Как умеет любить хулиган

— И что это значит? — непонимающе нахмурился Бен, разглядывая листок. — Флаффи украли! — безнадёжно всхлипнула Беверли. — И я почти не сомневаюсь, что это Хокстеттер… — Что? Почему? — удивлённо посмотрел на неё Майк. — Ты пропустил кое-что на вечеринке, — вдруг подал голос Эдди, мрачнея по мере осознания ситуации. — Бауэрс пристал к Бев, и она ему… ответила. Видимо, ответ ему не понравился, и он решил мстить. — Это наверняка потому, что они догадались, что это я была тогда вместе с Эдди на свалке, — расстроенно подхватила Марш. — Он сказал, что меня нужно наказать для профилактики… — глаза девушки вновь наполнились слезами, и она закрыла лицо руками. — Вот и наказывают! — Я убью Бауэрса, как только увижу! — свирепо прорычал Бен. — Боюсь, тогда он воскреснет и придёт за всеми нами, — возразил Стэн. — И мне кажется, что для начала стоит попытаться найти кошку Бев, пока не поздно, а потом уж думать о мести. — Еврей чёртов… — тихо проворчал Хэнском, но Урис его услышал: — Прости? — изогнул бровь он. — Не бери в г-голову, Б-Бен просто злой, — сказал ему на ухо Билл, тронув за локоть. — Ты же з-знаешь, в таком с-состоянии он на всех к-кидается. Стэн скосил глаза на чужую руку на своём локте, поджал губы и, насупившись, решил оставить оскорбление еврейской нации без внимания. — Куда Патрик обычно утаскивает животных? — спросил тем временем Каспбрак Беверли. — Н-на свалку, — ответила та (подбородок у неё вновь задрожал при мысли об ужасной участи Флаффи). — У него там холодильник, где он их д… душит. — Надо пойти туда, — предложил Майк, — и проверить, жива ли ещё кошка. Эдди укоризненно посмотрел на него, показывая взглядом, что сомневаться в целости и невредимости кошки сейчас не к месту. — Я схожу и посмотрю, — снова обратился он к Марш. — Тогда в июле я как раз прятался за холодильником – готов поспорить, что это тот самый. — Нет уж! — вдруг решительно возразил Бен. — Туда пойду я и точка. Патрик хилый и долговязый – мне ничего не сделает. А ты, Эдди, сиди здесь, а то опять вернёшься полуживым! Каспбрак, почти как Урис, оскорблённо посмотрел на него. Остальные напряглись. — То есть, по-твоему, я настолько беспомощный, что даже постоять за себя не могу? А как я выживал тогда все эти месяцы? — Р-ребят, не надо!... — предпринял попытку предотвратить перепалку Денбро, но было поздно. — Волей случая, вот как! — заявил Хэнском. — Все всегда пекутся только о тебе: “как бы Эддичка не пострадал”, “как бы ему не навредили”, а на других и пофиг! Правильно, Каспбрак, пускай друзья из-за тебя откладывают любые свои дела, твои интересы – прежде всего! Правда, Беверли? — Бен вдруг резко повернулся к напуганной его поведением Марш. — Ты ведь тут главная мамочка? А вот если бы он не шлялся тогда по свалкам, тебя бы и не заметили, и сейчас не травили бы – да никого из нас не травили бы! Но только потому что святой Эдди нуждался в помощи, мы ему помогли, приняли в клуб – причём, всё без вопросов — и теперь страдаем из-за этого! Прости, конечно, но если бы не Эдди, твоя Флаффи сидела бы сейчас дома в чудесном самочувствии и лакала молоко из миски! Беверли испуганно таращилась на закончившего свою гневную тираду Бена, пока тот шумно дышал, распалённый. Поняв наконец, что только что наговорил, он потупил глаза, но, видимо, точку зрения всё-таки не поменял, потому что вскоре вновь поднял их, сверху вниз глядя на замершего Эдди. Тот в это время в шоке взирал на друга: в голове у него шла такая ожесточённая борьба мыслей и желаний, что Каспбрак попросту не двигался; только кулаки сжались, впиваясь ногтями в кожу. Остальные Неудачники напряжённо переводили взгляды с одного на другого, не зная, чего ожидать. Эдди хотел было что-то сказать, и уже даже открыл рот, но в последний момент передумал. Посмотрев по очереди на Беверли, Билла, Майка и Стэна, он задержал взгляд на Бене: тот глядел прямо на него, будто готовясь к чему-то. Первым порывом Каспбрака было заехать Хэнскому по лицу за произнесённые слова, но разум опередил этот необдуманный поступок, заговорив в голове астматика голосом здравого смысла (в последние месяцы его явно не доставало). Бен сейчас расстроен. Кошка Бев пропала, и это заставляет его любимую девушку плакать, что не может не выводить из себя и не вызывать желания отомстить тем, из-за кого это происходит. Бен остынет, всё образуется, а сейчас его лучше просто не трогать и не делать ситуацию ещё хуже. Отведя взгляд, Эдди поджал губы, чувствуя острую необходимость оказаться одному и как следует поразмыслить надо всем, сказанным Хэнскомом. Часто дыша в попытке держать себя в руках и ощущая приливающий к щекам жар, Каспбрак неопределённо кивнул в пространство, развернулся и побрёл прочь от Подземного клуба. — Эдди, погоди! — донёсся сзади крик Беверли, но астматик только ускорил шаг. Подхватив по пути велосипед, он поскорее на него запрыгнул и с яростью закрутил тугие педали, вымещая на них злость и обиду. Куда ехать, Каспбрак точно не представлял – лишь бы куда-нибудь подальше, в тихое, безлюдное место, где можно подумать. На ум сразу пришёл грузовой двор в конце Нейболт-стрит, куда Эдди успел наездиться за лето. Место пустынное, иногда жутковатое, ещё и находящееся поблизости от свалки, но зато просто идеальное для размышлений. Выехав на Канзас-стрит, астматик миновал Водонапорную башню, Олд-Лайм-стрит и оказался на шоссе 2, после чего повернул направо и наконец остановился, не слезая с велика, но касаясь ногами асфальта. Впереди виднелась пустая автомобильная стоянка, а рядом, на углу, где встал Эдди, Церковная школа – тихая, как могила. День был солнечный, но дул промозглый ноябрьский ветер, срывая с чахлых на этой улице деревьев остатки ярко-жёлтых или рыжих листьев; астматик поднял воротник куртки и двинулся вперёд, к крыльцу заброшенного дома 29 на правой стороне дороги. Доехав до места, Каспбрак прислонил велосипед к деревянной изгороди, подошёл к перекошенному крыльцу и уселся на ступеньку, устремив взор на железнодорожные пути и пустующие склады рядом с ними. Сегодня тут и в целом было необычайно тихо и пустынно, так как товарники чаще ходили по субботам, направляясь в разные концы страны с древесиной, бумагой, овощами или ещё чем-нибудь. Но Эдди обычно думал не о едущем в какой-нибудь Холтон или Бангор картофеле, а о пассажирских поездах, ходивших здесь давным-давно со станции Нейболт-стрит. Как-то раз, пересказывая сыну вычитанную из газеты выдержку, Соня Каспбрак упомянула, что на этих путях сходилось шесть железнодорожных компаний: “Бангор лайн” и “Грейт Нортерн лайн” с севера, “Грейт Саутерн” и “Уэстер Мэн” с запада, “Бостон энд Мэн” с юга и “Саутерн сикоуст” с востока. Последняя компания разорилась в пятидесятых, так что осталось всего пять, но астматика занимала только одна из них: “Бостон энд Мэн”. Её путь вёл, можно сказать, в прошлую жизнь Эдди: сначала до Портленда, где жила сестра Сони и куда Каспбрака часто возили летом в гости, и дальше на юг, в родной Бостон. Вид уходящих вдаль шпал навевал на астматика тоску и грусть, вместе с которыми приходили и детские воспоминания. В конечном итоге Эдди всегда тяжело вздыхал, позволял себе проронить несколько скупых мужских слёз, поднимался на ноги и ехал домой, по пути стряхивая с себя хандру, но в этот раз мысли его мало касались прошлого: внимания требовало настоящее – жестокое и реальное. В целом, если отбросить обиду, самолюбие и слепую веру в придуманное, Бен был прав. Из-за Эдди Неудачники стали попадать под горячую руку, несмотря на то что астматик изо всех сил старался отвести от них угрозу. Тем не менее, налицо был первый результат: пострадала Беверли. Сначала Марш чуть не изнасиловал Бауэрс на вечеринке, а теперь её кошку украли средь бела дня. Как бы ни хотелось отрицать эту мысль, Каспбрак интуитивно чувствовал, что искать Флаффи бесполезно: раз её забрал Патрик, то она определённо мертва. От подобной мысли Эдди весь вскипел изнутри – так захотелось залепить Хокстеттеру в нос, челюсть, да куда угодно, лишь бы тот загнулся от боли. В принципе, план вполне можно было претворить в жизнь: свалка находилась фактически на соседней улице. Однако это грозило бы новыми последствиями, которые неизбежно коснутся Неудачников, а этого Эдди совсем не хотел. Или… Вообще-то, Бен наконец сказал ему в лицо правду. Действительно: Каспбрак чёрт знает как попал в компанию, его без вопросов приняли, стали защищать, чуть ли не развлекать – а что сделал он? Разозлил Генри, спровоцировал на себя кучу нападений, заставил друзей переживать и тратить нервы, придумывать, как спасти его от банды и ещё кучу всего. А что сделал для них он? Ни-че-го. Даже Беверли отверг. Несколько раз вызвал ревность Билла. Спровоцировал его ссору с Марш. Лишил Бена надежды на взаимность, потому что Бев обращала внимание фактически только на астматика. Слушайте, да если вспомнить, Беверли столько всего сделала для Эдди, а он в ответ на её признание сказал просто: упс, прости, я гей! Тактичнее некуда... Одним словом, если вспоминать и анализировать всё, сделанное Каспбраком, то он просто эгоист. Настоящий э-го-ист. И полностью заслуживает гнева Бена и всех его слов. В один момент Эдди вдруг стало так стыдно за себя, что ему расхотелось вообще ещё когда-нибудь показываться перед Неудачниками. Он не достоин их клуба, он испортил им жизнь. Он же лишний – неужели это не было заметно? Ему мало что рассказывали, не доверяли какую-то страшную тайну о Ричи, в целом воспринимали, как Эдди теперь казалось, со снисходительностью. Как же после такого можно было думать о возвращении? Возможно, лузеры станут уверять его, что Бен просто вспылил, что он не это имел в виду, что Каспбраку нужно перестать винить во всём себя, но теперь астматик понимал, что это будут всего лишь личины и ему уже никогда не удастся воспринимать их так, как прежде, не видеть за масками дружбы тоски, нежелания общаться, обиды и оскорблённого самолюбия. Он всем мешал. Он недостоин клуба Неудачников. Так можно и в банду Бауэрса податься. А может, Ричи именно так и ушёл? Тоже как-нибудь понял, что приносит одни проблемы, и решил добровольно свалить… В таком случае Эдди бы его точно понял. Вот только в банду астматик всё равно бы не вступил, даже под страхом быть избитым до смерти. Если уж как-то искупать вину, то собственной кровью. Тут Каспбрак вспомнил о кошке, и в голову снова полезла мысль: оставить дело Хэнскому и дать ему впечатлить любимую девушку, как и положено другу, или же отправиться самому на свалку и первым узнать судьбу несчастной Флаффи, наплевав на Бена и его речь? Последнее будет высшей степенью эгоизма, но зато будет шанс нарваться на Генри и получить по первое число, тем самым немного заглушить чувство вины. Но как это будет выглядеть по отношению к Неудачникам?.. Что ж, он падёт чёртовым героем. Ломая голову над этим сложным выбором, Эдди не заметил, что со стороны складов в его сторону направлялось двое человек. Один из них отделился и двинулся назад, куда-то за двор, в то время как первый остался на месте, дожидаясь внимания Каспбрака. Тот вышел из раздумий довольно быстро: рассеянный взгляд наткнулся на незнакомца, и всё вмиг испарилось, оставив пропустившее удар сердце и парализованные конечности. Рядом с одним из складов стоял Ричи. Его руки покоились карманах, а глаза пристально смотрели прямо в лицо Эдди, нисколько не стесняясь. Ветер трепал кудрявые волосы Тозиера, и тот слегка щурился, когда пряди цеплялись за ресницы, но не отводил взгляда. Каспбраку издали показалось, что кудрявый смотрит на него с какой-то странной смешанной эмоцией, походящей одновременно на грусть, равнодушие и снисходительность. От этого стало ещё более не по себе. Наглядевшись, Ричард опустил голову, снова поднял и медленно двинулся к крыльцу, где сидел астматик, загребая ногами опавшие листья. Эдди не сводил с него глаз, разом забыв про все проблемы и чувствуя, как сердце стучит излишне громко, руки холодеют, а дыхание дрожит. Что Ричи здесь делает? Как он его нашёл? Вспомнишь лучик, вот и солнышко, блин… Где-то у себя в голове Эдди вспомнил Беверли, и тут же подумал, что, спроси он её о том, что ему делать с чувствами, она бы посоветовала ему не кривить душой и во всём признаться. Сейчас, правда, это казалось настолько глупой идеей, что Эдди искренне радовался наличию у человека такого прекрасного, надёжного и безопасного места, как мысли, куда никто не может заглянуть. Ну, за исключением экстрасенсов. Ричи тем временем подходил всё ближе. Метрах в двух от астматика он наконец остановился и вздохнул, сканируя Каспбрака с ног до головы. Эдди почувствовал себя чёртовым экспонатом на выставке, но продолжал полуиспуганно пялиться на предмет своего опасного воздыхания. Решив, что молчать слишком палевно, он принял самый непринуждённый вид и заговорил: — А где же Грета? Вы ведь, ребята, всё время вместе ходите. Неужели ты ей не угодил? — Она была здесь две минуты назад, — спокойно сообщил Ричи. — Пошла за парнями. Каспбрак мгновенно растерял весь настрой и метнул быстрый взгляд на велик. Тозиер перехватил его и усмехнулся: — Хочешь сбежать? Понимаю, но, прости, чувак, в таком случае мне достанется от Генри. Впрочем, его может на свалке и не оказаться. Даже для меня сюрприз, кого приведёт Грета, как видишь. — Интересно рассуждаешь, — деланно равнодушным тоном проговорил Эдди. — Как будто меня жалеешь. Ричи закатил глаза. — Я ведь тебя предупреждал. Отвалить ты отказался, так что терпи теперь. Мне даже любопытно, ради чего ты так стараешься? Себе что-то пытаешься доказать, или кому-то другому? Или пай-мальчику надоело подчиняться мамке и он решил революционировать? — Эволюционировать, идиот, — пробурчал сквозь зубы астматик (речевые ошибки всегда его бесили). — Да нет, именно революционировать, — усмехнулся Тозиер. — Взбунтоваться, воспротивиться, восстать – могу ещё синонимы подобрать. А это слово разработано специально для тебя, потому что ты особенный, ни на кого не похожий, не подчиняющийся Бауэрсу мальчик. Так ведь ты себя позиционируешь? Исключительный. Избранный. Первый в своём роде. Неповторимый… — Прекрати! — огрызнулся Каспбрак, с силой сжав руками колени. — Что, не нравится? Отчего же? Мне казалось, ты именно этого хочешь – стать героем, спасти мир, как минимум. Ветер слишком красиво трепал его волосы. Чёрная кожанка слишком органично смотрелась поверх свитера. Пухлые губы слишком притягательно растягивались в ухмылке. Глаза с длинными ресницами слишком завораживающе щурились. Солнце слишком красиво освещало бледное лицо с веснушками. — Где твои очки? — вдруг спросил Эдди. Тозиер, явно не ожидавший такого далёкого от темы вопроса, на секунду растерялся. — Что? — поднял брови он. — Очки?.. А… На линзы заменил. Тебе-то какая разница? — Грета настояла? — автоматически задал следующий вопрос астматик, одурманенный видом Ричарда и забыв о напускном равнодушии и колкости. — Чего? Слушай, отстань от моих очков, ясно? Брови слишком красиво хмурились. Хрипловатый низкий голос слишком офигительно щекотал слух. Длинные белые пальцы слишком красиво потёрли переносицу, где раньше были очки. — Тебе без них лучше, — вдруг выдал Эдди. И тут же вернулся из грёз на землю, осознав, что только что сказал, и с ужасом уставился на Тозиера. Тот, совсем сбитый с толку, смотрел на него в полном недоумении. Шестерёнки в голове Каспбрака заработали с двойной силой: как исправить ситуацию? как исправить ситуацию? как… И вдруг его осенило: как раз комплиментами Ричарда можно смутить, запутать и тем самым одержать победу! Решив про себя так, Эдди поскорее продолжил: — Да-да, без них куда лучше. Подчёркивает твой разрез глаз – а он у тебя красивый, если хочешь знать, – и половину лица не закрывают: теперь видно овал… — Что ты мелешь? — Ричи даже руки из карманов вынул; на лице его было полное недоумение. — А ещё у тебя очень красивые губы. Знаешь, они просто созданы для… — Прекрати! — Тозиер не выдержал и сделал несколько угрожающих шагов к астматику (щёки кудрявого слегка порозовели, что уже можно было считать огромным достижением). — Что за чушь ты несёшь? — Почему чушь? Думаешь, я тебе вру? Если честно, Эдди как раз-таки не врал. Вообще. Он просто обманывал, говоря правду. А ещё у него уже около минуты щемило сердце – так сильно хотелось преодолеть эти несчастные несколько метров и впиться в губы Тозиера безумным поцелуем. — По мне так ты несёшь полную хрень, чтобы заговорить мне зубы, — заявил Ричи, снова засовывая руки в карманы. — Между прочим, неизвестно, сколько у нас тут осталось времени: Грета с остальными появится с минуты на минуту. — И ты меня не защитишь? — грустно спросил Каспбрак; способ откровенности работал неплохо, поэтому стоило продолжать разыгрывать страдающего дурачка. — С какой это стати? — Мы дружили. — Это было в начальной школе, — издал смешок Тозиер. — Всё изменилось, идиот! Проигнорировав последнюю фразу, Эдди мгновенно оживился и победно объявил: — Ты признал, что мы дружили! Спустя столько месяцев ты смог! Поздравляю. А твоя грубость, мне кажется, просто защитная реакция. — Прости, я перестал понимать, как мне с тобой разговаривать, — окончательно сбитым с толку тоном проговорил Ричи. — Чего ты добиваешься? Если хочешь таким образом заставить меня тебя отпустить, то этого не будет. — Почему? — невинными глазами взглянул на него Эдди. Тозиер открыл было рот, но тут же понял, что не знает, как ответить. Всё казалось полнейшей бессмыслицей, и астматик уже начинал его бесить своими тупыми вопросами. — Слушай сюда, — Ричард подошёл почти вплотную и навис над Каспбраком. — Будешь меня провоцировать – получишь. Сначала от меня, потом от остальных, и, поверь, Грета тоже не останется в стороне! — Сколько раз ты уже с ней спал? — пропуская все угрозы мимо ушей, продолжал гнуть своё астматик, смотря прямо в лицо над собой и стараясь подавить непозволительные желания. В следующий момент его неожиданно схватили за горло и придавили к ветхой верхней ступеньке; крошащиеся щепки тут же запутались в его волосах. Большой палец Тозиера надавил на кадык, перекрывая доступ кислорода. — Не смей… — прошипел Ричард; его лицо находилось буквально в нескольких сантиметрах от багровеющего лица Эдди. — Не смей со мной так разговаривать!.. Каспбраку ужасно захотелось закашляться. Он инстинктивно схватился своими руками за руки Тозиера и попытался их оторвать, но тщетно. — Ты… прямо… как… Бауэрс… — с трудом прохрипел он, сам испугавшись своего страшного, будто чужого сдавленного голоса. Лицо начало синеть. Перед глазами замелькали мушки, но Эдди упорно смотрел на Ричи, чьё лицо было искажено отчаянным гневом. И опять ему показалось, что за этим гневом что-то скрывается, что-то, похожее на горечь, которую он уже не раз замечал. Тозиер убрал палец, и астматик судорожно вдохнул слишком много кислорода, отчего сразу закашлялся и захрипел. Кудрявый с отвращением за ним наблюдал, по-прежнему не убирая руки с горла. Наверное, было вполне ожидаемо, что чуть не свершившееся удушье разбудило астму, которая постепенно поднимала голову, будто восторженно вопя: “Я вернулась, Эдди, представляешь?! Теперь я наконец-то смогу тебя убить!” Дыхательные пути привычно сузились до размеров игольного ушка, но колено Ричи мешало дотянуться до ингалятора. Так что Каспбрак молча задыхался, свистя и опять постепенно синея, с бессилием глядя на Тозиера. Тот какое-то время наблюдал за ним: Эдди заметил, что взгляд кудрявого упал на его приоткрытый рот, переместился на веснушчатый нос и вернулся к глазам, в которые Каспбрак изо всех сил пытался вложить выражение ну-что-доволен-смотри-я-задыхаюсь-у-тебя-на-глазах-а-мне-пофиг-я-сейчас-улыбнусь-и-ты-опять-ничего-не-поймёшь-и-разозлишься. Похоже, у него получалось, потому что Ричард нахмурился и сжал горло чуть сильнее. — Думаешь, что выглядишь, как герой, которого душит ужасный злодей? Боюсь тебя разочаровать, но выглядишь ты всего лишь жалко. Научись уже выбирать слова и разбираться в людях, Каспбрак. Эдди закрыл рот и стал дышать через нос, делая себе ещё хуже. — Может, ты впечатлить меня пытаешься? Я, между прочим, давно заметил, что ты постоянно пялишься на меня. А это, надо сказать, подозрительно. Обычно парни не пялятся на других парней, знаешь? Плюс ко всему… В этот момент налетел ветер, зашуршав листьями по земле. Крыльцо скрипнуло. Порыв всколыхнул волосы Тозиера, и внимание задыхающегося Каспбрака мигом рассеялось: он больше не разбирал, что говорит кудрявый – только пялился на треплющуюся на ветру вьющуюся прядь, и поверх всего физического страдания, которое он ощущал, астматик вдруг почувствовал такое спокойствие и умиротворение, что забыл в очередной раз вдохнуть. Реальность начинала медленно растворяться перед глазами, и Каспбрак неожиданно подумал, наткнувшись блуждающим взглядом на шевелящиеся губы Ричи: а почему нет, если так хочется? Эдди поднял оказавшуюся тяжёлой как свинец руку и буквально бухнул её на затылок не ожидавшего такого приёма Тозиера, на секунду пригибая его к себе и сталкиваясь с ним губами. Когда тот почти сразу в шоке шарахнулся назад, ошеломлённо глядя на Каспбрака, тому уже не было до него дела: горло пересохло, и астматик из последних сил цеплялся за сознание, не желая проваливаться в манящую своим спокойствием бездну, но с каждой секундой его всё больше туда затягивало. Скорее с помощью слуха, чем застланного пеленой мушек зрения, Эдди понял, что чужая рука полезла в его карман и достала ингалятор; затем его ослабевшие челюсти разжали и впрыснули лекарство. Кислород резко наполнил лёгкие, и Каспбраку потребовалась пара минут, чтобы всплыть на поверхность, задышать нормально и проморгать пелену перед глазами. Увидев первым делом синее небо над собой, астматик опустил взгляд пониже, на всё ещё сидящего на коленях Ричи. В руке у того был ингалятор. Во взгляде кудрявого читался шок, непонимание и как будто отрицание и неверие, даже… испуг? Так или иначе, Эдди решил не предпринимать никаких действий – просто лежать и ждать, что произойдёт. Тозиер убрал упавшую на лицо прядь. Обычно в таких ситуациях люди краснеют, но Ричард ломал все стереотипы, постепенно бледнея, как смерть. Каспбрак же, наконец совершив то, чего так долго страстно желал, ощутил некоторую пустоту от того, что всё уже случилось. Пьяный дурман сменился горьким сухим послевкусием, потому что к астматику пришло осознание последствий этого спонтанного поцелуя и дальнейших чувств к Тозиеру; плюс, вспомнились все жуткие поступки Ричи по отношению к Эдди, и садистское желание мести стало заполнять его душу, требуя реванша. Мучившие чувства поутихли и больше не раздирали изнутри, а монстр в груди присмирел и всё не мог решить, что ему делать; может, это и не любовь была вовсе? В любом случае, раз Ричард хотел поиграться, поунижать (он доказал это в последние пять минут), то ни о какой взаимности и речи быть не могло, а значит, и смысла в самоистязании нет. В любом случае, Тозиер заслужил нынешний стыд и вообще всевозможные страдания, так что пускай теперь сам мучается, раз заварил эту кашу. А Эдди натерпелся достаточно. Прокашлявшись, Каспбрак дерзко взглянул прямо кудрявому в глаза и проговорил: — Ну как, понравилось? Ты ведь, насколько я знаю, по парням? Тозиер, вздрогнув, поджал губы так, что они побелели, а его кожа, похоже, не могла определиться, краснеть ей от смущения или бледнеть от злости (или наоборот), потому что лицо пошло розовыми пятнами. Ричи молчал, не отвечая на наглость астматика, который в это время продолжал: — Если честно, я ожидал большего. Мне тебя так расхваливали… А я что-то не впечатлён. Не подскажешь, почему? Эдди в любую секунду ожидал удара или начала новых попыток придушить, но Тозиер не шевелился, всё ещё сжимая чужой ингалятор в руке и не произнося ни слова. Это немного остудило едкий пыл Каспбрака, и где-то внутри заворочалась совесть, однако астматик решил, что если уж гнуть, то гнуть до конца: — Почему же ты встречаешься с Гретой? Это она шлюха, или ты такой не способный отказать? Честно признаться, я был о тебе более высокого мнения до вечеринки: теперь ты личная игрушка Боуи, что ж, поздравляю тебя с этим. А Бауэрс знает, что ты гей? Хотя, что это я спрашиваю: судя по его отношению к тебе, ещё как знает… Ричи продолжал сверлить астматика взглядом; его свободная ладонь сжалась в кулак. Тем не менее, больше ничего не случилось, и Эдди в недоумении замолк, неожиданно почувствовав стыд. Ну кто так резко отзывается о чьей-то ориентации? Да и разве сам Каспбрак теперь не в одной лодке с Тозиером? Боже, что на него нашло… — Извини, — нехотя, но искренне пробормотал он, не глядя на Ричарда. — Переборщил. Просто слишком много фигни случилось за последний час… — Проблемы с лузерами? — ровным голосом процедил Ричи, очевидно, стараясь забыть всё произошедшее минутой ранее. — Типа того, — Каспбраку тоже очень хотелось перевести тему. — Поссорился с Беном, он наговорил мне всякой… всячины, так что… поэтому я и приехал сюда. Подумать. — Ну ты философ, конечно, — Тозиер избегал встречи глазами. — Припереться на грузовой двор, чтобы помечтать – обалдеть как романтично… – Ну да… А теперь я сижу тут с тобой и дожидаюсь, когда кто-нибудь придёт меня избить. Ричард открыл рот, чтобы что-то сказать, и даже посмотрел Эдди в глаза, но в последнюю секунду, видимо, передумал; а ведь Каспбрак готов был поклясться, что тот хотел без проблем его отпустить, но вспомнил, что они больше не дружат. — Спасибо, что снизошёл до того, чтобы спасти меня ингалятором, — неловко проговорил астматик, решив, что комплименты всё-таки действенная вещь. — А ещё спасибо за тот случай возле моста: если бы ты не вмешался, Бауэрс бы запросто меня зарезал. И, Ричи… Мне правда жаль, что он ранил тебя тогда. Тозиер изобразил некоторое подобие улыбки и чуть было не начал краснеть, но произнёс совсем не то, что положено отвечать на такие признания: — Всё равно не отпущу, сколько ни старайся. Каспбрак, поняв, что его раскусили, смиренно кивнул и опустил глаза. Потом вдруг резко оттолкнул от себя не успевшего ничего сообразить Ричи, спрыгнул с крыльца и рванул к велосипеду возле изгороди; однако его очень быстро схватили за воротник, с силой оттянули назад и, подкосив колено, повалили прямо на опавшие листья, падая на него следом. Надо признаться, Эдди не планировал так быстро сближаться с Тозиером, но факт оставался фактом: тот лежал на нём чуть ли не верхом, и его лицо находилось где-то рядом с плечом астматика. — Эм… То, что я знаю, что ты гей, не означает, что теперь ты свободен в своих действиях, — процедил Каспбрак, силясь спихнуть противника с себя. — Прости, ты забыл свой ингалятор, — точно так же процедил кудрявый, тяжело дыша и параллельно впихивая баллончик Эдди в карман. — Опять ведь задохнёшься. — Благодарю за заботу, — огрызнулся астматик, и, поборовшись ещё немного, оставил безуспешные попытки освободиться. — Кстати, о геях, — вдруг подал голос Тозиер, в секунду делаясь свирепым. — Если ты хоть кому-нибудь брякнешь… — А разве не все об этом знают? — Не все!.. – Каспбрак охнул: чужой локоть надавил ему на живот. — Так вот, если хоть кому-нибудь брякнешь, я урою тебя собственноручно и закопаю вот на этом самом дворе, понял? — Весьма доходчиво!… — выдавил Эдди, ворочая головой, чтобы быть как можно дальше от лица кудрявого. — Может, всё-таки слезешь с меня? А то я решу, что ты пытаешься меня изнасиловать. — Мечтай-мечтай, — мило проговорил Ричи, ещё сильнее давя локтем в живот астматика; тот зашипел. — Между прочим, то, что ты говоришь о геях, оскорбительно, — вдруг посерьёзнел он, вновь становясь хмурым. — И это совсем не значит, что я из них! Тебе наврали, а ты, как всегда, поверил. То, что я встречаюсь с Гретой, тебе ни о чём не говорит? — Ну да, конечно… Только о том, что ты придурок!.. — пробормотал Эдди, пытаясь сдвинуть чужой локоть. — Толерантный бандит – где ещё такое услышишь… — А сам-то?! — Тозиер наконец слез с Каспбрака и встал прямо над ним, придавив ему руку носком ботинка. — Сам-то каков? Что это было на крыльце? Проявление толерантности?! Эдди невольно скульнул – Ричи давил прямо на вену – и перевернулся на бок, стараясь сдвинуть его ногу свободной рукой. — Я тебя спрашиваю! — рявкнул Ричард. Каспбрак прекратил попытки высвободиться и затих, не поднимая ни головы, ни глаз. — Это… так, ничего… — Всё отомстить мне пытаешься, — с тенью горечи, уже тише проговорил кудрявый. — Считаешь меня трусом, эгоистом, предателем, придурком… Думаешь, какой я отвратительный, неблагодарный. Ты себя-то видел? Разве ты хоть что-то конкретное обо мне знаешь? Чувак, сто лет прошло с нашей дружбы, чего ты ждёшь? Я другой, у меня жизнь другая, так перестань в неё лезть, если видишь, что ты лишний! И отстань ты наконец от Генри и перестань нарываться: уж я-то знаю, чем это чревато. И… мне противно видеть, как ты страдаешь. На последней фразе Эдди удивлённо поднял голову и посмотрел на Тозиера, который продолжал прямо глядеть на него, не отводя взгляд. Подобных слов Каспбрак от него ещё не слышал, и это было… странно. Очень странно. — Прости? — переспросил астматик, не веря в услышанное. — Да, идиот, противно! У меня тоже есть память, и, представляешь, я помню, что было в начальной школе, так же, как и ты! Но то время прошло, Эдди-спагетти. Отвали. Эдди в шоке пялился на говорящего не своим голосом Ричарда. Или как раз-таки своим? Может, он всё это время притворялся, и только сейчас заговорил откровенно? Вот ведь блин… Каспбрак не успел ничего ответить. Со стороны складов послышались голоса, и, когда парни повернули головы в сторону звуков, они увидели Грету Боуи, вышагивающую вместе с Патриком Хокстеттером и Генри Бауэрсом. — Молоток, Тозиер! — крикнул издали Генри, хищно зыркая на прикованную к земле жертву. — Нам как раз нужно с ним поговорить… Подойдя вплотную, Бауэрс дал Ричи знак отпустить астматика и сел рядом с ним на корточки. — Ну что, как жизнь? — насмешливо спросил он. — Что у тебя нового? — Что я на этот раз сделал? — равнодушно спросил Эдди, растирая руку и злобно смотря на врага. — Насколько я помню, ничего. — Предлагаешь нам подождать? — ехидно вставила Грета, но Генри бросил на неё такой взгляд, что девушка поспешила заткнуться. — Где кошка Беверли? — оставив главаря банды без внимания, требовательно обратился к Патрику Каспбрак. — В раю, — с улыбкой ответил тот. — Пьёт молочко и играет с мышатами. Прямо как в “Томе и Джерри”, знаешь? — Ты её задушил?! — дрожащим от закипающей ярости голосом угрожающе спросил Эдди, собираясь встать на ноги. — Ну-ну, остынь! — лениво предупредил его Генри, но подняться дал, видимо, ожидая шоу. — Ох, Эддичка сердится! — хихикнула Грета и пискляво прыснула (она уже стояла рядом с Ричи и держала его за руку); Тозиер с отвращением на неё посмотрел. — Ну почему сразу задушил, — возразил Хокстеттер. — Она достойно приняла смерть от сторожевого пса на ферме Генри. — Что… З…Зачем?! — вне себя от гнева выпалил Эдди, направляясь прямо к Патрику. — Что Бев вам сделала?! С этими словами он замахнулся и врезал Хокстеттеру в нос. Хлынула кровь, а Каспбрак зашипел, прижав разбитые костяшки к штанине; Патрик, тем не менее, даже не потрудился вынуть руки из карманов: только откинул голову назад и захохотал с мазохистским удовольствием. Эдди заметил, что даже Ричи с опаской поглядел на товарища. — А что нам было делать, Каспбрак? — с наслаждением наблюдая за сценой, философским тоном проговорил Генри, вынимая из кармана сигарету с зажигалкой. — Понимаешь, мы запутались. Ты сбил нас с толку, сказав, что не исписывал стену; поэтому, нам пришлось проверить твоё утверждение. Марш показалась мне довольно подозрительной, и я приказал Патрику для профилактики обработать её. Он сделал это с помощью кошки. Видишь ли, мне всё равно, кто именно это сделал, мне важно только одно: чтобы виновный получил по заслугам и извлёк из этого урок. Разве цель плоха? По-моему, довольно справедливо. Нехорошо писать на стенах гадости. Грета хмыкнула; Эдди был почти уверен, что она вспомнила школьный туалет, где красовались тысячи и тысячи каракулей на стенках кабинок. Многие, между прочим, её авторства. — Так вот, — продолжал Бауэрс, пыхтя вонючей сигаретой. — Может, ты поможешь нам разрешить эту проблему? Скажешь, кто мог исписать стенку? Только скажи, и мы тут же отправимся вершить правосудие, а тебя отпустим. — Откуда мне знать, кто из миллиона желающих твоей смерти это написал! — выплюнул Каспбрак. — Я знаю только, что это была не Беверли и точно никто из Неудачников. И не я. Поэтому, вы зря на нас постоянно охотитесь – не на тех валите!.. — Не на тех, значит… — задумчиво протянул Генри, рассевшись на земле и глядя на горизонт. — Может, стоит всё-таки проверить всех твоих друзей? — Эдди напрягся. — Или ты всё же признаешь вину, и никто другой не пострадает? — Бауэрс оторвался от горизонта и обратил свой взгляд на астматика. Тот наконец всё понял. Генри пофиг, кто написал ту хрень на стене: ему нужен только повод избить Каспбрака, и лишь потом уже, может быть, он будет искать истинного виноватого. Но у Эдди нет выбора: либо признавать вину и спасать своих друзей, либо отрицать и подставлять их этим под прямой огонь. Осознав это, Каспбрак мгновенно остыл, замерев с приоткрытым от возмущения и бессилия ртом. Простояв так с полминуты и неотрывно глядя на спокойного Бауэрса (сегодня он, похоже, был в хорошем расположении духа), Эдди сначала поджал губы, потом сглотнул и наконец, всё для себя решив, тихо произнёс, не веря, что покоряется: — Это сделал я. Можешь убивать. Генри устремил на него внимательный взгляд. Сигаретный дым густо обволакивал хорьковое лицо, серые глаза щурились; в конце концов, уголки рта парня довольно дёрнулись, и он блаженно протянул: — Молодец, хороший мальчик… Патрик? — призывающе переместил он взгляд на Хокстеттера. Тот, занятый вправлением носа, кивнул ему, в последний раз проверил нахождение хряща на своём месте и двинулся в сторону Каспбрака. Он теснил астматика аж до самого велосипеда возле деревянной изгороди; достигнув транспорта, Патрик резко засунул перепачканную кровью руку в карман и извлёк из него потёртый собачий ошейник. Перехватив недоумённый взгляд Эдди, парень мило улыбнулся и проговорил: — Ах да, видишь ли… Пса Генри я тоже убил! С этими словами он быстрыми шагами подошёл к Каспбраку и, прежде чем тот успел что-либо сообразить, ловким движением нацепил ошейник на астматика и затянул ремешок до самого упора. Эдди хрипло выдохнул, ошеломлённый, и тут же закашлялся; он уже было потянулся к удавке, но тут его руки перехватили (это оказался Генри) и напялили на них ещё один ошейник, маленький и тонкий. — У меня их много, на любой вкус! — подмигнул ему Патрик, который в это время привязывал поводок к багажнику велосипеда. — Только вот твоей Марш вернул – видишь, какое великодушие? — Парни, может, не стоит? — прозвучал неуверенный голос Тозиера откуда-то сзади. — Я тут, пока его держал, тоже поразвлёкся немного… — Лишним не будет, — ответил Генри, выбрасывая окурок в заросли высохшей травы. В следующий момент к Каспбраку стало приходить осознание того, что грядёт: Хокстеттер снял его велосипед с подножки и сел в седло, опираясь одной ногой о дорогу; Эдди толкнули в спину, и Патрик, приняв это за команду, нажал на педали. “Сильвер”, как было хорошо известно астматику, шёл туго, но Хокстеттер довольно быстро с ним справился; Каспбрака в это время сзади грубо подталкивали руки Генри и улюлюканье Греты. Очень скоро Патрик разогнался так, что и без того хрипящему Эдди пришлось перейти на бег, чтобы не оказаться задушенным врезавшимся в шею ошейником. Связанные за спиной кисти рук болели, перетянутые, и обе эти удавки добавляли отвращения и брезгливого ужаса тем, что были сняты с совсем ещё недавно живых несчастных животных – Каспбрак даже чувствовал щекочущие шею шерстинки, прилипшие к кожаному ошейнику, и запах собачьего пота (или как это называется), вызывающего тошноту. Удавки будто жгли руки и шею, и Эдди едва не хныкал от остервенелого желания содрать их с себя. Хокстеттер всё увеличивал и увеличивал скорость, поминутно оглядываясь назад, чтобы полюбоваться на мучения жертвы. Астматик сейчас был для него той же собакой: беззащитной, практически скулящей, не способной говорить, с душащим ошейником на шее. Волосы липли Каспбраку на вспотевший лоб, дыхания не хватало не то что на бег – даже на простое, жизненно необходимое проталкивание хоть капельки воздуха в лёгкие. Они почти доехали до конца Нейболт-стрит – Церковная школа на углу приближалась – и астматик даже подумал о том, что готов помолиться, лишь бы выжить в этом адском забеге. — Эй, может, хватит? — в состоянии полуобморока услышал Эдди голос Ричи, бегущего следом вместе с Бауэрсом и запыхавшейся пышногрудой Боуи. — Он же сейчас откинется! — Заткнись, ты портишь всё веселье! — отмахнулся Генри, безумно блестя глазами. — Он же должен понести наказание за свой проступок! — Но ты уже один раз едва не забил его камнями до смерти!.. — А сейчас он наказывается за то, что не признал вину сразу, и за то, что ударил Патрика! — Но… — Нож по-прежнему у меня в кармане, Тозиер! Голоса затихли, и для Эдди вновь остались только жар, пот, скрежет велосипедной цепи и свистящее полудыхание (подыхание, если уж на то пошло). Неизвестно, сколько бы ещё длился этот смертельный марафон, но в один прекрасный момент пришло спасение: откуда ни возьмись поперёк дороги у самой Церковной школы оказался другой велосипедист, и Патрику пришлось остановиться. — Свали с дороги, Урис! — рявкнул он. На Нейболт-стрит действительно стоял Стэнли: удивлённый, с ужасом глядящий на разворачивающееся действие. Заметив состояние Каспбрака, который уже почти валился с ног (в прямом смысле: покачнувшись, он буквально рухнул в руки оказавшегося рядом Ричи), Стэн яростно (в его случае это было яростно) раздул ноздри, выпрямился и строго поглядел на Бауэрса: — Генри, отпусти его. Он не кричал, не орал, а говорил твёрдо и спокойно, и в эту секунду Эдди искренне им восхитился, впервые видя друга таким. — Свали-ка ты, Урис! — огрызнулся Бауэрс, выходя вперёд. — Или хочешь повторения позапрошлогодней истории? — Во-первых, прошло два года, — возразил Стэн. — А во-вторых, ты отпустишь Эдди и дашь нам уйти. Или договор для тебя больше не действует? Генри скрипнул зубами и явно хотел сказать очередную угрозу, но Урис его опередил: — Не стоит испытывать на мне свои новейшие методы запугивания, я этот курс уже прошёл. Отпусти Эдди и уходи на свою свалку. — Какой ты стал деловой… — протянул Бауэрс. — Изменился еврей, правда, Тозиер? — вдруг обернулся он на сгибающегося под тяжестью Каспбрака товарища. Ричи побледнел и спрятал глаза. — Я повторяю: договор для тебя ничего не значит? — настолько холодно и таким повышенным тоном проговорил Урис, что даже у астматика по спине пробежали мурашки. Да, пожалуй, от тона, а не от того, что могло последовать со стороны лидера шайки. — Что ж, правда, уговор дороже денег, — вопреки опасениям Каспбрака неожиданно согласился Генри. — Но учти, надолго он не отвертится. Сейчас он всё равно своё получил, и получит ещё позже, так что не запугивай меня договором: это на моих условиях он был заключён. — Ричи, отпусти Эдди, — игнорируя Бауэрса, обратился Стэн к Ричи, до сих пор избегавшего его взгляда. — Если отпущу, он грохнется… — возразил тот, но, поймав удивлённо-яростный взгляд Генри, подчинился: Каспбрак осел из его рук на землю. В последний раз злобно прострелив Стэна глазами, Бауэрс и остальные развернулись и двинулись в обратном направлении; Патрик по пути равнодушно бросил велосипед – тот с жалобным скрежетом упал на землю, стукнувшись рулём. Тозиер на секунду задержался: нахмурившись, он расстегнул ошейники на руках и шее Эдди и, когда тот закашлялся и согнулся к самой земле, бросил рядом его ингалятор, который так и не сумел запихнуть астматику в карман на грузовом дворе. Подойдя к недовольно дожидающейся его Грете, Ричард последовал за товарищами. По пути он один раз оглянулся назад. *** — Стэ-эн… Каспбрак наконец поднял голову и посмотрел на присевшего рядом друга, с волнением поглаживающего астматика по плечу. После долгих минут кашля, хрипа и одышки Эдди в конце концов обрёл способность говорить; правда, от малейшего напряжения снова хотелось кашлять. — Господи, что они с тобой сделали, — сочувствующе вздохнул Урис, разглядывая бордовую полосу от ошейника, идущую по кругу и особенно ярко выделяющуюся сзади на шее астматика. — Подоспей я раньше, ты бы пострадал меньше… — Ты тут вообще не причём! — возразил Эдди; его голос походил на простуженный. — Наоборот, спасибо тебе огромное! Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы не ты… — Боже… Ладно, поднимайся. Можешь? Каспбрак, опираясь на любезно подставленную руку друга, предпринял попытку встать на ноги. Получилось со второго раза: в первый астматик неловко завалился назад. — Нам нужно добраться до Пустоши, — сказал Стэн, поддерживая Эдди. — Оставь пока свой велик здесь, Билл за ним вернётся. А сейчас забирайся на мой багажник. — Стэн, погоди… — мотнул головой Каспбрак и запнулся, прочищая горло и давая другу знак подождать; справившись, он продолжил: — Не надо в Пустошь… Я не настроен сейчас видеться с Неудачниками и в особенности с Беном… — Бен пошёл вместе с Беверли на свалку почти сразу после твоего ухода, — возразил Урис. — Так что его там не будет. Пойдём-пойдём, тебе нужна помощь. — Нет! — запротестовал Каспбрак. — Пожалуйста… Идём куда-нибудь в другое место. Мне нужно поговорить. — Со мной? — удивился Стэнли. — Да… Теперь я точно уверен, что с тобой, — кивнул Эдди. Урис вздохнул. Потом, видимо, решив, что уговорить астматика не удастся, согласно кивнул головой, проговорив: — Ладно, поедем к Водонапорной башне. Подойдёт? Каспбрак в знак согласия двинулся к багажнику велика друга, в то время как тот подошёл к лежащему на дороге “Сильверу” и оттащил его к краю дороги, чтобы тот никому не мешал. “Еврей есть еврей”, — с незаметной улыбкой подумал Эдди, усаживаясь на багажник. Улыбка, правда, быстро сошла с его лица: предстоял важный разговор, и Каспбрак настроился выпытать всё, что возможно. Урис, кстати, был настроен так же. Они в молчании съехали на шоссе 2 и повернули на Канзас стрит. Спустя пятнадцать минут езды друзья наконец оказались в Мемориальном парке, где находилась Водонапорная башня. В одном из углов парка была купальня для птиц, а вокруг неё – две скамейки. Туда парни и направились. Наконец оказавшись в сидячем положении на гладких досках, а не на багажнике с непригодной для сидения сетчатой структурой, Эдди блаженно вытянул ноги, откинувшись на спинку скамейки. — Что ж, — первым начал Стэн. — Мне кажется, я знаю, о чём ты станешь спрашивать. О договоре, про который мы говорили с Бауэрсом, так? Решив представить проницательному другу слово и лишний раз не напрягать горло, Каспбрак кивнул. — Мгм… Видимо, наконец пришло время рассказать тебе тот страшный секрет про Ричи, — вздохнул Урис, собираясь с мыслями; Эдди уставился на трёх коричневых воробьёв, плещущихся в купальне, и приготовился слушать. — Итак. Как ты знаешь, два года назад мне доставалось от шайки Генри так же, как тебе сейчас. Тогда же из клуба Неудачников ушёл и Тозиер. В общем, эти два факта напрямую связаны, — при этих словах Каспбрак в удивлении уставился на друга. — Началось всё с того, что я… как бы так сказать… себя принял. — Ты гей?! — вырвалось у Эдди; Стэн, поморщившись, дал ему знак не перебивать: — Об этом потом. Так вот, я себя принял, и, так получилось, особенно сблизился с Ричи, который сделал это ещё за несколько лет до меня. Мы знали его тайну и в знак уважения хранили её, обещав Ричи никому ничего не рассказывать. К нему, как первому в этом вопросе, я и обратился, потому что был совершенно сбит с толку и не знал, как теперь жить и что делать. Тозиер мне помог: мы много разговаривали, часто проводили время вдвоём и в итоге это закончилось тем, что мы начали встречаться. Да, встречаться! — нетерпеливо предупредил ошеломлённый комментарий Эдди Стэн. — Но это не было так, что мы тупо ходили за ручку и целовались по углам: мы действительно доверяли друг другу, между мной и ним была особенная духовная связь. Неудачники нас поддерживали (Боже, благослови этих людей!) и помогали нам тщательно скрывать отношения ото всех. В Дерри, как ты знаешь, таких людей не любят, и это ещё мягко сказано. Ну так вот, мы встречались где-то около полугода; а потом в один прекрасный день нас запалил Генри, бог знает как оказавшийся на Мосте Поцелуев в полдвенадцатого ночи. Первой его реакцией было избить нас и сбросить в Канал, но нам с Ричи удалось сбежать. Естественно, в последующие дни он начал нас шантажировать и не отставал ни на секунду. Выбор был простой: либо мы продолжаем отношения, Бауэрс рассказывает о нас всем, и я и Ричи до конца жизни живём в ненависти и издевательствах, либо мы порываем, Генри никому ничего не говорит, а Тозиер кидает Неудачников и вступает в банду (Бауэрсу нужны были люди для какого-то дела). Конечно, сначала Ричи наотрез отказывался от последнего варианта, клялся, что не даст меня в обиду и ни за что не оставит лузеров. Однако Генри со своей шайкой стал так меня травить, что в конечном итоге Тозиеру пришлось выполнить обязательство. Видел бы ты это его прощание с клубом, — с тенью презрения вздохнул Стэнли. — Жалко было смотреть. Он уходил как предатель, и, если остальные пытались его напоследок поддерживать, я даже не хотел с ним разговаривать. Мне было непонятно, как можно предать друзей и переметнуться к врагу, оказаться настолько слабохарактерным. Лично я готов был терпеть издевательства ради того, чтобы оставаться вместе, но ему, видимо, не хватило на такое духу. Ричи уверял, что это всё ради меня, что он идёт на глобальную жертву ради моей безопасности, но в мои рамки это никак не укладывалось: я не хотел принимать такую жертву. Тем не менее, он всё-таки ушёл. Около месяца я приходил в себя, депрессовал, но благодаря Неудачникам всё же смог пережить расставание. С этого момента я решил сделать всё, чтобы Тозиер увидел, насколько никчёмной была его жертва, и стал нарываться по любому поводу. Сам знаешь, разозлить Бауэрса не так сложно, и мне удавалось это одним только взглядом. Генри всё ещё помнил, разумеется, о моей ориентации, а так как он ярый гомофоб, ненависть удваивалась, и мне доставалось. Первое время Ричи тайком приходил, уговаривал меня прекратить это делать, но я не хотел. В конце концов, в свой последний такой приход Тозиер стал мне откровенно угрожать, и тогда я увидел, как он изменился. Не было больше прежнего Балабола – был городской хулиган, практически бандит, озлобленный и проблемный подросток, давно забывший, что такое чувства. Тогда я и понял, что теперь затеянная мной игра бесполезна: человек, которого я любил, исчез, а нового вернуть на истинный путь уже невозможно. И я отстал от Генри. С тех пор мы с Ричи не общаемся, а Бауэрс по-прежнему хранит его секрет, делая из Тозиера марионетку. Стэн перевёл дух. Каспбрак задумчиво смотрел на кувыркающихся в купальне воробьёв, переваривая шокирующую информацию. — Поверить не могу… — наконец произнёс он. — Ты и Ричи? Урис кивнул, тоже устремив взгляд на птиц. — О-фи-геть, — только и сказал Эдди. Какое-то время они сидели в молчании, слушая чириканье птиц в купальне. Ветер шуршал в кронах полуголых деревьев, срывая последние листья и унося их высоко в небо, по которому стремительно плыли на юг облака. Ричи кого-то любил? Кого-то после дружбы с Эдди? И даже не просто кого-то, а Стэна – педантичного еврея с умными серыми глазами… Притупившиеся и потерявшие было остроту после поцелуя чувства к Тозиеру вспыхнули в астматике с новой силой. Монстр в груди вновь заворочался заревел от ревности и горечи, и Каспбрак невольно скрипнул зубами, вторя ему. Какой же Ричи скрытный… Какой сложный… И каково же с ним уживаться? Задумавшись, Эдди вспомнил ощущение соединённых губ, пускай всего секунду, но соединённых, и от этого у него вдруг заныло сердце. Астматик вспомнил так же и последующие слова Тозиера: “То время прошло, Эдди-спагетти. Отвали”. Так горько на вкус, так обидно, но, чёрт возьми, Ричи же употребил старое прозвище астматика, которое сам же придумал ему в начальной школе! Значит, он помнит, помнит… Каспбрак вдруг ощутил волну стыда, неожиданно накрывшую его с головой. Всё постепенно стало становиться на свои места, но оставалось ещё несколько деталей, которые необходимо было уточнить, поэтому Эдди, отложив все эти мысли ненадолго в сторону, повернулся к Стэну: — Слушай… А Ричи никогда вам или тебе не рассказывал о жизни в Бостоне? Урис внимательно на него посмотрел. — А что? — осторожно спросил он, и Каспбрак понял, что от этой двери тоже понадобятся ключи; к счастью, он знал, какие. — Думаю, я сначала должен кое-что тебе рассказать. И Эдди поведал другу всё то, чем делился буквально вчера с Беверли ранним утром в Басси парке. По мере рассказа брови Уриса поднимались всё выше: в этой умной голове, очевидно, шла напряжённая работа, обработка информации и сопоставление её с фактами, ещё не известными астматику, но которые ему определённо нужно было выведать. Когда Каспбрак закончил, Стэн около минуты сканировал его проницательным взглядом, после чего наконец заговорил: — Ух… Что ж, могу сказать одно: ты влип. Не этих слов ожидал от него Эдди, но удивление друга было вполне понятно. — Я говорил всё это вчера Беверли, — признался он. — И она рассказала мне теорию пяти стадий принятия неизбежного. Это, правда, не к нашей теме, но могу сказать, что за прошедшее время я действительно принял себя, как ты говоришь. Но я всё ещё не знаю, что теперь делать, и сижу сейчас перед тобой, как ты перед Ричи два года назад. Ну как, будешь моим гуру? — Шутки сейчас не к месту, — пробормотал Стэн, что-то соображая, уставившись на оставшихся в купальне двоих воробьёв. — Так… что ты там до этой потрясающей истории спрашивал? — Говорил ли Ричи тебе или вам что-нибудь про свою жизнь в Бостоне. — Про тебя, ты имеешь в виду? Отпираться перед проницательным Урисом было бесполезно – Эдди успел это понять – поэтому астматик просто кивнул. — Вообще-то, говорил… И, как я теперь понимаю, это играет огромную роль… Отвечая на твой вопрос, могу сказать, что Тозиер рассказывал нам чуть ли ни в первые дни знакомства, что в Бостоне у него остался лучший друг, по которому он очень скучает. Больше речь про это почти ни разу не заходила, но… Да, он говорил о тебе. Только мы не знали, что сам ты появишься здесь через несколько лет и будешь в нашей компании. И уж точно не могли предположить, что Ричи в нашей компании в это время уже не будет. Эдди умилённо улыбнулся, представляя восьмилетнего Ричи, рассказывающего таким же малышам-Неудачникам о своём друге, который в этот момент, наверное, одиноко сидел за партой и грустил от того, что ему не с кем поиграть. — Я вам мешаю, да? — печально спросил он, вспомнив последние фразы Стэнли. — Я лишний человек, заменяющий вам Тозиера? — Что? — недоумённо посмотрел на него Урис. — Ты совсем спятил, что ли? Если ты так расстроился из-за слов Бена, то знай, что он просто импульсивный дурак, который не умеет в порывах злости фильтровать речь и здраво мыслить. Это я его сейчас не обижаю, кстати. Когда надо, подобная запальчивость бывает полезна. А если возвращаться к тебе, то запомни, что ты полноправный член клуба Неудачников, попавший в него, как и каждый из нас, волею судеб, через тернистые пути этой сложной жизни. Мы любим тебя и всегда примем, вне зависимости от ориентации, настроения и вообще всего, что взбредёт тебе в голову. — Ричи-то вы не приняли, — мрачно заметил Каспбрак. — А он и не пытался возвращаться, — возразил Стэн. — Он сам закрыл для себя дорогу. Поди разбери теперь, что у него на уме. — А мы поцеловались на грузовом дворе, — вдруг ни с того ни с сего заявил Эдди, задумчиво глядя на разноцветные листья под ногами. — Что?! — Уриса обычно сложно было шокировать, но сболтнуть чуть ли не самую страшную и непонятную на данный момент тайну стоило хотя бы ради теперешнего выражения его лица. — Это случайно получилось, — оправдался Каспбрак и пересказал другу то, что произошло до прихода Бауэрса, Хокстеттера и Боуи. Стэнли даже запустил руку в свои кудрявые волосы – признак того, что в его мозгу шла необычайно сложная работа. — Боже мой… — вдруг тихо выдохнул он в ответ на какую-то мысль в своей голове. — Ну конечно… — Что? — нетерпеливо спросил Эдди; иногда Стэн казался ему едва ли не Шерлоком Холмсом – единственным предельно глубоко понимающим суть ситуации и предвидящим последующие шаги. Урис закусил губу, посмотрел на друга и, подумав, сказал: — Не будем торопить события – я должен потом ещё раз всё проанализировать. Лучше вернёмся к настоящему, а именно к твоей ситуации с Ричи. Каспбрак недовольно вздохнул, но упрашивать Уриса было бесполезно. — Я, конечно, не лучший советник в таких делах, но могу сказать одно, — продолжал Стэнли, — ты ему небезразличен. — Я?! Тозиеру?! — Да. У меня такое ощущение, что в глубине души он за тебя переживает и не хочет, чтобы ты страдал. Ричи слишком горд, чтобы признавать такое – просто поверь – поэтому выражает всё это в агрессии, хоть это и может показаться странным на первый взгляд. — А Бев тоже так сказала… — нахмурился Эдди, соображая. — Вы что, все об этом догадывались? — Ну, почти, — уклончиво ответил Урис. — По крайней мере, с того момента, когда поняли, что ты и есть его старый друг. — Это значит “с самого начала”? — скептически изогнул бровь астматик. — Неважно. В любом случае, Ричи не хочет принимать свои переживания, потому что, что бы он ни говорил, ты ему всё-таки небезразличен: старых друзей так просто не забывают. Он начал встречаться с Гретой, а это значит, что Тозиер пытается пойти против своей природы: либо Бауэрс его спровоцировал своей гомофобией и угрозами, либо Ричи сам решил попробовать заглушить в себе какие-либо чувства к тебе или даже вызвать твою ревность, потому что, уж прости, но теперь я вижу, что у тебя всё на лице написано. Тем не менее, неравнодушие иногда прорывается наружу – это ты мог заметить во всех случаях, когда он так или иначе пытался тебя защитить. Короче, вы, ребята, ох какие сложные – другими словами, идеально подходите друг другу. Эдди какое-то время помолчал, переваривая этот монолог, потом спросил: — А что насчёт тебя? Я всё ещё в шоке от того, что ты сам гей, видишь ли… — Понимаю, — кивнул Стэн и слегка порозовел. — Я не кричу об этом на каждом углу, как парни в блестящих лосинах. Помнишь, я тебе ещё показывал их на Хэллоуине? Боже, неужели правда было так незаметно? Мне казалось, что я так палюсь… Сначала говорил тебе про геев тогда; потом сболтнул про Ричи; с Биллом много раз прокалывался… — С Биллом?! — чуть ли не выкрикнул Каспбрак, в шоке уставившись на густо краснеющего Уриса. — С нашим Биллом?! — Тише ты! — шикнул на него Стэн. — Ну да, с Биллом. А ты не замечал? Эдди отрицательно покачал головой. — Что ж, он тоже не замечал… — лицо Уриса потемнело. — Да я и не навязывался. Он так любил Беверли… А потом она ему отказала – помнишь вечеринку у Мюллер? – и я оставил тебя одного, а сам пошёл его успокаивать. Ну, и сдуру признался во всём. Билл ещё был частично пьян, поэтому и запомнил только половину, и всё косился на меня в последние дни в попытках вспомнить, что произошло. Я этого выдерживать долго не мог, поэтому так редко приходил в Пустошь. Но сегодня утром мы с ним наконец поговорили… — И что он? — взволнованно перебил Каспбрак. — Пока ничего, — пожал плечами Стэн. — Я дал ему время. Зато мы хотя бы снова общаемся. — Обалдеть, — только и сказал Эдди. — Чёрт, в нашей компании становится всё меньше и меньше натуралов. — А что ты хочешь? В клубе всего одна девчонка! *** Беверли долго плакала, когда Эдди рассказал ей про судьбу бедной Флаффи. Правда, ещё больше она плакала после рассказа о том, что случилось на Нейболт-стрит, и ужаснулась тому, что астматик опять чуть не погиб. — Нужно что-то делать с этой твоей психосоматической астмой! — встревоженно заметила она. — Плаваньем, что ли, займись… Бен почти сразу после встречи с Каспбраком поспешил извиниться за свои слова; Эдди ожидал этого, но оправдание ожиданий было куда приятней, чем само ожидание. Да, вот так сложно. Помимо всего этого, Эдди и Стэн вкратце пересказали Неудачникам свой разговор (правда, умолчав о глубине чувств самого астматика), и все единогласно согласились с Урисом в том, что Эдди наверняка небезразличен Ричи. Даже сам Каспбрак чувствовал, что какая-то искра между ними просто обязана быть, потому что всё это не может происходить просто так. Он ждал того самого случая, или разговора, или какого-то знака свыше, который даст ему указания, как действовать дальше. Но откуда ему было знать, чем всё закончится.