Испорченная душа

Физическое состояние Кастиэля с каждым днём становилось все лучше и лучше, что не могло не радовать родных, которые ежедневно приходили к парню, чтобы поддержать. Габриэль услышал краем уха от врача, что сейчас Касу нужна вся любовь и тепло, которое близкие только могут ему дать, и Гейб был единственным, кто приходил утром, а возвращался домой только вечером. Отец был недоволен. Он говорил, что сейчас забрасывать учебу - последнее дело. Габриэль всегда мечтал стать учителем младших классов. Вечная забота о младшем брате сделало своё дело, и Гейб начал мечтать направлять таких же маленьких детей, каким когда-то был Кас. Отец разделял с ним его мечту, поэтому был крайне зол, когда ему позвонили из колледжа и сказали, что Габриэля уже довольно долго не было на занятиях. Он устроил ему целую сцену и не желал слышать никаких оправданий старшего сына. Габриэль в свою очередь злился на отца, потому что считал, что, если такое дерьмо случается с родным человеком, ни о какой учебе или работе и речи не может идти. Его поражало холодное спокойствие отца, хотя сам Габриэль несколько раз срывался и громил свою комнату так, что от неё ничего не оставалось. Он слышал, как плачет мама по ночам, и отец оставался единственным совершенно спокойным человеком в их семье. *** Настроение было паршивое. Можно было сказать, что его вообще не было, но на душе было так тяжело, что язык просто не поворачивался сказать, что его не было. Оно как раз было и давило на душу неподъёмным грузом. Вчера Габриэль в очередной раз поссорился с отцом, и этот факт мешал сосредоточится на чём-то другом. Сегодня он силком заставил Гейба идти в колледж, который парень уже успел всей душой возненавидеть, и сказал, что если узнает, что его там не было, выпорет, как маленького мальчишку. Занятия шли до вечера, и Габриэль, как он и предполагал, не успел зайти к Касу в больницу. Он думал, что, когда он придёт домой, очередной ссоры не избежать, причём инициатором станет именно Габриэль. Он ужасно злился на отца, за то что из-за него он не смог повидаться с младшим братом, поэтому готовил речь, с которой с радостью наедет на него. Возле дома он остановился, набираясь смелости высказать отцу все, что он думает, и не заметил, что с каждой минутой, проведённой на улице, телу становилось все холоднее. Наконец решившись, он стремительным шагом зашёл в дом и, невольно замерев на месте, уставился на отца. Он сидел в кухне, опустив голову в руки, возле локтя стояла начатая бутылка, а в стакане рядом недопитые виски. Отец, видимо, не заметил присутствие старшего сына, поэтому не пошевелился, позволяя Габриэлю глазеть на него в легком ступоре ещё несколько минут. - Отец? - наконец, тихо спросил Гейб, прерывая тишину. Отец слегка вздрогнул и, подняв голову, слабо улыбнулся. На его глазах под тусклой лампой слегка поблескивали слезы, и Габриэль тут же остыл, почувствовав резкий укол вины. «Отцу сейчас и так не легко, а ты ещё и наезжать на него собрался». - Сынок, я тебя не заметил, - было видно, что старший Новак уже не злился, наверное, он просто устал это делать. Гейб неуверенно подошёл к столу и, не отрывая взгляда от отца, сел рядом с ним. - Я очень люблю тебя и Кастиэля, прости, что веду себя, возможно, так, что тебе кажется, что мне наплевать на твоего брата. Пойми, сейчас у нас не лучшее время, но мы справимся. Просто дай мне время, хорошо? - голос у него был надломленный и хриплый. Когда он говорил, он, не отрываясь, смотрел на стакан и иногда, беря его в руки, бездумно крутил. Габриэль неуверенно кивнул, поражённый такими словами, и будто не решаясь пошевелится, замер, напрягшись всем телом. Отец никогда такого ни говорил. Да, и Кас, и Гейб знали, что он их любит больше жизни, но из его уст никогда не звучала эта незатейливая фраза «Я тебя люблю». Отцу всегда хватало понимания, что его мальчики знают это, поэтому сейчас, когда он так напрямую говорит такое, Габриэлю стало немного не по себе, и он против воли поежился. - Ладно, я пойду спать. Ты тоже не засиживайся. Завтра, если захочешь, можешь навестить брата, - вымученно улыбнувшись, произнёс старший Новак и, ловко допив остатки виски в стакане и убрав бутылку в ящик, ушёл из кухни, стараясь не смотреть на внимательно следящего за каждым его движением старшего сына. Как только Габриэль услышал, как закрылась дверь в спальню отца, он уронил голову на стол, плотно закрыв глаза, чтобы слезы не украсили и без того измученное лицо. *** Удар. Ещё удар. По лицу медленно стекает струйка алого цвета. Дин бьёт ещё и ещё, уши закладывает неконтролируемая злоба, и он ничего не ощущает, ничего не слышит, разум постепенно отключается. Винчестер чувствует под собой хрупкое тело, чувствует, как быстро бьется чужое сердце. Кас хрипит, выплёвывая кровь. Его глаза наполняются горечью обиды, и он, неловко всхлипывая, продувает ещё один удар. На костяшках ощущается неприятная липкость чужой засохшей крови. Мгновенье, и под Дином больше не слышится сердце Каса. *** - НЕЕТ! - Дин подпрыгнул на кровати, жадно хватая ртом воздух. Он со страхом закусил кулак, надеясь на то, что предки не слышали его крика. Паника постепенно окутывала сердце, лишая легким доступа к желанному кислороду. Дин начинал задыхаться. Он откинулся на спинку кровати и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. «Это сон. Всего лишь сон. Все хорошо». Нет, не всего лишь. Он до крови закусил кулак, подавляя в себе желание закричать, так громко, чтобы сорвать голос. «Я же действительно мог его убить». Дин провёл рукой по спутанным русым волосам. В тишине он отчётливо слышал каждый глухой удар своего сердца, каждый сильный толчок об грудную клетку, который эхом отзывался в висках. К горлу снова подступил мерзкий комок тошноты. Кинув мимолётный взгляд на часы, Дин заметил, что сейчас ровно пять утра, поэтому он решил больше не ложиться. Все равно через несколько часов вставать, а возвращаться в тот ужасный день снова... ни за что. Дин чувствовал, что от его психики постепенно отдирают куски, и скоро он просто сойдёт с ума от всепоглощающего чувства вины. В постели становилось чертовски жарко, и Дин, слегка пошатываясь, встал, сразу почувствовав, как чувство тошноты усилилось. С трудом сглотнув липкий комок в горле, он открыл окно и упал на него, почти всем телом вдыхая приятную свежесть осенней ночи. Сразу стало чуть легче, и мозги постепенно становились на место. «Завтра я пойду к Касу». Неожиданная и слегка безумная идея засела в мозг, не позволяя о себе забыть. Дин точно знал, что сейчас молодой Новак в больнице, поэтому желание его навестить становилось невыносимым. Он должен начать вымаливать прощение, хоть сейчас у него это вряд ли получится. Кастиэль вряд ли захочет его видеть, но он должен сказать это простое слово «прости», а дальше... он не будет сопротивляться, если Кас захочет его ударить, он заслужил это. Пусть бьет дни напролёт, если от этого ему станет хоть чуть-чуть легче. После он пойдёт к его брату и примет от него наказание, которое он только захочет ему дать. А он захочет. В этом Винчестер даже не сомневался. Если что-то подобное случилось бы с Сэмом, он бы собственноручно ноги бы оторвал тому, кто посмел тронуть младшего брата, живым бы закопал. Дин вдруг понял, что ему стало все равно, что с ним сделают. Изобьют, убьют, осудят, посадят в тюрьму - все это вдруг стало неважно. Кас. Он сделает все, чтобы этот хороший человек его простил. У него вряд ли получится жить, если он останется не прощенным. *** От пустоты в душе становилось ещё больнее. Кас чувствовал каждой клеточкой своего организма, как сердце постепенно гниет и умирает. Слез не было. Они закончились ещё вчерашней ночью, когда он рвал подушку и кулаки, чтобы не закричать от невыносимой боли. Ещё недавно он был влюблённым романтиком, а теперь превратился лишь в свою тень. Серую и безвкусную. Кастиэль, кажется, уже забыл, что такое любить, чувствовать что-то кроме разрывающей изнутри боли. Как же люди умеют привыкать. Кас уже смирился, что единственное, что он будет чувствовать, возможно, всю жизнь это унижение и неприятную горечь на языке. Кастиэль практически не разговорил, когда ему задавали вопросы, он старался отделаться легким кивком или пожатием плеч. Не хотелось больше открывать рот, не хотелось, даже если его спрашивали кто это сделал, он не хотел больше произносить это имя, от которого все внутри начинало кричать в ужасной панической атаке. Габриэль постоянно его поддерживал, рассказывал интересные истории, шутил в надежде вызвать у Каса хоть какие-то эмоции, но все попытки обращались крахом. Молодой Новак уже давно понял, что внешне он будет с каждым днём восстанавливаться, раны будут заживать, напоминая о себе только еле заметными шрамами, но внутри... внутри ничего не будет, кроме невыносимой боли, обиды и пустоты. Кас сегодня понял, что он уже смирился...