С миру по нитке

Себастьян Моран ненавидел этот одеколон Джима. Ненавидел всеми фибрами души и ненавидел в нём всё. Флакон — такой вытянутый и изящный, по форме напоминавший шестигранный небоскрёб. Его цвет — нежный, будто чуть светящийся бирюзой. И главное — его запах. Запах зимнего снега, вишни, с легкой горчинкой. Свежий, чистый, идеально подходящий Джиму. Его Джиму. Джиму Мориарти, за которого он убивал, за которого он бы умер. И которому он сам подарил этот флакон на день рождения. И теперь тот пользовался им, когда отправлялся на очередной «сеанс физической разрядки». Только тогда. Иногда это был Шерлок Холмс, этот ненормальный детектив. Себастьян знал по рассказам самого же Джима, что сначала они по полночи выносили друг другу мозг. Мориарти использовал другой термин, но его повторять Моран не хотел, даже мысленно. А потом, как-то незаметно и продолжая болтать, они переходили к взаимному поглаживанию. Медленно раздевали друг друга, не отводя глаз и продолжая обсуждать всякую ересь, ловя собеседника на утрате логики и переключении в зону эмоций. Потом замолкали, начиная целоваться. До Джима целоваться Шерлок не умел. Да что там, он вообще ничего в этой сфере не умел. Мориарти учил и приучал его так, как сам хотел и любил. С ним консультирующий преступник был ведущей скрипкой. Детектив делал всё, о чём его просили. Впитывал новые знания и новые умения с радостью и восторгом. И наверняка потом делился опытом со своим соседом-блоггером. Тот иногда намекал на «горяченькое» в своих постах, но не так, чтобы можно было сделать конкретные выводы. Холмс был нежен и очень осторожен. Внимателен к деталям и желаниям партнёра. После него Мориарти просто летал, явно не испытывая ни малейшего дискомфорта, слал ему смс, понятные только им двоим, и был непривычно мягок с подчинёнными. В эти дни у него просили прибавку, отпуск, а то и просто болтали за жизнь. Все, кроме верного Морана, что только зубами скрипел, представляя, как его Джим вминал детектива в матрас, а тот обвивал его своими длиннющими ногами вокруг бедер, обнимал за плечи и шептал разные нежности, целуя в шею, ключицы, да и вообще куда только мог достать и дотянуться. С Шерлоком Джим оставался на ночь. Любил спать в его объятиях, прижатым к горячему упругому телу всеми конечностями, дарить любовнику утренний, ещё сонный поцелуй, и исчезать из квартиры сыщика прежде, чем тот окончательно проснётся. Если это был Майкрофт, Джим отправлялся в какой-нибудь загородный отель, а потом пару дней отлеживался в темноте собственной спальни. Мистер Британское Правительство — эта бесчувственная глыба льда, острого, словно стекло — был неистов. Он набрасывался на хрупкое тело Мориарти, как будто им было отпущено не больше трёх минут, и терзал его часами. Сильно, резко, крышесносно. Джим потом пару часов даже говорить не мог, только улыбался мечтательно, прикрывая глаза и доводя Себастьяна до исступления дрожью своих ресниц. Моран всегда заезжал за ним и вёз домой, лежащим на заднем сидении автомобиля, только привычкой и силой воли следя за дорогой, и изгоняя из воображения кадры, как Холмс-старший вколачивается во все возможные места любовника на всех возможных поверхностях. Как-то Джим признался ему, что разок попросил использовать для этого зонт-трость Майкрофта, и с тех пор тот стал почти постоянным атрибутом их игр. И как это классно, что у него есть и эта вытянутая острая вершина, и гладкая, загнутая крюком, восхитительно толстая рукоятка с шарообразным навершием… Иногда это были случайные парни, которых Джим снимал прямо на улице, и верный телохранитель вёз парочку в одну из рабочих квартир. Моран видел, что это не плейбои какие, привыкшие порхать по чужим постелям, а вполне обычные ребята, студенты и работяги. Да и зачастую считавшие себя натуралами, но не сумевшие устоять перед обаянием Джима. Они садились к ним в авто как зачарованные, а по утрам Себастьян отвозил их к университетам или офисам, офигевших и наверняка запомнивших эту ночь до конца своих сереньких жизней. Порой Джим отправлялся в клуб и там снимал мужчин. Высоких, сильных, светловолосых. Что и как он делал с ними, Мориарти не делился, но Себастьян мог представить. Он стонал и скрипел зубами, но ничего не спрашивал. Сегодня Джим намылился в клуб, о чём доложил телохранителю. Стоя перед зеркалом в коридоре, он в последний раз окидывал взглядом идеально сидящий костюм и уже протянул руку к флакону с одеколоном… как повернулся к Морану и спросил: — Что не так? Спросил сухо, холодно, без обычной дурашливости и юмора. — Всё… — проговорил Себастьян. «Всё так», хотел он сказать, но не смог. Подавился последним словом. Джим вздохнул. — Себ. Что ты сказал мне, когда я предложил тебе стать любовниками? — Это… это когда вы прижали меня тогда бедром к стене, около ресторана? — Именно. Ты же всё понял. И понял правильно. — Что это нарушит субординацию. Что так… нельзя. Неправильно. — Верно. Ты сказал это, назвав меня боссом и вывернувшись с совершенно каменным лицом. — С пониманием друг друга у нас проблем нет. — Ни малейших. Так почему ты постоянно смотришь на меня так, что всё вянет на корню, когда я собираюсь поразвлечься и отдохнуть?! Словно я изменяю тебе?! — Босс… — Да, мне нужен секс! Не очень часто, но нужен! — Джим… — И я, блин, ничем вроде тебя не обидел, принял твой выбор! — глаза Джима запылали, а у Себастьяна пересохло во рту. — Так какого, скажи мне… Моран не дал ему договорить. Наклонился и поцеловал. Стремительно, резко, напористо. Не давая ни себе, ни ему времени передумать. Сжал в объятиях, чувствуя ответ. Какие у Джима сильные руки. И как колотится его сердце. И как одуряюще пахнет этот одеколон. Кажется, они разбили этот несчастный флакон. — А как же субординация? — прошептал Джим, чуть отклонившись назад, закрыв глаза и улыбаясь. Моран, чуть не рыча, срывал с него одежду, целуя пока сквозь неё. — Придумаем что-нибудь… — выдохнул он и подхватил своё сокровище на руки. Несмотря на рост и внешнюю хрупкость, консультирующий преступник оказался довольно тяжёл, так что нести его до спальни оказалось той ещё задачей, но Себастьян справился и осторожно уложил на спину прямо на покрывало, глядя в эти невозможные глаза, и не чёрные, и не карие, а «цвета закипающего кофе». Это определение он вычитал в какой-то книжке. — Себ, — проговорил криминальный гений, — предупреждаю. Единственным ты не будешь. Будешь одним из. — Джим… — Мне нужны они все. И всё, что даёт каждый. — Это мы ещё посмотрим, — прорычал Моран, зарываясь лицом куда-то в район шеи Джима, вдыхая его запах, целуя и чуть кусая. — Купишь мне новый одеколон, — прошептал Мориарти, расстёгивая рубашку верного телохранителя.