Мелодия забвения

      Девушка испуганно вздрагивает, когда хрустальный бокал разбивается о паркет и распадается на множество маленьких осколков, а Чимин, даже не шелохнувшись, продолжает пристально смотреть на неё.       — Почему ты… — едва ли не сквозь зубы проговаривает он, но, быстро одёрнув себя, продолжает уже спокойнее: — то есть, что ты вспомнила, Моён?       Она щурится, внимательно изучая его лицо и словно пытаясь понять, почему он так бурно отреагировал. Почему так испугался? Моён молчит некоторое время и бегает глазами по комнате, кусая губу и прокручивая возникшее только что воспоминание, а затем тяжело вздыхает и вновь переводит на Чимина стеклянный взгляд.       Она ведь… может ему довериться?       — Папу, — задумчиво шепчет Кан. — Я видела своего отца.       Облегчённый вздох парня раздаётся в воцарившейся тишине.       — Это же замечательно, милая! — радостно, словно даже чересчур, протягивает Пак и обворожительно улыбается. Так, будто ничего не произошло, он осторожно, не наступая на осколки разбившейся посуды, подходит к девушке и заключает её в крепкие объятия. — Я так рад, что к тебе наконец-то возвращается память.       Он слишком сильно, с напором сжимает хрупкое девичье тело в руках, будто наглядно показывая таким образом, насколько счастлив. Но Моён, почему-то, с трудом верится в его искренность. Хотя, может, она просто себя накручивает?       Всю ночь девушка не может уснуть, не в силах перестать раз за разом воссоздавать в голове своё первое воспоминание. Неужели именно таким был её отец до своей смерти, именно в такой семье она росла? Моён становится тошно при одной только мысли об этом. Но какой же тогда была её мать? Чимин говорил лишь, что Кан не сильно распространялась о своих родителях — после страшной автокатастрофы, послужившей причиной их гибели, это стало для неё слишком болезненным воспоминанием. Разве может быть так, что она просто стеснялась своей семьи и поэтому не рассказывала о ней? Нет, это немыслимо! Это просто не может быть правдой… Ей не хочется верить в то, что самые страшные её опасения подтвердились: жизнь Кан до потери памяти была отнюдь не столь сказочной, сколькой стала после. И превратилась она в таковую, видимо, благодаря Чимину.       На следующее утро, перед университетом, они заезжают в больницу. По словам Чимина, помимо приёма препаратов, восстанавливающих память, необходимы также и регулярные консультации. Девушка сразу узнаёт здание, в котором пробыла несколько дней и в котором ей поставили страшный диагноз — амнезию. Бесконечные коридоры, запутывающие в свои сети с каждой секундой всё больше, будто бы давят на неё и вызывают отчаянное желание поскорее отсюда убраться.       Лишь тёплые пальцы Чимина, сплетённые с её собственными, не позволяют Моён этого сделать. Как маяк посреди океана, он дарит ей столь нужный в такие моменты свет и направляет на правильный путь.       — Потерпи совсем немного, — успокаивающе проговаривает он, приобнимая Кан за плечи. — Всё будет хорошо, не волнуйся.       Его ласковый голос и ободряющие слова оказывают на девушку нужный эффект, и ей и вправду, пусть и не полностью, но всё же удаётся расслабиться. Небольшой кабинет врача встречает их холодными, удручающими оттенками, но искрящееся нежностью лицо Чимина всякий раз облегчает нахождение Моён в нём, а также избавляет от неприятного волнения, вызванного предстоящим разговором с доктором.       — Вы что-нибудь вспомнили?       Совершенно обыкновенный вопрос вводит Кан в ступор. Сидя на стуле перед врачом, терпеливо ожидающим её ответа, она опускает глаза и нервно перебирает пальцами. Ей хочется ухватиться за тот крохотный отрывок из своего прошлого, как за единственную надежду на выздоровление, но, в то же время, Моён должна признаться: увиденное ей совсем не понравилось — более того, эта картина, то и дело, всплывающая перед глазами, вызвала у неё лишь отторжение. Она не хочет даже допускать, что подобное происходило в её жизни. Что тот человек, которого Кан увидела в своём видении, — её отец.       — Вам, должно быть, очень нелегко, — снова, как в вакууме, слышится спокойный голос врача, — но поймите: воспоминания в большинстве случаев приходят постепенно, со временем, небольшими урывками. Пациенты не вспоминают всё сразу, на это уходит время. Зачастую это довольно продолжительный процесс. Сильные переживания могут только ухудшить общее состояние. — Заметив, что его не слушают, мужчина огорчённо вздыхает, встречаясь с виноватым взглядом Чимина. — Поймите: вам не о чем волноваться. Главное — принимать назначенные лекарства и…       Он говорит ещё что-то про необходимый покой и регулярные посещения врача, но Моён уже не слушает. Слова, которые должны были стать облегчением — тонкой ниточкой, ведущей к долгожданным безмятежности и успокоению, — тяжёлым клубком легли на сердце. Размеренный тон доктора прозвучал как приговор. Она больна. Серьёзно больна и, возможно, никогда уже не вылечится. Это не обычная простуда, от которой можно избавиться за считанные дни. Это — её настоящее и будущее, что будет неизменно ходить по пятам.       Моён, кажется, впервые по-настоящему осознала, с чем столкнулась. До этого момента она словно находилась под какой-то пеленой, сотканной из ложных чувств и эмоций, чужих людей и обстоятельств, и даже не догадывалась, насколько правда отличается от её привычного мира. Кан отчаянно желала, чтобы всё это было по-настоящему; верила, потому что хотела верить. Она с самого начала знала, что её прошлая жизнь, до потери памяти, может оказаться гораздо хуже, чем нынешняя; та, к которой девушка так привыкла. Но эта мысль была настолько ей противна, что Моён отказалась от неё — выбросила, не в силах принять. И теперь, похоже, встретилась лицом к лицу с последствиями.       — Всё в порядке, Моён? Неважно себя чувствуешь? — интересуется явно обеспокоенный состоянием девушки Чимин, когда они садятся в его лексус. — Может, отвезти тебя домой?       Моён сглатывает подступивший к горлу ком и натягивает вымученную улыбку.       — Я в норме, — хрипит она. Выходит несколько болезненно, так что Кан спешит откашляться, чтобы не навести панику на парня. Поразмыслив пару секунд, она нерешительно добавляет: — скажи, Чимин, ты… знал моих родителей?       В салоне повисает напряжённое молчание. До этого искавший что-то в бардачке Пак неожиданно замирает и выпрямляется, после чего переводит опасливый, немигающий взгляд на девушку. Какое-то время он молча смотрит на неё, делающую то же самое в ответ, а затем мягко усмехается, как бы ненавязчиво дотронувшись до её локтя.       — Ну ты чего, Моён! Я же говорил, что они погибли ещё до нашего знакомства, — слабо, как-то нервно улыбаясь, напоминает он, пока его выражение лица вдруг не становится серьёзнее. — Но почему ты вдруг заговорила о них?       Давая девушке время на ответ, Чимин одним ловким движением поворачивает ключ зажигания и заводит автомобиль, а после давит на газ — и машина начинает плавно и неспешно ехать. Моён опускает голову и рассматривает уже почти зажившие ранки на руках, не решаясь заговорить о том, что бесконечно гложет её сознание.       — Я росла в неблагополучной семье, да? — наконец, подаёт она голос, так и не поднимая головы. От неожиданности парень поворачивается к ней, но не успевает ничего сказать, потому что девушка резко продолжает: — можешь не отвечать. Я уверена, что ты знал это. Так почему не рассказал мне?       На ум тотчас приходят слова Тэхёна о том, что Чимин, в общем-то, много чего от неё скрывает. Услышав их тогда от него, Моён не придала им особого значения: братья ведь часто бросаются колкими фразами в адрес друг друга и готовы всё время пудрить ей мозги, переманивая девушку на свою сторону. Но кто же из них настоящий, а кто — всего лишь искусный лжец, водящий её за нос? Где же желанная правда, а где просто гнусный вымысел?..       С чьей-то помощью или же сама — но Моён обязательно должна это выяснить.       — А что изменилось бы? — бросив на Кан грустный взгляд и нахмурившись, задаёт Чимин риторический вопрос и возвращается к дороге. — Ты же слышала врача. Тебе нельзя волноваться, особенно первое время. Такая информация могла просто-напросто навредить тебе, Моён, поэтому я не стал рисковать.       Девушка хмыкает каким-то своим мыслям и устремляет полный печали взор к окну. Медленная, аккуратная езда Чимина постепенно начинает её раздражает. Она и вправду больше любит скорость. И осознать ей это, как ни странно, помог именно Тэхён.       — Где находится дом моих родителей? — снова повернувшись к парню, внезапно осведомляется Моён. Она мысленно корит себя за то, что не интересовалась всеми подробностями раньше. О чём она только думала?       Из внимания девушки не уходит, как Чимин от нервов крепче сжимает кожаный руль и искоса поглядывает на неё, прежде чем ответить.       — В пригороде Сеула, — вполне спокойно отвечает он. По крайней мере пытается. — А что?       — Я хотела бы съездить туда, — перебирая пальцами и опустив глаза, тихо и неуверенно бормочет Моён.       Чимин едва заметно дёргается и, облокотившись одной рукой на подлокотник, а другой умело управляя автомобилем, зачёсывает волосы назад. Он слегка раздражённо вздыхает, после чего его серьёзный, граничащий со злостью голос прорезает гнетущую тишину.       — Не говори глупостей, Моён. Этот дом давным-давно продан, тебе незачем туда ездить.       Девушка хочет было возразить, уже развернувшись к невозмутимому Паку, как вдруг машина останавливается, а его губы трогает обезоруживающая улыбка.       — Разговор закончен. Надеюсь, ты меня поняла, — спокойно заявляет он. — Иди скорее, а то опоздаешь на занятия.       Моён одаривает его негодующим взором, пытаясь ухватиться хоть за какой-нибудь изъян на идеальном лице — тщетно, — а затем, с трудом взяв себя в руки, не слишком осторожно, даже неуклюже выбирается из автомобиля и перед тем, как закрыть его дверцу, хмуро бросает напоследок:       — Надеюсь, что и ты меня понял.

***

      — Итак, к следующему занятию не забудьте подготовить доклады о принципах гражданского права, — напоминает преподаватель, статный мужчина средних лет, буквально за несколько минут до перемены. По всей аудитории проходит недовольный гул студентов. — Да-да, довольно скулежа! А чтобы всё было честно, я по традиции разделю вас на пары…       Гнусавый голос преподавателя Гона, к которому Моён до сих пор не может привыкнуть, постепенно затихает на фоне её собственных размышлений, пока она самозабвенно рисует какие-то невнятные человеческие лица на полях тетради. Кан всегда делает это, когда о чём-то глубоко задумывается. Должно быть, руки помнят старые привычки.       Поведение Чимина вызывает у неё массу вопросов. А ещё, честно говоря, сильно настораживает. Создаётся такое ощущение, будто он что-то от неё тщательно скрывает и ни в коем случае не хочет, чтобы она добралась до истины. Иначе как объяснить его категоричный запрет, когда Моён рассказала о желании посетить дом своих родителей? Так или иначе, он не в праве запрещать ей то, что его никак не касается. И Кан не нужно его разрешение, чтобы осуществить свою идею.       Ведь, может, таким образом ей удастся что-нибудь вспомнить?       — …Чон Суа и Кан Моён, — наконец называет последнюю пару мужчина, и девушка замирает с карандашом в руке, услышав своё имя почти в полной тишине. В недоумении поднимает растерянный взгляд на преподавателя, уже скучающе осматривающего аудиторию. — Вот и всё. Меняться нельзя.       Она краем глаза замечает, что Суа, осторожно оглядывающаяся на неё, не меньше Моён озадачена таким решением. Неужели, заметив, что девушки теперь пребывают поодаль друг от друга, преподаватель специально решил столкнуть их лбами? Видимо, она его недооценивала.       Быстро собравшись, Кан дожидается, пока аудитория опустеет, и, наполнив лёгкие кислородом, подходит к подруге, явно пребывающей на взводе. Никогда ещё она, пожалуй, не радовалась так её медлительности.       — Давай поговорим, — слегка оробело проговаривает девушка, когда Чон уже надевает на плечо сумку, собираясь на выход. Она оборачивается, скользнув по одногруппнице деланно незаинтересованным взором, и криво ухмыляется.       — Да неужели! Ты наконец-то обратила на меня своё внимание, — фыркает Суа и демонстративно скрещивает руки на груди. — Я уж думала, что этого никогда не произойдёт.       Моён неприязненно морщится. Разве это она закатила истерику и обиделась из-за пустяка? Разве она то и дело проходила с гордо поднятой головой мимо, словно они не знакомы? Разве ей так нужны были эти чёртовы извинения, что она просто взяла и перестала с ней общаться? Правильно — нет. А это значит, что Моён вообще не обязана делать первый шаг в их примирении.       — То есть, по-твоему, я в этой ситуации виновата? — указав на себя пальцем, неверяще спрашивает Кан, стараясь сохранять спокойствие. Иногда, оказывается, это уж слишком сложно.       — Я этого не говорила… — сконфуженно возражает Суа и виновато тупит взор, но признавать свою вину не хочет до последнего. Моён извиняться за то, что произошло не по её воле, тоже не собирается.       — Вообще-то я хотела поговорить с тобой в тот же день, — сжав от волнения лямку своей любимой сумки, о покупке которой прожужжала Кан все уши, девушка продолжает, — но то, что брат избил Тэхёна на глазах у всех… мягко говоря, выбило меня из колеи. В то время, когда они дрались, я ждала тебя на остановке, Моён, чтобы обсудить всё! И, Боже, как же я пожалела, что меня не было рядом с ними…       Слова подруги звучат достаточно искренне, чтобы им поверить, да и сожаление, отпечатавшееся во взгляде и то и дело дрожащих губах, говорит Моён о многом. Однако, помедлив пару секунд, она всё-таки находит никак не укладывающуюся в голове деталь.       — Допустим, что это правда, — сощурившись, задумчиво произносит Моён. — Но ты ведь могла мне позвонить или хотя бы написать. Да даже эти два дня ты только и делала, что тупо меня игнорировала!       Обиду, сквозящую в её голосе, никак не удаётся скрыть, и Кан тяжело вздыхает, переводя взгляд на предметы вокруг них — куда угодно, лишь бы не смотреть на подругу. Где-то там, на задворках сознания, Моён боится понять по её лицу, что Чон ей нагло врёт. Ведь, как бы ей ни хотелось, она не может поверить ей так просто, без единой задней мысли.       — Не обвиняй меня в том, что делала сама, — после недолгой паузы уязвлённо отвечает Суа. — Тебя никто не выгонял с нашей парты, но ты почему-то решила, что она достанется только одной из нас. Это так по-детски, просто невероятно…       Моён открывает было рот от возмущения, чтобы что-то сказать, но запоздало понимает: подруга права. Она сама себе надумала какое-то глупое соревнование между ними, никак не желая признавать собственную нерешительность, и только и делала, что винила Суа.       Она была такой жалкой.       — Ладно, давай уже забудем про эту нелепую ссору, — вдруг предлагает Чон, и её розовые губы растягиваются в робкой полуулыбке. Она подходит к слегка обескураженной её действиями девушке и, хихикнув, хватает ту за руку. — Прости, что вела себя как дура. Мне правда жаль. У нас впереди ещё несколько бессонных ночей за работой над докладом! Не будешь же ты дуться на меня вечно?       И, пусть, горечь обиды всё ещё жжёт горло, Моён не может не улыбнуться при виде миленьких рожиц подруги, позволяя той растопить своё охладевшее сердце. Должно быть, это далеко не последняя их ссора, и, наверное, даже не самая крупная. Кан всегда будет раздражать вечная беспечность Суа, а Чон вряд ли когда-нибудь поймёт всю тяжесть ситуации, в которую попала Моён. Но эти неурядицы и рядом не стоят с теми захватывающими эмоциями, которые они испытывают, когда проводят время вместе. Так разве могут они помешать их дружбе?

***

      — Перестань уже фоткать еду и поешь нормально, Суа, — ворчит на подругу Чонгук, пока та сосредоточенно, с высунутым языком делает очередную фотографию ароматного супа.       — Отстань, я давно уже мечтала сюда сходить! Смести всё подчистую, не сделав ни одной фотки на память, было бы неблагоразумно, — с умным видом упрекает его Чон.       Она кричит, когда парень забирает у неё телефон и перекладывает на противоположную сторону стола, а после, несмотря на возмущения девушки, продолжает как ни в чём не бывало уплетать свою любимую гречневую лапшу. Моён, наблюдая за ними со стороны, невольно хихикает.       На большой перемене, устав от приевшегося меню столовой, ребята решили сходить в небольшой ресторанчик рядом с университетом и не прогадали: соотношение цены к качеству здесь как нельзя выгодное. Поначалу компания Чонгука, который с недавних пор всегда ходит с Суа, не кажется Моён уж слишком хорошей затеей — всё-таки с парнем половина тем девчачьих разговоров отсекается сразу — но чуть позже она с лёгкостью привыкает к этому милому и, чаще всего, молчаливому музыканту.       — Кажется, вы двое довольно близки, — аккуратно поедая такой же, как у Суа, всё ещё горячий суп, чтобы не обжечься, внезапно подмечает Кан. Парень с девушкой многозначительно переглядываются, а затем выдают практически одновременно:       — Нет!       Моён заливается смехом, в то время как Суа густо краснеет, а Чонгук неловко откашливается в кулак.       — Мы просто… хорошие друзья, — стараясь не смотреть на сидящего рядом парня, оправдывается Чон и неуклюже улыбается. Моён понимающе кивает, делая вид, что верит, и бросает мимолётный взор на Чонгука — тот выпрямляется и, отвернувшись, опускает глаза вниз. Слова девушки, очевидно, сильно его задевают.       Кан спешит перевести тему.       — Вы не знаете, что с Тэхёном случилось? — осторожно, словно вообще не имеет права этим интересоваться, спрашивает она. На самом же деле, Моён точно соврёт, если скажет, что не волнуется за него. Волнуется. Ещё как. Так, что учащается пульс и потеют ладони в ожидании ответа.       — Он вроде простудился, — неуверенно бормочет Чонгук, задумчиво почесав затылок. Невнятное «вроде» сильно режет Кан слух. Они ведь друзья!       До Моён вдруг доходит, что простудился Ким, должно быть, именно из-за неё — тогда, когда они выясняли отношения под дождём, прям как в какой-нибудь сопливой мелодраме. В груди неприятно жжёт от осознания, что она, её гордость и обида послужили всему виной. Подумать только: Тэхён пожертвовал собственным здоровьем ради её комфорта. Ради той, с кем их ничего не связывает.       Это не укладывается у неё в голове.       Суа незаметно утыкается в тарелку: видимо, предпочитает отмолчаться. В этот момент Моён чувствует, как к щекам приливает кровь — сдают её нервы.       — Вы его хоть навещали? — Ответом ей служит упрямое молчание, и парень с девушкой виновато опускают головы. — Суа, твой брат избил его из-за тебя, хотя он, по факту, ничего такого не сделал! Никак не унизил тебя, не опорочил твоё достоинство! А ты даже не можешь написать ему, спросить, всё ли в порядке? Вы ведь столько лет уже знакомы! — Моён, тяжело дыша, переходит на крик, отчего некоторые посетители даже оборачиваются, но она не останавливается. — Чонгук… — Парень удивлённо поднимает голову. — Ты себя-то слышишь? «Вроде»? Серьёзно… Ты единственный из друзей, кто у него остался, и считаешь нормальным не принимать никакого участия в его жизни? Представь, каково ему сейчас! Он совсем один, и никто, даже собственная семья, не придёт ему на помощь… — Она вдруг поднимается из-за стола и, оглядывая каждого, выплёвывает напоследок с явным презрением: — вам должно быть стыдно за то, какие вы друзья.       Девушка, быстро собравшись, незамедлительно выходит на улицу, потому как делить с ними один стол у неё попросту пропадает желание. Она даже не удивляется, когда её никто не догоняет, да и, честно говоря, совсем этого не хочет. О чём ещё ей говорить с этими людьми? Сегодня они бросили в беде Тэхёна, а завтра сделают то же самое с ней.       Признаться честно, Моён не знает, почему так разозлилась. Почему чужое равнодушие вывело её на такие сильные эмоции? Быть может, дело в том, что она сама в этой ситуации и виновата… Ведь именно из-за неё, её ненужной гордости и упрямства пострадал Тэхён. Возможно, отчитывая их, Кан упрекала саму себя, подсознательно понимая, что она ничем не лучше.       Звук внезапно пришедшего сообщения на телефоне ненадолго выводит Моён из неприятных мыслей. Имя Чимина в строке «отправитель» заставляет сердце в предвкушении кольнуть.       «Сегодня задержусь на работе. Ложись без меня.»       Она выдыхает, радуясь, что ничего серьёзного не случилось, но даже этот непроизвольный жест получается слишком измотанным. Холод, сквозящий от сообщения Чимина даже через экран смартфона, ледяными иглами оставляет в душе болезненные следы. «Может, просто занят, чтобы распыляться на нежности?» — успокаивает себя Моён, но тут же понимает, что это просто отговорки. Она какое-то время размышляет над этим, пока в голове вдруг не назревает рискованная, но всё же довольно занимательная идея.

***

      Запомнить название района, в котором побывала лишь раз, оказалось достаточно трудно. Девушка добрых полчаса провела над поиском нужной улицы в приложении на телефоне, в конце концов обнаружив ту при помощи фотографий, после чего ещё какое-то время петляла с таксистом по окрестностям, пока на горизонте наконец не показался тот самый многоэтажный дом. Благо, мужчина оказался понимающий — или же просто пребывал в хорошем настроении — и дополнительную плату за задержку не потребовал.       — Теперь нужно решить, как попасть внутрь, — бормочет себе под нос Моён и задумчиво оглядывает почти полностью стеклянную дверь подъезда. Когда она, воодушевлённая внезапным чувством долга и справедливости, летела в другой конец города, то напрочь позабыла о такой важной детали. Кан сокрушённо вздыхает, понимая, что попала в безвыходное положение, и опускает голову. — Как можно быть такой непредусмотрительной…       Однако совсем скоро её угрызениям совести приходит конец. Широкая дверь резко распахивается, чудом не задев девушку, и оттуда стремительно выходит взрослый мужчина. Слегка растрёпанный и запыхавшийся, словно от долгого бега, он всего на мгновение останавливается, чтобы поправить складки на дорогом костюме и торопливо оборачивается. Ровно в тот момент Моён поднимает голову и, с трудом успевая задержать закрывающуюся после него дверь, скользит по незнакомцу любопытным взором. Классический стиль одежды и безупречная укладка тёмных волос буквально кричат о солидности и статности мужчины.       Но в его мягких, притягательных чертах лица Кан неожиданно улавливает что-то знакомое.       — Вы что-то хотели? — внезапно спрашивает он, явно заметив пристальное внимание к своей персоне. Грубоватый голос и нотки раздражения в нём тотчас вынуждают девушку опомниться и перестать разглядывать незнакомца.       — Н-нет, извините…       В мгновение ока, словно ужаленная, Моён залетает в подъезд и останавливается только перед лифтом. Сердце отчего-то стучит как бешеное, а дыхание сбивается, будто накануне она пробежала километровый марафон. Почему ей вдруг стало так не по себе? И почему этот мужчина, который явно видит её впервые, показался ей знакомым? Должно быть, она никогда не узнает ответы на эти вопросы — ведь, скорее всего, видела его в первый и последний раз.       Осознание этого успокаивает и одновременно вселяет тревогу.       Мысли и беспокойства об этом вмиг стираются и бессильно рассыпаются, подобно мелу, как только лифт доставляет Моён на нужный этаж. До этого момента она и не догадывалась, насколько волнительной может быть встреча с ним: сердце, вновь заведённое как по щелчку пальцев, глухими ударами отдаёт в ушных перепонках, а в животе в предвкушении чего-то неизведанного завязывается неприятный ком.       Осторожными, неуверенными шагами девушка ступает по местами потрескавшемуся кафелю в слабо освещённое помещение и внимательно осматривается в поисках нужной квартиры. Всё-таки память может её подводить, и сейчас, возможно, она вовсе не на том этаже, который ей нужен. Однако уже спустя несколько секунд взгляд Моён натыкается на знакомую дверь — выглядящую чуть более потрёпанной, чем остальные, — и номер семьдесят семь, золотистыми цифрами обозначенный сверху, позволяет ей облегчённо вздохнуть. Его-то она точно запомнила.       Вдохнув в лёгкие для решимости побольше воздуха, Моён наконец звонит в дверь. Пока её палец утопает в кнопке, она прокручивает в голове тысячу возможных вариантов развития событий и содрогается от самых ужасных. Какова будет его реакция? Он рассердится или, может, даже обрадуется? На последнее девушка почти не надеется, правда, но мечтать, как говорят, не вредно.       И Моён искренне надеется, что ей это не навредит.       Задумавшись, девушка запоздало замечает, как дверь с характерным звуком отворяется и едва ли не ушибает её саму — уже второй раз за день. Она оторопело отскакивает и поднимает полные надежды глаза на него. В домашних штанах и просторной футболке, с взлохмаченными волосами и опухшим будто ото сна лицом, парень в шоке застывает в проходе.       — Моён… что ты здесь делаешь? — ошеломлённо спрашивает Тэхён.       Она и сама не знает ответа на этот вопрос.