С миру по нитке

Это получилось спонтанно. Случайно. Вообще ничего не предвещало. Просто у Джона было паршивое настроение, и он совершенно не хотел портить его Шерлоку. Поэтому забился к себе в комнату, извинившись и сказав, что хочет спать. Он и сам бы не объяснил даже себе, в чём дело. Просто навалилась тоска, такое бывает. Ему уже больше сорока, а ни его отец, ни брат, ни дед не дожили до пятидесяти. На работе никаких перспектив. Выше простого терапевта уже не подняться, да и там держат скорее потому, что не хотят проблем с департаментом по трудоустройству, если уволят ветерана афганской войны. Каждый день одно и то же. Пациенты, которые избавились бы от половины своих проблем просто соблюдая диету, не сидя целыми днями уткнувшись в телефоны и принимая назначенные лекарства, а не слушая популярных блогеров, не знающих даже базовой анатомии, но раздающих рецепты от всех болезней. Работа давно стала рутиной без видимого смысла. Джон ходил туда как на каторгу, просто потому, что нужно на что-то жить. Нельзя же стать нахлебником у Шерлока. Даже расследования, что так заводили и радовали прежде, утратили прелесть и остроту. Ну поймает Холмс очередного негодяя, так того тут же зацелуют во все места разные общественные организации, выставят жертвой, и замучают их обоих бесконечными вызовами в суд, где адвокаты противоположной стороны будут слушать только то, что хотят слышать. Джон завернулся в одеяло, едва сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. Бесперспективняк в жизни полный. Он как-то пропустил момент, когда стало модным обвинять потерпевших и относится с пониманием к преступникам, и с тоской вспоминал времена, когда их работа считалась сродни подвигу, а будущее виделось ярким и полным авантюризма. Мечтами, что они будут идти рука об руку, делая мир лучше. Если бы не Шерлок… И вот тут, когда врач барахтался на самом дне хандры, сыщик будто почувствовал, что о нём вспомнили. И, не стучась, распахнул дверь. Посмотрел на лежащего в положении гусенички Джона, сделал какие-то выводы, и вышел. Но только за тем, чтобы принести патефон. Который осторожно установил на тумбочку, закрыл дверь — вроде даже запер её — запустил пластинку и склонился над постелью Джона, протянув тому руку. — Потанцуем? Вот танцевать сейчас хотелось меньше всего на свете. Да Джон никогда особо и не умел, но умильное лицо Шерлока, свет его глаз, а главное хитрая улыбка чуть плеснули на Ватсона энергией жизни. Музыка звучала, любимый человек ждал и доктор, стоная и кряхтя, выбрался из своего кокона на свет. Встал. Взял протянутую руку. Но счёл своим долгом напомнить: — Я не умею танцевать. — Ерунда. Тут не конкурс. Просто следуй за мной. Следовать за Шерлоком оказалось непросто. — Холмс, мне… неудобно. — Ещё бы. В этой одежде просто невозможно нормально двигаться… — сыщик скептически осмотрел Джона, а потом практически молниеносно раздел его до трусов и футболки. Благо, опыт у него уже имелся. — Холмс… — не успел Джон высказаться по этому поводу, как его отвлекли поцелуями и избавили от последних деталей. — Шерлок, я не буду танцевать голым! — Почему? — детектив с довольным видом осматривал врача, держа руки у него на талии. — Тут тепло, ты невероятно красив, и тебе ничего не будет мешать. — Ну хотя-бы потому что… это… это… — Смешно? — улыбнулся Шерлок. — Немного, — Джон не мог не улыбнуться в ответ. Его жизни, его энергии, да и вообще всей этой ситуации. — Но это ещё и нечестно, ведь ты… Он не успел договорить. Шерлок заткнул его поцелуем и разделся не менее быстро и чуть более размашисто. Его рубашка повисла на люстре, а штаны улетели куда-то за тумбочку. — Боже… — Джон ахнул, когда тело Шерлока прижалось к его телу, соприкоснувшись кажется всеми нейронами из возможных. Танцевать с Холмсом под древний патефон, да к тому же голышом, было… было… самым невероятным, что Ватсон когда либо делал. И самым смешным. Он отклонился от Шерлока, удерживаемый только собственными ладонями на его плечах да ещё более-менее хваткой сыщика вокруг талии и захохотал, захохотал просто до слёз. Под музыку. Под всё так же продолжающийся вальс — или какую-то очень странную его вариацию, чувствуя, как все проблемы и тяжёлые мысли просто сгорают в этом смехе, тут же подхваченном Холмсом. — Я люблю тебя, — шепнул Шерлок, целуя Джона в щёку, — это первый факт. Ты напишешь завтра заявление об увольнении, это второй. — Как ты… — Джон, не нужно быть гением дедукции чтобы понять, когда человеку опостылела его работа. — Но что я буду делать? — Найдёшь другую. Можно что-нибудь связанное с психологией и медицинскими исследованиями. Ты же интересовался теорией кого-то там… журналы лежат по всей кухне. — Гм… но я терапевт… — А я скрипач. И работаю детективом. Джон, мир давно изменился и мы изменились вместе с ним. Нужно только увидеть это. — Ты скрипач? С каких пор? — Да с тех, когда тебя нужно лечить от хандры! — босые ноги Шерлока наступили на такие же босые ступни Джона, потому что врач остановился, а сыщик продолжал движение. Ватсон подхватил Холмса под его упругую круглую попку и ощутил как его мгновенно оплели длинные сильные руки, а пах прижался к животу. — Ммм… Довольно трудно говорить под музыку, поцелуи, и пытаясь почти на ощупь как-то двигаться по комнате, но Джон справился. — Спасибо. — Тебе лучше? — Несравнимо. С того дня это стало традицией. Когда одному из них становилось тошно или паршиво, от осознания несовершенства мира, в котором выпало счастье жить и невозможности помочь всем и всегда добиться справедливости, второй молча притаскивал патефон и начинал избавляться от одежды. Помогало безотказно. Смех, поцелуи и музыка. А главное — два безумно любящих друг друга человека. Вместе. В их маленьком мире. Без каких либо преград, открытые друг другу до самых сокровенных мест тела и души. В их такой хрупкой гармонии, но бесконечно сильной поддержке. В тихом шёпоте и мягких касаниях. — Шерлок… — Джон… — Запусти пластинку ещё раз. — Сколько захочешь, Джон. Сколько пожелаешь…