В точке пересечения

1982 год Было холодно. Настолько холодно, что зуб на зуб не попадал. Раненых укрывали всеми имеющимися одеялами и тряпками; для самого медицинского персонала почти ничего не оставалось. Афганистан чужаков не щадил. Горный и полудикий, днем он сжигал человеческие тела жарким солнцем, а ночью морозил их низкими температурами. Эта иссушенная земля не принимала никого. После каждого нового боя Андрей собирал тела по частям, чтобы их можно было сложить в цинковые гробы и отправить в таком виде любящим родным. Новоприбывших это ужасало и угнетало. Поначалу Андрею тоже было сложно смотреть на подобное. Но со временем он научился воспринимать суровую реальность спокойнее. Гораздо сложнее было свыкнуться с тем, что Андрей называл естественным отбором. В гражданской больнице он привык помогать всем пациентам, даже безнадежным. На войне ситуация была другой. Там помогали только лишь тем, кто мог выжить, остальных сгружали в специально отведенном месте и оставляли умирать, обещая, что врач скоро придет и окажет им всю необходимую помощь. Биться над человеком, не имеющим шансов на выживание, значило, упустить тех, у кого шанс был. Солдат, одурманенный сильнодействующим обезболивающим, лежал и тихо постанывал. Пулевое ранение в ногу повлекло за собой развитие острой инфекции в его крови. Операции по усечению конечностей приходилось делать чаще всех остальных. Рядом с Андреем стояла медсестра, прибывшая в его команду недавно. В ее глазах читался ужас, а руки дрожали, пока она прижимала солдата к столу. Понимания того, что ради спасения жизни придется сделать из человека инвалида, в ее юношеском сознании не было. — Позови ко мне любую другую медсестру, — резко сказал Андрей, прежде чем начать ампутацию. Уже много раз неопытные сестры милосердия, пришедшие на войну добровольно, падали в обморок во время тяжелых операций. Новенькая, имени которой он до сих пор не запомнил, потому что не слишком интересовался, спорить не стала. Она с облегчением покинула шатер. В помощь, к немалой радости Андрея, пришла взрослая женщина, много лет до войны проработавшая в онкологическом отделении под руководством хирурга-онколога. Андрею даже не пришлось давать ей указания. После нескольких отработанных действий нога была полностью отсоединена от тела. Недавний бой окончился. Выстрелы и взрывы не раздавались даже вдалеке. Только к утру раненых прекратили доставлять. Андрей знал, что снова сделал все, что от него зависело. К жаркому полудню следующего дня он упал в своем жалком шатре, полуживой от усталости, и мгновенно отключился. Андрей уже давно не обращал внимания на собственное душевное и физическое состояние. Именно поэтому почти не замечал за собой изменений. Он много курил, чего совсем не делал на гражданке, время от времени страдал от слабых приступов сухого кашля. За неимением необходимых средств диагностики Андрей поставил самому себе наиболее очевидный диагноз — кашлевая астма на начальной стадии. У него долгое время не было ничего подобного, все неблагоприятные условия: от климата до табачного дыма — сложились в Афганистане. Но бросить курить уже не представлялось возможным. С душевным равновесием у Андрея на втором году службы тоже не все было благополучно. Оставаясь спокойным и невозмутимым в операционной, за ее пределами он контролировал себя намного хуже, чем раньше, становясь более вспыльчивым, суровым и чересчур требовательным не только к себе, но и к окружающим. Подчиненные его боялись, но при этом высоко ценили и уважали. Говорили, что скальпелем Андрей Александрович владеет, как бог, да и чувства справедливости не лишен. Среди солдат и младших офицеров его называли потрошителем. Сам Андрей считал подобное погоняло попросту идиотским, потому что оно не соответствовало реальности. В своей работе хирург точен и аккуратен. С мясником или безумцем у него нет ничего общего. Андрей проснулся от легкого толчка, будто что-то мягкое свалилось на него сверху. В состоянии полусна он с трудом понял, кто именно пожаловал к нему. Андрею частенько приходилось слышать визги медсестер по ночам: «А-а-а! Крыса!» Этих чрезвычайно живучих тварей было слишком много вокруг. Ползая по брезентовым шатрам, они с завидным постоянством сваливались на спящих людей. Приходилось выдумывать самые абсурдные способы самозащиты. Неподвижных раненых накрывали плотными одеялами чуть ли не с головой, а в жару вместо одеял использовали марлю и простыни, натягивая их поверх коек. Все, кто был в состоянии защитить себя, отбивались тем, что оказывалось под рукой. — Мы все сдохнем, а крысы будут нас жрать и жиреть, — однажды подметил Илья, оказавшийся в госпитале из-за ранения в плечо. С невозмутимым видом он взял здоровой рукой крысу за хвост и бросил ее под ноги медсестре. Та взвизгнула и подпрыгнула на месте, чуть не сиганув Андрею на шею. Конечно, Илье такое ребячество просто так не спустили, но он ко всему относился с юмором: надо же чем-то себя развлекать, пока в госпитале валяешься. Когда заторможенный Андрей сумел сообразить, что по его спине ползет крыса, он спокойно перевернулся набок, сбросив ее. Животное быстро убежало, поддавшись инстинкту самосохранения. Не имея ни сил, ни желания вставать раньше времени, Андрей снова погрузился в чуткий сон. После очередного обхода всех пациентов, которых было немыслимое количество и становилось все больше и больше: каждые полчаса находились без вести пропавшие — Андрей ненадолго вернулся к себе. Около входа стояла девушка в белом халате — та самая медсестра, которую он выпроводил из операционной. — Что случилось? — ровным голосом спросил Андрей, остановившись напротив нее. — Можно с вами поговорить, Андрей Александрович? — спросила она, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Можно, проходи. Они заняли два стула на почтительном расстоянии друг от друга. — Мне очень неловко, — сразу же начала девушка, словно опасалась, что передумает, а этого никак нельзя было делать. — Понимаете, у меня совсем нет медицинского образования и какого-либо опыта в этой сфере. Андрей не перебивал и просто слушал. Не отличаясь болтливостью, он был приятным собеседником, способным вникать в смысл чужих слов. — Я собирала документы, чтобы уехать за границу. Мне предложили поработать в Афганистане, пообещав, что только на таком условии выпустят из Союза. Отправили под ваше командование медсестрой. Сказали — освоюсь. Но я не могу. Совсем не могу. Я согласна на любую другую работу. — Проблемы никакой нет. Переведу тебя на кухню или машинисткой, тут уж как получится, — произнес Андрей вслух, в душе посочувствовав девушке: «Неужели ты веришь, что после службы тебя отпустят за границу? Они просто сослали тебя сюда погибать». Сообщать ей о таком сейчас не было никакого смысла: как почву из-под ног выбить. Девушка радостно улыбнулась и выпалила: — Спасибо вам! — Иди, — не удержавшись от ответной улыбки, ответил Андрей, кивнув головой в сторону выхода. — Так точно! — она быстро встала со стула и, неумело отдав честь, собралась выходить. — Как зовут-то тебя? — в последний момент громко спросил Андрей. Его открытая улыбка, которую так редко можно было увидеть посторонним, стала ироничной. — Кого переводить будем? Девушка остановилась и обернулась, мысленно ругая себя последними словами за то, что сразу не представилась: у доктора таких медсестер целый штат. Мыслимо всех запомнить при столь напряженной работе? — Хомякова Екатерина Владиславовна, — окончательно зажавшись, пискнула она и поспешила выйти на свежий воздух, не понимая, то ли радоваться, то ли переживать из-за своего неумения общаться с вышестоящими. «Куда мне до всех этих военных!» — подумала она, попытавшись таким способом успокоить себя. Вскоре Катя явилась к военврачу по его приказу. Застыв перед ним, словно каменное изваяние, она ждала своего приговора. По серьезному, почти лишенному эмоций красивому лицу Андрея Александровича было сложно предугадать, какую именно участь он приготовил для самой бесполезной из своих подчиненных. — Тебя переводят в Кабул. Будешь документы печатать, — без долгих вступлений заявил Андрей. Лицо Кати просияло. О подобном она не смела даже мечтать. — Спасибо, Андрей Александрович! Даже не знаю, как выразить вам свою благодарность! — выпалила она громче, чем следовало. — Завтра на рассвете солдаты, больше не годные к службе, будут перенаправлены в Кабул, а оттуда самолетом в Москву. До Кабула поедешь с ними. Вот, — Андрей протянул ей конверт. — Отдашь капитану Куликову. — Так точно! — отчеканила Катя, но не удержалась и тихо произнесла. — Вы так быстро решили мою проблему, а я ведь вам совсем чужой человек. Это бесценно! — Тебе здесь действительно не место. С ранеными ты работать не можешь, так зачем мне тебя держать? Отработаешь в Кабуле, а там сама своей головой думай, — с прозрачным намеком ответил Андрей, не желая выдавать себя за благородного рыцаря, которым он никогда не был. — Ничего не бывает просто так. Я помог тебе, потому что посчитал это правильным для всех нас. Откачивать тебя после каждой операции мне совсем не в радость. Все сказанное начальником Катя сумела прочитать между строк, потому не нашла в такой вопиющей прямолинейности ничего обидного. Наутро она запрыгнула в кабину одного из военных грузовиков, безумно счастливая, что перебирается в более безопасное место, подальше от крови, вываливающихся внутренностей и ампутированных конечностей. Через три дня разведка доложила о новом наступлении. По приказу командования полевой госпиталь был свернут, а раненые перевезены в ближайший поселок. Местные жители вторгшейся на их территорию армии не обрадовались, но были вынуждены разместить всех на неопределенный срок. Наличие в поселке какой-никакой больницы значительно упростило работу врача и медсестер. Боевые действия разворачивались все ближе и ближе. Но оказывать помощь людям было проще. В один из одинаково суетных дней Андрей разговаривал с Ильей на улице. Тот уже почти пришел в себя и снова рвался в бой. — Тебя пора увольнять по ранению и возвращать домой вместе с другими, — спокойно произнес Андрей, стряхивая на землю сигаретный пепел. — Руки и ноги целы, смогу еще повоевать. Рано домой. Мой срок службы не окончен, все же добровольцем пришел — нельзя оплошать, — возразил Илья, заставив Андрея хмыкнуть и обреченно качнуть головой. — А что ты сам?! Кашляешь, а курить не бросаешь. Тебя самого пора увольнять по состоянию здоровья. Вон тебе уже помощника из Москвы прислали. Заменит… — невозмутимо продолжил Илья, тоже затягиваясь горьким дымом. Сигареты стали чуть ли не единственной радостью в тяжелых военных буднях. — Тоже послужить хочу, — расплывчато ответил Андрей, не объясняя мотивов своих поступков, но тут же решил поделиться тяжелыми мыслями с человеком, ставшим ему настоящим товарищем. — Я иногда думаю, что не смогу больше жить на гражданке. Меня тут настолько вывернуло наизнанку, что прежним никогда не стать. Под мирным небом совсем другая жизнь. Как будто мне там больше нет места. Илья согласно кивнул, переведя взгляд с Андрея куда-то в пустоту. — Я каждую свободную минуту об этом думаю, — сказал он, на чем разговор и закончился, потому что к Андрею подбежал запыхавшийся солдат. — Рядовой Стеценко, — выпалил он, отдав честь. — Разрешите доложить? — Докладывай, — в привычной манере отозвался Андрей, готовый к любым новостям. — Наши грузовики с ранеными не доехали до Кабула. Они попали под обстрел в дороге. Все погибли. Андрей почувствовал, как его очерствевшую душу сковал ледяной ужас…

***

Героя Советского Союза Родина встретила пыльной квартирой с примитивным ремонтом. Андрей открыл дверь своего нового жилья, вошел и остановился на пороге, загораживая обзор щебечущей за спиной матери. Бегло оглядев помещение, он все-таки прошел дальше по коридору, позволив родителям последовать за ним. Глафира Ивановна казалась самым счастливым человеком на свете: сын вернулся живым, получил почетные награды и квартиру в Москве. Не понимая в полной мере его истинных чувств, она старалась просто заботиться о нем и слепо радоваться. Александр Семенович видел сына насквозь, знал, что тот абсолютно потерян. Прежние друзья стали чужими, женщины не приносили никакого удовлетворения, секс казался пресным, водка — слабой, мирная жизнь — странной, а окружающие люди — попросту слабоумными. Андрей не знал, куда себя деть. Вылечить это могло только время... — Хорошая квартира! Сделаем ремонт получше, — говорила Глафира Ивановна, переходя из комнаты в комнату. — И можно будет переезжать. — Я сегодня же здесь останусь, — неожиданно заявил Андрей. — Поставлю себе раскладушку. Мать удивленно посмотрела на него. — Но здесь же ничего нет. Даже чайник негде вскипятить, — попыталась возразить она. — Кипятильник возьму, — отмахнулся от нее Андрей. Для него условия в новой квартире были подходящими. Он жаждал тишины и одиночества. Жаждал и боялся одновременно. — Пойдем, Глафира. Пусть он отдыхает, если хочет, в своем собственном доме, — Александр Семенович пришел сыну на помощь, чувствуя, как тот начинает закипать. Мать согласилась и поцеловала сына в щеку. Отцу Андрей пожал на прощание руку. Как только за родителями закрылась дверь, он вздохнул с облегчением. Ему еще предстояло шокировать их своим решением уволиться с прежнего места работы. Андрей не чувствовал в себе сил сутками торчать в операционных. Опыта у него теперь было больше, чем требовалось, но стальных нервов не осталось. А главное правило врача — не навредить.