***
Исходя из того, что Пеймон, рыскающий между полок и стеллажей, не выглядит ожидаемо ошарашенным, и хвалу Сатане при виде работающих микроволновок не возносит, я пытаюсь сделать правильные выводы, но не получается сделать никаких. — Ты же говорил, что был… — тщетно пытаюсь подыскать нужное выражение, — был у нас очень давно. — Да, говорил, — Пеймон залипает перед полкой с йогуртами как-то неприлично надолго, — затрудняюсь назвать год, но помню, что немцы тогда только-только начинали носиться со своими печатными станками и Библии в подвалах штамповать, а в Трансильвании как раз подрастал Влад Цепеш. — Ты его видел? — незаметно достаю из корзины упаковку черничного йогурта, которую Пеймон туда все же кладет. Обойдется, дома картошка есть, если что. Мужчина оборачивается, губы в кривой ухмылке кривит: — А зачем, ты думаешь, я поднимался? Удивленное хмыканье подавить не получается. Пеймон несколько секунд явно наслаждается моим недоумением, а затем ухмыляется и отворачивается, направляясь наконец к отделу одежды, ради которого мы и пришли. — В любом случае, я все хотела спросить, — я догоняю мужчину, приноравливаясь к его шагу, с переменным успехом уворачиваясь от спешащих куда-то покупателей, — если ты был здесь в последний раз в дремучем Средневековье, откуда знаешь, что и как? — Ты имеешь в виду, почему не пугаюсь при виде троллейбусов и автоматических касс? — Пеймон хмыкает. — Что-то вроде, — шугаюсь от стенда с мужским бельем, как от огня. Нет, тут уж сам как-то, я в этом плане уж точно не советчик. — Ну, — Пеймон критически осматривает однотипные серые толстовки под огромным знаком «скидка 30%», — подсматривать-то время от времени никто не запрещает. Уже во второй раз за последние несколько минут от удивления дыхание перехватывает. Вскидываю брови: — И за чем же ты подсматривал, позволь спросить? Пеймон останавливается, в пальцах рукав футболки с кричаще-ярким гербом во всю грудь стиснув. Поворачивается и улыбается криво как-то, совсем не весело: — За тобой, конечно же. А то уж больно долго было ждать, пока ты пожалуешь к нам сама. Слова падают в пространство между нами, как камни в колодец с огромной высоты — после оглушительного всплеска такая же тишина. Замираю, шум супермаркета как-то даже на второй план отходит — в ушах вдруг резко начинает шуметь только мое собственное сердцебиение. Пальцы Пеймона перебирают кричаще-яркие футболки. — Что?.. — голос как-то слишком хрипло звучит, слишком нервно и испуганно даже. Делаю шаг вперед на ногах, которые как-то сразу гнуться перестали, — Пеймон?.. Пеймон поворачивается. Оцепенело, тупо таращусь на то, как ухмылка на лице демона становится все шире и шире, пока с его губ не срывается первый смешок, а затем — еще и еще, перерастая в едва сдерживаемый хохот. Несколько посетителей оборачиваются, ненадолго задерживая взгляд на моем побледневшем лице и на от души веселящемся Пеймоне. — Видела бы ты себя сейчас, Ада, — произносит Пеймон, чуть успокаиваясь, — огни Преисподней, не надо на меня так смотреть, я же тебя не съем. Никто тебя не ждал, мы все время от времени подсматриваем на то, что у вас делается — помогает не теряться в случае чего. Недоверчиво смотрю на демона. Пульс медленно приходит в норму, и я прямо-таки чувствую, как сердце постепенно перестает из груди выскакивать. Облегчение зарождается где-то в затылке и спускается до кончиков пальцев — липкое чувство страха хочется стряхнуть с себя, как брызги грязи, и желательно — об наглую морду дебильно улыбающегося Пеймона. — Шутка, — торжественно провозглашает тот. Хуютка, хочется ответить мне. В голове крутятся сотни эпитетов, которыми демона наградить хочется. Но как только я обретаю снова контроль над речью, получается сказать только одно-единственное слово. — Блять, — с чувством произношу я, прямо на демона глядя. Тот широко ухмыляется и поворачивается к стойке с одеждой. Сутки, уныло думаю я. Мы знакомы всего лишь сутки.***
— Алло, это Ада Островская? Кофе из автомата на вкус такой же, как и на вид, что достоинства ему не добавляет. Я прихлебываю горькую жижу, морщась, когда она обжигает язык. На стоянке за супермаркетом людно, но если пройти чуть дальше и сесть на скамейку, что осталась от давным-давно раздолбанной остановки, уровень незаметности стремительно вырастает. Я прислоняю пакеты к стене и блаженно вытягиваю ноги, почти наслаждаясь привкусом пластикового стаканчика. Пеймон молча и с практически видимым отвращением пьет свой кофе чуть поодаль, сгрузив пакеты на меня. Телефонный звонок заставляет его нахмуриться и перевести на меня взгляд. — Да, говорите, — кручу сигарету в руках. — Я Женя. Это, мне дали ваш номер… знакомые жены, — голос мужчины звучит так неуверенно, что сомнений в причине его звонка не остаётся, — сказали, вы можете помочь со всякой… чертовщиной. — Да, могу, — безразлично слежу за одиноким мужчиной, который скользит по нам взглядом, проходя мимо, — если вы опишете проблему… — Да, у меня на работе… В общем, там несчастный случай произошёл несколько недель назад, станок вышел из строя, и механика нашего, Кольку, в общем, ну, придавило. И теперь он, это, ну, мужики говорят… — Говорят, что он вернулся? — прерываю поток бессвязной речи мужчины, который, похоже, уже и сам не уверен, стоило ли звонить. Секунда тишины, две, три. — Да, — спустя какое-то время произносит Женя, тяжело вздохнув, — я бы не поверил, но столько всего… — Я приеду завтра вечером, скажем, в шесть, — выбрасываю стаканчик и окурок в урну и киваю Пеймону, который сверлит меня неожиданно серьёзным взглядом, в сторону выхода с парковки, — сбросьте адрес и полное имя этого вашего Николая. — В шесть — это отлично, — с той стороны трубки нервный смех, — отпущу мужиков пораньше. Спасибо. Кладу трубку и довольно усмехаюсь. Клиент сейчас как раз кстати, скоро платить за квартиру, и модный приговор для Пеймона в копеечку влетел… Кстати об этом, какая там валюта в Преисподней?.. — Я бы предпочёл, чтобы ты отказалась от этой работы, — доносится сзади. Удивлённо оборачиваюсь. Пеймон нагоняет меня, шагает к остановке рядом, хмуро скользит по мне взглядом и отворачивается тут же. — А я бы предпочла не становиться папиком для демона из Преисподней, но это ведь никого не волнует, — коротко хмыкаю, — по-твоему, деньги на деревьях растут? — Если будешь отвлекаться на посторонние дела, колдуна мы никогда не поймаем. Тем более, сейчас он на шаг впереди, знает, кто ты, легко может заманить тебя в ловушку. В голосе Пеймона снисхождение и раздражение, будто бы я — котенок, мимо лотка нагадивший снова. Бесит, дергаю подбородком упрямо и руки в карман засовываю. — Что-то пока мы колдуна и так не слишком энергично ловим, — бурчу раздражённо, — если так сильно переживаешь, поехали со мной, постоишь на шухере. — Есть дела поважнее, — фыркает Пеймон Пожимаю плечами: — Тогда, думаю, дискуссию можно считать оконченной. — Ты всегда такая упрямая или я удостоен особой чести? — Пеймон криво усмехается. — И то, и другое, — кривлю губы в ответ, хотя улыбаться не хочется вовсе. Хочется завалиться домой и поспать часов восемнадцать.***
Пока Пеймон на кухне устраивает кружок юного химика, закопавшись в то, что ему дала Юля, я утаскиваю термос с кофе в комнату и сажусь за такие гротескно адекватные в контексте происходящего вокруг учебники. Получается с переменным успехом. Несмотря на музыку в наушниках и необходимость сесть-таки рано или поздно за домашку, взгляд возвращается к двери на кухню все равно. Там тихо, только позвякивает что-то время от времени и приглущенный голос Пеймона слышится. Великая, блять, магия рядом с чашками в красный ромбик по скидке. С ума сойти. У меня на кухне демон колдует, а я сижу и учу основы журналистских расследований. Вылезаю на балкон покурить — ежусь от неожиданной прохлады. Здание морга напротив кажется теперь безжизненным каким-то — фыркаю даже от ироничности этой мысли. Свет в окне на втором этаже загорается и гаснет. Это вызывает смутные какие-то мысли, и я от нечего делать тяну за эту верёвочку, распутывая клубок ассоциаций дальше, о чем мгновенно почти жалею. Вспышка света напоминает о фигуре, стоящей напротив окна, о холодном чувстве страха, стекле под моими пальцами и голосе позади. «Будь осторожнее с балериной». Голос Пеймона тогда напоминает о голосе Пеймона потом. «Ты всего лишь человек, Ада». Зажмуриваюсь, опираясь на перила балкона. Не надо только вот этого вот сейчас. Не место, не время, замяли и забыли. Что это было вообще? Пеймон упомянул вскользь, что предупреждал меня о балерине, но во второй раз… Блять. Давлю на веки, пока перед глазами не белеет, пока весеннее небо и грозовые тучи не исчезают восвояси. Просто ещё одна его идиотская шутка, наверное, не знаю, не важно, не суть. Господи, каков пиздец, устало думаю я, да за что мне все это, что я сделала такого, чтобы… — Ты в порядке? — голос Пеймона заставляет подскочить практически. Разворачиваюсь рывком к демону, морщась от боли в изрезанной руке. Она так никогда не заживет, и какого черта он вообще ко мне в моем же доме подкрадывается, какое еще «в порядке» вообще?.. Надо выпить обезболивающего, думаю я, глядя на лицо Пеймона. Надо поспать. Надо затолкнуть в себя хотя бы немного еды. — Зачем ты залез в мою голову? — срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать. — О чем ты? — Пеймон хмурится, на дверной косяк опираясь. — О снах, — в голосе скользит гораздо больше раздражения, чем нужно, — сам знаешь. — Мне нужно было предупредить тебя о балерине, и, раз уж я не мог сказать лично… — Пеймон пожимает плечами, — а что? Как у него все просто, ничего такого, бесит, как же… — Балерина, — выдыхаю я зло, цепляясь пальцами за деревянный поручень, — хорошо, ладно, предупредил. Но потом зачем было? — Зачем было что? — Пеймон хмурится. — Второй сон, — качаю головой, — Не надо снова строить дурачка, мы тогда ещё не были знакомы, но я снова слышала твой голос. Зачем это было? Пеймон смотрит на меня долго и спокойно. Чем дольше он это делает, тем сильнее мне кажется, что на этот раз он не шутит. — Ада, я не знаю, о чем ты, — отвечает Пеймон в конце концов, и я чувствую, как сердце пропускает удар, — я предупреждал тебя о балерине. На этом все. Я молча смотрю на демона. Ветер разбивается о спину, продувает спину, продувает, блин, меня насквозь и выдувает малейшее снисхождение и остатки терпения. — Врешь снова, — голос свой не узнаю почти, настолько сухой, того, гляди, сломается. — Не вру, — качает головой Пеймон, глядя на меня изучающе, — вот сейчас нет. Так что за сон? Что за сон. С губ смешок срывается, тает в прохладном воздухе. Тишина. — Ада? — Пеймон изгибает бровь. — Полная чушь, неважно, — сообщаю я, сфокусировав взгляд на пространстве где-то за спиной Пеймона, — раз так, возможно, это даже не ты был, просто наложилось. Протискиваюсь мимо Пеймона в комнату, благополучно сигареты на поручне оставив. Тот ничего не говорит поначалу, но затем в спину мне прилетает насмешливое: — А вот теперь врешь ты. Пожимаю плечами, не поворачиваясь, и громко хлопаю дверью в душ.***
— Будет готово завтра вечером, — Пеймон, не оборачиваясь, продолжает рассматривать что-то на кухонном столе, когда я замираю в дверях. Уже за полночь, и я, наплевав на домашнее задание, семинар и вообще все вокруг, собираюсь выпить воды и лечь спать. — Что это? — хрипло интересуюсь. — Зелье, — отвечает Пеймон и разворачивается наконец-то. Выглядит устало, вау, неужели и его вымотать можно? — А чем зелье поможет? — подхожу к умывальнику и набираю воды, лопатками взгляд демона чувствуя, — Выпьешь его и проведёшь меня к колдуну? — Увидишь, — Пеймон хмуро смотрит на чашу, — ничего не трогай. — И в мыслях не было, — устало хмыкаю, — доброй ночи. Пеймон постукивает по столу пальцами, не глядя на меня. Пожимаю плечами и направляюсь к выходу. В дверях меня нагоняет все же его голос: — Завтра утром я собираюсь посетить одно место. Поворачиваюсь. Пеймон смотрит прямо мне в глаза неожиданно напряжённо. — Что за место? — опираюсь о дверной косяк. — Здесь, в этом городе, живёт один… — Пеймон запинается, — человек, наверное. — Человек, наверное, — скептически повторяю, — и ты хочешь его посетить, потому что?.. — Он много знает, — Пеймон подходит к окну и смотрит куда-то в город задумчиво, краем глаза за мной следя, — и может ответить на мои вопросы и объяснить кое-что. — Что? — хмурюсь. Если Пеймону нужно что-то объяснять, значит, у него есть вопросы. Если у него есть вопросы, то он во что-то меня не посвящает. Мне это не особо нравится. Мне это вообще не нравится. — Присоединишься ко мне? — Пеймон переводит на меня почти-что-не-усталый взгляд. — Это безопасно? — ковыряю ногтем краску на косяке. Отстаёт с едва слышным щелчком. Все здесь старое и гнилое, и я в первую очередь. — Нет, — Пеймон приподнимает уголки губ, — ну-ка? Нет, не безопасно. Никогда такого не было, и вот опять. В конце концов… Пеймон смотрит ожидающе, ногти по столу стучат, раз-да-три, говори уже, раз все решила. — Хорошо, — вздыхаю, — хорошо, поехали к твоему наверное-человеку. Пеймон ухмыляется — почти искренне, наверное, если это понятие к нему применимо вообще — и отворачивается. А я наконец-то отправляюсь спать.***
Это снова сон, понимаю почти сразу же. Сон из этих. Комната тёмная и по ощущениям тяжёлая какая-то, что ли. Тяжёлые занавески из бордовой потертой ткани, тяжёлый и старый телевизор в углу, тяжёлая и даже на вид пыльная люстра, тяжёлое одеяло в ногах, тяжёлый балдахин над кроватью. Занавески задернуты наглухо, но, судя по редким лучам, пробивающимся сквозь щель и выкрашивающими пыль в светло-сияющий, на улице сумерки. Зябко. Спустя несколько секунд понимаю, почему. Приподнимаюсь на локтях, чтобы поднять рубашку с пола — натягивать одеяло, которое на вид старше меня, лень и неохота. — Куда? — слышится откуда-то слева ленивое, хриплое и сонное. — К исповеди, — бурчу, скрывая ухмылку. — Думаешь, такое тебе Господь отпустит? — почти искренне интересуются из-за спины. Поворачиваюсь к Пеймону, лежащему на другой стороне кровати. — Даже не надеюсь.