Деревья, домики и алхимические круги

Как много должен вместить В себя короткий ответ. Как мало может сказать Скупое слово "спасибо" Про этот импульс любви, Про этот трепетный свет. Fleur – Спасибо.

В своей жизни Рой Мустанг выделял несколько важных вещей, которые имели для него значение, несколько правил, которым стоило следовать, чтобы не оказаться там, где ему оказаться бы не хотелось. Например, доверять только тем, кто заслуживает этого доверия. Например, видеть в любых словах определенный подтекст, находить тонкие намеки и использовать их на свое усмотрение и с пользой для себя. На длинном пути до фюррерского кресла желающих скинуть его в зияющую бездну оказывалось куда больше, чем тех, кто его поддерживал. В разы больше. Потому все эти несколько человек составляли основу, некоторый каркас, на котором держалась его жизнь. И тем сложнее было наблюдать, как они исчезают, без возможности сделать с этим что-либо. Сначала Хьюз, потом Хавок, вся команда, а как только история закончилась условным успехом, и братья Элрики. Последние, хоть и отрицали бы свою причастность к команде – расскажи им кто о том, что деспотичный начальник не просто использует их в своих целях, или что там еще возникало в голове маленького, склонного к преувеличению и юношескому максимализму Элрика – все равно оставались одной из важных ее частей. Конечно же, никто не сомневался, что они исчезнут как и всегда, безвозвратно, только достигнув своей цели, что никакая малейшая причина не сможет заставить их остаться. Потому что причин для этого не было. Два месяца Элрик провел безвылазно в госпитале, в палате своего брата, пока сам находился в качестве пациента, и все остальное время после. Рой знал об этом, потому что видел его несколько раз. Уже после того, как смог видеть. Первое время о братьях он только слышал. О том, что оба они все еще в госпитале и о том, что Элрик покидает армию. После Рою же пришлось подписывать документы об его отставке, хотя он и не мог толком разглядеть свою подпись на бумаге. Но куда уж Элрикам в вопросах ожидания кого-то, кроме них самих. Их дорога закончилась, а дорога самого Роя продолжалась. Если не говорить, что взяла новый вираж и из относительно прямой трассы превратилась в серпантин. Смотри, осторожнее, не сорвись на радость твоим врагам. Иронично, но к такому Рой успел привыкнуть. Всегда ждал момента, в котором превратится в хищную рыбу среди таких же хищников-каннибалов. Что с известными братьями-алхимиками, что без них на несколько часов полевой работы приходилось пара суток работы бумажной, а после целого государственного переворота количество всей работы только росло в геометрической прогрессии. На одну решенную проблему приходилось четыре новообразовавшихся, а текучка кадров первые месяцы превращала даже одну такую проблему в сущий ад. Находясь в офисе, все они только и думали, когда даже самые стойкие начнут сдаваться на радость нервному истощению. А потом Эдвард решил навестить их всех; он не говорил ничего конкретного, просто заглянул, чтобы посмотреть в их лица, пошутить, ощутить привычную атмосферу. Так и не смог оставить прошлое прошлому. Никто не ждал его, все знали, что если Элрики решили что-то для себя, то они уже не станут изменять решения, но Эдварда потянуло на ностальгию в такое неудачное время, что он только послужил триггером для их и без того шаткого психического баланса. Настолько шаткого, что даже лейтенант действовала, не задумываясь – измотанная нервная система просто не давала возможности обдумывать свои действия. Оставалась только надежда, что Эдвард поймет и не станет принимать на свой счет. Он, казалось бы, и не стал, вероятно, сообразил и проникся их положением, не доводя никого до точки кипения. Пару лет назад остановило бы его хоть что-то? А следом триггер сработал еще раз, но уже в другом направлении. И мир посыпался крошкой со стен военных бараков. Потому что одна картинка из далекого прошлого наложилась на другую картинку из настоящего, и вся мультивселенная схлопнулась, как воздушный шарик. Но это потом, метафорическая шушера была после, сначала непонимание, изумление, потом мозг отказался верить тому, что видели глаза, а совсем-совсем в конце Эдвард исчез из кабинета, а следом за ним так же оперативно пропала лейтенант, оставив Роя разбираться со всем в одиночку. Пара десятков секунд на то, чтобы подумать в одиночестве; он был даже рад, что они у него есть. Подумать стоило, и времени требовалось тут куда больше. Вопросы в голове еще не начинали формироваться, но задать их уже хотелось. Но не сейчас, лучше оставить их для более располагающей атмосферы, решил он для себя. Желательно где-то, где только один выход. Лейтенант вернулась через несколько минут, закрыла за собой дверь, словно ничего не произошло, с невозмутимым видом предложила продолжить работу. А чуть позже вечером, к концу официального рабочего дня, выразила свои наилучшие пожелания и надежды на сознательность своего непосредственного начальства. Иными словами, предложила разобраться со всем, пока не стало слишком поздно, пока была возможность, пока свободолюбивые Элрики не исчезли с горизонта еще на пару-тройку лет. Убедительность лейтенанта была тут не при чем, Рой сам планировал пойти на сделку с совестью, и на сделку с Элриком, вероятно, тоже. Благо ностальгический настрой распространялся и на то, что их местоположение оказалось несложно вычислить; и двери едва ли не их постоянного номера захлопнулись бы сразу, окажись на пороге кто-то с менее быстрой скоростью реакции. Уж чему и учили в академии, так это принимать решения мгновенно. Эдвард с недовольным выражением лица отошел на несколько шагов назад, и на его радость, находился в номере один. Пока еще. – Чего хотели? – с тем же недовольным тоном спросил Эд, смотрел почти как раньше – с вызовом, хотя всем своим видом показывал, что не горит желанием вести разговор. – Думаю, ты знаешь. И несмотря на свою осторожность и нежелание идти на контакт, стремление оказаться подальше и совершенно ничего не обсуждать, он позволил неосторожно потянуть себя за руку, позволил закатать рукав рубашки, позволил взглянуть на постепенно пропадающие рисунки. Так же молча смотрел на них, а когда молчание затянулось и ситуация сама по себе стала довольно сомнительной, вяло поинтересовался: – Ну и, что теперь? Тем тоном, с которого почти всегда начинались их разговоры, если что-то было нужно Рою, но не Эдварду. То есть, почти всегда. В большем числе случаев. Не услышав ответа, он одернул руку, расправляя ткань обратно, словно не хотел слишком часто видеть круги, которые все равно в ближайшие пару дней пропадут окончательно. Если все пойдет правильно. Так, как должно бы пойти по-хорошему. – Почему ты ничего не сказал? – Да вы достали спрашивать одно и то же каждый раз! Потому что! – Это не ответ. – Вот именно. Поставь себя на мое место, хотя можешь даже не ставить, просто подумай, как и нахера я должен был это рассказать? Ты даже не представляешь, насколько меня уже бесит этот вопрос! Не рассказал, значит, не было необходимости, вы и так со всем отлично справились бы и без меня. – Мы...это кто? И с чем бы мы справились? – Не важно, – огрызнулся Элрик, уже переходя в ту неподдельную ярость из детства. Тогда сам себя накручивал без повода, и сейчас ничего не изменилось. – Полагаю, это важно. И взгляд у него был тот же, что и в детстве, такой же взбешенный и не поддающийся никакому контролю. От терпимого раздражения до белого каления разгонялся он все так же стремительно, и сам не осознавал границ, причин и последствий. Тяжелый вздох задавить пришлось в начале, только мысленно посмеяться, что великое распределение столкнуло и связало его с человеком, который за столько лет так и не изменился, все так же реагирует истериками и, кажется, искренне ненавидит. Неприязнь испытывает уж точно, даже не пытаясь скрыть этого. – Все-то тебе нужно знать, да? Это что военная привычка все контролировать? – Мы уходим от темы. – Нет никакой темы. Зачем ты здесь? Убедиться пришел? Убедился? Может, теперь уже вернешься к своим неотложным делам, кажется, у вас их там как раз дочерта, вместо того, чтобы устраивать мне допрос? Цепи самоконтроля лопнули, как недавний метафорический шарик. Эти интонации, и в целом все его поведение, попытки всеми силами показать, что он плевать в общем-то хотел на все это, что ему бы скорее хотелось вернуться обратно в тишину и покой, довели Роя до...того, чего Элрик и добивался. Схватить за руку, резко вывернуть, прижать к стене – секундное дело. – Послушай-ка меня: не знаю, что у тебя за проблема, но слушать и дальше твою истерику у меня никакого желания. Реакция самого Элрика бесценна, игра определенно стоила свеч. Или игра стоила хотя бы того, что нескончаемый поток слов, наконец, иссяк. Прижатый к стене, он замолчал, дернулся, чтобы выбраться, и как только Рой его все же отпустил, развернулся к нему лицом и тихо-тихо выдавил: – Извини. На его памяти, за столько времени Рой впервые слышал извинения от Эдварда, тихие и неуверенные, но, стоило отдать ему должное, говорил он, видимо, не для галочки, а всерьез. – Думаю, стоит начать сначала, – он сделал шаг назад, и за неимением в комнате ничего другого, кроме кроватей, принял решение, что стоит вести такие разговоры в более дружеской обстановке. Эдвард, на удивление, больше не пытался перевести разговор в плоскость взаимных оскорблений, вроде бы даже успокоился, молча присел рядом на некотором расстоянии, в глазах у него так и остался тот вопрос: и что теперь? Действительно. Что же? – Вместо того, чтобы впадать в истерики, сначала послушал бы, что тебе говорят. Опустим все, что, вероятно, должно было случиться раньше, но не случилось, и перейдем к главному. – Я весь внимание. Что ж, начало было положено. За исключением одного маленького факта, что, имея возможность заговаривать зубы нужным людям витиеватыми предложениями, в которых, на поверку, не было никакого смысла, Рой только растягивал момент, отодвигая важные слова все дальше и дальше. Потому что и не знал, что говорить. В книгах со сказками про долго и счастливо не писали, что делать, если твой соулмейт неожиданно не тот, кем ты его себе представлял. Конечно, можно было и догадаться, иронично, смешно до дрожи. Все круги, появившиеся на некоторое время, а после так же стремительно исчезнувшие, теперь перестали быть загадкой. Но количество загадок не уменьшилось. Вместо одной не очень-то и важной тайны кругов появилась другая более масштабная и жизненная тайна Эдварда Элрика. Тайна заключалась в том, что она не обладала простой разгадкой, простым ответом, который можно было достать, как кролика из шляпы или шляпу из кролика, чтобы посмотреть на нее и все сразу понять. Но в том же и состояло очарование этой тайны. Или самого Эдварда. Он как раз смотрел озадаченным взглядом, потому что… – Что? ...Рой так ничего и не сказал за...некоторый промежуток времени. Он не знал какой именно, он отвлекся. – Если ты не перестанешь на меня смотреть, я серьезно тебя ударю, – но голос у него звучал неуверенно, словно он сомневался в своих словах. – Какого черта ты вообще творишь? – Я ничего не делаю. – Ты смотришь. Это странно. – Что странного в том, что кто-то смотрит на другого человека? Люди постоянно смотрят на других. – Тебе зеркало дать? Говорю же, это странно. – Насколько странно? – Очень странно. Нам стоит прекратить повторять это слово. Это уже...пугающе. – Да, пожалуй, ты прав. Мы отошли от темы. Снова. Следом повисла тишина, но не классическая вязкая и неуютная, а другая, совершенно иного сорта тишина, более располагающая к единению. Вероятно, так работал замысел вселенной, если следовать в верном направлении. Эдвард не смотрел больше в глаза, его взгляд замер недвижимый на стыках в половицах. Был бы он совсем ребенком, болтал бы ногами, не доставая до пола. Или это пол не доставал бы до него. Тишина все же казалась уютной. Вот так вот сидеть рядом на расстоянии пусть даже вытянутой руки и просто молчать, кто бы мог подумать, что с таким гиперактивным взбалмошным уже и не подростком вовсе как Эдвард Элрик можно уживаться без взаимных оскорблений. Сам того не осознавая, а быть может, и осознавая, чем черт не шутит, Рой вполне наслаждался сложившейся обстановкой, вот так все смотрелось бы вполне неплохо. С самого начала. Но кто бы всерьез считал, что тишины Эдварду хватит надолго. – Мы с Алом собираемся дальше путешествовать, увидеть мир, – тихо и размеренно начал он, – правда, на этот раз в разных направлениях: он на восток, я – на запад; потом объединим наши знания. – Кто бы сомневался, что вы не усидите на месте. – Когда, – продолжал он, не обращая внимания на ответ, – когда я вернусь...Я еще не знаю, что мы будем делать дальше, и… У него слегка дрожал голос, и нервозность выдавала себя во всех движениях и действиях. В том, что он так и смотрел себе под ноги, пальцы рук, упираясь в край кровати, хаотично двигались, не имея возможности найти себе место. Он словно бы осознал свои же слова и решил пойти другим путем, как постоянно и происходило с братьями, если они сталкивались с чем-то, что заставляло их выбирать другую дорогу. Не сразу, но он научился принимать свои ошибки и осознавать неправоту, Рой временами позволял себе гордиться успехами братьев, словно они имели к нему хоть какое-то малейшее отношение. Тогда он думал, что это просто человеческие эмоции и привязанности, теперь же он полагал, что все на самом деле куда глубже уходит корнями в бытие. В высшие миры, в которых и начиналось распределение соулмейтов, если оно хоть где-нибудь могло иметь начало. Несколько лет назад Эдвард был не совсем простым гениальным мальчиком-алхимиком, поступившим на службу в одиннадцать лет, благодаря своим выдающимся способностям. Тогда все, кто знал о нем, или завидовали, или ненавидели, или испытывали жалость, почти точно определяя, что такой путь эти дети выбрали не от хорошей жизни. Последних было мало. В их число входила большая часть знакомых Рою военных. И он сам, первое время. Потом его жалость переросла в неуместную гордость за них, затем в отеческое желание защитить в случае необходимости. Теперь это изначальное чувство продолжало эволюционировать во что-то другое, подпитываемое знанием об этой их связи. И, честно признавшись сам себе, Рой понимал, к чему все идет. – Если захочешь, можешь вернуться обратно. – А? Что мне тут делать? – Заниматься исследованиями, думаю, ты найдешь, что изучать. Если захочешь, конечно же. Сейчас тебя тут уже ничто не держит. Любая лаборатория или исследовательский институт оторвут его с руками и ногами... – Я вроде как больше не алхимик, что я могу-то? ...и даже без алхимии, его теоретической базы хватит на несколько поколений ученых. Возможно, он и сам это понимал. Когда все вокруг называют тебя гениальным алхимиком, ты начинаешь верить в их слова. – От тебя пользы будет больше, чем от некоторых, даже без алхимии. Эдвард молчал, его неоконченная фраза повисла в воздухе и осталась недосказанной. Но, судя по тому, что напряжение постепенно пропадало из его движений, он всерьез задумался над возможностью и, как это обычно бывало, полностью игнорировал все иные проблемы, людей и окружение. – Я подумаю. Возвращаясь к исходной точке: что же он собирался сказать? Что они оба должны были сказать, но в итоге так и не смогли собрать нужные слова в правильные предложения. Эдварду от силы было шестнадцать с копейками, он потратил детство на поиски того, во что никто, кроме него самого и его брата, не верил, провел половину этого времени в разъездах, путешествуя от станции к станции. Даже если за столько лет только он один знал о своей родственной душе, хватило ли ему опыта, чтобы придумать правильные слова? Если всерьез задаваться этим вопросом, то Рой сомневался в положительном ответе. По всему выходило, что ответственность ему стоило брать на себя? Но. Был ли у него выбор? Скорее всего, нет. Были ли другие варианты? Скорее всего, нет. Было ли у него желание? Скорее всего... Зачем-то же он все же пришел сюда, ведомый осознанным чувством недопонимания, которое стоило разрешить как можно скорее. В рамках вселенной Эдвард, хоть и будучи гениальным алхимиком в прошлом, оставался тем же ребенком, который мало что понимал в человеческих взаимоотношениях. Будучи при этом самым заядлым альтруистом, помимо прочего, что и было источником большей части его проблем. Тратя слишком много времени на рассуждения о причинах поступков, Рой рисковал так и оставить ситуацию в исходной точке, ни к чему и не придя. Им нужен был консенсус, а не философские рассуждения о потенциальном будущем. Потому что Эдвард уже смотрел на него, как на поехавшего. Может, просто и не стоило ничего говорить? Находясь в одной комнате, за исключением некоторых не особо приятных моментов, они так и не убили друг друга, вполне спокойно большую часть времени вели скромную беседу, смотрели друг на друга странно, как, вероятно, положено соулмейтам. – Где же это магическое взаимопонимание, когда оно так нужно? – выдохнул Рой, сдаваясь, наконец. – Чего? Наверное, Эдвард уже считал его сумасшедшим. – Когда вы уезжаете? – Завтра утром. Пока нужно навестить еще некоторых людей, а потом мы соберемся окончательно... В его глазах оставалось осторожное: “а что?”. Он весь целиком смотрелся как настороженный зверек в ожидании, что Рой скажет уже хоть что-то, относящееся к правильным словам. Он и сам находился в ожидании своих слов. И вместо разговоров протянул вперед руку, впервые осознанно дотрагиваясь до привычных рисунков, так необъяснимо возникших однажды на коже этого гениального мальчика. Границы круга выглядывали из-под рукава и постепенно стирались, словно карандашный рисунок ластиком, это завораживало. Эдвард не шелохнулся, только смотрел, следил за его движениями и молчал. А когда молчание грозило перерасти в очередной откатывающий атмосферу назад девятиметровый вал, все же спросил тихо: – Что мы будем с этим делать? – Что захотим. – Просто жить дальше? Как раньше? Я буду путешествовать по миру, а ты сидеть в своем пыльном кабинете, и иногда я буду приезжать в гости? Шутить неуместные шутки, разрушать рабочую атмосферу, плавно переходящую в нечто иное, более личное и, быть может, более домашнее. Рой попытался остановить поток мысленных образов, когда они зашли уж слишком далеко, но образы все равно остались. – Если хочешь. Или можешь остаться тут. – Сомнительное счастье, знаешь ли. Интересно, как выглядел Эдвард утром? Просыпался ли он сразу или предпочитал остаться в постели на некоторое время? С его ритмом жизни, вряд ли он мог позволить себе лишнее время на отдых, но Рой все равно никогда не видел его таким, каким его видели близкие люди. Захотелось узнать множество вещей, которые не имели никакого значения до этого момента. Посмотреть на домашнюю версию знаменитого Стального алхимика. До ужаса хотелось. – Тебе решать. Я по ряду причин не могу податься в деревенские алхимики и выращивать кур на заднем дворе. – Ну конечно, кто же спасет эту страну, если не ты. И я уже сказал, что подумаю. Почему мы снова пришли к этой теме? – Наверное, потому что мне хочется, чтобы ты остался. – Оу. – Да, наверное, поэтому. – Ну, тогда… Я как-нибудь лучше об этом подумаю… Рой кивнул, все еще наблюдая за исчезающими границами круга, медленно фрагмент за фрагментом пропадающими под рукавом. А Эдвард выглядел растерянно, но стоило только потянуться к нему, как он уперся рукой, закрывая ладошкой нижнюю половину его лица, и очень серьезно бросил: – Даже не думай. – Как скажешь. – Нет, то есть… – Я понимаю. – Отлично, наверное. Наверное… – Звони иногда. – Ладно. – И возвращайся. Так или иначе, лед тронулся. – Возвращения внедрились в жизнь Эдварда слишком быстро и слишком основательно. Из ребенка, решившего, что им некуда больше возвращаться, собственноручно отрезавшего их дорогу домой, он с завидной частотой начал куда-то возвращаться. И осознавать, что именно подразумевается под этим словом. Что ощущают другие, когда его слышат. И что думает он сам. Разве плохо иметь дом, в который можно вернуться? Стоило всего-то хоть раз вернуться, чтобы понять такую простую истину. А западные страны не отличались от Аместриса, ведь люди и на другой стороне света такие же люди, со своим проблемами и жизнями, полными и разочарований, и успехов, и счастья, и алхимии, и со своими рисунками, со своими историями, со своими родственными душами. Другими культурными особенностями, языками, кухней, но все тот же эволюционно преуспевший вид. Хотя Аместрис все равно ощущался иным местом, уже в поезде на границе Эдвард подсознательно ощутил эту разницу, может быть, вообразил ее себе, но в очередной раз возвращаться оказалось так же приятно, как уезжать за неизвестностью. Перед отъездом он позвонил по знакомому уже номеру, на свою беду, потому что поезда из-за границы едут до конечной в столицу, а возвращения Альфонса на горизонте еще не предвиделось. По крайней мере, он говорил, что планирует возвращаться через несколько недель, возможно, и месяцев; уточнил, что хочет взять с собой Мей, хочет показать ей и другие места Аместриса, познакомить с большой и малой родиной, с Уинри и с бабушкой, потому что Мей, конечно же, была его соулмейтом, и ему хотелось открыть ей как можно больше незнакомых аспектов своей жизни. Эдвард его понимал, потому и не настаивал на скором возвращении. Потому перед самым отъездом, из телефонной будки на станции он и звонил по знакомому номеру, ведь это было бы...правильно? Мустанг (Рой?) на другом конце телефонных проводов ответил ему, что тот может остановиться у него, чтобы не тратить деньги на гостиницу, ведь у скромных деревенских алхимиков их вряд ли так уж много, даже если скромные деревенские алхимики некогда являлись совершенно нескромными государственными служащими. Эдвард сказал ему, что повесит трубку, если еще раз услышит эту фразу, но предложение не мог не принять, но только по той причине, что у скромных деревенских не-совсем-алхимиков действительно не водилось достаточно средств, чтобы раскидываться ими как раньше. Ну, или не только. Какой бы не была его реальная причина, Эдвард оказался у этой двери, а после и за ее порогом, внутри незнакомых помещений, полагая, что стоит изучить их получше на будущее. На всякий случай. За все время путешествия, Эдвард успел много о чем поразмыслить и, в отличие от его прошлых размышлений, на этот раз у него было и время, и желание. Подумать, переосмыслить и принять решение. Плащ уже висел на специальной вешалке в прихожей, а Эдвард стоял в самом ее центре и настойчиво не двигался с места. – Что ты делаешь? – Я подумал. Раз мы давно не виделись. Ты захочешь поприветствовать меня. Как-нибудь необычно. Слова звучали неуверенно, делились паузами на части, и вся ситуация смотрелась абсурдно. Рой стоял напротив и выглядел тоже...абсурдно. Не засмеялся, уже хорошо. Кажется, он был немного шокирован. – Что ты имеешь ввиду? – Ну. Что-нибудь. Молчание затянулось, а потом Рой усмехнулся с пониманием и решительно шагнул вперед. Эдвард зажмурился, ощутил прикосновение теплых пальцев, как руки обхватили его голову с обеих сторон, а следом… Прикосновение губ... ко лбу. Эдвард распахнул глаза и, независимо от того, что он увидел слишком близко, недоумение во взгляде и интонациях ему удалось сохранить: – Ты серьезно? – Сам же просил необычно. – Я вообще-то имел ввиду другое. Думаю, ты понял, но тебе весело. Как обычно. – Ага. Больше они не разговаривали. По обыкновению, это несколько сложно сделать, когда ты и твой собеседник слишком заняты друг другом. И когда реальность вернулась к исходной точке, Рой улыбнулся ему, крепко обнимая, и, наконец, сказал: – Добро пожаловать домой. Насколько бы ни была права Уинри в тот раз, в одном она все же ошиблась. Не было никакого “возможно, это и не обязательно”, не было вообще ничего, что походило бы под понятие необходимости. Что-то просто существовало и не требовало следовать правилам; эмоции, чувства, физиологические реакции, сотни вещей, которые не поддавались описанию и не следовали закону необходимости. Сердце билось по закону все или ничего. И это был единственный закон, которому оно подчинялось.