***
Подавленная и выжатая, как лимон, Кан не появляется на оставшихся парах и добирается до дома на такси, быстро вызванном ею в состоянии, граничащем с истерикой. Настойчивые звонки Суа она упорно игнорирует, а смс в духе «Куда ты запропастилась?» и «Срочно позвони мне, если жизнь дорога!» даже не открывает. Ей прекрасно известно, что тем самым Моён подвергает подругу, никоим образом не посвящённую в её чувства, сильному стрессу, но в глубине души она всё же надеется, что Чон всё поймёт. И не осудит. По пути, в машине, эмоции одолевают Кан с ещё большей силой, и она наблюдает за сменяющимся пейзажем сквозь толстую пелену слёз и тихие рыдания. Обеспокоенный её частыми всхлипываниями и жутко размазанным макияжем водитель даже предлагает Моён упаковку салфеток, которой она спешит тотчас воспользоваться, рассыпавшись в благодарностях к учтивому незнакомцу. И отмечая про себя, что остались на этом свете ещё мужчины, не разбивающие женские сердца, а делающие прямо противоположное — залатывающие их. И что Тэхёну стоило бы взять с них пример. Первое, что Моён делает, когда оказывается в пустой квартире, — на негнущихся ногах бредёт в ванную и умывается ледяной водой, наивно полагая, что это поможет ей успокоиться. Но это не только не срабатывает, а ещё и усиливает её рыдания, причину которым, как бы ни старалась, Кан так и не может найти. Полностью раздевшись, она останавливается перед большим зеркалом в ажурной белой раме и с ненавистью вглядывается в своё опухшее лицо. Теперь, покраснев от тщательного умывания, оно вызывает у Моён в два раза больше отвращения, чем прежде, вынуждая горячие слезы вновь и вновь обжигать собой холодные, осунувшиеся щёки. И мысль, что именно чёртов Ким Тэхён вогнал её в столь ужасное состояние, окончательно добивает Кан. В сознании то и дело всплывает минувшая получасом ранее сцена, в которой Тэхён без зазрения совести обжимается с какой-то девицей на глазах у всех — у неё на глазах — и, словно нарочно пытаясь вывести её на эмоции, прожигает взглядом Моён. Она понятия не имеет, почему при одной лишь мысли об этом к горлу подкатывает неприятный ком, а грудь вновь и вновь сотрясают непроизвольные рыдания. Не знает, с какой стати злость так будоражит её кровь, когда Кан в очередной раз представляет его в компании этой пластиковой куклы с до омерзения слащавым голоском. Ей ведь нет никакого дела до его личной жизни и уж тем более плевать, что он обзавёлся новой, явно не блещущей высоким интеллектом подружкой… По крайней мере, должно быть так. И Моён изо всех сил пытается себя в этом убедить. Пытается переступить через собственные эмоции, нахлынувшие на неё подобно цунами; пытается не обращать внимания на чувства, прорывающиеся сквозь толщу вины и стыда; пытается доказать самой себе, что это ужасно, в корне неправильно и должно прекратиться как можно скорее… Но у неё не выходит, как бы Кан ни старалась. Не получается игнорировать своё сердце, отзывающееся грохочущей болью в груди. Всматриваясь в своё отражение, Моён не испытывает ничего, кроме презрения к самой себе. Мысль, что стройная фигура и симпатичное лицо служат лишь красивой обёрткой для её ужасных поступков, въедается в голову, как маленький, противный червячок, и роется там до чувства тошноты. Неужели она была такой и до амнезии: не ставила чувства Чимина ни во что и постоянно находилась на перепутье, меж двух огней, не в силах определиться? И их с Тэхёном, на самом деле, связывало намного большее, чем ей известно? Возможно ли такое, что потеря памяти — вовсе не проклятье, а данный свыше шанс, чтобы всё изменить? Или измениться самой… Моён непонимающе жмурится, дотрагиваясь до раковины, холодная поверхность которой тут же оставляет на коже ожоги, и до боли сжимает её края. Изо всех сил трясет головой из стороны в сторону, не желая свыкаться с таким положением вещей. Да это же полная чушь! Это просто не может быть правдой… Кан не хочется верить, что она позволяла себе настолько подло поступать по отношению к Чимину. Что он, из-за любви к ней, закрывал на всё это глаза. И что они оба, живя вместе, причиняли друг другу только страдания. Моён судорожно втягивает носом воздух и в попытке успокоиться обнимает себя за плечи. От количества вопросов, хаотично разбросанных в сознании, голова идёт кругом, и она закрывает глаза, словно пытаясь сделать передышку после десятикилометрового марафона. Но на самый главный вопрос, давно крутящийся на языке, Кан так и не может дать ответ. Не хочет. Потому что, если задуматься серьёзно, она понятия не имеет, что в действительности чувствует к Чимину. Любовь это, медленно зарождающаяся в её сердце, или вполне естественная привязанность? А, быть может, и вовсе обыкновенная благодарность? Нет, не так. Какие чувства Моён испытывала бы к нему, если бы не знала заранее, что они, по словам Пака, вместе и в этих отношениях безмерно счастливы? Если бы Чимин не убедил её тогда, той ночью в больнице, что его любовь — взаимна?.. Человеческие чувства — как дремучие леса — столь же таинственные и неизведанные, так что разобраться в них Моён, наверняка, будет очень непросто. Но она, вопреки возможным трудностям, хотя бы попытается пробраться через их густую чащу и найти выход. В конце концов, это её единственный шанс разобраться в своём прошлом.***
Неестественно тёмный широкий коридор университета, привычно заполненный людьми, ещё никогда не вселял в Моён столько страха. Со всех сторон слышатся мерзкие смешки студентов, что так и норовят испепелить её своими презрительными взглядами, и Кан судорожно сглатывает, с трудом передвигая ногами. Она не понимает, что сделала не так, но навязчивые мысли немедленно начинают расплетаться по её сознанию, как противная липкая паутина. Может, Тэхён не остался в долгу и всё-таки пустил по университету те ужасные слухи про неё, о которых грозился? В таком случае, его месть довольно жестока. Впрочем, Моён не поверила бы в это, даже если бы ей предоставили очевидные доказательства. Ведь он не такой. Словно на казнь, она медленно и осторожно идёт вперёд, хотя сама понятия не имеет, куда, пока неожиданный холод не пронзает её ступни. Опустив голову, Моён не обнаруживает на них никакой обуви, но, несмотря на неприятные ощущения, всё равно не останавливается. Студенты, имена которых Кан даже не знает, — да и не уверена, что помнит их лица, — о чём-то перешёптываются друг с другом и, стоя к ней боком, насмешливо посматривают на девушку. Что за слухи о ней могли вызвать такое бурное обсуждение? Сердце бешено колотится, и в какое-то мгновение Моён даже кажется, что его стук перекрывает окружающий шум от разговоров, — тогда, когда люди наконец замолкают и расступаются перед ней, открывая вид на занимательную картину. Как главный гость программы, в конце коридора, на большом диване, сидит Ким Тэхён собственной персоной. Правда, скучать ему на этот раз не приходится: его обыденное занятие скрашивает компания очередной пышногрудой красотки. Прижав явно готовую ради него на всё девушку к себе, он горячо целует её прямо в губы и не сразу замечает подошедшую к ним Моён. Она чувствует, как у неё перехватывает дыхание и как к горлу подкатывает противный ком, когда Тэхён переводит на Кан надменный взгляд и хищно скалится. — Ты ничего обо мне не знаешь, Кан Моён, — произносит он тоном, который она точно уже где-то слышала, и его голос неестественно разносится по всему коридору; отзывается в её ушных перепонках звонким эхом и повторяется много-много раз. Может, она просто сошла с ума? Моён хочет тотчас сорваться и убежать из этого чёртового места, лишь бы перестать быть причиной чужих насмешек, но она вдруг осознаёт, что тело её не слушается: так, словно оно и не её вовсе — чужое. Навязчивое желание спрятаться от всех и сжаться в маленький комок завладевает её мыслями, и Кан усилием воли заставляет-таки собственные конечности повиноваться ей. Чувствуя с головой охватившее её ощущение дежавю, Моён разворачивается и бежит прочь, вот только делает это, почему-то, ужасно медленно. Хихикающие студенты нехотя уступают ей дорогу, и Кан жмурится, борясь с подступающими слезами. Неужели это повторяется вновь? Однако вскоре, преодолев всевозможные препятствия, Моён всё-таки добирается до конца коридора. Она останавливается и ждёт, пока последние несколько человек освободят ей выход на улицу, но стоит этому произойти — тут же теряет дар речи от шока. Перед ней неожиданно предстаёт Чимин: столь же спокойный, как и всегда, с привычным нежным взглядом и тёплой улыбкой. С губ Кан исходит облегчённый вздох, и радость, что она встретила именно его, заполняет всё внутри неё. Но как только Моён, улыбнувшись в ответ, хочет подойти к нему, уголки губ Пака вдруг опускаются, меж бровей образуются морщины, а глаза наполняются неподдельной тоской с примесью обиды. — За что ты так со мной, Моён? — шепчет он и резко сменяется в лице, зло нахмурившись. От таких резких перемен в парне Моён совсем теряется. Она не может понять, что сделала не так, и от безысходности только и может, что беспомощно хватать ртом воздух. «Они все что, сговорились?» — успевает подумать сокрушённая Кан, прежде чем Чимин начинает медленно подходить к ней, как робот повторяя ранее озвученную фразу. Моён с опозданием замечает, что и другие студенты, до этого стоявшие в стороне, приближаются к ней, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. — Я думала, мы с тобой подруги… — разбирает Кан вдруг в непрекращающемся шуме знакомый голос и, испуганно обернувшись, обнаруживает Суа. На её лице застывает неподдельная обида, почти что боль — и это заставляет внутренности Моён болезненно разрываться на части. — Ты всё только портишь, Моён, — надменным тоном заключает выросший рядом с Суа буквально из ниоткуда Чонгук, и эти слова окончательно выбивают Кан из колеи. — Что? Но я не… Язык будто прирастает к небу, а усиливающийся с каждым мгновением ужас выбивает весь воздух из лёгких. Силы полностью покидают Моён, когда она понимает, что рискует вот-вот быть затоптанной обезумевшей толпой. Она кружится на месте, беспомощно цепляясь взглядом за знакомые лица и не оставляя попытки вразумить их, но, как и ожидалось, терпит неудачу, потому что выражения их лиц переполнены невообразимым гневом. Страх погибнуть прямо здесь, таким нелепым образом, покрывает и сковывает всё тело Моён острыми шипами. Она падает на пол, обессиленно сжимается в комок и, крепко зажмурившись, закрывает уши руками, чтобы не слышать раз за разом повторяющиеся фразы. Но озверевшая толпа не останавливается, и Кан не замечает, как начинает тонуть в ней, словно в зыбучих песках, пока последний глоток кислорода предательски не выбивается из её лёгких и она не опускается на дно. Моён резко распахивает глаза и, обнаружив перед собой собственную спальню, утонувшую в утренних лучах солнца, лишь спустя время понимает, что это был сон. Жуткий сон, от которого ей до сих пор не по себе — один только пот, которым в бушующем страхе пропиталось всё её тело, служит тому прямым доказательством. Кан медленно садится на кровати, потирает виски, крепко жмурясь и моргая в надежде, что это поможет ей прийти в себя. Но события, которые всё ещё кажутся до сумасшествия реальными, никак не дают ей покоя. Мысль, словно Моён прошла свой собственный круг ада, без конца крутится на уме. Все самые ужасные последствия своих действий девушка увидела, будто наяву, и, в конце концов, окунулась в бездну одиночества. Быть может, этот сон и вовсе вещий? Моён встряхивает головой, желая таким образом избавиться от неприятных мыслей, и первым делом, прежде чем встать с кровати, с любопытством осматривается. При виде знакомой, благо, пребывающей в привычном порядке спальни, её взгляд тут же натыкается на телефон, почему-то лежащий на комоде напротив кровати — на ночь Кан обычно всегда оставляет его рядом с собой, на прикроватной тумбочке. Слегка насторожившись, она поднимается с постели и осторожно, едва ли не крадучись преодолевает расстояние до заветной вещицы. Недоверчиво хмурится и осматривает его со всех сторон, пока наконец не набирается решимости взять в руки. — Это же всего лишь телефон, Моён, успокойся, — тихо, самой себе проговаривает она и напряжённо втягивает носом воздух, уже с интересом, нежели настороженностью покрутив его. Но, как и ожидалось, ничего подозрительного Кан не обнаруживает. По крайней мере, на поверхности. Вслед за разблокировкой смартфона её сию же секунду встречают десятки сообщений от Суа в разных соцсетях и мессенджерах — и примерно столько же пропущенных звонков. Моён закусывает губу, внутренне борясь с охватившим её чувством вины, но решает и на этот раз оставить подругу без ответа в надежде, что им удастся нормально поговорить при встрече. И что мягкосердечная Суа, несмотря на, наверняка, затаённую на Кан обиду, окажется достаточно великодушной, чтобы её выслушать, не говоря уже о прощении. Моён ещё раз проверяет мобильник на наличие новых сообщений или звонков и, убедившись, что никто кроме Чон про неё так и не вспомнил, горько поджимает губы и откладывает телефон обратно на комод. Неужто она ждала внимания от кого-то конкретного? — Глупости какие… — бурчит себе под нос Моён и, невесело хмыкнув собственной наивности, отправляется в ванную. У неё нет времени даже задумываться о таком. Ровно как и права давать волю этим чувствам. Несмотря на то, что мысли её вновь и вновь неизбежно возвращаются к вчерашнему дню, с утренними процедурами Кан справляется быстро. Она, признаться честно, слабо представляет, как после всего произошедшего будет вести себя в университете. Как выдержит внимание любопытных студентов, по случайности ставших очевидцами её срыва? Как посмотрит в глаза Суа — и, самое интересное, — что будет делать, если вдруг столкнётся с Тэхёном? Моён остаётся только надеяться, что события её сна не повторятся в реальности. Спальню девушка покидает, почему-то, совершенно без сил, словно всю ночь напролёт она работала без передышки, а не спала. Однако уже на полпути к кухне, по звукам из которой становится понятно, что на ней кто-то весьма активно орудует, приятный аромат чего-то съедобного касается её ноздрей и тотчас, вместе с голодом, пробуждает в Моён былую жизнеспособность. В несколько шагов она добирается до заветного входа, а затем, обнаружив стоящего к ней спиной и что-то виртуозно нарезающего Чимина, останавливается, притаившись за углом. Стараясь не издавать ни звука, она осторожно выглядывает и долго рассматривает безупречную фигуру парня, сверху свободных серых брюк и белоснежной рубашки накрытую забавным фартуком. Проходится взглядом по причудливо отросшим на затылке волосам, изящной ровной спине, крепким бёдрам и останавливается на сильных руках, для удобства обнажённых до локтя. Внутри Моён вдруг разливается странное тепло; она стремительно преодолевает разделяющее их расстояние и порывисто обнимает Пака со спины, небрежно просунув свои руки через его. Явно не ожидавший этого Чимин резко замирает на месте, с трудом удержав в руке нож, которым прежде орудовал. — Что такое, Моён? — опешив, спрашивает Чимин, не оборачиваясь — и даже в это мгновение звучание его голоса напоминает мёд: столь же мягким и сладким он кажется. Моён не отвечает, лишь крепче обнимая сильное туловище парня и прижимаясь щекой к его спине. Что случилось? Она и сама не знает. Может, это приснившийся накануне кошмар наконец пробудил дремлющие в ней чувства? В любом случае, это не так важно. Впервые Кан не хочется копаться в глубинах собственного сознания — хочется просто наслаждаться моментом, целиком и полностью растворившись в нём. Ласковые руки Чимина без предупреждения накрывают её ладони, но поворачиваться лицом к девушке Пак не спешит. В повисшей вдруг тишине Моён, кажется, улавливает не только его размеренное дыхание, но и столь же спокойное биение сердца, ударяющегося о рёбра почти в такт с её собственным. Она с каким-то несвойственным себе упоением шумно вдыхает запах его тела — смесь геля для душа и дорогого парфюма, к которому уже успела привыкнуть, — и безмятежно прикрывает глаза. Кан ловит себя на мысли, что именно с Чимином чувствует себя безопаснее всего. То ощущение комфорта, что ей дарит одно только его присутствие, с лёгкостью перевешивает адреналин, выброс которого происходит в крови Моён каждый раз, когда она видит Тэхёна. И особенно тогда, когда он на неё смотрит. Кан мысленно ударяет себя по щекам, осознав, что все её мысли в одночасье забились этим негодяем. Так больше не может продолжаться. Они стоят так ещё, неподвижно, точно не меньше минуты — и Моён, сказать честно, была бы не прочь растянуть это на целый день, — пока Чимин не снимает вдруг её руки с себя и не разворачивается к девушке. Только она поднимает на него вопросительный взгляд, как он с привычной нежностью берёт её лицо в ладони и резко притягивает к себе для поцелуя. Опешив, Кан поначалу даже теряется, застыв в ступоре и распахнув от удивления глаза. Но вскоре всё же тает под напором Пака и отвечает ему тем же, пальцами обвив его запястья. — Я, конечно, не против проводить так с тобой время хоть днями напролёт, — с трудом оторвавшись от столь желанных губ девушки, усмехается Чимин, — но, к превеликому сожалению, ты уже опаздываешь на занятия, а я — на работу. — Разве тебе, как начальнику, не положены, скажем… маленькие привилегии? — заговорщически проговаривает Моён и, растянув губы в игривой полуулыбке, аккуратно перебирает пальцами вверх по подтянутым животу и груди, вынуждая Чимина в предвкушении задержать дыхание, а после хватает его за галстук и несильно притягивает к себе. Тот, в свою очередь, недвусмысленно облизывается и, расположив ладони на её бёдрах, вплотную прижимает к себе. — Ты что же, соблазнять меня вздумала? — лукаво ухмыльнувшись и томно прикрыв глаза, шепчет Чимин. — Что? — наигранно удивляется Кан и театрально вскидывает брови. — Я? Да никогда в жизни! — заверяет она, а у самой в голове крутится лишь одно: как же чертовски сильно её парню идёт деловой стиль! Пак от души хохочет, приподняв подбородок и обведя помещение каким-то задумчивым взглядом, после чего наконец возвращается к Моён, выжидающе смотрящей на него снизу вверх. — Хоть мне и положены, так называемые, «маленькие привилегии», Моён, позволять я их себе не собираюсь. — И, хотя улыбка с лица парня никуда не исчезает, голос его неожиданно принимает чересчур спокойный, даже строгий тон — словно своими словами Кан его как-то задела или, по крайней мере, заставила задуматься. — А ты вообще через сорок минут должна быть в университете, как штык. С этими словами он чмокает Моён в нос, отчего та невольно закрывает глаза и сжимает голову в плечи, и любовно проводит рукой по распущенным девичьим волосам, прежде чем окончательно отпустить. — Давай, иди собирайся, пока я готовлю, — заключает он тоном, не терпящим возражений, и, подарив девушке напоследок натянутую улыбку, возвращается к готовке завтрака. В повторении дважды Моён не нуждается и уже через несколько секунд послушно исчезает в своей комнате. На сборы у неё уходит едва ли больше десяти минут, и этого времени Чимину хватает с лихвой, чтобы дожарить омлет, от нарезки овощей к которому Кан его так бесстыдно отвлекла. Кулинарные способности парня в очередной раз превосходят все её ожидания, и получившийся невероятно вкусным для своего уж слишком простого рецепта завтрак они уплетают за считанные минуты. Пак по обыкновению расспрашивает Моён про дела в университете, на что она как обычно отмахивается, не находя в этой теме ничего интересного, а вот сам про работу в компании не распространяется, будто специально умалчивая об этом. Напрягшись, Кан только хочет поинтересоваться, всё ли в порядке, как мирное звяканье столовых приборов неожиданно прерывает трель лежащего на столе телефона. — Извини, — явно растерявшись, сухо бормочет Чимин и, взяв мобильник, стремительно поднимается из-за стола и отвечает на вызов только на выходе из кухни. По важному тону, которым он произносит пресловутое «алло», Моён делает вывод, что звонят с работы, и с её груди невольно срывается тревожный вздох — такое происходит крайне редко, а, значит, случилось что-то серьёзное. Не желая терять время зря, Моён, вместо накручивания себя дурными мыслями, решает пока убраться. Погрузив столовые приборы в посудомоечную машину и вытерев крошки со стола, она допивает свой сок, оставленный на нём по невнимательности, и запоздало замечает сиротливо ютящуюся капсулу, по обыкновению данную ей Чимином, возле стакана. Кан хмурится, пока сомнения неминуемо одолевают её, а учащённый пульс предательски грохочет в висках, и бросает беспокойный взгляд на дверной проём, в который в любое мгновение может войти Чимин. Но это происходит даже раньше, чем она могла себе представить. Когда оттуда выходит фигура ни о чём не подозревающего парня, Моён едва успевает что-то предпринять и машинально прячет несчастную таблетку в кармане джинсов. Она судорожно сглатывает, чувствуя, как всё внутри неё холодеет от страха, и растерянно застывает на месте, пока задумавшийся о чём-то своём Чимином скользит по ней беглым взором. — Едем? — несколько отрешённо уточняет Пак и, вместо того чтобы пройти дальше, нетерпеливо опирается на стену, то и дело нервно поглядывая за чем-то в экран телефона. Неловко потоптавшись на месте, Моён чуть заметно кивает, как можно правдоподобнее растягивая губы в полуулыбке и даже не догадываясь, какие последствия за собой могут повлечь её опрометчивые поступки.