В точке пересечения

1980 год Закончив ординатуру в одном из лучших медицинских институтов Советского Союза и получив должность хирурга-травматолога в городской московской больнице, Ковалев Андрей Александрович понимал, что еще долгое время не будет допущен к операциям. Но даже оставаясь помощником опытного врача, он успел прочувствовать всю сложность выбранной профессии. В отделение постоянно доставляли пациентов с тяжелыми травмами, их жизни и здоровье напрямую зависели от уровня квалификации медицинского персонала. Огромная ответственность, в том числе и уголовная, отсутствие права на ошибку, долгие часы, проведенные в операционных, срочные вызовы среди ночи… Выдержать все это и не превратиться в бездушную скотину мог только человек с истинным призванием спасать людей. У Андрея такое призвание было. Откуда оно взялось, он понятия не имел, потому просто принял его как факт. Андрей отлично выдерживал все профессиональные трудности. Будучи физически сильным и выносливым человеком, он мог проводить много времени в состоянии повышенных нагрузок. Стрессоустойчивость, твердость характера, уверенность в собственной компетентности, способность мыслить здраво и хладнокровно в психологически сложных ситуациях — все это помогало ему делать свою работу эффективно. Нервы у Андрея не шалили долгое время. Все личные переживания он оставлял за пределами больницы. А сильных волнений за пациентов до себя никогда не допускал, даже если на операционном столе оказывался младенец в критическом состоянии, потому что нельзя. С близкими родственниками и друзьями он никогда не оставался в реанимации, понимая, что на эмоциях может ухудшить ситуацию, и вынужденно доверяя их другим врачам. Андрей возвращался с работы поздно вечером. Десять часов операций выжали из него все соки. Не утруждая себя раскрытием зонта, он устало перешагивал через лужи, которые успевал замечать в тусклом свете фонарей, и с удовольствием подставлял лицо холодным дождевым каплям. Открыв входную дверь в родительскую квартиру собственным ключом и решив, что мать с отцом давно спят, Андрей порядком удивился, когда услышал громкие голоса. — А другого времени, чтобы поругаться вы не нашли? — миролюбиво поинтересовался он, заглянув в гостиную. Родители замолчали и испуганно посмотрели на сына, словно он застукал их за каким-то неприличным занятием. — Андрюша, — выдохнула мать. — Ты поздно. — Такое ощущение, что сегодня все светофоры разом сломались. Пять аварий и восемь тяжелых пострадавших. А вы-то чего такие взвинченные? — Иди переодевайся и приходи на кухню, — глухо сказала мать, всерьез насторожив Андрея своим тоном. «Кто-то умер?» — предположил он. — Хватит, Глафира! — рыкнул отец и подошел к Андрею, грозно взглянув на него снизу вверх — единственный сыночка высоким вырос. — Перестань, Саша! Дай мальчику поужинать спокойно! — воскликнула мать, отчаянно пытаясь защитить свое чадо. — Он уже давно мужчина, а не твой мальчик! Все правильно воспримет. Андрей обалдело наблюдал за этим театром абсурда. — Говорите уже, как есть! — потребовал он тоном, не терпящим никаких возражений. Мать нервно прикусила губу, в последний момент удержав себя от лишних комментариев. — Сынок, тебе повестка из военкомата пришла, — сказал отец, не имея ни малейшего желания продолжать оттягивать тяжелый разговор. С лица Андрея сползли последние следы положительных эмоций. Он нахмурился, почувствовав, как на его плечи легла еще большая ответственность. Мозг быстро начал анализировать поступившую информацию. Выводы появлялись один за другим, складываясь в откровенно жуткую картину. Как может послужить хирург-травматолог родине? В звании капитана отправят прямиком на войну в Афганистане полуживых солдат оперировать. Переводя взгляд с мрачного лица отца на бледное лицо матери с трясущимися губами, Андрей ровным голосом произнес: — Я в призывном возрасте. Этого следовало ожидать. Больше ни в чем не разбираясь, он развернулся и ушел в свою комнату, закрыв дверь. Прежде чем браться успокаивать ревущую мать, нужно было успокоиться самому. Мысли проносились в голове с бешеной скоростью, цепляясь одна за другую. Вероятность угодить в горячую точку составляла почти сто процентов: квалифицированных докторов на войне вечно не хватало. Андрей пребывал в состоянии шока от такого крутого поворота на, казалось бы, уже установившемся пути. Конечно, если он вернется живым, то резко взлетит вверх по карьерной лестнице просто потому, что полевой госпиталь где-то в погибающем Афганистане закалит его намного быстрее стерильной больницы в мирной Москве. Но каким он вернется? Андрей переживал за родителей. Сердечник отец и мать, с детства страдающая астмой, не казались надежной опорой в тылу. Скорее, они напоминали двух маленьких детей, постоянно нуждающихся в присмотре. Единственное, что впервые за последние пару лет радовало его, — это статус холостяка. Отсутствие жены и детей убавляло общее число проблем. Немногочисленные подруги и краткосрочные отношения ради получения взаимного удовольствия без претензий на глубокие чувства вообще ничего не значили. Андрей не строил иллюзий о большой любви, потому что за двадцать шесть лет не испытал ее. Пожалуй, для него это чувство было слишком важным, идеализированным, почти святым. Просиживая остаток вечера в одиночестве и в самом настоящем ступоре, Андрей думал о многом, даже о причинах начала войны, о том, ради чего на самом деле гибнут люди и ради чего, быть может, сложит голову он сам. Только утром ему удалось хоть немного совладать с самим собой. Новый день обещал быть трудным. Андрей пришел на кухню, почувствовав приятный запах. Он уже и не мог вспомнить, когда за последние сутки ел. Глафира Ивановна крутилась у плиты, а Александр Семенович с отсутствующим взглядом пил чай. Перед ним стояла целая тарелка ароматных блинов, а он, похоже, не притронулся ни к одному из них. Андрей тяжело опустился на стул напротив отца. — Доброе утро! — как ни в чем не бывало произнес он. Глафира Ивановна резко развернулась и внимательно посмотрела в лицо сына. Залегшие под его льдистыми серыми глазами синяки свидетельствовали о бессонной ночи, хотя на губах проскользнуло какое-то подобие улыбки. — Доброе утро! — не сговариваясь, одновременно ответили родители. Мама тут же поспешила поставить перед сыном тарелку со стройной стопкой блинов. И Глафира Ивановна, и Александр Семенович относились к классу интеллектуальной элиты Москвы. Оба были преподавателями естественных наук в МГУ. Глафира Ивановна никогда не прекращала заниматься умственным трудом. Только карьеру Александра Семеновича прервала Великая Отечественная Война. Пережив все ужасы в качестве рядового солдата, теперь он никак не мог смириться с тем, что его долгожданный поздний ребенок, вероятнее всего, отправится прямиком в горячую точку. — Не трепите свои и мои нервы раньше времени, — Андрей первым начал трудный разговор. — Не надо хмуриться и плакать, когда я живой и здоровый сижу перед вами. В этой семье все привыкли разговаривать начистоту, не скрывая друг от друга истинных чувств. Ложь и лицемерие считались разрушительными силами. Поэтому Андрей, окруженный родительской любовью с пеленок, вырос человеком открытым и прямолинейным, уверенным в том, что ему по силам любые трудности. — Не будем, Андрюша, ты прав, — миролюбиво сказала мама, на мгновение положив руку ему на плечо. Отец промолчал, чтобы поговорить с Андреем позже, наедине. Он должен был сказать ему то, о чем не следовало даже заикаться в присутствии женщины. Андрей в тот день вернулся домой рано, сразу после медосмотра. Он был полностью здоров и пригоден к службе в Афганистане. Все опасения сбылись. Глафиры Ивановны дома не оказалось. Только Александр Семенович сидел в своем любимом кресле и читал «Комсомольскую правду». Андрей опустился на диван, оказавшись напротив отца. — Годен, — не спросил, а констатировал состоявшийся факт Александр Семенович, заранее зная ответ. Чтобы все понять, ему стоило лишь взглянуть на Андрея поверх своих очков. — Годен, — глухо отозвался Андрей. Ни один мускул не дрогнул на лице отца. Он сложил газету пополам и убрал ее в сторону. — В моей жизни было много кровопролитных боев. Я пережил их все, получив несколько пустяковых ранений. Даже инвалидом не стал. До сих пор не понимаю, как так получилось и откуда взялось такое везение. Я не был выдающимся воякой и не был невероятным стратегом, думающим на три шага вперед. Простой солдат. Андрей слушал внимательно, стараясь следовать за мыслью отца. Старик терпеть не мог пустой болтовни, значит, говорил все это с какой-то целью. — Многое со временем стерлось из моей памяти, но один фрагмент засел крепко. Это было зимой под Тулой. Мы ждали очередной атаки немца, решившего выйти на Москву через этот город. Наш взвод расквартировали в одной из деревень на нынешней веневской трассе. Я вышел на улицу и услышал сдавленные женские вскрики из соседней избы. Рванул туда и увидел, как один из тех, кого я считал товарищем, насилует девчонку. Свою, русскую девчонку, понимаешь?! Мне сорвало крышу от злости. В тот момент я готов был голыми руками разорвать его, но вместо этого, — Александр Семенович прерывисто вздохнул. — Но вместо этого оттащил его в сторону и пристрелил, как бешеного пса. Андрей хмурился, полностью разделяя чувства отца: воспитан был так же. В его понятии, только последняя мразь могла насиловать своих во время войны. — А ведь он не был преступником. Обычный, такой же деревенский парень, как и та девочка. Он успел крикнуть: «Лучше я, чем какой-нибудь фашист!» Девчонка лежала без сознания, вся перемазанная в крови. Я приподнял ее, — голос Александра Семеновича дрогнул. — Она глаза открыла и сказала: «Я навсегда запомню твое лицо, солдатик!» Старик замолчал. На его глаза навернулись слезы. Скольких таких девочек он видел, пока воевал, неизвестно никому, но эта запала в его душу навсегда. — На выстрел сбежались люди, началась суматоха, — продолжил Александр Семенович, мгновенно вернув контроль над своими эмоциями. — Я даже не знаю, выжила ли она. Но я точно никогда ее лица не забуду. Андрей молчал. Опустив взгляд, он обдумывал услышанное, прекрасно понимая, зачем отец рассказал ему все это. Александр Семенович озвучил мысли сына вслух: — На войне ты забываешь о том, кто ты есть. Сходишь с ума от страха перед происходящим, потом становишься ко всему безразличным. Сынок, лучше погибнуть, чем оскотиниться. Никогда не забывай, кто ты есть.