То, что нам остается (до другой жизни)

- Ты перестанешь принижать себя? Фабрицио повернулся головой влево, зарывшись в подушку: - Просто я реалист, Эрмаль, реалист. Как бы я не вертелся, куда бы не тыкался, везде натыкаюсь на стены, и это больно, иногда думаю: какого хрена я все еще этим занимаюсь? Эрмаль, наклонившись, как раз массировал его покрытые татуировками руки, совсем недавно он попросил сестру сделать ему новое тату и на коже все еще виднелось покраснение. В этой спальне было жарко: простыни сползли вниз, местами касаясь пола и окна были распахнуты, снаружи шел дождь. Фабрицио лежал на постели, обнаженный, головой на подушке и раскинув ноги, расслабленно, курил сигарету, изредка выпуская о-образные облачка дыма. Эрмаль сидел сверху, чуть ниже его паха, согнув ноги и склонившись голой спиной вперед чтобы ласкать его; всего лишь полчаса до этого они трахались и последнее что они решили сделать это мастурбировать вместе, Эрмаль держал оба члена в руке, прикрыв глаза и выгнув спину назад, совершенно не стыдясь выставлять себя напоказ в самый интимный момент перед таким же возбужденным Фабрицио который был не в силах оторвать от него глаз. Они так и остались потом в этой позиции, слишком усталые чтобы заснуть и слишком узкая кровать чтобы лежать рядом. Эрмаль лишь на секунду встал с кровати чтобы выбросить презервативы в мусорную корзину и снова вернулся смотреть на Фабрицио, взяв пачку сигарет с тумбочки справа от себя. Эрмаль вздохнул: - Ты веришь в это, но ты не получаешь по заслугам, знаю, это разочаровывает. Но, Фаббри, правда, не сдавайся. Постарайся снова всплыть на поверхность, ты же не можешь считать себя конченым человеком только потому что тебе двадцать семь. - И кто это сдается, приятель? - пошутил Фабрицио, слегка надтреснутым голосом; и в следующее мгновение уже прикрыл себе ладонью глаза, потому что от горечи готов был расплакаться. - Я приду тебя послушать в эту пятницу. И мы выпьем вместе за жизнь. И я заставлю тебя петь всю ночь, - поцеловал его в щеку и тот прижал его к себе крепко. Вскоре после этого, пока Эрмаль принимал душ в ванной, смежной с комнатой, и маленький телевизор с электронно-лучевой трубкой показывал Спортивное Воскресение по Rai 2, Фабрицио быстро проглотил цветную таблетку, взяв ее из прозрачного пластикового пакетика, который теперь лежал в тумбочке. Прятать купленный наркотик смахивало на паранойю, но в комнате он привык оставлять его поблизости, потому что обычно друзья, которых приглашал домой, с удовольствием могли воспользоваться наркотиком. Поправил волосы и, на коленях, нагнулся поднять сползшие на пол смятые простыни, вытаскивая и боксеры Эрмаля из глубины кровати. И вот оно, этот парень знал как вывести его из равновесия как следует: иногда выдавал впечатляющие фразы и монологи полные самоанализа, а иногда, как в этот раз, говорил полнейшие банальности только ради того чтобы он вновь улыбнулся. Эрмаль был чутким, сопереживающим и вел себя соответствующе, понимая когда был подходящий момент чтобы настоять и оставить последнее слово за собой, и когда был момент чтобы просто успокоить нейроны и заняться сексом. Он потер свои усталые покрасневшие глаза и помолился чтобы эффект наркотика пришел сразу. Но пока эффект запаздывал, покурил немного травы которую держал в коробочке в комоде у зеркала, в ожидании когда Эрмаль выйдет из душа, рассеянно глядя в окно на машины, забрызганные грязью. - Эрмаль, растай немножко. Все твое тело так и кричит об осуждении. Эрмаль попытался отрицать, стоя как деревянный в дверях, но он разразился смехом: - А я считаю, ты сначала попробуй, а потом говори. Попытался дать тому таблетку, держа двумя пальцами самокрутку с гашишем, но Эрмаль остановил его движением руки. - Нет, спасибо. - Ты сказал «нет, спасибо» первому парню, попросившему тебя тоже ему отсосать. И видишь чем это закончилось? Тебе понравилось. Эрмаль пожал плечами и отмахнулся рукой от въедливого запаха травы, проникающего в ноздри и пропитавшего собой всю маленькую спальню, создав конденсированный туман. - Иди сюда. Эрмаль осторожно приблизился, Фабрицио провел пальцами по его кудрям и остановился на затылке, наслаждаясь свежей, влажной кожей. Придвинулся ближе, на корточки и поцеловал в шею. - Сделаешь мне минет? - спросил, уже сидя на кровати и касаясь стопами пола, раздвинув ноги. - А ты сделаешь мне одолжение? Послушай меня на секунду, Фаббри, - и чтобы заставить себя слушать по-настоящему, снял полотенце обернутое вокруг талии и встал на колени между ног Фабрицио, касаясь губами его эрекции. - Знаешь, что ты мог бы сделать чтобы улучшить свою ситуацию? Завязать с этим. - Иди нахуй, Эрмаль, - засмеялся Фабрицио, намек на искусственное веселье и вспышку недовольства в тоне, и положил ладони на влажные волосы Эрмаля, пахнущие его собственным шампунем Pino Silvestre*. - Как давно ты не пишешь, Фаббри? - и открыл рот. Как давно он не писал? Как давно потерял желание сочинять, предпочитая стакан красного вина и порцию кокса? Еще до знакомства с Эрмалем, поймал себя на мысли. И каждый чертов раз, когда он спрашивал себя зачем ему останавливаться, притормаживать, потому что не было никакой цели, никакого толчка, никакой награды что ожидала его, он был идиотом. Он упускал из виду важные вещи.

-

Фабрицио проснулся весь дрожа, в холодном поту, голый, сбитый с толку, с пересохшим горлом: это была не первая ночь когда он просыпался после нескольких бессонных ночей и c одинаковыми симптомами. Должно было быть раннее утро, он был в этом убежден, потому что все еще чувствовал себя уставшим и ему казалось что прошло совсем мало времени с момента как он прилег на диван, максимум несколько часов, и в доказательство этого свет, просачивающийся сквозь жалюзи, был эфемерным и оранжевым. Он почувствовал самодовольство, осознав что не было остатков кокаина в нижнем ящике тумбочки, уже более двух недель как он пытался не нюхать; с другой стороны, его не волновали ни пустые бутылки, ни раскрошенные остатки сэндвичей так и оставшиеся лежать на столе, ни пустой целлофановый пакетик в котором еще вчера было две таблетки МДМА. Лило как из ведра и как обычно, включилась сигнализация какой-то машины, будя весь дом. Струи воды громко стучали по стеклам закрытых окон и классическая гитара стояла прислоненная к дивану. Перед зеркалом в ванной он начал раздеваться и чем больше раздевался, тем более слабым себя видел. Иногда он чувствовал себя смешным потому что не мог дождаться прохлады, достаточной для того чтобы можно было надеть пижаму под одежду которую носил. Он просто хотел хорошо себя чувствовать: он хотел не отожествлять себя с неудачником, с телом и кругами под глазами клеймящими его как наркомана, болезненного и терпящего нужду, а иногда он наоборот, демонстрировал себя гордо, нагло, с высокомерием, без всякого стыда, он нравился себе за неблагополучность, противопоставляя себя папенькиным сынкам в костюмах, больше из солидарности к своим товарищам, чем от настоящей вражды. И все же он ненавидел смешиваться и с теми и с другими: он чувствовал себя глупо и чувствовал себя неблагодарным потому что следовал другим путем, он не сдавался, не отступал, хотел быть чем-то бо́льшим. Хотел признания. Хотел жить за счет музыки и хотел дать моральную пощечину всем тем кто в него не верил, кто унижал его, кто думал что у него это не более чем нездоровая зацикленность. Домашний телефон начал звонить и на четвертом гудке Фабрицио ответил, хриплым голосом и губами, потрескавшимися от нехватки воды в организме: - Алло. - Моро, где тебя, черт возьми, носит? Пытался найти тебя утром, чтобы сказать о празднике на Юге от Рима, на море, народный праздник, понимаешь? На котором ты сможешь петь бесплатно и сделать себе рекламу. Мероприятие организовывает один мой друг и- - Сегодня утром? Сильная дрожь заставила его сесть на кровать, рядом с тумбочкой на которой стоял стационарный телефон. - Да, этим утром! - А сколько времени сейчас? - Почти семь вечера, ну, в самом деле! Проснись, на улице весна. - О чем ты, блядь, говоришь? - Ааа Моро, тебя что, током ударило? И путь его был жестокий, был трудный, это все была стена умерщвления, лености и собственной нетерпимости, которую трясло от таблетки. И были глупость и скопление, шаткое образование жизненных трудностей. Это был круг ада злости и надежд мечтателя, слишком многим был Фабрицио, горстка опаленной юности и стремления мальчика из трущоб отыграться, была ярость, но и решительность. Рукава широких толстовок завязанные узлом вокруг талии и спрятанные улыбки, с закрытыми, прищуренными глазами, прячущими мягкий взгляд. Хитрость улицы, интуиция, настойчивость уличной крысы, сила воли, амфетамин и дурацкая радость, соседствующие в венах. Смеяться с друзьями над самыми непристойными вещами, ненавидеть тех кого было легко ненавидеть пока один из тех друзей не переходил в их ряды. Фабрицио повесил трубку, вернулся в ванную и бросился в душ, трясясь, чувствуя холод и сразу после жар, поэтому, даже не высохнув, взял пульт залез голым под смятую простыню, покрывавшую диван, на подушки. «Сегодня никуда не пойду.» Размышлял. Выключил свет зажженный чуть ранее и налил себе пару капель Тахипирина**, включил телевизор и нажал на пуск, продолжив смотреть последнюю кассету взятую напрокат: «Спрут» с Микеле Плачидо***. Сегодня он не мог этого сделать.