С миру по нитке

Джону очень нравилось, когда Шерлок его одевал. Да, каждый поймёт, что довольно приятен обратный процесс, когда любимый и любящий человек раздевает… Но тут возможны варианты. Да, это может быть приятной прелюдией, но иногда этот процесс сопровождается ожиданием дальнейших действий, что наверняка будут важней и приятнее. Кто-то вообще предпочитает раздеваться сам. Как Джон, например. Почему-то, когда чужие руки (даже если это бесконечно любимые и тысячу раз зацелованные руки Шерлока) воевали с его пуговицами и застёжками, Джону было неприятно. Он не мог расслабиться и получать удовольствие, поэтому методом проб и ошибок они выбрали следующее. Джон расстёгивал, стягивал, снимал одежду сам, а Шерлок гладил и целовал открывающиеся места, мурлыча от восторга. Это Джону понравилось. Он полностью контролировал процесс, включая и то, что его вещи будут аккуратно уложены на стул, а не растоптаны по полу. А вот надевать на себя одежду он Шерлоку позволял, и кайфовал от этого. Выяснилось это случайно. Им нужно было на очередное дело, как обычно в самое неожиданное время, по звонку Лестрейда, когда Джон ещё спал. Он только досадливо мычал, давая понять Холмсу, что одного его не опустит, но к подъёму не готов. И Шерлок, как в шутку, предложил, что сам оденет Джона. Полностью, включая бельё. В своей прежней, «дошерлоковой» жизни обнажённым Джон не спал, да и сейчас обычно после их утех натягивал хотя бы трусы, но не всегда. Только когда силы были. А с футболками уже давно не заморачивался. Он знал, что Шерлоку, когда он просыпается первым, очень нравится ощущать тепло их голых объятий, да и сам это любил. Поэтому в тот день тоже спал ровно так, как появился на этот свет. И Шерлок подошёл к процессу его одевания очень бережно. Не сдёрнул одеяло, крича «подъём!», а чуть приподнял его, оставив накрытым торс, и удивительно ловко натянул на Джона бельё, чуть погладив по чистой ткани то, что прикрыл им. Джон улыбнулся сквозь сон, и зарылся поглубже в подушки. Но потом настал черёд носков, и мягкого поглаживания ступней. После — его ноги были бережно укрыты, а Шерлок принялся за футболку. Потом, как уж Джон не зевал, ему пришлось сесть, пока Шерлок натягивал на него рубашку, свитер и брюки. Потом последовал поцелуй в тёплые губы и шёпот: «Может останешься сегодня дома?» Эта фраза подействовала лучше любого будильника, вмиг вернув всю бодрость. Как бывало в прежние годы, когда Джон только что глубоко и спокойно спал, и вдруг был подброшен мыслью, что уже часа три как должен быть на работе. Нет. Отпускать этого гения одного Джон не рискнул. Ни за что и никогда. Слишком боялся потерять. Куртку и обувь в тот день Джон надел сам. Но уже позже, вспоминая этот опыт, они с Шерлоком его повторили, и сейчас довольно часто Холмс одевал своего любимого Ватсона полностью. Джон воспринимал это как проявления искренней заботы, ведь Шерлок не ждал удовольствия от секса, как при раздевании, но его руки так приятно разглаживали складки, стряхивали невидимые пылинки, да и просто очень приятно касались тут и там. А уж какое при этом у Холмса становилось лицо, как сияли глаза, как он улыбался… Джон в эти моменты видел всю любовь этого человека к себе, всю его искреннюю заботу, и в конце не мог удержаться, обязательно обнимал, прижимал к себе крепко-крепко, и целовал, уж куда попадёт. А сегодня всё сложилось с точностью до наоборот. Джон никак не мог добудиться Шерлока. Джон уже и принял душ, чтобы быть свежим на мероприятии, и оделся, а Холмс бесстыдным образом дрых. Ладно, его можно было понять — он всю ночь сидел над каким-то экспериментом, но в то же время сам был виноват, что игнорировал напоминания Джона: у них поход в театр! В конце концов, решив, что Холмс не ребёнок, и сам должен отвечать за свои поступки, Ватсон ушёл спать. И не беспокоил соседа до пяти часов вечера, двигаясь по квартире очень тихо. Но сейчас уже было не до сантиментов. — Шерлок, если ты немедленно не встанешь, мы опоздаем! А билеты я купил за два месяца! И очень хочу попасть на эту постановку! И ты сам настоял, что составишь мне компанию! Шерлок что-то промычал, привстал на коленях, оставив грудь лежать и отклячив попу. От этого действия, одеяло, которое сбилось и запуталось невесть как, осталось только на его туловище, открыв перед взором Джона потрясающий вид. Нежная попка Шерлока, вид сзади, тонкая полосочка кожи между этой самой попкой и мошонкой (когда Джон добирался с поцелуями и просто ласками языком до этой полосочки, сложно сказать кому из них двоих это нравилось больше), сама нежно-розовая, тяжёленькая на вид мошонка, и, почти ушедший в тень между ногами Шерлока, член. Джон ахнул и замер. Очень-очень медленно и бесшумно вытянул телефон. Второй раз лечь так Шерлока не уговорить, так что нужно ловить момент. Есть. И мило, и сексуально, и смешно. Жаль, это на заставку телефона нельзя поставить. Ватсон очень медленно приблизился, чтобы Шерлок слышал его шаги и не испугался, сел, чуть погладил его по голени, и легонько поцеловал прямо туда, в эту розовую теплоту. Шерлок мявкнул, в момент сложился, подтянув колени к груди, и спрятав от Джона все свои прелести. А через минуту сел. Взлохмаченный и сонный. — Джо-о-он… может… Ну его, этот театр? Джон уже почти решил шантажировать его этой фоткой, но сдержался. Сотрёт. Не сейчас, так потом. А такое сокровище нужно сберечь. — Ты можешь остаться дома, если хочешь, — спокойно предложил Джон, зная, что за этим последует. И не ошибся. Зевающий Шерлок стоял у двери полностью одетый меньше, чем через пять минут. И не беда, что он моментально уснул у Джона на плече в такси, и продрых весь спектакль. Он был здесь. Он тихо сопел рядом, и держал Джона за руку. А тот улыбался, понимая, что его очень сильно любят. Так, как только могут. Уж как умеют. Но всем сердцем. И всем собой.