Мелодия забвения

      Сначала Моён кажется это сном.       Донельзя реальным сном, надо признать.       Но в то мгновение, когда в ноздри угождает знакомый запах мускусного одеколона, и каждая деталь смуглого лица напротив отчётливо предстаёт перед глазами, словно на превосходно исписанном полотне, — начиная от очаровательной родинки на носу и заканчивая почти незаметной щетиной над верхней губой, — Моён понимает: это происходит наяву.       Ким Тэхён, растянувший пухлые губы в довольной ухмылке и загадочно прищуривший глаза, в действительности самым что ни на есть наглым образом покушается на её личное пространство.       — Ты что, следил за мной? — отчаянно пытаясь спрятать накатившее на неё смущение за озлобленным тоном, шипит Кан и хмурится.       — Ну, — задумчиво играет бровями парень, — если этот автобус — твоя личная собственность, то, пожалуй, меня и вправду можно считать отпетым сталкером.       Моён раздражённо цокает языком и закатывает глаза, но уже в следующую секунду её лицо становится бледным, как мел, а внизу живота завязывается тугой ком: прежде, чем автобус трогается, Тэхён заносит руку за спину Кан, будто для объятий, и, протянув дальше, ухватывается за поручень прямо над её лицом. Неосознанно вжав голову в плечи, Моён словно против воли поднимает глаза и как заворожённая следит за движениями его руки. Тонкие длинные пальцы, кажется, созданные для игры на музыкальных инструментах, сверкают уже знакомыми кольцами, а широкая ладонь крепко сжимает покрытый кое-где потрескавшейся краской металл так, что белеют костяшки.       У Моён немедленно перехватывает дыхание, и худые щёки заливаются румянцем, когда Ким пододвигается к ней ещё ближе, сократив и без того жалкое расстояние между ними до считанных сантиметров. Волну возмущения, тотчас поднявшуюся в ней, смело можно сравнить с цунами, способным накрыть небоскрёб. Кан поворачивает голову и бросает на парня гневный взгляд — получается весьма безнадёжно и, наверное, даже нелепо, думает она в следующую секунду, смотря на него снизу вверх и чувствуя, как ощутимая разница в росте втаптывает её достоинство в землю.       Однако, вопреки её ожиданиям о победной ухмылке Тэхёна, обычно сопровождающей каждый её забавный промах в их перепалках, тот улыбается лишь слегка, одними уголками губ, и в очередной раз отводит взгляд в сторону. Словно это не он только что свёл разделявшую их дистанцию до минимума. Моён замечает, как сильно он сжимает челюсть и как постепенно темнеют его глаза, и уже хочет было повернуться, чтобы проследить за внимательным взглядом Кима, когда его свободная рука вдруг по-хозяйски ложится на её талию и, крепко сжав, притягивает к себе.       Теперь между ними не остаётся и миллиметра.       Собственные пальцы соскальзывают с поручня, казавшегося единственным спасением от этого казуса, и Моён в одночасье оказывается прижатой к чужой груди — неожиданно крепкой и часто вздымающейся. Кан возмущённо хватает ртом воздух и упирается в Тэхёна широко распахнутым взором, пока бешеные удары сердца разлетаются по венам сотней ярких фейерверков. Холодная, почти что мрачная невозмутимость на лице парня поражает Моён: эта эмоция, уже вконец ей осточертевшая, совсем не вяжется с прикосновением его руки, что обжигает кожу даже через тонкую ткань рубашки — до того оно кажется горячим.       И всё же в его бездонных глазах она вдруг находит кое-что несвойственное Киму.       Настороженность.       Яркая вспышка неожиданно поражает сознание: перед глазами отчётливо предстаёт знакомая картина, на которой руки Тэхёна точно так же обвивают тело другой. Его пухлые губы отпечатывают нескромный поцелуй на её щеке, а затем он проходится по Моён надменным, испытующим взглядом, словно говоря: «вот видишь, на что я способен?»       Кан вдруг понимает: она всё ещё помнит каждую деталь, каждое сказанное им в тот день слово. Она не забыла ничего, хотя упрямо твердила себе обратное. Не забыла ничего — хотя непременно должна была. Дала обещание самой себе.       Кровь, взбудораженная злостью Моён на саму себя, вскипает по всему её телу, как в чугунном котле. Она морщится, пытаясь рассеять всплывшее перед глазами воспоминание, и, устремив на Кима гневный взор, предпринимает попытку стряхнуть с себя его руки.       Тщетно.       — Ты что творишь?! Что ты вообще здесь забыл? — восклицает Кан, недоумевающе хмурясь. И, хотя её голос сразу же тонет в окружающем шуме, по лицу Тэхёна она понимает, что он всё услышал.       И уже через долю секунду Моён начинает сильно об этом жалеть.       Потому что без всякого предупреждения — в общем-то, в своей излюбленной манере, — он склоняет голову ниже, к самому её лицу, почти касаясь горячими губами виска, и в момент, когда тело Кан усыпает множество крохотных мурашек, шепчет:       — Не пугайся и постарайся реагировать спокойно, — предупреждает глубокий баритон, пока пальцы его хозяина ещё сильнее впиваются в тонкую девичью талию. — Прямо за тобой сейчас стоит и облизывается какой-то мерзкий мужик, так что, если не хочешь терпеть его блудливые ручонки на своей заднице — придётся потерпеть мои, — невозмутимо ставит условие Ким и, чуть отпрянув, заглядывает в ошарашенные глаза Моён. — Почему-то мне кажется, что я устрою тебя куда больше, чем этот неотёсанный урод.       Будто в доказательство своих слов он перемещает ладонь с талии на поясницу Кан, потянув за собой вереницу трепетной дрожи и ощутимо всколыхнув только-только успокоившееся сердце. Она теряется под мучительно долгим, насквозь прожигающим взглядом Тэхёна, который будто много-много раз подвергает все её внутренности безжалостному прессу, и за перевариванием услышанного не замечает, как Ким меняет их положение и сам становится спиной к тому мужчине таким образом, что Моён теперь без труда может его разглядеть.       Впрочем, смотреть там особо не на что — всё, как и описывал Тэхён, только менее утрировано: ростом не выше Кан, тучный мужчина с наполовину облысевшей головой и маленькими, заплывшими жиром глазками. Моён окидывает его презрительным взором и показательно морщится, полностью уверенная, что у этого любителя помять женские прелести есть жена и дети, а также напрочь отсутствует совесть. Нервно, несколько боязливо покосившись в её сторону, он тут же отворачивается и скрывается в тесной толпе пассажиров.       По спине пробегает холодок от мысли, что Тэхёна могло и не быть рядом.       А ещё пересыхает в горле от осознания, что он мог и не защитить её, не прикрыть за своей спиной.       Если бы не захотел.       — Не надо, — внезапно отвлекает её от размышлений его тихий голос, — не смотри на него. Он этого не достоин.       Одной рукой по-прежнему держась за поручень прямо над головой Моён, другой парень прижимает её к себе ещё ближе, хотя, казалось бы, между их телами и так не уместился бы даже лист бумаги. Взгляд Кан невольно снова приковывается к лицу напротив, источающему ядрёную смесь раздражения и беспокойства. Пальцы обеих рук неосознанно сжимают лямку сумки, а из губ вырывается взволнованный вздох, когда в кромешной тьме карих глаз Тэхёна она замечает непривычную им мягкость.       Даже… нежность?       Моён резко одёргивает себя, не позволяя крамольным мыслям завладеть сознанием.       Странное поведение этого парня — всего лишь вынужденная мера.       Его горячие пальцы, сжимающие её талию — тоже.       И никаких подводных камней. Совсем.       Но разве капризному сердцу это объяснишь?       — Так значит… — желая унять бешеный пульс, рьяно грохочущий в висках, подаёт голос Моён, — себя ты считаешь достойным?       Она специально делает ударение на последнем слове, будто тянет за рычажок в голове Кима, отвечающий за совесть. Хотя, признаться честно, уже почти не надеется, что он сработает. Тэхён же резко меняется в лице: на место бывалой мягкости приходит серьёзность, а в глазах отпечатывается самая настоящая сталь — Моён боязливо сглатывает и закусывает щёку изнутри, уже жалея, что ляпнула такую глупость. Широкая ладонь вновь ощутимо стискивает девичье тело, как плюшевую игрушку, и Кан морщится под неожиданно сильным напором. Неужто его и вправду так разозлили её слова?       Но уже в следующее мгновение Ким расплывается в лукавой ухмылке и игриво щурит глаза, расслабив хватку и позволив Моён набрать в лёгкие воздуха.       — Будь Чимин здесь — вряд ли оценил бы такие разговоры, — с насмешкой в голосе осаждает девушку Тэхён. Она с секунду задумчиво рассматривает его лицо, на котором теперь застыла маска невозмутимости, и гадает мысленно, что могла бы значить столь резкая перемена в парне.       А затем, так и не обнаружив ответа, стряхивает с себя бывалую растерянность и смело, с вызовом заглядывает ему прямо в глаза.       — С каких это пор тебя заботит его мнение? — иронично протягивает Моён, вздёрнув подбородок вверх — почти незаметно, для надёжности. Но этот жест не уходит от внимания Кима. Ровно как и слова, столь неосторожно произнесённые ею вслух.       Хоть и так отчаянно пытается показаться хладнокровной, внутренне Кан буквально содрогается от ужаса: осознание, что перешла черту, позволив некогда безобидному разговору вылиться в откровенный, провокационный флирт, приходит к ней слишком поздно.       И Тэхён, кажется, это прекрасно понимает — ему хватает одного лишь взгляда на её заалевшее лицо, прежде чем его глаза наливаются нехорошим блеском.       Опасным.       — Я смотрю, у тебя наконец-то прорезались зубки, — усмехается Ким, подавшись вперёд и теперь ненамеренно смотря на Моён пугающе надменно. Опять. Вынуждает её задрать голову вверх и, вместе с тем, вдохнуть полную грудь воздуха. По-прежнему удерживая Кан за талию, он окидывает её цепким, изучающим взором. — Не боишься, что мой ненаглядный братец об этом узнает?       Моён бесстрашно фыркает и, покачнувшись из-за резкого манёвра, совершённого водителем автобуса, для собственного успокоения свободной рукой ухватывается за ближайший вертикально расположенный поручень. Терпеливо ожидая ответа, Тэхён пристально следит за каждым её движением, но из своей крепкой хватки так и не выпускает.       — И о чём же он должен узнать? — на выдохе парирует девушка, встретившись с ним взглядом. — О том, что ты преследовал меня, или о том, что прямо сейчас так нагло распускаешь руки?       Ким ухмыляется — и жест этот кажется отнюдь не столь добродушным, как раньше. Теперь он таит в себе слабые, но уже пробивающиеся сквозь толщу хладнокровия нотки недовольства, едва ли не озлобленности. Моён знает, что играет с огнём, но даже не думает идти на попятную: почему-то именно рядом с этим парнем ей хочется рисковать. Хочется поступать так отчаянно безрассудно, насколько только хватает её фантазии. Хочется делать глупости, а на следующий день слёзно умолять время повернуться вспять.       Но предохранитель, поставленный где-то на подкорке мозга и работающий, словно часы, слишком редко даёт сбой, чтобы позволить ей осуществить хотя бы одно из своих потаённых желаний.       И потому Кан намерена по полной воспользоваться моментом, когда это наконец произошло.       Когда пронзительный крик сердца всё-таки смог затмить властный голос разума.       — Преследую? Распускаю руки? — глубокий голос вдруг режет слух холодным, язвительным тоном. Моён вздрагивает от неожиданности, не отрывая взгляда от лица парня, и тотчас хмурится — в его карих глазах, в которых прежде отражался недобрый блеск, теперь разгорается настоящее пламя. — Какую ещё статью ты готова на меня повесить, прокурор Кан Моён? — Уголки губ Тэхёна трогает лёгкая и, тем не менее, до омерзения издевательская ухмылка; его красноречивый взор, с искрящимся в зрачках огнём, прокатывается по ней сверху вниз и, на долю секунды задержавшись на губах, возвращается обратно. — Вынужден тебя огорчить: эти братско-сестринские объятия вряд ли сойдут за домогательства, — внезапно подавшись вперёд, он склоняет голову набок и, полоснув кожу девушки горячим дыханием, тихо проговаривает над самым её ухом: — но если ты так хочешь, я могу в полной мере продемонстрировать, что значит по-настоящему распускать руки. Исключительно в познавательных целях, разумеется…       Моён оробело замирает, не зная, как реагировать, и непроизвольно задерживает дыхание — к её великому сожалению, по тому, как в следующую секунду с губ парня срывается смешок, становится понятно, что он это замечает. И замечает отнюдь не только это. Тэхён отчётливо ощущает, как под его ладонью, уже давно оставившей после себя на коже девушки пьянящий ожог, напрягается её и без того натянутое тело; как вспотевшие пальцы одной руки Кан судорожно сжимают несчастную лямку сумки, а другой — металлический поручень слева от них.       А ещё ему не составляет труда догадаться, в какой мандраж он привёл её и без того взвинченное сердце.       Не счесть, наверное, скольких девушек он свёл таким образом с ума.       Вот только Моён не собирается становиться одной из них. Она больше не попадёт в плен его жалких манипуляций.       — Ну давай, попробуй, — громко произносит она, отчётливо выводя губами каждую букву — ей важно убедиться, что даже в потоке шума Тэхён всё услышал. — Если, конечно, тебя не пугает перспектива засветить завтра своим изувеченным личиком на весь универ.       Моён решительно заглядывает в глаза напротив, что так настойчиво изучают каждый сантиметр её лица, всё ещё отзывающегося красноречивым румянцем на щеках. Стойкое ощущение уверенности, что Ким ни за что не причинит ей вреда, сколько бы ни утверждал обратное, отчего-то теплится в груди и бесповоротно отключает инстинкт самосохранения. И бесстрашие, отпечатывающееся в её откровенном, смелом взгляде, лишь сильнее раззадоривает Тэхёна.       Он усмехается — рука его в тот же миг спускается на пару сантиметров ниже. Девичье тело от неожиданности нещадно прошибает ток. Кан нервно дёргается и возмущённо распахивает глаза, но отстраняться не спешит. Ей кажется это всего лишь жалкой попыткой доказать, что ей стоит его бояться. Очередной безмолвной просьбой держаться подальше, как от какого-то монстра, готовящегося вот-вот наброситься на свою жертву.       Вот только Ким не понимает главного: проблема вовсе не в том, что Моён недооценивает его сомнительный потенциал и не понимает, какой вред он способен ей нанести, а в том, что она доверяет ему вопреки всему.       И, честно говоря, совсем не уверена, что поступает правильно.       — Ты мне угрожаешь? — Нескрываемая насмешка в глубоком голосе и чужие пальцы, в тот же миг едва заметно потянувшие тонкую ткань рубашки вниз, приводят Кан в чувства.       Резко отпрянув от Тэхёна, она хватается за его руку, как ни в чём не бывало обвивающую её талию, и сжимает в районе предплечья с силой, вряд ли достаточной для того, чтобы там остался синяк, но уж точно способной достучаться до дремлющей в этом парне совести. По крайней мере, Моён хочется в это верить.       — Ну что ты! — сквозь скрежет зубов цедит она, гневно стреляя глазами в Кима, потому что тот ни в какую не хочет оправдывать её призрачных надежд: его мёртвая хватка, несмотря на попытки Моён освободиться, по-прежнему удерживает её. — Всего лишь предупреждаю, что не останусь в долгу и исключительно-в-воспитательных-целях подарю тебе смачную пощёчину.       Тэхён хмыкает — настолько язвительно, насколько только способен, — и, словно в предвкушении чего-то очень занимательного, облизывает губы, не отрывая взгляда от Кан.       — Всего-то? — Он иронично выгибает густую бровь и, прежде чем Моён успевает побороть настигнувшее её секундное замешательство, продолжает: — что ж, если цена за объятия с тобой так мала — так уж и быть, я готов подставить под удар обе щеки.       Сердце Кан пропускает удар.       Замирает. Падает куда-то вниз, с оглушительным треском ударяясь о дно.       «Что за чушь он несёт?»       Должно быть, решил вовлечь её в очередную свою игру.       — Даже если бы мне заплатили миллион долларов, я не стала бы терпеть на себе твои мерзкие лапы, — фыркает Моён, растягивая губы в лукавой улыбке и с наслаждением наблюдая, как стремительно самодовольная ухмылка стирается с лица напротив.       И на её место незамедлительно приходит злобный оскал.       — Странно… ведь ты делала это кучу раз, — с ядовитой иронией напоминает Тэхён, чуть склонив голову набок и без труда пододвинув тело Кан к себе ещё ближе, словно то совсем лишилось всякой воли. — И даже сейчас, — он кивает, намекая на их весьма противоречивое положение тел. — Выходит, ты продаёшься за два миллиона?       — Как же ты жалок, — выплёвывает ему Моён прямо в лицо, когда всё оставшееся в ней терпение благополучно испаряется.       На секунду глаза парня округляются до такого невероятного диаметра, что Кан вся сжимается, неосознанно ожидая в ответ от него гневный крик и ушат оскорблений. Но, как ни странно, ничего из этого не происходит. Единственное, что следует дальше, — это смех. Его смех.       Громкий. Бархатный. Красивый.       Несколько голов почти синхронно в недоумении поворачиваются на него, но Ким, кажется, вовсе этого не замечает. Он запрокидывает голову назад так, словно с губ Моён только что не сорвалось обидное оскорбление, а спорхнула на редкость хорошая шутка. Всё ещё прижатая к его груди, что то и дело сотрясает приступ внезапного смеха, Кан, затаив дыхание, шокировано наблюдает за Тэхёном, пока её лицо бледнеет с каждой секундой всё больше.       — Да-да-да, — наконец успокоившись, кивает Ким, — мерзавец, бесчувственный психопат, жалкий бездарь, сволочь, урод — я слышал столько оскорблений в свой адрес, что тебе даже не снилось. Что-нибудь ещё?       Когда он, ухмыляясь, в очередной раз заглядывает Моён в глаза, настойчиво толкаясь в душу, она презрительно морщится и едва сдерживается, чтобы не плюнуть ему в лицо парой ласковых слов. Кан приходится мысленно напомнить себе, что она гораздо выше этих бестолковых перепалок и ни за что не поддастся на дешёвые провокации Тэхёна. Одним резким движением руки ей наконец удаётся вырваться из ослабевшей хватки парня, отнюдь не противившегося этому, и, горделиво вздёрнув подбородок, отойти на шаг назад.       Однако не успевает победное ликование заполнить всё её нутро, как автобус неожиданно тормозит, а Моён, потерявшую всякую опору, благополучно пригвождает к полу гравитация.       Чёртовы законы физики.       Прежде, чем боль от внезапного падения разрастается от ягодичных мышц по всему телу, Кан про себя проклинает остальных пассажиров, почему-то именно сейчас, будто назло, освободивших пространство вокруг, и машинально цепляется взглядом за застывшего на месте Тэхёна. Она замечает, как в изумлении вытягивается его лицо, и как стремительно с него пропадает ухмылка. Как его глаза, словно в замедленной съёмке, внимательно следят за её триумфальным падением. В какой-то момент Моён даже кажется, что он вот-вот протянет свою руку и поможет ей подняться.       Сделает хоть что-нибудь. В кои-то веки поступит благородно.       Но ей и в голову прийти не могло, что он просто останется стоять в стороне.       Будет молча, вновь натянув на лицо маску хладнокровия и смотря сверху вниз, наблюдать за её грандиозным позором.       На что она вообще рассчитывала?       Это же типичный Ким, мать его, Тэхён.       — Нужно быть аккуратнее, — дождавшись, когда Кан, неустанно краснея, самостоятельно поднимется на ноги, бесстрастно произносит парень и оценивающе осматривает её с ног до головы. — Только представь, от скольких таких падений я спас тебя объятиями, которые ты расценивала, как домогательства?       Сложно передать словами, каких усилий Моён стоит перебороть жгучее язык желание сказать Киму в ответ что-то язвительное, но у неё это всё-таки получается. Не наградив его даже мимолётным взглядом, она отряхивается, поправляет кое-где выбившуюся из-под джинсов рубашку и с гордым видом устремляется к появившемуся на горизонте свободному месту.       Моён занимает его, по обыкновению пододвигаясь к окну, как раз в тот момент, когда автобус трогается с места. Она оглядывается, изо всех сил стараясь не задерживать взгляд на стоящей неподалёку фигуре Кима, и замечает, что прежде полностью заполненный салон теперь почти наполовину пуст. Вздох облегчения срывается с её губ — вероятность того, что из всех свободных мест Тэхён предпочтёт именно то, которое находится рядом с ней, крайне мала.       Но, к сожалению, не равна нулю.       Только Моён отворачивается к окну, радуясь возможности хотя бы на время забыть о существовании этого заносчивого парня, как сиденье рядом с ней ощутимо прогибается. В ноздри ударяет знакомый парфюм, и она закатывает глаза: ощущение, что этот запах будет преследовать её даже во снах, уже не кажется такой чушью.       — Я смотрю, у тебя хобби такое — нарушать личное пространство других людей, — устало бормочет Моён, не отрывая взгляда от окна.       — Разве что только твоё, — спокойно признаётся Тэхён, наверняка прекрасно осознавая, какой впечатляющий кульбит после этих слов совершило сердце Кан.       — Какая честь! — всплеснув руками, восклицает она и всё-таки поворачивается к парню, слишком поздно вспоминая, что, вообще-то, собиралась его игнорировать. — А чего это ты на общественном транспорте ездишь, м? Где же твой шикарный порше кабриолет? Неужто пожертвовал своим статусом самого-крутого-парня, чтоб подкараулить меня?       Моён неожиданно даже для самой себя на одном дыхании выпаливает всё, что копилось в её голове с той самой секунды, как они встретились в этом злосчастном автобусе. Вот так просто, не церемонясь, прямо в лоб — пожалуй, ей и вправду осточертели эти игры в кошки-мышки, где она вечно исполняет роль в страхе поджавшего хвост грызуна. Надоело из раза в раз задаваться вопросом, что у Тэхёна на уме, и размышлять над тем, что же на самом деле скрывается за его внезапным порывом доброты, обычно ему несвойственной.       — Если бы я вдруг захотел завоевать твоё сердце — ты бы сейчас сидела на пассажирском сидении моего «шикарного порше кабриолета», а не дряхлого автобуса, — резонно замечает Ким, и Моён неожиданно становится дико неуютно сидеть к нему так близко.       Она мгновенно теряется под его взглядом — прямым и настолько красноречивым, что начинает безбожно покалывать кончики пальцев, — и едва сдерживается, чтобы не отвести свой.       Ну вот, опять.       Она проиграла ему. В который раз.       Теперь Моён вынуждена гадать, несут ли слова Кима какой-то смысл или это очередная уловка, чтобы вывести её на эмоции. Если второе — то он справился со своей задачей на все сто пятьдесят процентов.       Играть с чувствами других людей у него получается определённо лучше, чем на гитаре.       — Так где же твоя машина? — прокашлявшись и вызвав тем самым у Тэхёна смешок, не бросает Кан попытки вывести его на чистую воду. — Неужели папочка отобрал игрушку за плохое поведение?       Моён прекрасно известно, что она вновь ступает на лезвие ножа — и делает это уже гораздо увереннее, беззастенчиво пританцовывая по пути. Потому что страх возможных последствий ничтожно мал по сравнению с желанием отомстить Тэхёну за все те разы, когда её гордость была безжалостно им задета. В особенности за то, что по его вине произошло в злосчастной университетской столовой; за каждое слово, которым он с наслаждением ударил ей под рёбра; за каждый провокационный жест и взгляд.       Конечно, он не обязан идти вразрез со своими принципами и уважать чувства Моён, в которых она и сама-то не до конца разобралась. И она наверняка могла бы даже понять его. Но простить то, как Ким, применив на себя амплуа искусного манипулятора, издевался над ней, словно испытывая чувства Моён к Чимину на прочность, — выше её сил.       Потому что эту проверку она с треском провалила.       — Не советую тебе трепаться о том, о чём ты не имеешь ни малейшего понятия, — мрачно предупреждает Тэхён, явно не оценив новую стратегию Кан. Не успевает она демонстративно фыркнуть, как он продолжает уже спокойнее: — разве я не посвящал тебя во впечатляющую историю нашей родословной? Мой папочка узнал о существовании своего младшего сына лишь спустя двадцать лет после его рождения. — Он кривит губы в горькой ухмылке, и взор его становится настолько пронзительным, что Моён невольно сжимает голову в плечи. — Так как ты думаешь, нуждаюсь ли я в его подарках?       Кан только собирается что-то ответить, но слова предательски застревают в горле, и она так и замирает с приоткрытым ртом, растеряно уставившись на парня. Его глаза испытующе сужаются, отчего в их уголках появляются маленькие крапинки морщинок, а тёмные брови чуть сводятся к переносице, утяжеляя и без того серьёзный взгляд. Моён не сразу понимает, что за эмоция, подобно пазлу, складывается на лице Кима.       Прежде затаённая, спрятанная ото всех грусть и плохо скрываемое раздражение, должно быть, из-за проявления мимолётной слабости — Кан успевает запечатлеть это сочетание раньше, чем он со вздохом отворачивается.       В её голове вдруг мелькает мысль, которую она вряд ли осмелится когда-нибудь произнести вслух: как бы умело он ни демонстрировал свою независимость, Тэхён болезненно сильно нуждается в родительской любви.       Как, впрочем, и она сама.       Моён поджимает губы, почувствовав вину за свою, как ей казалось, безобидную шутку — но рассыпавшую на старые раны точно огромные крупицы соли.       Хотя, насколько старыми можно считать раны, которые всё ещё регулярно кровоточат?       И способно ли их вообще залатать время?       — Твоя остановка, — сухо бормочет Тэхён, не поворачивая голову к девушке, когда она уже собирается нарушить гнетущее молчание.       Почти одновременно с этим автобус плавно тормозит и останавливается. Привстав, Моён оглядывается, словно не верит в правдивость его слов, после чего садится обратно — чем незамедлительно провоцирует пусть и ленивое, но искреннее любопытство Кима: он изумлённо вскидывает брови вверх и, наконец повернув к ней голову, обращает на девушку заинтересованный взгляд.       Она устало вздыхает.       — Мне нужно съездить в одно место, — коротко поясняет Моён и тут же ловит себя на том, что от волнения перебирает в руках ремешок лежащей на коленях сумки.       Потому что говорить загадками со стороны, наверняка, ужасно подозрительно — и это прекрасно известно им обоим.       Она понимает это, когда Тэхён красноречиво хмыкает и, слегка качнувшись в сторону от резкого движения автобуса вперёд, снова отворачивается в сторону.       Этот жест выходит настолько недвусмысленным, что у неё непременно сводит челюсть.       — Что, по-твоему, у меня не может быть никаких своих дел?       — Конечно может, — спокойно отзывается Тэхён, и уголок его рта изгибается в кривой ухмылке. — Другой вопрос: знает ли об этих делах Чимин?       Пульс заметно учащается и раздаётся в ушах оглушительными ударами. Во рту образуется самая настоящая пустыня: кажется, ещё чуть-чуть, и солнечные лучи спалят всё дотла. Пальцы сжимают лямку несчастной сумки так сильно, что белеют костяшки, а отчаяние, которым доверху наполняются её глаза, становится слишком очевидным.       Моён успевает вообразить в своей голове самый страшный исход из всех возможных — посмеявшись над её глупостью, Ким, не церемонясь, сейчас же наберёт номер брата и расскажет, где пропадает его ненаглядная.       Вот-вот достанет из кармана джинсов телефон и с помощью какой-то пары слов превратит все её усилия в жалкую пыль.       Ему это ничего не стоит.       Кан же может заплатить за свою самовольность слишком высокую цену.       — Не бойся, — вдруг ни с того ни с сего успокаивает её Тэхён; его голос, прежде резкий и холодный, теперь звучит неожиданно мягко и тепло. — Я не расскажу Чимину.       Моён так и застывает в немом удивлении, пока долгий, немигающий взгляд парня беззастенчиво исследует её лицо. Внезапное облегчение приятно разливается по всему телу, как парное молоко, и одновременно с этим в голове выстраивается ещё одно полчище вопросов. Безусловно, Тэхён уже помогал Кан — и делал это не раз. Однако Моён до сих пор не имеет понятия, какие мотивы на самом деле стояли за его добрыми поступками. Циничная погоня за собственной выгодой или же искреннее желание помочь?       Кто знает.       Но почему-то именно в то мгновение, когда вкрадчивый голос Кима так утешительно произносит слова поддержки, а глубокий взор путается в её округлившихся глазах, — Моён, как никогда прежде, хочется верить в его честность.       Словно задеревенелая кукла, она медленно кивает и отворачивается к окну, обещая себе расспросить Тэхёна обо всём позже.       Всё оставшуюся поездку они сидят молча. Тишина, которую Кан так долго ждала, совсем скоро становится ужасно неловкой, но, понимая, что это отличный шанс хорошенько обдумать всё случившееся, Моён не спешит её прерывать. Рассматривая молниеносно проносящиеся за окном городские виды, краем глаза она замечает, как Тэхён, большую часть времени смотрящий в одну точку, периодически переписывается с кем-то в телефоне — и мысленно молится, чтобы это был не Чимин.       То и дело прокручивая в голове их недавно состоявшийся разговор, Моён долго размышляет над словами Кима. Всё это время она думала, что роскошный порше кабриолет, с помощью которого он, несомненно, закадрил не одну девчонку, — вполне естественная привилегия, положенная отпрыску богатеньких родителей, для получения которой он не приложил ни малейших усилий. Ей и в голову не приходило, что он заработал на такой автомобиль самостоятельно, ведь единственный его способ заработка, о котором Кан была наслышана, — это продажа песен. Но, кажется, она сильно ошибалась, повесив на Тэхёна ярлык избалованного сыночка.       Однако его увиливание от ответа сильно напрягло Моён. Факт того, что он так и не сказал, что же в действительности случилось с его машиной, вселяет в голову рой нехороших подозрений. Ей искренне хочется верить, что их сегодняшнее столкновение — и вправду чистой воды случайность, а не результат заранее тщательно продуманного плана.       По дороге Моён время от времени проверяет маршрут в приложении на телефоне, мысленно радуясь, что в ходе одного из будничных разговоров с Чимином ей всё-таки удалось разболтать его и узнать, где конкретно находится дом её родителей. А вот то, что он в очередной раз попросил её «не копаться в прошлом, чтобы не навредить себе», Кан благополучно пропустила мимо ушей. Чимин никогда не узнает, каково это — жить в неведении, осознавая, что прямо под носом есть рискованная, но вполне реальная возможность узнать хоть что-то о своём прошлом. Поэтому он не вправе запрещать ей за эту возможность ухватиться.       Чем ближе Моён подъезжает к нужному адресу, тем отчётливее в висках громыхает взволнованное сердце, предвкушающее заветную встречу с воспоминаниями. Пальцев руки не хватит, чтобы сосчитать, сколько раз она представляла себе этот долгожданный момент — и, одновременно с этим, сколько пугающая неизвестность нависала над ней грузной тучей.       Провалившись в собственные размышления, Моён приходит в себя только тогда, когда её взгляд цепляется за дорожный знак, обозначающий выезд из города. Она тотчас оборачивается на сидящего рядом Тэхёна и с ужасом обнаруживает, что тот сладко спит, опрокинув голову на спинку сидения и лишь изредка вздрагивая от тряски автобуса.       Взволнованный вздох вырывается из груди Моён — куда бы он ни направлялся, вряд ли нужный ему пункт назначения находится за пределами Сеула, а это значит, что Ким просто-напросто проспал свою остановку.       — И когда ты успел заснуть? — шёпотом спрашивает Кан, и этот вопрос благополучно повисает в воздухе. Потревоженный её голосом, Тэхён хмурится и перекладывает голову на левый бок так, что через несколько секунд она падает аккурат на плечо девушки.       Моён цепенеет от неожиданности, но убирать её не спешит. Заведённое как по команде сердце стучится в грудную клетку так остервенело, что в какой-то миг ей начинает казаться, будто Тэхён вот-вот проснётся от его мощных толчков. Она с осторожным любопытством оглядывает парня, стараясь сидеть неподвижно, и улыбка при виде сладко спящего Кима сама собой распускается на её лице.       Смоляные волосы его теперь не закрывают обрамлённых густыми ресницами глаз, но по-прежнему спадают на лоб неуклюжими прядями — видимо, Тэхён наконец соизволил постричься. Впрочем, с прежней причёской он смотрелся ничуть не хуже, думает вдруг Моён. Засмотревшись на безмятежное лицо парня, она краем глаза улавливает, как пальцы его руки, мирно покоящейся на коленях, вдруг дёргаются, а затем возвращаются в прежнее положение. Она мягко усмехается: должно быть, Ким сейчас видит какой-то яркий сон.       — Насколько же нужно быть уставшим, чтобы заснуть прямо здесь? — тихо проговаривает Кан свои мысли вслух.       Словно против её воли, рука сама тянется к волнистой чёлке, отчаянно желая прикоснуться к шёлковым локонам, попробовать их на ощупь. Моён не успевает опомниться, как кончики пальцев почти касаются беспорядочно лежащих волос, и так и замирает в этой позе. Нет. Она не должна.       Это неправильно.       Совершенно бесчестно. Особенно — по отношению к Чимину.       Пресекать подобные мысли на корню было и остаётся самым верным решением.       Ведь так?       Кан думает над этим, пока бескрайние, местами уже прорезанные зелёной травой поля проносятся перед глазами с молниеносной скоростью, а выглянувший из-за кучевых облаков солнечный шар слепит прямо в глаза, вынуждая постоянно жмуриться. Тэхён, лохматая голова которого всё ещё покоится на её плече, даже не думает просыпаться — Моён проверяет его время от времени, когда поглядывает в мобильник, чтобы посмотреть время и узнать, сколько ещё осталось ехать.       Так пролетает ещё пара десятков минут, прежде чем автобус наконец останавливается на нужной остановке. С помощью приложения в телефоне на всякий случай удостоверившись, что она ничего не перепутала, Кан торопливо вешает на плечо сумку и, собравшись с духом, выпрямляется, так что Тэхён теряет опору и едва не падает, вздрогнув от неожиданности и вмиг разлепив веки.       — Мне нужно выходить, — быстро лепечет Моён, опасаясь, что автобус двинется с места раньше, чем она выберется на улицу.       Ким, явно плохо соображающий после сна, озадаченно оглядывается и некоторое время просто хлопает слипающимися глазами, а затем поспешно выпрямляется и проверяет карманы на наличие ценных вещей. Моён прикусывает губу и напоследок бросает на него сочувственный взгляд, но ничего не говорит — лишь поднимается с места и, минуя небольшое скопление пассажиров, проходит в переднюю часть автобуса, быстро проводит заранее заготовленной пластиковой картой по терминалу и, не оборачиваясь, выходит на улицу.       А затем, обернувшись, обнаруживает возле задних дверей автобуса Тэхёна.       Встреть она его сейчас, ни за что не поняла бы, что Ким только проснулся: до того его пристальный, привычно холодный взгляд обжигает, вызывая острое покалывание на кончиках пальцев. Он разворачивается к Моён всем корпусом, в то время как она продолжает стоять столбом, и неспешным, уверенным шагом сокращает разделяющее их расстояние.       — Что ты… — только успевает выдавить из себя растерявшаяся Кан.       — Ты же не думала бросить меня здесь одного, Моён? — как ни в чём не бывало спрашивает Тэхён, пока его обжигающий взор нещадно впивается в неё и с нажимом давит — кажется, ещё немного, и она услышит хруст собственных костей.       Моён судорожно сглатывает.       Только не это.