То, что нам остается (до другой жизни)

Октябрь разверзся на Рим ураганом, чтобы заставить римлян пожалеть о летней жаре и солнце в восемь часов вечера, и некоторые магазины уже начали опускать свои роллеты, а туристы оставались единственными смельчаками осмеливающимися пить воду из фонтанов Пьяцца Сан Пьетро*. В столичных кварталах с канализационных люков в некоторых местах соскочили крышки от напора хлынувшей воды, а какие-то улицы и вовсе были затоплены, в результате движение остановилось, на Кассилина случилась авария, и ветер не собирался идти на убыль. Линия Рим-Лидо была приостановлена, а метро А закрылось на два часа в Баттистини. Пока потоп неистовствовал за окном, оставленным приоткрытым, Фабрицио и Эрмаль курили по самокрутке Драм сидя спиной к спине на кровати. - Знаешь чего я не понимаю? Почему тебе еще не надоело и ты не закричал на меня как я тебе противен. - Потому что ты мне не противен. - Но ты меня и не жалеешь. - Нет, не жалею. Прости, не пойми меня неправильно, но мне тебя не жаль. Мне было бы жаль тебя если бы тебе было двенадцать лет, но тебе почти тридцать и ты понимаешь что для тебя важно, или же ты всегда останешься таким. Фабрицио ласкал его руку большим пальцем, он не хотел ничего кроме как ласкать его, даже если они и сидели голые, обнявшись посреди кровати. Он хотел гладить каждую часть его тела, впитать его тепло и почувствовать себя бесстрашнее, чем мгновением раньше. - Музыка, Эрмаль, музыка меня не спасла, понимаешь? Я бы не посмел сказать «я умирал и тут появилась она», потому что это неправда. Это было бы слишком хорошо, но это была бы ложь. Музыка…Музыка всегда была инструментом с которым у меня был запасной вариант: быть полным неудачником. Я вот играю на гитаре. Что, не очень хорошо изъясняюсь? Я играю на гитаре на пляже и пою у огня, и это круто, хорошо, еще лучше. Облажался? Сочиняю. Расстроен? Разочарован? Хочется плакать? Задолбал этот мир? Сочиняю песню и изливаю душу, - он выдохнул, пока ласкал его бедра и легкая дрожь прошлась по коже Эрмаля, уже терявшей свой золотистый оттенок загара и возвращавшейся к своему натуральному бледному цвету. - Это было для себя, музыка. Но когда амбиции растут и ты носишь с собой всю эту ярость которая даже не знаешь откуда началась, черт, и зачем она... - Эрмаль откинул голову назад, на его правое плечо, его адамово яблоко выделялось и ладони Фабрицио зарылись в завитках его волос. - Уже семь лет как я на наркоте, Эрмаль. Я завязал. И стало только хуже. Мне было двадцать или около того и мой единственный друг который не принимал наркотиков погиб в машине. Я угнал машину, ты знаешь? А он вместо этого слишком быстро ездил в свои двадцать, что думаешь? А сколько раз я заливался алкоголем и обкуренный садился за руль? Не поверишь. И потом я попробовал героин, как будто мне не было достаточно паранойи: он стоил как гнев Божий**. Но он мне не давал кайф, он мне давал душевный покой. А теперь похоже я должен решать. Наркотики или музыка. Это больше не запасной вариант. Я боюсь, Эрмаль. Потому что, может ты и не поймешь, но экстази мне помогала, на самом деле. Но теперь мне плохо, теперь я смотрюсь в зеркало и чувствую себя слабым, всегда слабым. До того как я не стал этим «чертовым певцом», глупо, но меня это не напрягало. Но теперь я больше не могу, слышишь, теперь нет, больше нет, - и тон его голоса был хриплым, низким и сердитым на самого себя. - Как много ты говоришь, Фаббри. - Фабрицио никогда не говорил, он всегда насмехался, он никогда не противостоял проблеме и Эрмаль знал чего ему стоило в тот момент так обнажиться. Фаббрицио засмеялся и выпустил еще одно облачко дыма. - Я тебя разочаровал? - спросил он чуть позже, тоном старшего брата чувствующего себя виноватым за то, что не был примером хорошего поведения. - Да, но мне ты ничего не сделал… Эрмаль отдался его ласкам. Холодный воздух, пахнущий дождем и мокрым асфальтом, проникавший через окно, контрастировал с мозолистыми и теплыми руками Фабрицио, давая ему ощущение тишины и сладости. Он повернулся, чтобы смотреть на Фабрицио, ему было немного неудобно, но он так любил смотреть на его губы.

-

- Кто там? - Это я. Моро, спустись на минуту! - Четыре часа дня, чего ты хочешь? - Апероль шприц***, вот чего я хочу! - парень приблизился еще больше к микрофону домофона. - Моро, не будь мудилой, спускайся, кому говорю. И Фабрицио уже обнаружил себя спешащим вниз по ступенькам ведущим от квартиры к двери в здание, с кулоном постукивающим по груди и то и дело скручивающимся от быстрого движения, с ключами позвякивающими в руке и кроссовками с развязанными шнурками пока соседка с собакой поднималась наверх с соломенной корзинкой полной моющих средств. - Знаешь что посадили твоего друга, ну того, с Изящных Искусств? Взяли прямо когда продавал наркоту. Может кто настучал, за то что продавал херовый товар, - заговорил его приятель, чуть более тихим голосом, как только увидел подошедшего Фабрицио, с сонными глазами, все еще держащегося пальцами за входную дверь, волосы спутанные и в полном хаосе, в толстовке цвета хаки и серых спортивных штанах купленных на Порта Портезе****, надетых прямо поверх пижамы: - И когда он выйдет, не знаешь? - Понятия не имею, но пока он еще точно посидит за решеткой. Оба устроились на нижних ступеньках лестничной площадки первого этажа, в те послеполуденные часы не было холодно и мало кто еще из жильцов кондоминиума возвращался домой. - И ты им должен все эти деньги? Да куда, черт возьми, тебя понесло, ты что, не знаешь что с этим нельзя шутить? Ростовщики… не могу поверить, - Фабрицио потер ноги ладонями, жестом которым невольно себя выдавал когда беспокоился. - Н-ну да. Думаешь, если бы не это, я пришел бы к тебе с протянутой рукой? - ответил другой, пожав плечами, но без чувства вины, с типичной гордостью тех кто налажал, но не хочет этого признавать. - Он заставит тебя сосать его член если у тебя нет бабок, да, блядь, вот так. И у него грязный бизнес в Сан Базилио со шлюхами и наркотой и это пугает. - Так может дать наводку полиции, а? Может правосудие наконец начнет работать … - Ах, Моро, да что ты нахер несешь, ты где живешь? Лучше заткнись. Если хочешь помочь мне - хорошо, а нет - ну и ладно.

-

А после слов пришли факты и это было однажды утром, в конце месяца, пока грязные лужи все еще высыхали в римских ямах, за кольцевой развязкой между Виа Энрико Форланини и Виа Винченцо Бонифати в шаге от Понте ди Нона, когда Фабрицио почувствовал сильную тахикардию и тошноту и не смог вести машину не стуча зубами. У него получилось остановиться немного после, но он не знал что делать: он возвращался из смены где работал каменщиком, у него не было мобильного и он не был на стоянке, в любой момент другой автомобиль мог въехать на него сзади, хоть он и включил фары и остановился у ограждения. Он начал глубоко дышать чтобы не поддаться панике которой страдал, вцепился руками в руль и уставился впереди себя, но это ему практически не помогло; он попытался посмотреться в зеркало чтобы увидеть сможет ли понять что с ним, но кроме обычных черных кругов и мешков под глазами и немного впалых щек не обнаружил ничего необычного, только капельки пота на бледном лице. - Все в порядке, все хорошо. Он застонал. Cнаружи было слышно как проезжали другие машины и водители вовсю давили на клаксон, а некоторые даже высовывались из окна чтобы наградить разнообразными ругательствами того кто являлся помехой на дороге, некоторые замедляли скорость чтобы заглянуть на водительское сидение и увидеть кто был за рулем, держа руки наготове чтобы позвонить в Скорую Помощь со своих мобильников или же прожестикулировать по-итальянски в случае если они спешили. Ему пришлось сделать невероятное психическое усилие чтобы переложить руку на механическую коробку передач и надавить на газ; с минуту на минуту могла прибыть Дорожная Полиция и он не мыслил достаточно ясно чтобы выкрутиться, а не оказаться в полицейском участке. Растерянный и взволнованный, он проехал отрезок дороги чувствуя что его голова раскалывалась, почти уткнувшись лицом в лобовое стекло от напряжения, чтобы не сбиться с пути. - Все хорошо. Все хорошо. Уже много дней как он не принимал кокаин, в доме у него все еще был запас, потому что он предпочитал не строить из себя лицемера выбрасывая его в унитаз, как он видел в итальянских книжках и американских фильмах, чтобы потом пойти и купить еще больше доз чем раньше. Ему приходилось курить вдвое больше того что он курил обычно, чтобы иметь видимость нормальной жизни, и приходилось есть тоже больше, чтобы не прикасаться к алкоголю. Он не отказывался от приема наркотиков, но ограничивал их. Он столько раз боялся в своей жизни. Но больше всего он хотел попытаться не быть подавленным. Он повернул к дому и почувствовал необходимость позвонить Эрмалю. Но он даже не добрался до телефона, потому что на полпути спросил себя что бы ему пришлось сказать о важном такого чтобы не чувствовать себя расколотым на части. Он спросил себя даже как же этот парень рассчитывал каждое движение чтобы он не чувствовал себя с изъяном, но в тоже время устанавливал границы: никогда не приглашал к себе домой и в то же время не торопился осуждать его и делал так всегда когда он ошибался. Соглашался с ситуацией, но не позволял попирать себя. Честный, но не жестокий. Было мало людей, которых он встречал с таким темпераментом и конечно же они не были так молоды. И, наконец, он спросил себя, все еще с ключами от машины в руках, которые машинально вертел на одном пальце, почему он еще не устал от Эрмаля. Он был непостоянным, неуживчивым, он знал себя.