-
Концерт прошел. Ни хорошо и ни плохо: он прошел. Сотня человек, может чуть больше, видели Фабрицио Моро выступающим в том клубе с вывеской с облупившейся краской и самой уродливой и дешевой афишей какую он только видел и на которой был представлен он сам как событие вечера. Многие знали его благодаря Санремо «Новые имена» и это было то, что приносило ему удовлетворение, многие другие, наоборот, приходили узнав о нем от других. Точно было только то, что он продолжал петь в захудалых клубах и платили ему не бог весть что. Поскольку не все инструменты принадлежали ему, на следующий день около шести часов вечера Фабрицио оказался в метро на линии А 65 с одним чехлом, с гитарой, на правом плече и двумя тарелками от ударной установки в другом, который он держал в левой руке. Во рту билет на метро за который он заплатил один евро и который он в жизни бы не купил второй раз потому что ненавидел пользоваться общественным транспортом и если бы это не был Кампо де Фьори куда не подъехать на машине и не найти парковки вблизи даже если покружить вокруг трижды, что он бы сделал безусловно чтобы не убить себе позвоночник таская все это на себе в автобусе в котором воняло до смерти и который нехило встряхнуло когда проезжали Пьяцца делла Репубблика и Виа Куаттро Новембре. - Привет. - Привет… - У тебя такое лицо… ты же не сломал мне какой-нибудь инструмент, нет ведь? И на самом деле то что должно было звучать как утверждение, было скорее попыткой пошутить ироничным тоном, который парень из-за прилавка музыкального магазина использовал для того чтобы сблизиться в дружелюбной манере. - Нет, нет, - хмуро улыбнулся Фабрицио, потом провел свободной рукой по покрасневшим глазам. - Мне пришлось сесть на общественный транспорт, чтобы добраться сюда, понятно? Я и так полумертвый после вчерашнего концерта, не спал ни хера, и потом этот транспорт и эта жара … я не могу. - Бедный Фабрицио, - парень сказал это явно саркастично, вставая с табурета на котором сидел и отставляя в сторону ноты, которые просматривал до того как римлянин зашел. Сначала он взял ритм-гитару, все еще в чехле, потом тарелки и наконец подписал платежную квитанцию за арендованные инструменты, которую Фабрицио отдал ему после того как, не сразу, выудил ее из хаоса своего коричневого кожаного бумажника. Фабрицио весело фыркнул, бровь его изогнулась притворно сердито, но уже в следующее мгновение он поднял голову, нерешительно и немного удивленно: - Подожди, откуда ты знаешь мое имя? - Хочешь чтобы я сказал что услышал как его выкрикивал кто-то из твоей группы, пока они все извергали дым у входа в магазин подпаливая коврик у двери, или же предпочитаешь более неловкую часть, а именно когда твой друг пришел спросить даю ли я тебе скидку на струны и представил тебя как типа, цитирую дословно, «с глупой глупой улыбкой»? - Ты шутишь, - сказал тот с оттенком внезапного замешательства. - Я хотел бы. Ну разве что ты никогда не улыбаешься, так что я и вправду не узнал бы тебя из описания, уж будь спокоен. Я понял потому что твоя группа были единственными кто давил окурки прямо на земле и вы меня заставили взять метлу в руки когда я мог закончить работу на пять минут раньше. Фабрицио почувствовал что задыхается, не зная что ответить и дотронулся до мочки правого уха, что было явным признаком смущения. - Как бы то ни было, я Эрмаль. - Как? Ах, да, а я … ты уже знаешь. И они пожали друг другу руки, едва теплые у обоих. Эрмаль почувствовал на ощупь два отверстия на коже правой руки другого, но не пошевелил и мускулом лица, чтобы избежать непроизвольной гримасы. Возможно, он делал неправильные выводы, только вот он сомневался в том, что был неправ. Потом он задумался на мгновение прежде чем задать вопрос над которым бился уже более двух недель, но решил действовать импульсивно, так как рано или поздно все равно бы это сделал: - Конечно я мог увидеть его и на твоей квитанции за аренду, знаешь? Фабрицио… Мобричи, - прочел он отчетливо, вслух, с платежной квитанции. - Ты у меня закупаешься уже пару недель, но мы так и не знаем имен друг друга, где заканчиваются отношения поставщик-клиент? - закончил Эрмаль с полуподмигиванием и шутливым тоном, легонько качнув головой пока решился посмотреть на Фабрицио дольше чем считал это разумным.-
Если бы доза которую ему дал пару дней назад его друг с Изящных Искусств была пакетиком героина или, еще лучше, цветной таблеткой МДМА, ему сейчас не было бы так плохо: он бы заснул, он бы получил удовольствие, искусственный экстаз который знал все о мурашках**** по эпидермису. Так Фабрицио убеждал себя пока левая рука едва заметно тряслась, а нос оставался влажным. Сидя на диване, который видал и лучшие времена, но хотя бы не был потрепанным и имел две новые подушки ярко зеленого цвета из имитации атласа. Он только покачивал головой взад-вперед, заблудившись в своих мыслях. Окно было открыто, но от него не исходило даже и дыхания ветерка, в противовес крикам на улице и звукам клаксона некоторых машин которые были слышны даже в стенах дома, потому что недалеко от места где он жил находились ночной клуб и бар, единственные в зоне, и машины всегда парковались в два ряда, делая вид что имели на это полное право, если кому-нибудь вдруг нужно было пройти прямо на Виа Коллатина. Белые жалюзи опущенные с одной стороны открывали мир в ракурсе высоток и нескольких магазинов, никаких крупных сетей ни серьезной торговой активности, все ограничивалось кварталом: табачный и газетный киоски, минимаркет которым владел индиец говорящий по-римски лучше чем синьора с пятого этажа, у которой была собака ненавидевшая три четверти многоэтажки, если судить по тому как она всех облаивала. Эта окружающая обстановка не вызывала у него негативных чувств, хоть и очень напоминала квартал его детства который он все не мог решить любил или нет, когда стал независимым так быстро как только смог избегая беспокойства огромным усилием воли только чтобы стать чуть больше, чуть более гордым. Но страхи вибрировали во рту, отрываясь теперь от желудка, пока он вздыхал и тихо расцарапывал зарубцевавшиеся отверстия на руке и на животе. На предплечье у него было только одно, он предпочитал не колоться туда, потому что слишком заметно, слишком изобличающе и он ненавидел свои тощие руки, ненавидел что они такие, почти сухие, и ему не нужны были мотивы лишний раз смотреть на них. «Надо заплатить налог за машину, блядь», подумал он и потом чихнул, в то время как ночная жара и доза постепенно погружали его в полудрему. У него даже не было сил подрочить, пусть рука и блуждала внутри боксеров потому что он чувствовал потребность и нервные окончания передавали желание которое трудно было усмирить. «Блядь».