Испорченная душа

Дин не знал сколько он посидел на холодном полу. Будто в бреду он не мог остановить поток слез, стекающих по лицу и, после впитывающихся в рубашку. Липкая пелена рыданий мешала дышать, и парень судорожно хватал ртом воздух, стараясь восполнить недостаток кислорода. Его слегка поташнивало, все конечности периодически нервно подрагивали, а громкие всхлипы то и дело вырывались из груди. Настрадавшиеся легкие болезненно вибрировали. Кажется, разум полностью сконцентрировался на невыносимый боли и ненависти к себе. Наверное, именно поэтому, Дин совершенно забыл о Сэме, который, прийдя домой после учебы, сразу же услышал рыдания старшего брата, что заставило его бросить портфель в неизвестном направлении и быстро вбежать в комнату Дина. Картина, которая открылась подростку, повергла его в небольшой шок и ступор. Старший Винчестер сидел на полу, опустив голову в руки, и зарывшись в волосы пальцами. Плечи судорожно дрожали, а периодические тяжелые стоны заставляли сердце Сэма сжиматься с каждой секундой все больше и больше. Он никогда ещё не видел старшего брата таким. Даже, когда умерли родители, Дин был спокоен и всегда поднимал на ноги Сэма. Тогда только глаза выдавали ту ужасную боль, которую он испытывал. Но видеть, как старший брат - опора и защита - плачет навзрыд, давясь слезами и кислородом. Это... совершенно другое. Подросток не хотел больше видеть, как мучается Дин. Никогда. Быстро подбежав к измученному брату, Сэм сел рядом с ним и постарался обнять обессиленное тело, прижав к себе, но Дин, видимо, не ожидав, вздрогнул, отползая от подростка. Парень перестал плакать, но плечи до сих пор подергивались, выдавая то ужасное старание, которое Винчестер вкладывал, чтобы снова не зарыдать. Сэм видел это. И прекрасно понимал, что Дин вряд ли расскажет причину своих слез, но попытаться стоило. - Дин, - подросток чуть пододвинулся к сжавшемуся в углу парню и осторожно продолжил: - Что случилось? Почему ты плачешь? Пожалуйста, расскажи, я хочу помочь. - Мелкий... ещё... слишком... - с небольшими паузами проговорил Дин, стараясь успокоится, но голос все равно предательски подрагивал. - Мне четырнадцать, и я не могу смотреть, как мой старший брат страдает, но ничего мне не рассказывает! - Сэм... прошу, уйди! - скорчил страдальческую гримасу Винчестер и, издав тихий стон, быстро поднялся с пола, повернув голову в сторону окна. - Нет! Прошу, доверься мне! - Сэм, ты не понял? - зло процедил Дин, поворачиваясь в сторону младшего брата, который под его злобным взглядом чуть поежился. - ПРОВАЛИВАЙ! БЫСТРО, МЕЛОЧЬ! Сэм слегка вздрогнул и попятился от Дина, теперь смотря на старшего брата испуганными глазами, как на врага. Неловко шмыгнув носом, подросток провёл рукой по волосам и, вновь посмотрев на парня напротив себя, прошептал: - Я просто хотел помочь. Извини, - с этими словами он медленно развернулся и покинул комнату брата. Дин облокотился на подоконник и глубоко вздохнул. «Ты просто красавчик! Теперь ты на младшем брате будешь срываться?! Или как Каса бить? А что, у тебя же привычка бить тех, кого любишь!» Винчестер подошёл к кровати и, упав на неё с глухим стоном, провалился в болезненный сон, прекрасно осознавая, что он легко может пересечь границу между сновидением и кошмаром. *** После разговора с Дином легче не стало, как надеялся Габриэль. На душе, кажется, стало ещё больше тяжести, его ещё сильнее утягивало на самое дно океана отчаянья. Он готов был услышать все, но не это. «Я очень люблю Кастиэля» - в десятый раз слова сами прокручивались в голове, путали мысли, и Гейб жмурился, издавая тихие стоны. Почему он молчал весь год?! Почему раньше не говорил?! Новак заметил, что кулаки до по беления сжались и потребовалось слишком много усилий, чтобы разжать руки. В полном раздрае, Габриэль дошёл до своей комнаты и, закрыв дверь, облокотился на стену, медленно скатившись вниз. Нервы сдали, и он закричал, почти сорвав голос. Больше не было сил держаться. Больше не было сил быть сильным. Гейб вскочил и со всей силы ударил дверь. Кулак пронзила тупая боль, эхом отозвавшаяся в пульсирующих висках. Подбежав к столу, Новак почти опрокинул его набок. Удар. Стекло окна разбилось вдребезги. Слезы обожгли щеки, и он, без сил сев на кровать, закрыл лицо окровавленными руками, нервно подрагивая. Он до боли сжал волосы и, свернувшись калачиком, зарылся в одеяло. Вскоре измученное сознание покинуло тело, и Габриэль провалился в сон. *** Дин, наверное, сам от себя не ожидал, что он посмеет повысить голос на своего младшего брата. Когда умерли родители, он поклялся защищать Сэма, оберегать и, разумеется, не обижать, но, видимо, это его судьба - из-за своего же идиотизма терять близких людей. Людей, которых он любит больше всего на свете. Казалось, что чаша ненависти уже переполнена до краев. Разве можно ненавидеть себя ещё больше? Дину было откровенно плевать. Чувство вины прогрызало внутри его тела ходы, принося невыносимую боль. Винчестер понимал, что не сможет жить спокойно. Да Господи, он просто жить не сможет! Если не станет легче, если Кастиэль не сможет его простить, он просто сойдёт с ума, его душа не сумеет удержать боль и начнёт трескаться, грозясь разлететься на мелкие осколки. Тогда он точно погибнет. Внутри. Судя по хлопнувшей двери и последующей тишине в доме, Сэм заперся в своей комнате. «Он всего лишь хотел помочь, а ты накричал на него. Мудак». Дин нервно ходил по комнате, решая, что делать дальше. В голове была сплошная каша, и только сейчас, как гром пронеслись слова Габриэля: «Кастиэль тебя очень любил». - Ох... черт... - кулак со всей силы ударил стену, так что маленькие ранки на нем заныли ещё сильнее, но, кажется, Дин уже не чувствовал физической боли. Её вытеснила другая, более сильная, разрывающая, невыносимая. Кас его любил. Любил весь год, а он был такой мразью, что становилось противно от самого себя, а желудок готовился вновь распрощаться со своим содержимым. Сэм пытался ему помочь, хотел узнать, что происходит, но Дин только накричал на младшего брата. «За что?! За что, твою мать, ты накричал на него?! Он хотел помочь, а ты последняя тварь, что на это разозлилась!» Винчестер сел на подоконник и посмотрел в окно. Осенью темнеет рано, и уже сейчас на небе расползалась чёрная краска, равномерно заполняя и закрашивая любой свет. Холодный ветер продувал деревья, заставляя их создавать страшные тени, и в голове невольно возникло уже такое непривычное тепло, больше похожее на догорающей костёр - одно неловкое движение, и все снова уйдёт в холодную темноту. Воспоминания, как Сэм боялся деревьев за окном, создавало приятное давно утерянное чувство, которое действовало, как несильное обезболивающие для израненной души. Закрыв глаза, Дин облокотился на прохладное стекло и впервые за долгое время чуть улыбнулся. Хоть ненадолго, но он погрузился не в продуваемый липким страхом кошмар, а в тёплый сон из воспоминаний, служащей, как защитный барьер, который на время спрятал где-то очень далеко всю боль. *** Кастиэль не мог точно вспомнить, как он вчера заснул. Кажется, у него началась истерика из-за Винчестера, и врачи вкололи ему успокоительное. Вчерашний страх сменился холодной, почти неконтролируемой злобой, которою с трудом держит в себе бренное тело. В один момент, Дин перечеркнул чужую жизнь. В самый важный год для Каса уничтожил все, что Новак так трепетно берег. Теперь мечты о светлом будущем и семейном счастье стали испорченными, никому ненужными, растоптанными в грязной земле. И вызывали только легкую ироническую усмешку. Кастиэль вряд ли сможет сдать экзамены, найти хорошую работу и жить счастливо, после всего произошедшего. И во всем виноват человек, которого он так любил. Снова хладнокровное спокойствие, снова ничего в душе. Кажется, он был рад чувствовать что-то, кроме пустоты. Даже, если это дикий страх, даже если вчера он до ужаса боялся, но он чувствовал впервые за долгое время. И, кажется, ему было приятно осознавать, что он ещё не превратился в без эмоционального робота. Что на самом дне его искалеченной души ещё теплились живые человеческие чувства. *** Из сна Габриэля вывел еле весомый поцелуй в лоб. - Дорогой, нужно поговорить, - мягко проговорила мать, с тяжёлым пониманием осматривая комнату сына. «Опять сорвался». Ей было искренне жаль Гейба. С самого раненого детства они с Касом были не разлей вода, и то, что случилось с младшим Новаком, стало ударом невыносимой боли для всей семьи, но впервую очередь для Габриэля. Он винил себя в случившемся, и успеваемость стало намного хуже. Мать была не так категорична, как отец. Понимая, что сейчас чувствует старший сын, она не злилась на успеваемость, даже старалась не поднимать эту тему и знала, что Габриэль ей за это благодарен. От слез глаза с трудом раскрылись, а взгляд не сразу смог сфокусироваться на матери. Издав тихий стон, он уцепился за её тёплую руку и потёр глаза свободой рукой. - Мам? - переведя взгляд на часы, он понял, что проспал колледж, но отец почему-то не злился его опрометчивому поведению. Он стоял в дверях, и в его мелькало какое-то облегчение. Напрягавшись с каждой секундой все больше и больше, Габриэль переводил взгляд с одного родителя на другого, пытаясь прочитать на их лицах причину, по которой они оба здесь. - Сынок, врач звонил, - молодой Новак чуть не подпрыгнул на месте и уставился на маму, молча требуя продолжения. «Господи, надеюсь ему лучше, а не хуже! Пожалуйста». - Ему лучше? - дрожащим голосом прошептал Гейб, настраиваясь на худшее. Верней, стараясь настроиться, ведь только об одной мысли, что у Каса какие-то осложнения, все внутри сжималось, моля об обратном. - Да, его выписывают, - улыбнулась сквозь слезы мама и, проведя ладонью по волосам сына, поцеловала в щеку. - Правда? То есть, все хорошо? - ещё не очень веря, пробормотал парень, но, видя счастливую улыбку матери, какую не видел уже несколько недель, сомнения отпали в сторону, и Габриэль почувствовал, что по телу распространяется приятное тепло облегчение. Все хорошо. С Касом все хорошо. Слава Богу все обошлось...