То, что нам остается (до другой жизни)

- Хочешь чтобы я коснулся тебя первым, так ты немного расслабишься? Эрмаль кивнул убежденно, пульсирующее возбуждение в штанах и порядочный мандраж. Не то чтобы у него не было опыта, но тот который он прошел до конца был исключительно с девушками и если говорить начистоту, он не был таким уж фанатом анального секса. И чем больше он продолжал повторять себе что нет, они бы не сделали этого, определенно нет, тем больше продолжал прокручивать в голове мысль что должен был остановить его, чтобы объяснить что у него никогда еще не доходило до проникновения. Фабрицио расстегнул его ремень, затем болты на ширинке джинсов, сразу просунув руку ему в нижнее белье. Это был не первый раз когда он чувствовал мужскую руку на своем пенисе, но стон который он посчитал глупым сорвался с его губ. Другой начал массировать его и гладить вверх-вниз по всей длине мозолистыми руками, теплыми и на ощупь грубыми в таком чувствительной месте. Они смотрели друг другу в глаза, дыша близко, один со срывающимся дыханием, второй пытаясь сдержать его, пока оба не решили что лучше поцеловаться снова. В той пивной они приятно провели вечер, найти место оказалось легче чем ожидалось и им удалось припарковаться достаточно близко друг от друга и неподалеку от заведения, на узких переулках, параллельных главной улице. Многие римляне покинули Рим на период августовских отпусков, и некоторые улицы утратили привычную атмосферу хаоса и суеты, свойственные столице. Не было даже намека на какую-нибудь стихийную парковку, хотя это они не ходили к Piper*. Фабрицио нашел себе подработку каменщиком, неофициально, каждый второй день рано утром, чтобы финансировать кое-какое музыкальное оборудование и попробовать кое-что записать, и Эрмаль, чей рабочий день в музыкальном магазине в тот день был в вечернюю смену и заканчивался в восемь, уговорил Фабрицио по телефону что тот ему должен пиво раз он угостил пивом всех друзей Фабрицио пару недель назад на озере. На том и договорились. Они немного выпили, Фабрицио что-то принял и Эрмаль попытался не придать этому значения, не ляпнуть что видимо у того это уже превратилось в привычку, чтобы не вести себя как озабоченный ребенок; беспокойство ослабло, когда Эрмаль увидел его всего лишь более уверенным в себе чем раньше, более настроенным на болтовню и он начал спрашивать себя а не слишком ли много паранойи и не делает ли он из мухи слона. Мгновением позже он решил что нет, он не должен был начинать прямо сейчас брать наркотики под контроль и его здравомыслие столько раз его спасало от рук отца, помогало заботиться о брате и сестре и наконец способствовало заключению выгодного контракта для себя и своей группы. Он не должен был начинать сомневаться сейчас. Когда они покинули бар, сообща решили идти не сразу к своим автомобилям, а подышать немного свежим воздухом, прогуляться чтобы прошел эффект легкого опьянения и в конце концов оказались в переулке где припарковались ранее, опираясь на чужую машину и не заботясь о том что может сработать сигнализация, целуясь как подростки при свете уличного фонаря, и это было самым подходящим окончанием вечера. Эрмаль первым потерял самообладание и засунул свой язык в рот Фабрицио чтобы углубить поцелуй, но только не решался прикоснуться к нему и это Фабрицио заметил уже позже. Улыбнувшись ему в рот и проведя языком по его припухшим губам, Фабрицио обнял его крепко, обхватив одной рукой чуть ниже затылка и другой на уровне бедер.

-

Эрмаль должен был воззвать ко всему своему терпению, чтобы не чувствовать снова всю горечь которая его терзала: он не ощущал себя оскорбленным теперь, после того как понял, более или менее, что произошло, по большей части из-за того что не определил в тот момент вероятное психическое состояние и мир из которого пришел Фабрицио. Он хотел играть и хотел остановить дрожь в пальцах, появившуюся в момент когда он взял в руки руль чтобы вернуться домой, но не мог рисковать разбудить дом выходящий окнами на Виале Маркони в котором он снимал квартиру; там проживало много студентов и по собственному опыту он знал как тишина и покой были важны для учебы поздно ночью. Он решил тогда сделать себе кофе и остался ждать, подпирая голову рукой за черным столиком в углу своей маленькой кухни чтобы не заснуть, в ожидании звонка от другого как только тот вернется к себе домой. Держал свою Нокию цвета синий металлик и ждал. Эрмаль ему сказал: «Теперь, когда ты успокоился, я пойду домой. Мы поговорим об этом. Пожалуйста, когда вернешься домой позвони мне: Не исчезай.» Фабрицио был ипохондриком. Он не знал родился ли им, но по его убеждению, это было прямым следствием беспокойства которое он испытывал с тех пор как был подростком: его отец был хороший человек, ограниченного склада ума калабриец, работающий больше чем было нужно, чтобы накопить чуть больше денег. Для Фабрицио он хотел надежную работу, хорошую калабрийскую жену (потому что римлянкам он не так доверял) с которой тот остепенится и с которой может даже будет иметь свой собственный дом. Когда сын начал ломать его планы своим, некстати, мятежным и совсем не подходящим духом, непостоянным и срывающимся, никогда не готовый отложить музыку в сторону ради чего-то серьезного, отец реагировал соответствующе. Ничего неподобающего, ничего насильственного, просто молчаливое умерщвление, от которого тот задыхался и от которого захотел уйти, вернуть себе свою личность, вне стен родного дома. Однажды, на воскресном обеде с родителями случилось так что Фабрицио не смог откупорить бутылку с вином: его отец отобрал ее у него из рук, положил на место и сказал чтобы он подумал об этом. И так в следующее воскресение. И в следующее**. А еще, в один день, в неавторизированной автомастерской своего отца Фабрицио не смог закрутить шуруп потому что не нашел подходящую отвертку. И отец больше не давал ему в руки отвертку. Его отец не был плохим. Но только тот не ожидал от него что он научится: «Оставь, я сделаю сам». И таким образом тревога исходила от мелочей, которые у него не получались и которые он не был способен сделать, потому что он был сыном от которого не следовало ожидать многого. Пустяки от которых дрожали пальцы его правой руки и которые стоили ему кучу усилий. Его мать, напротив, из-за переменчивого и трудного характера своего сына, революционного и злого, пыталась защитить его и заботиться о нем как будто боялась что в любой момент Фабрицио мог причинить себе вред***. По иронии судьбы, первый раз когда он заметил у себя симптомы настоящей ипохондрии, поймав себя на мысли что преувеличивает, но не так чтобы об этом сильно беспокоиться, было тогда когда он уже получил свою столь желанную независимость. Он обнаружил, что стал слишком часто названивать в отделение скорой помощи или дежурному врачу, когда посреди ночи просыпался или вовсе не ложился из-за какой-нибудь внезапной боли: небольшой мигрени, пореза старыми изношенными струнами, ускоренного сердцебиения, болезненного покалывания в ногах… Ипохондрию он подавлял бессознательностью, наркотиками, алкогольными парами. И это было определенно лучше, потому что любым симптомам он мог дать абсолютно точный диагноз и чтобы не втянуться в вихрь страхов, он принимал наркотики и тогда боль оставалась вызванной чем-нибудь неизвестным. Это было безумием. Но для него это срабатывало. Но в последний период, после сколького времени тесного сосуществования с наркотиками, что-то шло не так: если ипохондрию он был еще в состоянии обмануть, то все более частые приступы паранойи, напротив, искоренить уже не мог, кайф проходил все быстрее, а долгосрочные эффекты были все более массивными. Иногда это становилось просто катастрофой, потому что паранойя сформировавшаяся в его голове, ошибочные представления лишенные всякой логики и побочные эффекты смешивались с его опасением заразиться серьезными заболеваниями. Так, если секундой ранее руки его были на члене другого, доводя парня перед собой до сильнейшего возбуждения, не прекращая мокрых поцелуев и засосов, то уже мгновением позже он почувствовал уклонение от Эрмаля и исступление момента и безмятежность вечера лопнули как пузырь: - Фабрицио, Фаббри, подожди, подожди секунду, - застонал он тяжело дыша, серые боксеры, смятые и все еще приспущенные, твердый стояк, набухшая плоть и напряженная рука чтобы оттолкнуть Фабрицио когда увидел что тот опустился перед ним на колени и приоткрыл губы. - В чем дело? Тебе не нравится? - Н-нет, нет. П-просто я бы тебя испачкал. И я не был… не был уверен что ты бы этого хотел. - Какого хрена, Эрмаль? Если я дрочу тебе, то очевидно что… - Фабрицио, кусая губы, сделал пару шагов назад и выпустил воздух через ноздри, матерясь. - Стой, только не говори мне что у тебя заразная болезнь? Это поэтому, да? Гримаса которой одарил его Эрмаль, была полна негодования: если он остановился на краю оргазма, уже сотрясавшего его изнутри, то сделал это из уважения к парню и чтобы избежать возможной вспышки гнева. В конце концов, он помнил свой первый раз когда, делая ручную работу товарищу по занятиям в университете Бари, дал себя уговорить перейти к стимуляции ртом, тот предупредил его слишком поздно и Эрмаль испытал тогда сильный дискомфорт. Слова сошедшие с его губ, наоборот, были четкими и разумными: - Нет, у меня нет болезней передающихся половым путем, я чист. Он держал на языке слова куда более безжалостные, выводы куда более жесткие, но заставил себя смолчать, покачав головой. В конце концов, это Фабрицио принимал наркотики, Фабрицио посещал римские окраины, Фабрицио который задал ему этот вопрос, а не наоборот; он почувствовал свое превосходство, но уже секундой позже чувствовал себя мелочным и ничтожным. Эрекция причиняла ему боль и он поймал себя на том что сжимает ее и глубоко вздыхает, пытаясь успокоить напряжение. К счастью, в том переулке не проезжала мимо ни одна машина, иначе он провалился бы сквозь землю от неловкости если бы услышал насмешливый свист или, того хуже, целенаправленное оскорбление. Фабрицио больше не смотрел на него, но Эрмаль мог видеть в его глазах смесь подозрения и страха: - Ну да…- усмехнулся он и конечно, он не поверил. Эрмаль не заслужил его недоверия, не заслужил и уже собирался было ответить, когда заметил что Фабрицио, с полными слез глазами, в буквальном смысле била дрожь, пока он смотрел на свои ладони испачканные предсеменной жидкостью. Он с трудом застегнул штаны и попробовал достучаться до Фабрицио, пару раз, но не смел подойти ближе, потому что видел как того трясло и накрывало холодным потом, и он понял что Фабрицио всерьез рассматривал вероятность того что заразился чем-то серьезным, потеряв рассудок и не осознавая невозможности этого. - Фаббри, у меня ничего нет. Нельзя заразиться СПИДом вот так и у тебя ведь нет никаких травм на руках, правда? - У меня есть дырки от героина, Эрмаль, не делай вид что ты их не видел, - взорвался тот. Эрмаль должен бы смягчить свой ответ готовый сорваться с языка, соответствующим образом, и он глубоко вздохнул: - Они зарубцевались. Ты впадаешь в паранойю. - Я бы тебе отсосал, я был готов, клянусь, но блядь, блядь… - волна раздражения заставила его ударить по машине, на которую опирался Эрмаль. - Блядь. Это моя вина. Моя вина. Уже третий раз я облажался. Поэтому меня бросила моя бывшая. Не знаю, я уже думаю что все меня могут наебать и заразить. - Теперь ты похож на ипохондрика! - попытался разрядить обстановку Эрмаль, видя как, выпустив пар, второй начал думать. - Я и есть... - вместо этого, со всей серьезностью подтвердил тот и присел на капот машины по которой раньше ударил, устроившись прямо напротив Эрмаля. Фабрицио хотелось плакать в тот момент и хотелось кричать, он все испортил своими бреднями и червями, он потер ладони о предплечья. - И я готов был взять твой член в рот, потому что чувствовал что ты был на грани и ты… ты меня оттолкнул. Ты заронил во мне этот червь сомнения, понятно? Эрмаль сжал челюсти, в то же время скрещивая ноги чтобы прикрыть стояк, теперь уже скрытый под грубой тканью джинсов, который все еще требовал внимания. Он ощущал липкость и раздражение, но больше всего сожаление, шедшее из самого нутра: Фабрицио пришел к неправильным выводам в мгновение ока, потому что от других ждал только обмана. - Это была просто забота, Фаббри… - Забота? Что это значит? - Это означает уважение, Фабрицио.