдет и Акаши, к примеру. *** Сакура спрыгивает с подоконника в свою комнату, проигнорировав традиционный вход. Неловко задевает ножку стула, опрокидывает неустойчивую мебель. Переводит дыхание, озирается на окно, проверяя, нет ли за ней погони. Тихо, статично. Ничто вокруг не походило на макушку смоляных волос. Глупо, конечно, думать, что Саске стал бы ее преследовать, после того как она столкнулась с ним на выходе из здания Хокаге и сорвалась в бегство. Томительная пауза после пережитого потрясения ощущается шелковой дымкой, кутая в свои объятья. На полу, вывалившись из рюкзака, что находился на перевернутом ею стуле, лежат недавно купленные косметические средства. Пройдясь глазами по разбросанным предметам, Сакура замечает тусклый корешок, выглядывающий из-за края холщовой ткани, и улыбается: ценность, которую представляла для нее потрепанная, но невероятно важная книга в гибком переплете, невозможно передать словами. Глаза загораются окрепшей надеждой. Куноичи медленно опускается на пол, поджимает ноги, бережно гладит издание с полустершимися лазуритовыми буквами на обложке. Ветхий перекошенный том сам раскрывается в руках на третьей главе. Архаичные страницы оттеняли медвяной росой, словно прошло больше двух сотен лет с момента, когда был изготовлен пергамент. Краска от некогда ярких чернил давно потускнела, но это ничуть не мешало чтению. Строчки были написаны будто бы от руки в довольно необычном каллиграфическом стиле. Сам текст – скуп на красивые изречения и эпитеты. Автор излагал кратко и по существу о том, что видел, делал, как в дневнике с личными записями и пометками: «Случилось мне побывать в Деревне Воющего Волка. Пусть мой путь и не лежал через горы, я намерено отправился к удаленному селению из-за пристрастия к медицинским наукам. Побывал я намедни в придорожном трактире и дошел до меня интересный слушок. Поговаривали, что дела в скрытой Деревне пошли вверх, благодаря развитию торговли врачебными травами. Огромнейший спектр различных растений возрастал вокруг селения, и желание посетить аптекарский огрод заполнило меня целиком до самых краев. Как оказалось, я не зря доверился своей интуиции. Мой визит в эту захудалую деревушку стал весьма удачным по нескольким причинам. К примеру, одно найденное мною цветение впоследствии хорошо послужило и оказало весомый вклад в мою жизнь. Даже сейчас, когда я пишу об этом, воспоминания накрывают меня с головой, а губы растягиваются в предательской ухмылке. Но об этом позже. Так вот, пребывание мое на удивление затянулось. Виною стала одна женщина. Хотя это неподходящее слово. Не «вина», не «причина», а скорее «источник» моего мужского желания и протеста покидать пределы селения. В своей повести я буду звать ее Амайя, так как мы встретились в вечер, одаренный дождем. Чем подкупила меня эта, на первый взгляд, простушка? Я бы даже назвал ее неженкой и недотрогой. Такой она мне показалась, но лишь на пару мгновений. Я довольно киваю, вспоминая, как она вела себя будто аристократка с изысканными манерами, дама голубой крови при дворце вельможного дайме, грациозная женщина с приятной фигурой, хотя и нестройной, несовершенной. Правда, у каждого свое понятие об идеалах и свои собственные взгляды и причины, на которых возникает образ эталона. Сколько людей – столько и вкусов. Причем с возрастом, хочу подметить, вкусы могут меняться… Я снова забегаю вперед. Когда я увидел ее впервые, она стояла под мраморной листвой деревьев, спасаясь от прохладных капель. Выглядела аккуратно и естественно, не вызывающе, как женщины, которым платят за утехи, почтительно, но в то же время приковывала взгляд, словно в ней находилась скрытая завлекающая сила. Дурманящий аромат ее духов манил, проносясь с сырой прохладой ветра, а бледная девичья шея, чуть прикрытая воротом легкой ткани, пробуждала неистовое желание познать ее плоть. Возможно, что-то было в ее движениях, во взгляде, в ее гордой осанке или медленно вздымающейся груди и приподнятых уголках губ. Я не знаю. Но уже через минуту меня беспрепятственно тянуло к ней. Для меня не имело значения то, что она была старше меня. Наоборот, я даже вспомнил былые деньки, когда, будучи желторотым юнцом, влюбился в свою притягательную наставницу (впрочем, не один я). При размышлении о ней закрадывается мысль, что такая женщина, как Амайя, могла бы повелевать нами, мужчинами, как того возжелала бы, а мы бы покорно следовали приказам Госпожи. Ведь эта далеко неидеальная женщина обладала обаянием, заставляла уважать и восхищаться ею. Она не имела древних способностей Нимф или Сирен, была обычным человеком, но как она умела преподнести себя! Сладкая химера. Все недостатки – превращала в достоинства, использовала с пользой. Такую женщину захочет любой мужчина. И вообще уже неважно, какая она внешне. Амайя помогла мне понять многие вещи и даже кое-чему научить. Делая пометки в своем дневнике, я выписал первый рецепт для себя. Все мы мужчины, как ни странно, хотим любви, заботы и внимания к себе. Мы любим в ответ, проявляем нежность. Мы также бываем грубы, заносчивы, агрессивны и беспощадны, однако каждый мужчина сам прекрасно знает, когда ему надобно быть таковым. В любви женщина должна быть горячо любящей, искренней, заботливой и милой. Вряд ли кто еще может сравниться в этом мире с той, кто любит от всего сердца, с полной самоотдачей. Это касательно любви, трепета, теплых чувств. А вот секс должен быть сексом. Дикое занятие любовью. Безудержное соитие, буйное, сладкое, дурманящее, волнующее, удивительно приятное и невообразимое, без запретов и комплексов, без розовой пелены на глазах. Во всех нас живет животная натура, которой нужна пылкая, сумасшедшая любовь, без скрипящей на зубах «ванили». Да, красивым и ласковым словам, искренней любви, нежной романтике, теплым объятиям и трепетным поцелуям надобно присутствовать, но в подходящее для этого время – до и после секса. А мы попросту забываем об убедительном, первобытном, необузданном и похотливом соитии, раз за разом толкающем в пропасть, способном подарить бурные реакции тела и множественные оргазмы. Нужно брать и отдаваться, как в первый и последний раз. Занятие любовью – аккуратное, ласковое и воздушное – оправдано, если избранница девственна». Сакура опускает книгу, щеки окутывает жар, она представляет, как Хатаке дерзко и даже в некоторой мере проявляя мужскую силу, берет ее тело. Не спрашивает, подходящее ли время или поза. А она сдается любимому мужчине, позволяя все и даже больше, показывая свою беззащитность и открытость. «Что испытываешь, когда занимаешься любовью?» Харуно чертыхается. Все, что касалось подобных чувств и ощущений, словно находилось под крепким замком, оставляя на растерзание ничего более, кроме хрупких фрагментов, коротких фраз, тянущей боли в сердце. И мысли о том, как они падают без сил на смятую, влажную простынь, пытаются поймать глоток воздуха, как мышцы в теле отказываются двигаться после изнурительного, звериного секса – медленно отступали. Было ли подобное в Цукуеми – не имело значения. Волновало то, что она хочет провернуть подобное в настоящем. Именно с Какаши. Живот крутит сладким спазмом, а в кровь маленькой волной выплескивается адреналин. Сакура возвращает глаза к параллельным строчкам, жадно впитывает текст, беззвучно шевелит губами. «Во время занятия любовью, в силу образа правильной, неприступной и благовоспитанной девушки, Амайя становилась неподражаемой, без правил и понятий морали и совести. Она не просто наслаждалась, когда отдавалась моим, без скромности, умелым рукам, она с чувством хлопала меня ладошками по ягодицам, царапала спину, ноги и даже кусала. Тогда я пришел к любопытному выводу, что в сексе не должно быть ограничений, приличий и стеснений. Свобода действий, не приносящая существенного вреда. К слову, в сравнение, около пяти месяцев назад я был пленен красотой дамы, которую повстречал на рынке в Стране Волн. Длинноногая красавица оставалась бесчувственной и не особо подвижной в постели. Даже напоминала шитую, тряпичную куклу. А ведь мужчинам такая «забава» ни к чему. Девушка жутко наскучила всего за четыре дня, и я оставил ее без сожалений, отправившись странствовать дальше по намеченному мною пути. Женщина должна наглядно и правильно показывать, как с ней необходимо себя вести. Как с бездушной куклой или как с единой Богиней. И я говорю о поведении в целом. В постели и в жизни. Прискорбно, но большинство людей не говорят о своих желаниях и нежеланиях. А ведь это неправильно, на ложе не должно быть слова «стыд», стоило забывать о нем. Девушки, не познавшие мужской ласки, стесняются. Это понятно, естественно и мило. Но, позвольте, абсурдно всю ночь напролет заниматься любовью во всех немыслимых позах, а утром кутаться в одеяло с головой, прикрывая причинные места, чтобы мужчина, с которым девушка переспала, не приведи Господь, увидел ее голой. Мужчина все видел, поверьте. Смысла в этом нет. Как и в безмолвии». Сакура фыркает, прячет глаза, будто автор книги сидит напротив и стыдливо критикует. Бормочет проклятья, водя пальцем по развороту. Она была уверена, что спрячется так же от Какаши, если они проведут вместе ночь. Или у нее все же выйдет спокойно смотреть ему в глаза и не мигать рождественской лампочкой гранатового цвета? Проглатывает обиду. Легкий холодок пробегает вдоль позвоночника. «Что могло бы свести мужчину с ума? Я задавался этим вопросом и не находил точного ответа, хотя и сам являюсь мужчиной. Не стоит забывать, что все представители сильного и слабого пола различны по своей натуре, к каждому нужен особый подход. То, что нравится одному, может не понравиться другому, а то, что кого-то приводит в бешенство, иного вознесет на вершину блаженства. И я снова вспомнил о прекрасной деве из Деревни Воющего Волка, сотворившей нескромное действо, практически ошеломив. Когда наши тела сливались в любовной агонии, она вдруг оттолкнула меня, прильнула разгоряченным мокрым телом и насадила свой рот на мое мужское достоинство. Жестко, до упора. Сейчас я усмехаюсь. Хорошо, что это было в заключительном акте, ведь вначале «игру» стоит начинать постепенно. Я был обескуражен, почувствовав, как головка моего члена коснулась ее глотки. Вздрогнув от приятных спазмов, я тяжело застонал и кончил. Пределом женщин, с которыми я имел дело ранее, был фейшл. Они позволяли выплеснуть семя им на лицо, но чаще на живот. Пусть это и удовлетворяло мой комплекс завоевателя, но не шло в сравнении с этим случаем. Мое семя заполнило ее рот, и я опечалился, думая, что все закончится рвотными судорогами. Но, поиграв жидкостью на языке и губах, Амайя наклонила голову и лишь часть моего естества оказалась в ее ладонях, которые медленно размазали субстанцию по трясущейся прямо перед моим лицом груди. Сначала от левой стороны, пропуская сквозь пальцы сосок, затем вверх к шее и плавно вниз, очертив ореол правого бугорка. Изящно и нарочито неспешно смочила губы языком, словно слизывала остатки вкуснейшего кремового десерта. Мило улыбнулась. Я был сражен. Не оральной лаской: она, по сути, даже ничего не успела. А тем, как жадно проглотила мое семя, не пренебрегая. Если рассудить, то тут вступила в роль мужская психология. Для сильного пола семя – святая первозданная основа, мужская суть, ибо оно и есть физическая сила любого мужчины из глубины древности. Второй рецепт я также применил на практике. Горестно, но знавал я пару исключений, не осмеливающихся доверить свою столь драгоценную «вещицу» кому бы то ни было. На то имелось много причин. Но в основном, к глубочайшему сожалению, все крылось в первом неудачном опыте. Помнится, глотать семя «второго раунда» намного легче. После первого захода субстанция слишком густая и вязкая. Я также почерпнул, что, будучи неумехой в оральных ласках мужской плоти (не хотелось бы признавать, но на тот момент все так и было), но благодаря раскованности, энтузиазму и страсти, можно слыть Богом в этом деле. Тем не менее, со временем я стал понимать, как важны техники. Искусство орального удовлетворения женщин и мужчин имело множество секретов и отличий. Ведь, как это ни прискорбно, но заставить мужчину кончить – не значит удовлетворить. Кончить мы можем и смотря на цветущую яблоню, с женщиной, с мужчиной или с ладошкой, такой уж у нас организм. Если мужчина встретит того, кто сможет полностью удовлетворить его в плане любовных утех, то он не захочет расставаться. И неважно, какие умницы, красавцы и прелестницы входят в его окружение. Настоящие отношения не могут держаться на одних чувствах, понимании и доверии. Первооснова хороших и крепких отношений – полноценный секс. Но не стоит забывать, что он является лишь фундаментом настоящей, глубокой любви. Душа, так же как и тело, делает выбор». С трудом заставив себя оторваться от чтения, Сакура закрывает томик. Ее напрягает мысль, что, возможно, Хатаке уже встретил подобную пассию. Ирьенин проводит анализ поведения мужчины. Стоило ли бить в набат по поводу блондинки? Она упрямо уходит от подобных умозаключений, ссылаясь на простое увлечение, выдвигая тяжелую артиллерию, именуемую доказательствами, что Какаши не оставил бы любимую под предлогом проводить буйную ученицу, которая якобы не знает куда идти и где находится ее дом. Она считает, он точно предполагал, что даже будучи охваченной немалыми порциями спиртного эту информацию вряд ли выбьет у его ученицы из головы. Куноичи тоскливо усмехается. Описанный в книге метод применять на практике с джонином было еще рано и невозможно, в силу отсутствия близких отношений. Не хватало еще при встрече полезть к нему в штаны. В душе Сакура была фаталисткой, верила в приметы и знамения, в то, что случайности не случайны. Но все же стоило начать путь чтения привычно – с первой главы – и рассмотреть не такие основательные маневры. Харуно накручивает себя отсутствием Какаши, и в груди семимильными шагами разрастается чувство волнения. Срок пребывания ее возлюбленного в другой стране был неизвестен, как и то, что могло произойти за время миссии. В глубине сердца жжет. Она паникует. - Ну не влюбится и не женится же он за это время, в конце-то концов! – бросает в сердцах, рассчитав вероятность. Одна на девятьсот девяносто девять тысяч. *** Уютный зал роскошного дворца мягко освещается настольными и подвесными светильниками. Слуги в богатых убранствах неслышно скользят по выложенному мозаикой живописному паркету. Они словно парят над гладкой поверхностью и кажутся эфемерными, неземными существами. Семенят у низкого стола, за которым на топчане сидит их Господин и прибывший гость, разливают белое медовое саке, меняют блюда с благодатной пищей, незримо удаляются. Когда Хатаке только пригласили в зал, он с легкостью определил среди присутствующих влиятельного феодала по его изысканно украшенному кимоно, имитирующему на плечах чешую золотого дракона. Токугава Араи – неординарная личность. Это выдавали его уверенные жесты, манера речи, выразительный аметистовый взгляд, наполненный умеренностью, смирением и постоянной борьбой со своими страстями и жизненной мудростью. Направленный взор, в своей привычке, жаждал манипулировать собеседником, магическим образом проникая внутрь самой сущности человека. Но Какаши был одним из тех, кто не попал под его влияние, вызывая уважение со стороны правителя. Справа от дайме, держась на небольшом расстоянии, словно тень, стоял невысокий мужчина в черном одеянии с прошитым по всему периметру ткани серебряным лотосом. «Главный советник» – определяет Какаши. На приближенных к владыке – вычурные шелковые кимоно, а на шиноби охраняющих Господина – необычайно красивая военная форма, представляющая нечто среднее между облачением АНБУ и мундиром викторианской эпохи. Мощная грудь пятерых воинов под защитными пластинами мерно вздымалась в такт дыханию. Ладони четверых из них небрежно лежали на ножнах мечей, а пятого – на сумке-кармане с металлическими сюрикенами, которые изредка поблескивали в зажатой смуглой руке. Непривычная обстановка и богатые костюмы нисколько не удивляли. Простые, благородные манеры Хатаке соперничали с изощренной изысканностью вельмож. Токугава удивился напористости пепельноволосого шиноби и умению вести переговоры, правильно подбирая слова. Он тут же оценил: перед ним человек незаурядных способностей. Главный советник тотчас же начал нашептывать Господину, что Хатаке был одним из тех, кто отразил нападение главного противника в недавней войне, превосходившего мощью в несколько раз. Кроме того предложение прозвучавшее из уст будущего Рокудайме Конохи было достаточно выгодным и интересным. Сопредельный правитель переступил свой сорокалетний рубеж и был достаточно осведомлен, дабы понять, что Кирэ нуждается в опытных, сильных и преданных шиноби, сумеющих предотвратить опасность вторжения и нападения чужаков. Именно таких воинов могла предоставить Коноха, ставшая ключевым звеном в Четвертой Мировой Войне. Подданные зашептались, по зале пробежал еле слышный ропот о том, что если не наладить взаимовыгодные отношения с Конохой, то ее шиноби могут стать в точности да наоборот серьезной угрозой. Араи выдержал бурю эмоций и шепотков своих советников и подытожил: - Я обдумаю Ваши слова, Хатаке-сан, а пока не откажите мне в любезности быть моим гостем. Копирующий шиноби почтительно поклонился и принял предложение. Во дворце царит непринужденная и теплая атмосфера. Двое сильных по духу мужчин касаются отдаленных тем, выпивают далеко не первую чашечку крепкого спиртного. Несведущий мог принять их за хороших приятелей, которые знали друг друга уже несколько лет. - Смею предположить, что дамы Конохи отдают должное Вашему искрометному остроумию, Хатаке-сан, и явно ни одно девичье сердечко замирает от Вашей непревзойденной галантности, прямоты и мужественности, – правитель Кирэ откладывает мундштук бронзового кальяна в форме дракона с глазами из зеленой бирюзы. - Не считаю себя светским покорителем женских сердец, – усмехается Какаши. - А какие они – девушки в Вашей Деревне? – с неподдельным интересом спрашивает Араи, вкушая сладчайшие плоды китайской сливы литчи, рамбутана и лам-яйа. - Красивые, умные, отнюдь неслабые, могут хладнокровно убить. Некоторые имеют чудовищную силу, но внешне остаются хрупки, нежны и притягательны. Токугава поддается вперед, и лицо его освещает тусклый свет плафона, создавая резкие мертвенные тени. - Хатаке-сан, Вам нравятся такие женщины? – в его голосе слышится издевка и непонимание. Будущий Каге с присущим ему невозмутимым спокойствием принимает прищуренный взгляд собеседника, который не ждет его ответа и продолжает речь: - Сильный пол правит миром, женщина не может быть сильнее мужчины. Она должна быть наделена божественной внешностью, статью и кроткостью. Остальное ни к чему. Ведь предназначение жены в том, чтоб удовлетворять потребности мужа и рожать его наследников. Она – подчиняется, он – управляет. Эти роли распределены еще много веков назад. Они затрагивают неловкую, деликатную и опасную тему. В глазах вельможи сверкает огонек, но Какаши находится в расслабленном состоянии, не склоняется к проявлению высокомерия. Он владеет достаточным запасом самообладания и выдержки. Казалось, лишь битва способна вывести его из состояния внутреннего покоя. Токугава мыслит узко относительно женского пола, что вполне понятно, учитывая законы, которым придерживалась страна. Он не сражался с ними бок о бок, не принимал в расчет их суждения, не считал нужным рассматривать их способности и желания, не признавал равными и имеющими больше прав, нежели драгоценная вещь в сокровищнице сераля. Хатаке открывает свою точку зрения: - Чувство превосходства, уникальности и значимости, несомненно, льстит. Но все же женщины не так слабы, как нам кажется. И неглупы, потому отдают ведущую роль нам, мужчинам, – ровно отвечает шиноби, пригубив вино. - Вы сказали, что женщина призвана рожать детей, но ведь для этого ей нужна сила. Сила стерпеть боль, которая возникает во время схваток. Дайме отмечает истину в словах своего собеседника. Но негодует, ведь тогда он сам заблуждался в собственных словах. Они противоречили правде. - Вы говорите так, словно готовы подчиняться женщинам, – сверкает недобрыми глазами Араи. - Поддаваться, – поправляет Какаши. - Мужчина совершенно незаметно для себя самого готов поддаваться той, в которую влюблен. Возможно, ему лишь показалось, но во взгляде сумрачного правителя, наконец, мелькает молчаливое одобрение. Будущий Хокаге продолжает, не сбавляя уверенности и напора: - На самом деле, в любви нет подчиненных и правящих. Все обоюдно и сравнимо с игрой в «шашки» или «поддавки», на первый взгляд легкой, но имеющей свои тонкости. Можно одержать победу, стоит лишь оценить ситуацию и избрать правильную стратегию: напасть или сдаться. Дайме согласно кивает, принимая позицию оппонента, возвращается в малоподвижную позу и уточняет уже прежним, равнодушным голосом: пленено ли сердце Хатаке чарами какой-нибудь прелестницы? Шиноби выдерживает паузу и дает отрицательный ответ. - Для игры на черно-белом поле нужны двое. Но кто же осмелится стать достойной Вам «соперницей»? - Араи поднимает чашу, четким жестом адресует невысказанный тост Какаши. «Драконья кровь» обжигает горло. - Большая часть моих наложниц в совершенстве владеет искусством доставить удовольствие. И я хотел бы предложить Вам на эту ночь одну из них. Не сомневаюсь, Хатаке-сан, Вы будете довольны. С древних времен одним из главных признаков власти и могущества Правителей Неба и Земли был большой гарем. Знатная привилегия, доступная очень немногим. Времена изменились, но на территории Кирэ придерживаются данной приметы и по сей день. У самого Араи было тридцать девять наложниц. К слову, для ровного счета не хватало еще одной. Какаши размышляет над ответом. Дайме умеет загонять в рамки, ограничивая в выборе, а вернее совсем его не оставляя. Если правитель Кирэ предлагает женщину, то отказ – величайшее оскорбление и пренебрежение его милостью. Джонин сам делал выбор с кем, когда и где он хочет переспать. Хотя, став Шестым Хокаге он не сможет себе позволить подобные вольности. - Я уверен Вы потеряете голову от красоты моих наложниц, – игриво говорит дайме и зал наполняет его добродушный смех. *** В богато обставленной комнате горят две лампы – стеклянные сосуды, наполненные маслом. На длинном хрустальном кальяне мерцают их янтарные огни. В чаше, оплетенной золоченой филигранью, переливается горькая, оставляющая сладкое послевкусие жидкость. Мужчина сидит в кресле, закинув ногу на ногу. Поворачивает из стороны в сторону зажатую в руке пиалу, давая подогретому саке опускаться ко дну и подниматься к краю емкости. Атмосфера, пропитанная благовоньями в интересных сочетаниях амбры, мирра и пачули, окунула Хатаке в раздумья. Вдох-выдох. Он погружается в события давно минувших дней, когда мир раздирали на части межклановые войны, переросшие в беспрецедентную Третью Мировую Войну на истощение. Воспоминания, которым он предпочел бы смерть, прорываются в сознание, оглушают ужасом. Коноха захлебывалась в крови своих шиноби. Военный потенциал был настолько мал, что на поле боя сражались неопытные дети. Данзо придерживался древней циничной истины: страви территории и получи выгоду от их схватки. Только кто получил эту выгоду? С тех пор минуло восемнадцать весен, а Какаши так и не нашел ответа на этот вопрос. Все что он видел в этом кровопролитии – алчность, садизм, насилие, потянувшие за собой голод, нищету, болезни и смерти. Все что получил – это потери. Он лишился всего, что у него могло бы быть сейчас. И виноват в этом исключительно он. Виновен. Суровым и отстраненным подростком, он не щадил и наказывал любого, кто не подчинялся правилам шиноби. Предавал и игнорировал товарищей. В один день его гордыня и надменность стерлись в порошок о камень, придавивший друга. Либо они остались за семью печатями рядом с тем, что когда-то можно было назвать сердцем. Виновен. Не остановил Саске, когда тот решил уйти из Деревни, не предотвратил совершенных им преступных деяний. Потомок великого клана сам нашел силы, уверовав в нерушимую волю друга, и вытащил себя из бездны ненависти, изменив свои взгляды. Виновен. Не смог предотвратить распад своей единственной команды. Пусть и через годы в последней тяжелой битве она воссоединилась. Виновен. В сиротстве Наруто. В смерти наставника и его жены. Он говорил то, о чем не подобало, выбрав не то место, не тот час. Виновен. В нарушенном обещании оберегать Рин и в ее смерти. Она приняла решение сама, но в крови были запятнаны именно его руки. Такой человек как он не был достоин ее симпатии. Такой человек как он не имеет право на счастье. Виновен. В мнимой смерти и деяниях Обито. В развернувшейся войне. А ведь всего этого можно было избежать, возвращаясь к отправной точке, будь он чуточку внимательнее и снисходительнее по отношению к другим. Вместо друзей по обе стороны теперь стоят могилы и мемориальный памятный камень. Какаши ощущал занесенное над собой копье судьбы, чувствовал, что обречен, и совершенно не противился этому. Заслужил. Причиной сотни смертей и разрушенных судеб – был он. Как не старайся переубедить себя и окружающих, внутри осталась дыра из грехов, ошибок, проступков и сожалений, разрастающаяся вязкой трясиной и затягивающая на дно. Посттравматическое стрессовое расстройство, затяжная депрессия и нескончаемые кошмары так просто не уходят. Они оставили неизгладимый след, усиленно кровоточащий время от времени. Он хладнокровно убивал, когда служил в АНБУ, будто бы это помогло отвлечь от собственной боли и никчемности. «Виновен. Виновен!» – нашептывает скрипучая тьма и одиночество. Его единственные спутники, отраженные в нем самом. Мужчина помнил уроки прошлого, он изменился, но злой рок все равно продолжал его преследовать. Все, что было ему дорого – бесследно исчезало. Он опасался титула Хокаге. Кто же знал, что за доблестные заслуги как шиноби, его посчитают хорошим кандидатом на эту роль? Кто знал, что за отчаянными сражениями до последней капли крови, таилось искреннее желание проиграть, не выстоять, погибнуть. Просто духу не хватало уйти как отец. Или же это наоборот останавливало. Какаши не боялся ответственности. Он, несомненно, будет неустанно трудиться над благополучием и защитой Конохи. Но не станет ли он закономерно очередным бедствием для селения? Джонин никогда не стремился занять этот пост, но готов был таким образом отдать дань уважения другу, мечтавшему стать Хокаге. Станет ли это его искуплением перед Обито? Не выльется ли испытание на пути в новую насмешку Судьбы? Да что за дурная кровь текла в его жилах?! Что за проклятье? Он как паршивая овца в своем клане. Но на нем все и закончится. Оставался лишь один открытый вопрос, анализ которого не давал точных ответов. Стоит ли засчитать ответственность и вину за случившееся в недавнем времени также ему? Раздается глухой стук, напоминая о происходящем в реальности. Соображения приходится снова отложить. Едва Какаши успевает ответить, дверь распахивается, грузным отголоском сотрясая стены. На пороге появляется советник дайме, держа в руках резную коробочку, местами обшитую бардовым бархатом. Вслед за ним плавно идет стройная девушка, опустив голову. Шафрановые длинные волосы рассыпаны по плечам, глаза густо подведены черной краской, на лоб спускается фероньерка – цепочка с розеткой из червленых камней. Шифоновая вуаль как часть декоративного ансамбля прикрывает лицо ниже глаз, но Какаши все равно отмечает, что девушка довольно молода. Девичью фигуру плотно облегает ализариновое кимоно, усеянное огнедышащими драконами и цветами сакуры. Образ цветка тут же сменяется на иной, более привычный. Снова она. По дороге в Кирэ голову Хатаке не покидали слова розововолосой девушки, которые она без стеснений адресовала ему, выбивая почву. В большей мере он рассчитывал, что Сакура сказала подобную бессмыслицу под действием алкоголя. Тогда можно было бы закрыть эту тему. Советник, не теряя времени, разложил на столе предметы, находившиеся в коробке: длинный тонкий хлыст, ремешки с цепями, кольцами и заклепками, тугие веревки, кожаные эрекционные кольца с ремешками на застежках, распорки, пушистые перья… Рядом со всем этим набором, угождающим обширным сексуальным фантазиям, пузатый, расписанный лакричным лаком по обожженной глине, сосуд, похожий на скифос с крышечкой. На керамической чаше с двумя горизонтальными ручками, находилась зарисовка из двух обнаженных тел во время соития. По всей видимости, там находилось смазывающее вещество, облегчающее трение. Девушка во время этой процедуры, все так же не поднимая головы, сидела на коленях правее от джонина. - Вы можете использовать все, что пожелаете, – спокойно заявляет мужчина. - Но для начала, я думаю, Вы не откажетесь посмотреть, как она танцует? Всего на мгновенье наложница бросает недовольный взгляд на советника. «Быть не может. Строптивость исключена». Но Какаши мог бы поклясться, что в ее глазах цвета сырой охры заиграли отблески протеста и возмущения. Может ли это быть простой игрой теней и света? Стало интересно, возможно, в ней еще осталась спесь. - С удовольствием полюбуюсь. Дайнагон изображает приглашающий жест, а сам тихо удаляется. Девушка медленно поднимается и отходит вглубь комнаты – так, что ее фигура почти тает в слабом недостающем свете. Ее единственный зритель наблюдает ее спину, однако она не спешит плясать. Какаши откидывает руку на спинку кресла, не сводит глаз с незнакомки. Ждет. Чувствует слабые позывы нетерпения. В полной тишине блондинка запрокидывает голову назад, прижимает ладони к шее, ведет ими к груди, покачивает бедрами. То резко, то плавно... дразня и завлекая. Хатаке вглядывается в маячившие сквозь прозрачную полутьму движения. Гуляфные рукава трепыхаются в воздухе, как крылья бабочки, а мерцающие огоньки лампад оставляют переливы на фигуре в изящном алом кимоно. Она подается в сторону и прогибается в пояснице. Резкие движения наполнены трепетом. Как противоборство нежности и страсти. Будто девушка не может определиться, какой ей следует быть в танце. Правой рукой она сжимает подол своего яркого одеяния, приподнимает складки ткани, оголяя лодыжки – одну из частей женского тела, считающейся интимной. Другая рука свободно жестикулирует в воздухе, словно рисует кистью, описывает круг. Движется так, будто слушает вплетенные в тишину тихие напевы флейты. Его глаза скользят по ее телу, практически полностью спрятанному одеждой, изучают. Как говорится, сексуально то, что скрыто. Она явно старалась заворожить своими диковинными движениями. Они как водоворот затягивали сознание в туман. Необычно, пленительно. Но лучшим женским танцем Хатаке считал танец куноичи, в виде схватки с противником на тренировочном поле. Резкие выпады, быстрые отточенные движения, кувырки, четкие удары. Невероятный танец-поединок. Опасный, смертельный, но удивительно красивый. Как жгучее искушение. В какой-то момент девушка подошла ближе и пристально взглянула джонину прямо в глаза, не прерывая танца, будто изучая уголки его давно выжженной бесцветной души. Он ощущает аромат ее духов. Слишком много цветочного запаха. Всего на минуту к нему закрадывается нереальная мысль. И вместо боя барабанов, прекрасно бы дополнившим восприятие танца, разносится стук его ускорившегося сердца. Не осознавая, он протягивает руку, пытаясь ухватить. Но танцовщица умело ускользает, отступая назад. С его губ срывается короткое: «бред». Наваждение проходит, затягивая чутье алкоголем. Она снова приближается, но теперь он ничего не предпринимает. Внезапно наложница гасит свет, и графитовые глаза привыкают к потемкам. Хатаке слышит, как девушка опускается перед ним на колени, вскидывает руки, снимает вуаль и застывает. Зрачки чуть расширяются, когда словно боясь остановиться, проворные руки ложатся к нему на штаны. Суетятся, развязывают шнурок. Быстро сделать не выходит. Он чувствует, как трясутся ее ладони. Она боится его? Возможно, ей приказали, во что бы то ни стало, ублажить гостя во всех смыслах, иначе ее могли жестоко покарать или даже убить. Вокруг плотной стеной стоит темнота, неровный свет тусклой луны настолько слабый, что почти не дотягивается и дает выдернуть из мрака лишь очертания. Шелк рукавов скользнул по его обнаженной плоти. Подушечки женских пальцев оглаживают бархатную кожу. Ласково, без нажима и давления, едва касаясь, подразнивая. Какаши чувствует неуверенное начало. Незнакомка водит рукой, ощупывает, видимо планируя действия. Твердое, устойчивое сжатие вокруг головки – он немного хмурится, но расслабляется, когда вторая рука девушки плотным кольцом из пальцев придавливает основание, движется по спирали вверх-вниз, едва сдавливая и отпуская, чередует напряжение. Кровь приливает постепенно, взращивая желание. Член становится заметно тверже. По его телу толчками расползается неуловимый жар и возбуждающие импульсы, стоило ей переместить руку под мошонку и, скользя вверх по стволу, поднять за собой семенной мешочек. Дополнительные ощущения приходят вслед за осторожной щекоткой и давлением на перинеальную губку. Джонин уверен, что она следит за его реакцией. Прислушивается, наблюдает, какие движения ему нравятся больше всего, а какие не нравятся, чтобы сориентироваться и понять, как лучше действовать. Он решает помочь, направляет ее дрогнувшую ладонь в правильном направлении. Старается подавить сбившееся дыхание и всего пару минут контролирует движения своей рукой поверх ее. Она улавливает, какие точки он задействовал. Влажное касание. Горячий язык проходит от основания до кончика, прокладывая скользкий путь из слюны по чувствительным местам. Предельно аккуратные, легкие круговые движения, давление на уздечку и воздух раскаляется. Под маской становится душно и жарко, появляется желание стянуть ее к бесу и продышаться. Девушка отстраняется. Пара секунд дает Какаши вернуть самообладание. Слышится тихий шорох на столе. Темнота обезоруживает и обостряет чувства интимной ласки, пьянит сильнее вина, оставляет вопросы: есть ли румянец на ее щеках, дрожат ли ресницы, когда ее язык касается вен у основания, чувствует ли, как пульсирует кровь в твердеющей плоти? Незнакомка быстро возвращается. Он слышит, как она шумно втягивает воздух и в тот же миг его член проскальзывает в горячую и мягкую глубину рта. Новые ощущения обволакивают. Головка трется о теплое нёбо, а чуть обжигающая жидкость волной укрывает податливую кожу. Ей нужна была эта пауза, чтоб набрать спиртной напиток, повышая температуру полости рта. Напряженный член вздрагивает. Она застигает его врасплох, перекатив и прижав языком к разгоряченной плоти что-то холодное, похожее на льдинку. От контраста необычных ощущений он дышит часто и рвано. Наложница выпускает его мужское достоинство, но лишь для того, чтобы проглотить остатки саке. Плоть снова погружается в ее рот. Тесный обхват сжатыми губами. Шелковая помада приятно увлажняет. Неторопливый темп. Ритмичное движение от основания вверх. Комнату наполняют его сиплые вдохи и пошлый причмокивающий звук. Ее руки скользят от колен к паху, голова поворачивается из стороны в сторону, винтообразно водя языком по стволу и уделяя несколько секунд уздечке. Ощущения были острыми. Тело звенело от напряжения, а низкий, тяжелый стон заглушал. Какаши опускает руку на сусально-золотые волосы, и наложница заметно замедляется, напрягается от нежеланного прикосновения. Его пальцы путаются в жестких и сухих волосах. На вид они были лучше, нежели на ощупь. Подчеркивает, что самые мягкие и гладкие пряди, которых он касался, были у Харуно. И вот снова она в его голове. В такой момент думать о розововолосой ученице? В голове все смешивается, чувства путаются в нарастающем клубке, что-то щелкает внутри, ударяет ему в голову, да так сильно, что он представляет на месте блондинки Сакуру. Но вместо того, чтоб отогнать эти мысли и проклинать себя после, в менее пикантный момент, он с силой прижимает девичью голову к коротким волоскам на пахе. Член проталкивается в горло до основания. Собственные ощущения переворачивают сознание, он перестает правильно воспринимать происходящее. Гортанное нервное «ммм» отбирает последнее самообладание. Вибрация проносится по венам жгучим безмерным удовольствием. Он не замечает, как девичьи руки упираются в сиденье кресла в попытке отстраниться, как напрягается тонкая шея. Он лишь сильней сжимает копну волос, вкушает сладкую пытку внизу живота. Запретную, но такую приятную. Девушка мычит, паникует. Начинает давиться слезами и это приводит Хатаке в чувство. Он ослабляет хватку. Ощущает, как она дрожит всем телом, невольно захватывает ртом воздух. - Черт! – Какаши дышит глубоко, проводит рукой по лбу, смахивая прилипшие влажные пряди, и чувствует себя почти чудовищем. Зверем, в котором распалились дикие извращенные мысли. Ему не нравилось его беспамятное и безумное состояние. Сделав несколько медленных вздохов, возвращает себя к реальности. Усиленно моргает. Он наслаждался оральной лаской далеко не впервые. Но этот раз отличался от других. Нежность, скромность, пылкость и страсть в движениях этой женщины подкупала. Достойная ученица техники тактильных прикосновений. Араи знал, о чем говорил и хвастался. Хатаке даже думать не хочет, что причиной до одури приятной блажи, стали мысли о розововолосой куноичи. Шиноби резко поднимает незнакомку за плечи. Та вздрагивает, произносит тихое «ах» – больше удивленно, чем испуганно. Несколько долгих минут они приглушенно дышат. Девушка шумно сглатывает и проходит пальцами по его мощной груди, ныряет под ткань водолазки. Каждый мускул напряжен. Руки ведут вверх по мышцам, очерчивают шрамы. Ладонь останавливается на уровне сердца. Неспокойные, сильные удары. Какаши не шевелится, позволяет любые действия. Она подается вперед, впивается мертвой хваткой в его ягодицы, сжимает. Опускает голову на его грудь, щекоча макушкой подбородок, тянет носом мужской аромат и, как ему показалось, улыбается. Тонкие руки тянутся к его маске. Он предугадывает жест и резко разворачивает женское тело, прижимая спиной к себе. Кладет руки поверх груди, сжимает небольшие полушария через шелковую ткань. Ее сердце забилось быстрее. Он чувствовал. Она откидывает голову назад и впивается в его руки ноготками, немного царапая кожу. Исходящий от девушки запах цветов смешивается с каким-то невозможно порочным и притягательным. И Хатаке бесстыдно втягивает носом одуряющий и распутный аромат. Сжимает зубы, но из горла все равно вырывается гортанный рык. Кожа на ее шее покрывается мурашками от жара его степенных вздохов. Острый подбородок упирается в ямочку между стыком ее плеча и шеи. Слегка повернув голову, Какаши оставляет два поцелуя – напротив и чуть выше. Ее тело откликается мгновенно: ягодицы плотно прижимаются к его бедрам, стон срывается с плотно зажатых губ, руки крепче сдавливают его ладони покоившиеся на груди. Он ощущает дрожь, которую девушка пытается остановить. Она изгибается, сильнее трется о его стоящий член. От напряжения в паху начинает покалывать. Ему захотелось вкусить это юное тело, так искренне отвечающее на его ласку. Очерствевшее сердце, не знавшее вот уже много лет искренней любви к женщине, внезапно охватывает трепет. Хатаке чувствует, что ходит по лезвию ножа, но не может остановить это чувство. Несколько шагов под напором сильного мужского тела. Он делает ощутимый толчок ей в спину, заставляя опуститься на прохладные простыни. А она упирается руками в черный шелк подушек, пытается удержать равновесие на трясущихся ногах. Ждет. Вероятно, предвкушает его следующее действие, жаждет, чтоб он полностью доминировал над ней. От взгляда на ее откровенно развратную позу, казалось, вся его кровь стремительно бросается к паху, одежда облепляет ставшее мокрым тело. Он сбрасывает на пол ненужную водолазку и опостылевшую маску, обводит языком пересохшие губы. Матрас прогибается под весом его тела. Он оглаживает хрупкую спину, чуть ослабляет пояс, стягивает шелк с ее плеч, распахивает ткань на груди. Этот ритуал завораживает воображение. Его сильные руки, нырнув под полы тонкого кимоно, дотрагиваются до тугой повязки стягивающей грудь, неторопливо распускает. Девушка судорожно вдыхает, когда немного грубая кожа его пальцев касается мягкой округлости. Большими пальцами он трет ложбинку меж грудей, средним и указательным зажимает чувствительные соски. Откровенные прикосновения. Аккуратные, но настойчивые. Отчетливо слышно, как у нее перехватывает дыхание от его действий. Какаши ритмично ласкает оголенные участки кожи, наслаждается податливостью и расслабленностью незнакомки. Казалось, она сейчас не выдержит, и ее дрожащие коленки просто подкосятся от мужской нехитрой ласки. Но она лишь прогибается в пояснице, чуть задирает подбородок и чаще дышит. Он обхватывает ее запястье, гладит кожу в месте, где выступает голубоватая вена. Она млеет от любых его касаний. Пораженный ее чувствительностью, он утрачивает контроль. Ведет по ее худым на его взгляд бедрам, задирает подол, отодвигая складки ткани к ребрам и обнажая спину и упругие ягодицы – часть женского тела, к которой он не был равнодушен. Девушка прислушивается к беззвучному шуршанию ткани. В полумраке поблескивает ее смазка, которая изрядно испачкала голые ноги. Джонин изумленно отмечает, что девушка была настолько мокрой, что они даже не воспользуются чашей с вязким веществом. Мастер тысячи дзюцу знает, что можно стонать наиграно, но тело не обманывает. Оно говорит, как эта женщина жаждет близости с ним. Она хочет его. Она готова отдаться с небывалой страстью. Ей было хорошо – потому что с ним. Это кружит голову. Пробивает жидким огнем по венам, заставляя неистово взять искусную наложницу без промедленья. Выпитый алкоголь тоже дает о себе знать. Будоражит, затягивает, заводит и не отпускает. Тяжелый, словно густая ртуть воздух проходит в легкие. Какаши наваливается сверху на девушку, кладет одну руку на плоский живот, утыкается лбом между ее лопаток и жарко дышит, не в силах остановить потребность в воздухе. Концентрируется. Старается успокоиться. Такое сильное желание он не испытывал давно, что уже забыл каково это. Незнакомка опускает голову, зарывается в шелковых складках простыни и подушек. Инстинктивно выгибается, подталкивает зад к выпирающему мужскому достоинству, желая ощутить его твердость. Ерзает. Какаши тут же отстраняется, надрывное дыхание заполняет комнату. Он не мог сосредоточиться. Подобное не соответствовало квалифицированному шиноби и будущему Каге. Нелестно выражается. Зажмуривает глаза, проходит широкой ладонью по волосам, начиная движение от челки. Дикое желание медленно отступает, сменяясь на тягучее, как патока, но сводящее с ума не меньше. Он уверенно обхватывает напряженные бедра горячими ладонями, мягко описывает круг, едва уловимо касается стройных ног. Небольшая пауза приглушила похоть, поэтому девушка тут же среагировала на поглаживание, притягивая отхлынувшее вожделение обратно, искренне закусывая губу. Все ее ответные реакции ему приходится дорисовывать мысленно, отчасти представлять по причине почти кромешной тьмы перед глазами. Его пальцы скользят ниже, мажут по половым губам и задерживаются на лобке, согревая жаром. До слуха доносится пропитанный возбужденными нотками, дурманящий стон. Смазывая пальцы в ее соках, медленно водит вверх и вниз, массируя ямку под клитором. Девушка комкает черный, как крылья ворона, шелк, расставляет гудящие от напряжения ноги шире. Хатаке не прекращает стимуляцию входа во влагалище. Иногда круговыми и возвратно-поступательными движениями потирает «сквозь» кожу больших половых губ клитор, обходя стороной прямое воздействие. Не поддается на немую просьбу проникнуть внутрь, выраженную прогибами навстречу в попытке насадиться на пальцы. Искушает, изучает, медленно растягивает каждое движение, находит особые точки, загоняя в жаркий плен удовольствия. Применяет электрическую стимуляцию к чувствительному участку тела, пропуская разряды безболезненного, слабого тока. Ее клиторный капюшон оттягивается от сокращающего мышцы импульса и светловолосая отчаянно дергается, захлебывается бесстыжими стонами, скрывающимися в воздушных покрывалах. Его маленький секрет. Создавая эффект глубокого проникновения в ткани, разряд даровал щекотливую блаженную ласку, пробуждающую нервные окончания и приближающую к предоргазменному состоянию. Он давно экспериментировал со стихией молнии, используя различные виды ее воздействия, но не всегда применял в этой сфере. Какаши ухмыляется и продолжает то, что задумал: плоский язык проходит от округлой мышцы ягодицы до позвонков, оставляя влажную дорожку. Короткое касание скругленным кончиком языка вдогонку. Медово-терпкий привкус кожи вбирает нёбо. Почти невесомо головка его члена трется о мокрое лоно. Кожа к коже. Девушка вздрагивает, неразборчиво мычит в подушку. Терпение исчерпывается капля за каплей. Его обостренные и накалившиеся до предела чувства улавливают удаленно-близкий тембр женского голоса. Дыхание неравномерными толчками вырывается из груди. Последние крупицы рассудка испаряются напрочь, вгоняя в немыслимое безумство, которое он пожелал не останавливать. Позволяет себе переступить грань дозволенного. Всего раз. Почувствовать, попробовать, отдаться сумасшедшему, безрассудному желанию. Только сегодня, только сейчас. Все останется в стенах этой комнаты. Все останется только в его памяти. - Назови меня «сенсеем», – его осиплый мужской шепот заставляет наложницу напрячься всем телом. Ее дыхание застревает в горле от необычной, но требовательной просьбы. «Бом-бом-бом-бом…» Стук собственного сердца в затаенной непроницаемой тишине для Хатаке как набатный звон. Она явно подумала, что он какой-то фетишист. «Плевать» – решает шиноби и дрожащий голос шелестит по раскаленным нервам, скользнув вдоль позвоночника к дернувшемуся в блаженной и почти болезненной муке члену, когда она робко заговаривает: - Сен… сей... Какаши опускает вспотевший лоб на ее поясницу. Два затяжных вдоха. Поцелуй. Приникает к копчику, прокладывает дорожку выше по позвонку. Дымчатые пряди челки щекочут пылающую огнем от желанных прикосновений кожу, на которой проявляются светло-амарантовые пятнышки. - Сенсей… Испепеляюще-хриплый от долгого молчания, прекрасно соответствующий его причуде, идеально дополняющий и до умопомрачения сладкий голос заставляет напряженное до кончиков волос тело замереть. Хатаке с силой сжимает ее бедро. Резко толкается вперед, вгоняет два пальца в глубину, раздвигая узкие и горячие стенки влагалища. Девушка непроизвольно вскрикивает, конвульсивно дергается вперед, отстраняясь. Он убирает от нее руки и отступает. Смотрит немигающим взглядом. Снова накрывает широкой ладонью ягодицу. Блондинка зажимается, не отдавая себе отчета, сводит ноги. Какаши вздрагивает от осознаваемой мысли, напрягает скулы. Зрачки его глаз заволакивает могильная тьма. На лбу выступают мелкие капельки пота. Шарится на полке, одним четким движением зажигает лампаду. Негнущимися пальцами дергает за девичье плечо, опрокидывает на спину, разворачивая. Ее глаза панически блестят, волосы разметываются по подушке. Тело мелко и часто дрожит то ли от неутоленной порочной жажды, то ли от страха. Она выглядит трогательной и одновременно распутной. Серые глаза внимательно смотрят на ее раздвинутые бедра, на которые съехала непослушная ткань, прикрывая; на нежно-розовые торчащие соски небольшой вздымающейся в такт шумному дыханию груди, выглядывающей из-под ослабленных и практически полностью распустившихся бинтов; на ее лицо с размазанными у уголка рта слюной и помадой, с пунцовыми щеками, с полу прикрытыми, окрашенными темными тонами теней веками; на лоб, со съехавшим к верху украшением, подтверждающим его беспокойную догадку. Вслед за пронесшейся по телу судорогой, раздается раскат грома, ударяет по голове, хотя за окном - всего два облака, тихо скользящие по бескрайнему ночному простору. Предчувствие не подвело его, ему не привиделось. А он наплевал, не разобравшись, не доверившись чутью. Внутри Хатаке сплетается злость и ярость от неуемного желания и искушения, от беспечности и глупости, от ненависти и отвращения к себе самому, создавая взрывную, адскую смесь. На переносице появляются резкие вертикальные линии, крылья ноздрей расширяются, а приоткрытые губы застывают, показывая плотно сжатые зубы, в данный момент больше походившие на звериный оскал. Вывести его из себя та еще задачка. Однако она прекрасно справилась. Усилием воли он подавляет свой взбешенный гортанный рык, который, казалось, сдержать было почти невозможно, и только потом строго и сердито произносит: - С каких это пор, Харуно, ты стала наложницей дайме?