***
— Даже не надеюсь, — тихо произношу, глядя прямо в глаза Пеймона. Тот улыбается — едва заметно, лукаво, слегка устало. Смотрю, как уголок его губ изгибается, и сама от кривой улыбки не могу удержаться почему-то. Пеймон замечает искру смеха в моих глазах и неуловимо как-то протягивает руку — его пальцы замирают в сантиметре от моих. Мы оба смотрим на них — слишком долго и слишком молча. Такого быть не должно, самое время проснуться, думаю я отрешенно, и в тот же миг Пеймон нарушает молчание: — Иди сюда? — почему-то получается вопрос, а не утверждение, как, скорее всего, планировалось. Мне все равно — я колеблюсь ровно две секунды, изучая мягкие в полутьме черты лица мужчины и изо всех сил стараясь не смотреть ему в глаза. Почему-то кажется, что не стоит. Почему-то кажется, что так будет сложнее. Проскальзываю ближе к Пеймону и, кажется, чувствую облегчение в его вздохе. И, наверное, именно из-за этого облегчения улыбаюсь шире, чем хотелось бы. — Холодный, — тихо фыркаю я, сворачиваясь у него под боком лицом к окну и чувствуя, как его пальцы медленно скользят по обнаженной коже, — Пеймон? — Ада? — пальцы мужчины не останавливаются, мягко поглаживая мое бедро. Вверх-вниз, невесомо и практически незаметно, но мне кажется, что кожа на месте его прикосновений горит почти. — Почему именно ты мне снишься? — вопрос срывается с моих губ, и только после этого я с новой силой понимаю, что это действительно сон. Это не происходит на самом деле. На самом деле все совсем не… — И почему… так? Пеймон безапелляционно притягивает меня к себе, впечатываясь грудью в спину и зарываясь носом в волосы. — Неважно, тебе все равно пора просыпаться, — бормочет мужчина, и я резко поворачиваюсь. — Пеймон, — выдох получается почти умоляющим, я не понимаю, почему. Я вообще ничего не понимаю. Невесомый поцелуй в лоб. — Просыпайся, Ада, — голос Пеймона звучит глухо и издалека будто бы, и я автоматически сжимаю пальцы, пытаясь задержать его чуть дольше. Не получается. — Пеймон, — произношу я неуверенно, но мужчины рядом со мной уже нет, и нет вообще ничего, только всепоглощающая чернота, — Пеймон? — Ада? — слышится откуда-то сверху. Я открываю глаза. Фокусирую зрение. Дышу. Сначала я не особо понимаю, где я, и почему на душе так неспокойно. Вверху — мой потрескавшийся потолок, освещаемый вялыми отблесками настольной лампы. Мои обои в дурацкую выцветшую полоску от потолка до пола, моё окно, которое пора бы утеплить, двери на балкон и… Руки что-то касается. Кто-то. Пеймон. Понимание ударяет тугой волной, омывает с ног до головы. Рывком сажусь, да так, что голова кружится и все вокруг как-то опасно плывет, отшатываюсь, больно ударяясь локтем о стену. Утешительный вывод — я одета. Я дома. Это просто сон. Пеймон сидит рядом — на полу, подобрав ноги под себя и разглядывая меня с вежливой заинтересованностью ветеринара, которому на стол положили кота с непроходимостью кишечника. Я смотрю на демона чуть дольше, чем следовало бы. Перед глазами все еще лицо того Пеймона. Я не уверена, хорошо это или плохо, но они не слишком-то похожи. — Ты меня по имени звала, — чуть больше интереса, чем стоило бы, гораздо больше, чем мне хотелось бы в сложившейся ситуации, — соскучилась? Вместо десятков колкостей, которые обычно кружатся в голове, там царит оглушающая прямо-таки пустота. В горле сухо — прокашливаюсь в абсолютной тишине и хриплю: — Кошмар приснился. — О чем? — Пеймон брови изгибает так, словно его все это до бесконечности забавляет. С губ срывается глухой смешок. Знал бы ты, о чём, не улыбался бы так и не шутил бы. Сердце колотится, как сумасшедшее, я качаю головой, молча поднимаюсь с кровати и, пошатываясь, бреду в душ. — Нечестно, я же там тоже был, — улыбка Пеймона вызывает немедленное желание припечатать его чем-то тяжелым или как минимум большим — чтобы лица видно не было. Но сейчас я к таким подвигам не готова — поэтому просто закрываю дверь ванной за собой.***
Когда я выхожу, Пеймон уже спит — по крайней мере, лежит на кресле, отвернувшись к стене. Я быстро проскальзываю под одеяло — от холодной воды немножко колотит. А может, что и не от воды. Судя по тускло загоревшемуся от какого-то уведомления экрану мобильника, в ванной я проторчала около получаса. Уже почти два. За это время абсолютный шок сменяется непонятным каким-то, сосущим чувством стыда. Как будто бы я что-то плохое сделала, как будто бы мне этого хотелось, как будто бы… Это просто сон, и это — точно не дело рук Пеймона, не вариант, это даже в голове не укладывается. Он был слишком удивлен сегодня, когда я вспомнила о втором сне, да и… зачем? Он бы не стал, это точно. Не в таком контексте. Даже чтобы позлить меня. Значит, дело в чем-то другом. Надо разобраться, а не терять голову, надо успокоиться и начать думать наконец-то. И почему-то мне кажется, что я знаю, кто именно мне с этим поможет. Несколько минут бездумно пялюсь в стену, окончательно прощаясь с перспективой сходить все же на пары завтра. Достаю телефон, щурюсь от того, как свет бьет по глазам. «Встретимся днем?» Юля читает сообщение почти сразу же. «Когда и где?» «В кофейне на первом этаже «Плазмы», часа в три-четыре?». «В три». «Окей». Я откладываю телефон и растягиваюсь на кровати, но не успеваю даже глаза закрыть — телефон тихо пиликает в полной тишине. «Это связано с твоим потусторонним дружком?» Фыркаю. «Он мне не дружок, тебе это прекрасно известно». «Ты не ответила на вопрос». Бросаю взгляд на Пеймона, спящего — или нет? — в разложенном кресле. «Да, связано. Не делай поспешных выводов, пожалуйста». «Завтра поговорим». Закатываю глаза. Юля в своем репертуаре — считает, что её видение правильного единственно приемлемое, и что она обязана сообщить об этом окружающим. Давлю желание еще раз посмотреть в сторону Пеймона, давлю непонятные и душные какие-то воспоминания из сна, давлю зарождающуюся внутри тревогу — и каким-то образом даже умудряюсь уснуть.***
Лучшее, что есть в спонтанных пробуждениях — несколько секунд вчерашний день подгружается в твою голову, а вчерашние заботы выползают откуда-то из подсознания медленно и незаметно. Поэтому, когда я слышу щелчок щеколды на двери в ванную и рывком сажусь на кровати, несколько секунд в голове пустым-пусто, и только одна мысль. Я же живу одна. А потом взгляд падает на кресло Пеймона — тьфу ты, мое кресло — пустое, с рубашкой, небрежно смятой на тщательно расправленном пледе. И прежде, чем я вспоминаю вообще хоть какой-то контекст, в голове словно бы вспышка какая-то — вырубает все ощущения, кроме… Кроме пальцев Пеймона на моей обнаженной коже, мягко очерчивающих какие-то фигуры от бедра и до ребер и обратно, так невесомо и легко, но до мурашек и прерывистого дыхания. Кроме его дыхания, шевелящего волосы. Кроме приятного тянущего ощущения внизу живота, тепла его груди за спиной. И моей чертовой улыбки на губах. — Сука, — произношу тихо. — А я все думал, когда именно у тебя портится настроение, — голос Пеймона даже, кажется, чуть менее ехидный, чем обычно. Вскидываю взгляд на мужчину, стоящего в дверях ванной. Волосы влажные, одет в джинсы и простую серую футболку — результат вчерашнего похода по магазинам. Без рубашки, в которой он разгуливал последние пару дней, выглядит моложе и проще, обычней — как какой-то аспирант из нашего института в свое не самое лучшее утро. — Нормальное у меня настроение, — фыркаю, — ты закончил в душе? — То-то ты ночью была образцом любезности, — Пеймон кивает, освобождая проход в ванную, — расскажешь, что приснилось, или мне поиграть в угадайку? Я вздыхаю. Судя по всему, оставлять эту тему Пеймон не намерен, и мне стоит поскорее придумать хорошую ложь. — Зачем тебе? — пытаюсь скрыть неловкость за уборкой кровати и бессмысленной попыткой идеально разгладить покрывало, — Это просто кошмары, ничего такого. Если ты не при чем… — Не при чем, — как-то слишком резко даже подтверждает Пеймон. — …тогда это просто сны. Ты там тоже есть иногда, как вчера, например, но чаще я одна, — в горле пересыхает, я сглатываю судорожно и припоминаю хоть какой-то кошмар, который не включает в себя обнаженного Пеймона. Не припоминается, и я использую беспроигрышный вариант, — убегаю от призрака. Взбиваю подушку, потом кладу на место, снова беру и снова взбиваю. — У тебя есть способности к ясновидению? — Пеймон задумчиво садится на край кресла, следя за мной внимательным взглядом, — Бывали вещие сны? — Ни малейших, — раздраженно разворачиваюсь, — говорю же, это просто сны. — Ты уверена? — Пеймон на удивление серьезен, пытливо в глаза заглядывает, не дает зрительный контакт разорвать, — тебе знакомо место? А призрак — ты знаешь, кто он? — Пеймон, — «не волнуйся» уже почти слетает с губ, но я не могу заставить себя это произнести, потому что звучать будет глупо и наивно как-то, — все в порядке, это просто сны. Не думаю, что кошмары — это странно при… моих обстоятельствах. — Может быть, — пожимает плечами Пеймон, — а может, и нет. Мы ничего не знаем об этом колдуне и его… методах. Я только хмыкаю, качая головой. Вряд ли колдун выбрал бы такой метод, имей он возможность проникнуть в мой разум. — Возможно, ты прав, — поворачиваюсь к мужчине, растягивая губы в усмешке, — в любом случае, пока я не выпью кофе, я ничего больше не соображу. Пеймон смотрит на меня еще несколько секунд — серьезно, не мигая — а затем пожимает плечами и молча направляется на кухню. — Скажи мне, когда что-то такое приснится в следующий раз, — доносится с кухни, — мне все это не нравится. — Обязательно, — бурчу, проскальзывая наконец-то в душ и очень надеясь, что холодная вода наконец-то вымоет из сознания сонное и такое непривычно мягкое лицо Пеймона из сна.***
Утренний воздух на редкость прохладный, но, в конце концов, не май на дворе. Кутаюсь в легкую не по погоде куртку и затягиваюсь сигаретой, молча глядя на Пеймона, как-то даже немного устало вытянувшего ноги на полупустой остановке. Как Пеймон и обещал накануне, мы едем к какому-то его знакомому. Что именно за знакомый и откуда у Пеймона вообще в нашем мире знакомые, если в последние несколько сотен лет он к нам не захаживал, неясно — мужчина выражался туманно и даже немного уклончиво. Смотрю на Пеймона краем глаза. Несмотря на нарочито расслабленную позу, руки то и дело будто бы бессознательно в кулаки сжимает, и губы поджаты у него совсем не так, как обычно — я бы сказала, что даже нервно, но Пеймона, пожалуй, может понять только Пеймон, и то не всегда. Троллейбус подъезжает, кряхтит натужно. Стряхиваю с себя сонливость, ловлю взгляд Пеймона и выбрасываю окурок в урну. Пеймон галантно пропускает меня вперед. — Далеко ехать? — смотрю за окно — по этому маршруту я ездила всего лишь раз или два, и то на несколько остановок. Ведет на самую окраину — а там даже я предпочитаю не появляться. — До конечной, — Пеймон рядом откидывается на спину устало. — Не выспался? — фыркаю, приподнимаясь, — не знала, что бессонница заразна. Пеймон распахивает глаза и упирается в мое лицо на редкость серьезным, испытывающим каким-то взглядом. Я чувствую себя так, будто бы сморозила какую-то несусветную дичь. Мужчина пытает меня еще несколько бесконечных секунд, а затем с фырканьем отворачивается. Я ошалело плечами пожимаю. — И что я такого сказала?.. — бурчу себе под нос, отворачиваясь тоже. Бабушка через проход смотрит на нас почти что с умилением — до меня запоздало доходит, что выглядим мы с Пеймоном, как ссорящаяся влюбленная парочка каких-то немного уже престарелых неформалов. Морщусь и отворачиваюсь к окну. Остаток дороги проходит в молчании. Пейзажи за окном медленно меняются, и далеко не в лучшую сторону — детские площадки все старше и ободраннее, вместо стеклопакетов — тусклые и грязные деревянные рамы, кирпичи в стенках домов какие-то побитые и даже на вид влажно-грязные. Троллейбус останавливается впритык у почти что ветхого пятиэтажного дома, и водитель гнусаво объявляет конечную. Людей практически нет — мы встаем у подъезда. Я зажигаю сигарету. — Твой друг выбрал очень странное место проживания, — фыркаю, — хотя кто бы говорил, конечно, ведь из нашего окна далеко не площадь Красная… — Он мне не друг, — резковато как-то отвечает Пеймон. Что-то в нем так туго натянуто с тех пор, как мы вышли из дома, что даже мне немного не по себе становится. — Хорошо, как скажешь, — пожимаю плечами, неловко улыбаясь, — твой знакомый-человек-наверное, или как там? Мне к нему так и обращаться, если что? Пока Пеймон набирает в легкие побольше воздуха, очевидно, готовя остроумную и убедительную тираду, я просто обхожу его по широкой дуге, направляясь к подъезду. Больно надо выслушивать вот это вот «слишком опасно», «лучше не рисковать». Лезть к призраку-самоубийце с опасной бритвой было не опасно, значит. Получать от балерины было, значит, цветочки — а у меня рука до сих пор перебинтована под рукавом куртки. — Стой, Ада, — как раз за пресловутый рукав меня Пеймон и хватает, вынуждая поморщиться и остановиться, — послушай. — Слушаю, — освобождаю рукав из пальцев мужчины, — но недолго. — Ада, — Пеймон вздыхает и поворачивается ко мне, ни следа обычной язвительности в глазах, — послушай, это все серьезно. Этот мужчина мне не друг, и тебе не друг тем более, даже если сначала он покажется тебе добрым и безобидным. Не слушай, если он начнет обращаться к тебе, не отвечай, если спросит о чем-то, ничего не говори о себе и не реагируй на его слова, не относящиеся к делу. Мы спрашиваем его о колдуне и уходим. Ты поняла? — Поняла, — поджимаю губы. Мужчина смотрит тяжело и серьезно, и эта серьезность передается мне тоже, на корню обрубая все попытки свести все напряжение в шутку. — Спасибо, — мужчина кивает слегка облегченно и указывает в сторону подъезда, — держись рядом. — Держусь, — хмыкаю. Прежде, чем переступить порог и окунуться в полутьму подъезда, Пеймон оборачивается еще раз. Его лицо смягчается — он ухмыляется почти что. — И не бойся, — произносит мужчина, ныряя в затхлый и влажный подъездный воздух. Догоняю мужчину, не давая сполна насладиться последним словом и собственной эпичностью: — Еще чего, — фыркаю раздраженно, едва успевая за шагающим через три ступеньки демоном, — это не я тут технику безопасности развела, вообще-то, как трудовичка перед уроком кулинарии. — Знаешь, — Пеймон полуоборачивается раздраженно, поднимаясь вверх, — пожалуй, во всей Преисподней не найти существа ядовитее тебя. Удивлен, что ты ту бедную самоубийцу первая своим острым языком не прирезала. — Было бы очень кстати, — бурчу, догоняя Пеймона на полуразрушенной лестнице и морщась от резкого и гнилостного какого-то запаха, — если учесть, что пока я развлекала разговорами поехавшую суицидницу, ты… Донельзя остроумное окончание фразы тонет в моем удивленном вздохе. Я замолкаю, останавливаюсь на ступеньке и вскидываю взгляд вверх. — Заканчивай фразу, не стесняйся, — Пеймон оборачивается, — я что? Вспомни, пожалуйста, что если бы не я… — Да заткнись ты и посмотри, — прерываю мужчину, кивком указывая на верх лестницы. Тот резко оборачивается и замирает точно так же, как и я несколько секунд назад. Девушка, стоящая вверху — на самой первой ступеньке, опасно пошатываясь вперед-назад — равнодушно скользит по нам взглядом. Светлые волосы убраны в две красивые косы, огромные серые глаза смотрят безо всякого выражения, нос красиво и чуть капризно вздернут, кожа бледная и даже на вид тонкая. — Доброе утро, — тихо произносит девушка. Когда она делает осторожный, четко выверенный жест рукой в сторону двери в квартиру, широкий рукав глубоко-зеленого платья красиво переливается. Рука безвольно опадает. — Не стойте в подъезде, — девушка снова скользит по нам взглядом и останавливает его на мне. Я чувствую, как по коже бегут мурашки, — заходите скорее в дом. Чайник скоро вскипит. Голос девушки такой же равнодушный, как и она сама, ровный и спокойный, безжизненно спокойный, но она точно жива. Она чуть отступает, давая нам возможность пройти к полуоткрытым дверям, но сама не уходит, продолжая сверлить меня взглядом. По подъезду разносится свист чайника. — Пойдем, — хмуро произносит Пеймон, — он нас ждет. Я с усилием отвожу взгляд от девушки и следую за Пеймоном к двери. Почему-то смотреть на блондинку не хочется, почему-то что-то неправильное не только в её голосе, но и в её лице, в глазах и в мимике, в жестах и в самом её образе, который так не подходит окружающей разрухе. Когда я прохожу мимо девушки, внутри что-то сжимается как-то нехорошо, но я закусываю губу и гоню это чувство прочь, упираясь взглядом в спину Пеймона. Как только мы входим в прихожую, дверь за нами с щелчком закрывается. Я удивленно оглядываюсь — квартира изнутри выглядит так, будто бы евроремонт в ней закончили как минимум несколько дней назад. Светлые стены, темный паркет, вычурная деревянная мебель, равномерное теплое освещение. По сравнению с ветхим и пропахшим плесенью подъездом все это кажется почти роскошью. — Проходите в комнату, не стойте в дверях, — доносится из глубины квартиры. Пеймон молча кивает на мой вопросительный взгляд, первым отправляясь дальше по коридору. Краем глаза замечаю, как девушка в зеленом платье молча проскальзывает куда-то в сторону — через пару секунд свист чайника замолкает. Комната кажется на удивление просторной и такой же дорогой, как и, наверное, все остальное в квартире. Я останавливаюсь рядом с Пеймоном на пороге, мгновенно находя взглядом хозяина. Я ожидала как минимум демона на алтаре из человеческих костей, но невысокий темноволосый мужчина лет тридцати пяти — типичный бизнесмен средней руки, только беспроводной гарнитуры не хватает — уже радушно улыбается нам с Пеймоном, вставая с огромного белого дивана и потирая руки: — Какая приятная неожиданность, это же сам девятый дух, великий король Ада, принадлежащий к чину господ, Его Величество Пеймон, — мужчина расплывается в скользкой, сладкой улыбке, подходя ближе. Темные глаза перескакивают с Пеймона на меня, — и его очаровательная спутница, поправьте, если ошибусь, Ада Островская? — Откуда вы… — начинаю было я, но Пеймон прерывает меня, бросая в мою сторону предостерегающий взгляд. — Сними морок, ты выматываешь девушку, — цедит он, проходя ближе к центру комнаты, — не перед кем красоваться. Мужчина весело, почти заразительно смеется. — Ты в своем репертуаре, — качает головой — разве что слезы не утирает, — как прикажешь. Он хлопает в ладоши. В следующую секунду комната подергивается дымкой, уже знакомой мне — так Пеймон показывал мне свое настоящее лицо — а когда я моргаю, нас окружает обычная, даже запущенная хрущевка с толстенным слоем пыли на полках, затертым ковром и шкафом-стенкой с криво прикрученными дверцами. Хозяин опускается в продавленное кресло, только что бывшее диваном, и откидывается на спину. — Итак, что тебе нужно? Ладно, стой, подожди, мы не с того начали. Скажи сначала, чем ты платишь, — мужчина улыбается и переводит взгляд на меня, — или, может быть, я угадаю? Я чувствую, как в животе что-то обрывается и падает вниз, прямиком в пятки. Мужчина улыбается — теперь я вижу, что делает он это одними губами. Глаза сверлят меня холодно и оценивающе. Мне не нравится.