С миру по нитке

«Шерлок», — почему-то именно это слово вспыхнуло в мозгу консультирующего преступника, когда пуля вышибла весь воздух из лёгких, и он повалился на асфальт. Мгновенная вспышка имени, даже не образа, перед тьмой. Странно. Будь у Джима время, он удивился бы и задумался об этом. Столько лет не вспоминать, выбросить из головы, из сердца. А тут, на границе миров, — пожалуйста. Только о нём. Не о проваленной операции на десятки миллионов, не о верных людях, что вскрикивают и падают рядом, а о нём… об этом… Ярко, мгновенно, бесконечно долго. «Шерлок…» — и опускается тьма. «Шерлок», — подумал Джон Ватсон, почтенный, старый, неприлично уже старый доктор, сидя на веранде собственного дома, вслушиваясь в привычное звяканье посуды за стеной (Мэри моет после ланча), и возню многочисленных внуков в саду, чувствуя, что не может сделать вдох. Ничего не болело, на душе было спокойно, а на сердце светло. Просто он не мог больше дышать. Нимало не беспокоясь по этому поводу, доктор с улыбкой закрыл глаза. Давно пора. «Шерлок», — выдохнул Майкрофт, когда бокал с виски выскользнул из его пальцев, а в голове зашумело сильнее обычного и темнота мягко надавила на затылок. «Шерлок, надери им задницы!» — мысленно прорычал инспектор Лестрейд, слушая крики подбирающихся со всех сторон преступников и понимая, что из окружения уже не выберется. И всаживая в пистолет последнюю обойму. «Шер…» — подумала Ирэн Адлер, когда автоматная очередь скосила её и её спутника по пути к столику в ресторане. Взгляд роковой красавицы остановился на алой розе в хрустальной вазочке на столе. Все приборы разнесло выстрелами, а она осталась среди этого хаоса нетронутой. «Шерлок», — вздохнула Молли Хупер, делая последний глоток чая, прежде чем лечь в постель. Она всегда думала о нём перед сном. Вот и этот раз не стал исключением. «Шерлок», — улыбнулась Эвер, отложив смычок и устраивая на коленях скрипку. Она не ошиблась. Вода за обедом сегодня действительно имела какой-то неприятный привкус. Когда она поняла, что Майкрофт больше не придёт её навестить, она ждала подобного со дня на день. Пришло время красавице покинуть её стеклянный гроб. «Шерлок, блядь! — пронеслось в голове Чарльза Магнуссена, за миг до того, как выстрел Холмса разнёс ему голову. — Это же нечестно! Я переиграл тебя! Разумом, как это всегда делал ты! И что в ответ? Грубая пуля? Ну так некрасиво поступать, детектив!!! Я же был безоружен… Только ум против ума… ну как же… разве так можно?» Шерлок думал о них всех. О каждом в отдельности, и всех сразу. О множестве людей, что были в его жизни, были его жизнью. Он оглядывал свои бесконечные Чертоги разума, отчетливо понимая, что делает это в самый последний раз. Он не помнил что с ним произошло, да это было неважно. Море, океан, космос знаний, накопленных обо всем, что было нужно для расследований, растворялся в бесконечной белизне. Уходил из этого мира вместе с Холмсом. Было до ужаса жаль, что нельзя передать кому-то такую бездну информации, что он собирал всю жизнь. Но, кто бы мог в ней разобраться, кроме самого гения дедукции? Все истаивало и уходило. Все, что он привык считать бесценным и нужным… оставались только странные, яркие образы моментов, проведенных с дорогими людьми. Скачущие, словно солнечные зайчики, воспоминания о глупостях. Как валялись в парке на траве с Джоном, объевшиеся мороженым, и смеялись, глядя на облака. Как спорили с Майкрофтом, какой галстук подарить Грегори: полосатый или в горошек, и в результате купили ему тапочки в форме зелёных лягушек. И тот носил их, пока совсем не развалились. Как с тем же Грегори сидели в баре за пивом с креветками и смотрели какой-то матч по телику, комментируя и хлопая друг друга по плечам. Тогда Шерлок сделал это, проиграв спор, и считал бесполезной тратой времени, сейчас же… это стало одним из лучших воспоминаний об их дружбе. Как шли с Молли по аллее, пиная желтые и красные кленовые листья, и она рассказывала о своей кошке. Как они играли на скрипках с Эвер, а родители и Май смотрели на них через стекло. Даже как стояли с Мориарти на крыше, и соприкосновение их рук. Он так и не успел назвать его Джимом. А так хотел… Да. Этого… вот всего этого действительно жаль. А вовсе не утраченного перечня видов пепла. Вот истаяло, ушло всё, калейдоскопом осветив перед глазами Холмса самые, как оказалось, дорогие моменты его жизни. И что теперь? Бесконечная темнота? Всё? Свет действительно стал рассеиваться, гаснуть, уходить, оставляя за собой… да, тьму, но какую-то другую, непривычную, не принадлежащую этому миру тёмную пустоту, которую и пустотой-то назвать было бы неправильно. Мозг великого детектива, даже доживая последние мгновения, продолжал анализировать и изучать всю поступающую информацию. Шерлоку предстояло разгадать величайшую загадку бытия — загадку смерти. А разве Холмс когда бегал от загадок? Страха не было. Он вглядывался, вслушивался, использовал все пока ещё доступные ему сенсоры и все ещё работающие нейроны, чтобы прочувствовать, осознать, разгадать этот последний ребус, что дарила ему жизнь. Жаль только, что он никому не сможет изложить свои выводы. «Это интересно», — подумал Шерлок.