Как умеет любить хулиган

Выходить или не выходить? Эдди чувствовал, как щёки заливаются румянцем, пока он тупо пялился на Тозиера, растерянно взирающего на него в ответ. Кажется, первым порывом кудрявого было сбежать восвояси, но теперь было поздно. В голове же у Каспбрака пронеслись разом все воспоминания, связанные с Ричи, все чувства, в которых он так запутался вчера, что теперь находился в полнейшем смятении. Если Тозиер выглядел смущённым и даже пристыженным от собственных ощущений, то астматик становился решительнее с каждой минутой, пока наконец не плюнул на всё и не понял, что больше терпеть не может. Эдди попятился от окна назад, отгоняя последние сомнения, уже около двери резко развернулся и рванул к лестнице. Миновав коридор и прихожую, Каспбрак распахнул дверь и, как был, в пижаме и первых попавшихся ботинках, сбежал с крыльца. Ричи по-прежнему стоял на той стороне улицы, растерянный и удивлённый. Нет, ну раз Стэн решился, то почему Эдди не может? Сколько можно тянуть эту резину? Намучились – всё, хватит! Волна трепета захлестнула на секунду застывшего Каспбрака с головой, обожание мучительно сдавило грудь, а обитающий в ней уже полгода монстр нетерпеливо взревел: астматик преодолел гравийную дорожку перед домом, несколько раз нерешительно затормозив по пути, однако у калитки отбросил все страхи, рванул вперёд и через несколько секунд набросился на окончательно сбитого с толку Тозиера, обвив его шею руками. Три мучительных мгновения ничего не происходило, но вскоре Эдди почувствовал чужие руки на своей талии: они не отталкивали – прижимали. Тогда Каспбрак не выдержал: уткнулся лицом в плечо Ричи, зарылся дрожащими пальцами в кудрявые волосы на чужом затылке и слегка сжал, за что получил горячий выдох в район уха. Астматик и сам задышал рвано, обнимая бывшего друга ещё сильнее, голова закружилась; глаза находились в шаге от беспричинных слёз. — Боже, как же я люблю тебя, придурок!.. — пробормотал он. — Тебя, тебя, никого другого!.. Что ты со мной делаешь?!.. — У меня к тебе тот же вопрос... — выдохнул ему в ухо Ричи: его нос зарылся в волосы астматика. — Какого хрена?.. — Я больше не могу… Прости. Тозиер помолчал. — Ричи? — М? — Тебе не кажется, что нам нужно поговорить? Эдди, прижатый к чужой грудной клетке, почувствовал, как громко стукнуло у Ричи сердце; астматик немного отстранился, не разжимая объятий, и заглянул Тозиеру в лицо. Тот, однако, глаз поднять не смог – только залился краской. — Не здесь, не сейчас… — пробормотал он. — И вообще, лучше нам тут так не стоять: мало ли Бауэрс появится… Каспбрак ощутил укол обиды и разочарования. Неужели Ричи настолько слабохарактерен, что даже в такие минуты может бояться за свою репутацию? Эдди молча отпустил бывшего друга, сделал большой шаг назад и сунул руки в карманы пижамы. — Прости, — холодно сказал он. — Я не подумал. Похоже, Тозиер заметил, что накосячил: он таки заставил себя поднять взгляд и с виноватым (самую капельку) выражением лица посмотрел на астматика. — Эй… — Ричи прилагал огромные усилия, чтобы не опустить глаз. — Мы поговорим. Только не здесь и не так, хорошо? Эдди молча поджал губы. — Твоя мама вчера просила у меня наш телефон, — продолжил Тозиер. — Она хочет пригласить родителей и меня на ужин. Честно говоря, я не горел желанием, но… В общем, она заставила меня дать ей телефон, так что она позвонит. Мои согласятся (это без сомнения), а мама вообще будет пищать от восторга. Ну и… мы как раз поговорим. — Почему ты так трясёшься за свою репутацию перед Бауэрсом? — резко проговорил Каспбрак. — Боишься, что он тебе накостыляет? Что расскажет всем о том, что ты гей? — Чшш!.. — шикнул на него Ричи, торопливо глянув по сторонам. — Ничего ты не знаешь, понятно? Сказал же: объясню всё позже. — Ну да, ну да, ясно, — закипая, ледяным тоном произнёс Эдди и уже развернулся, чтобы гордо удалиться, но в последний момент остановился. — Кстати, а зачем ты сюда припёрся? Тозиер вдруг спрятал глаза, посмотрел куда-то в сторону и, поколебавшись, через силу выдавил, предательски краснея: — Хотел… хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. Эдди так и замер, переваривая сказанную кудрявым фразу. Ричи же вдруг засуетился и, промямлив что-то вроде “ну, пока”, зашагал по дороге в направлении Канзас-стрит, оставив Каспбрака одного с глупой растерянностью на лице посреди улицы. *** — Алло? — Эдди? Это Стэн. Слушай, твоя мама… она ведь хорошо в медицине разбирается? У вас есть какие-нибудь успокоительные? — Да, конечно… А что случилось? Вы у Бев? Что с ней? – Придём – расскажу. Главное, твоя мама не будет против? — Нет, не должна быть… Я предупрежу её. — Хорошо. Мы скоро будем. В трубке послышались гудки. Каспбрак, взволнованный, поспешно вышел из кухни в гостиную: Соня, по обыкновению, смотрела там телевизор. — Мам? — Да, милый? — Слушай… У нас есть успокоительные? — Разумеется… А что, ты плохо себя чувствуешь? — тут же встрепенулась миссис Каспбрак. — Это из-за вчерашнего стресса?.. — Да нет... Так они есть? — Ну да, в аптечке. Эддичка, скажи мне, зачем тебе успокоительные? Это важно! — Да не мне, а моей подруге! Помнишь Беверли? Она заходила сегодня. Миссис Каспбрак поджала губы. — Ну? — У неё какие-то проблемы, сейчас парни её приведут. Ты не против? — Что ещё за проблемы? — нахмурилась Соня: симпатии к Бев она, очевидно, не чувствовала. Эдди раздражённо вздохнул: — С отцом. Можно я потом всё объясню с её согласия? Миссис Каспбрак снова поджала губы и вперилась взглядом в телевизор, показывая, что разговор окончен и она им явно не довольна. Эдди же вернулся в кухню; покопавшись в аптечке, он выудил несколько баночек, поставил их на стол и стал дожидаться друзей, напряжённо глядя в окно. Было шесть вечера. В Дерри в это время года (декабрь) темнело особенно рано, поэтому кухня Каспбраков была погружена в мрачные сумерки, нарушаемые только достающим до сюда светом торшера из гостиной. Эдди не видел необходимости в освещении в данный момент: так было лучше видно то, что происходит за окном, да и атмосфера складывалась куда таинственнее, хотя никому она сейчас не была нужна. Астматик томился в ожидании, вглядываясь в сумеречные силуэты на Уэст Бродвей. Что с Бев? Почему парней так долго не было? С ней всё хорошо? Где-то спустя десять минут на пустынной улице наконец произошло оживление: насколько Каспбрак мог видеть в темноте, Билл, Стэн и Бен вели Беверли к дому друга (Стэн шёл несколько в стороне: обе руки девушки уже были заняты). — Ну что? — нетерпеливо спросил Эдди, как только друзья показались в прихожей. — Бев, как ты? Девушка посмотрела на него каким-то отстранённым взглядом – такой бывает у людей после того, как они долго плачут, а потом вдруг становятся безразличны ко всему. Каспбрак нерешительно взглянул на парней, боясь сказать что-нибудь лишнее. — Успокоительное, — напомнил Стэн; Эдди молча кивнул и поспешил на кухню, слыша за собой звуки шагов. Сунув Биллу в руки стакан, Каспбрак взял одну из стоящих на столе бутылочек и стал считать капли, одну за другой падающие на стеклянное дно. Закончив эту процедуру и налив в стакан немного воды, астматик осторожно подал его Бев, которая с немой признательностью приняла лекарство. Что делать дальше, Эдди не знал, поэтому снова вопросительно взглянул на Стэна. Тот кивнул ему головой в сторону, призывая отойти. Бросив встревоженный взгляд на Беверли (её била мелкая дрожь), растерянно стоящего поодаль и огромными глазами взирающего на неё Билла, на Бена, напряжённо смотрящего Марш в лицо и успокаивающе поглаживающего её по плечу, Эдди последовал за Урисом к выходу из кухни. Оказавшись в полутьме коридора, парни остановились; Стэн повернулся к Каспбраку лицом: его блестящие глаза были серьёзны и грустны. Эдди молча выжидал, когда друг наконец заговорит. — В общем, — собравшись с мыслями, полушёпотом начал Стэнли, — у Бев сейчас небольшой эмоциональный шок. Лучше её не мучить расспросами. Расскажу вкратце и по порядку: Беверли пришла домой, где её ждал отец; оказывается, он всё это время не знал, что основной её компанией являются пятеро парней. Совсем недавно кто-то ему сболтнул, что видел Бев вместе с нами (чёрт знает где), из-за чего Элвин взбесился и решил устроить ей допрос: послал её утром то ли в магазин, то ли ещё куда… Короче, она этим временем воспользовалась, чтобы навестить тебя с нами. По дороге обратно Бев сделала то, о чём просил её отец, но по приходе домой она… Ох… Одним словом, он стал её “допрашивать”. Знаешь, как? В своём стиле. Если раньше он просто напивался и к возвращению Беверли домой уже мало соображал, то в этот раз дело было днём, так что он был трезв и свиреп как, наверное, никогда. Хотя, подобное уже как-то раз случалось – не буду тебя сейчас этим грузить, но остальные парни знают, каково было тогда Бев – но в этот раз… — голос Стэна дрогнул: Эдди так и не разобрал, отчего. — Мистер Марш её пытался откровенно изнасиловать. Я не знаю, как именно это происходило, но если бы не Бен… Он подоспел вовремя: дверь осталась незапертой, а из кухни, как он нам сказал, слышались вопли Эла: “Ты всё ещё моя малышка? Ты моя, моя…” Ну, что-то в этом роде. Бен застал отца Бев с расстёгнутыми штанами прижимающим её к полу… Жуть, короче. В общем, Бен его вырубил. В это время как раз подошли мы с Биллом. Наверное, мы где-то четверть часа втроём успокаивали Беверли: она билась, плакала… — голос Стэна опять надломился, а сам он поморщился от воспоминаний. — Решили пойти в участок. Бен выступал как свидетель, а у Бев остались… ну… следы. Одним словом, на Элвина завели дело, полиция поехала с ним разбираться, а Беверли они попросили отвести куда-нибудь в безопасное место и по возможности успокоить. Офицер сказал нам, что её отца, скорее всего, лишат родительских прав, и она сможет съехать от него куда-нибудь. Бен тут же предложил свой дом, но это пока не решено. Бев всё ещё не пришла в себя. Собственно, вот. Урис выдохнул, замолчав. Каспбрак смотрел на него широко раскрытыми глазами, стараясь переварить информацию и понимая, что всё это никак не укладывается у него в голове. Беверли изнасиловали? Эдди просто не мог представить, что с Бев – вечно жизнерадостной, милой, чудесной, понимающей Бев – мог так обойтись собственный отец. Марш никогда не распространялась в компании лузеров о том, что происходит у неё дома, а Эдди, в силу своей эгоистичности, не спрашивал. Но остальные знали… Каспбрак, как всегда, оказался аутсайдером. Эгоистичным аутсайдером. Беверли ведь даже с риском для жизни отправилась сегодня не мгновенно выполнять поручение отца, а навещать бедного-несчастного Эдди!.. Ну что он за свинья?! Почему из-за него у лучших людей в его жизни всегда начинаются проблемы?! — Эй? — словно издалека донёсся до астматика голос Стэна. — Ты скажешь что-нибудь? — А? — тупо выдал Каспбрак, всё ещё пялясь на друга ошеломлённым взглядом. — А… Ну да… — Понимаю, — еле заметно растянул губы в полуулыбке Урис. — Шокирует. Но такова жизнь. Эдди машинально кивнул. Потом медленно развернулся и направился обратно на кухню, всё ещё погружённый в мысли. Не хотелось ничего говорить: хотелось просто обнять подругу и попросить у неё прощения. За всё. Однако с самого порога астматику представилась картина, заставившая его в нерешительности остановиться. Беверли сидела на стуле, по-прежнему смотря перед собой стеклянным взглядом, а рядом с ней сидел Бен… Но как раз в тот момент, когда Каспбрак появился в дверном проёме, Бев вдруг надрывно всхлипнула и уткнулась лицом Бену в грудь; тот незамедлительно обвил рукой её плечи и прижал к себе, крепко обнимая, а вторую руку запустил в её короткие огненные волосы. — Я здесь, я рядом, не бойся!.. — зашептал он ей на ухо. — Он больше никогда тебя не тронет, обещаю! Никто больше никогда тебя не тронет!.. Беверли только сильнее прижалась к нему, дрожа как осиновый лист и будто желая сжаться в комочек. Хэнском продолжал гладить её по волосам, баюкая, словно маленькую. Недалеко от них, в углу, стоял Билл: он выглядел несколько растерянно, будто не зная, куда себя деть от неловкости; чувствовал, что он тут лишний. Бен и Бев, однако, не замечали его – были слишком поглощены друг другом. И, замерев на пороге, глядя на этих двоих, Эдди понял, что Беверли не нужны сейчас ни его объятия, ни его извинения. Возможно, они не были ей столь нужны и раньше. Ведь всегда – даже когда на Неудачников наваливалась куча других проблем – у Марш был человек, который знал, как она себя ведёт, когда нуждается в помощи и не хочет просить о ней; замечал, когда ей плохо; терпел всё – даже притязания Билла – потому что хотел, чтобы девушка была счастлива. Он не навязывал себя, не ставил ультиматумов: просто заботился, замечал, чувствовал. И, когда надо, приходил на помощь. Сегодня, наконец, пришло его время: Каспбрак видел это в том, как Беверли цепляется за толстовку Бена, как прячет своё лицо у него на груди, и как тот шумно дышит, задыхается, захлёбывается своей любовью, наконец дав ей выход. Пожалуй, ни один человек во всём Дерри не умеет так любить. И, похоже, это понимали сейчас все: и притаившийся в углу Билл, и застывший за спиной Эдди Стэн, и даже Соня Каспбрак, по неведомой причине сделавшая звук телевизора тише. Через какое-то время всеобщего безмолвия Беверли вдруг затихла, чуть приподняла голову и выдохнула срывающимся шёпотом, больше похожим на дуновение ветра: — Спасибо… *** С того дня Бев видела своего отца только один раз – в суде, когда началось разбирательство. Процесс был не долгим и не быстрым: к середине декабря уже была официально подписана бумага о лишении Элвина Марша родительских прав и передаче Беверли её тёте, живущей в Портленде, до достижения совершеннолетия, до которого оставался всего год. На этом дело и закончилось: Дерри не был бы Дерри, если бы кто-то из уполномоченных лиц лично проследил, что Бев благополучно переехала в Портленд, поселилась там и ни в чём не нуждалась. Более того: никто даже не сообщил тёте Беверли, что племянница теперь официально опекается ею. Вернее, извещение-то ей послали, но оно сначала попало куда-то не туда, затем его перенаправили, а потом оно и вовсе потерялось, и никто об этом больше никогда не вспомнил. Беверли, впрочем, не сильно горевала по этому поводу: судебный процесс она проходила с помощью матери Бена, которую Хэнском в один холодный вечер посвятил в свои чувства к Марш, и добродушная (очень похожая на своего сына) женщина сразу же предложила девушке поселиться в своём доме. Бев ей очень понравилась – нечасто такое бывает, но миссис Хэнском полностью одобрила выбор сына. Всё это походило на сказку, но должны же в жизни случаться чудеса… …Но случаются они, видимо, не со всеми сразу. Эдди просидел дома ещё три дня после пятничной вечеринки и только во вторник вышел в школу. За это время Ричи ни разу к нему не пришёл и ни разу не дал о себе знать, и это сильно выбило астматика из колеи. Между ними ведь что-то произошло? В кои-то веки произошло? Почему же Тозиер опять всё бросает, не успев начать? Удручённый этими мыслями и заблаговременно обиженный на Ричи, Каспбрак вошёл в здание школы. Бауэрс о нём будто забыл: даже не оглянулся, когда астматик прошёл мимо него к своему шкафчику. Это показалось Эдди недобрым знаком, но подумать об этом он не успел: прозвенел звонок, и Каспбрак, схватив учебники, поспешил к классу химии, которая была у него первым уроком. Билл и Стэн уже сидели на своих местах, когда он открыл дверь кабинета (Бен сегодня был вместе с Бев в суде). На ходу пожав друзьям руки, Эдди, стараясь остаться незамеченным мистером Кларком, стал пробираться к своему столу; однако он застыл на месте, стоило ему увидеть сидящего там Тозиера. Тот поднял глаза и хмуро посмотрел на астматика. — Мистер Каспбрак, урок начался, — раздался невольный голос учителя. — Будьте так добры, сядьте. Но Эдди продолжал в нерешительности стоять на месте. — Мистер Каспбрак, вы меня не слышите? Обескураженно оглянувшись на мистера Кларка, астматик всё-таки постарался натянуть на лицо как можно более безразличное выражение, прошёл к столу и сел рядом с Ричи, даже не взглянув на него. Эдди показалось, что кудрявый бросил на него короткий взгляд. Но это, скорее всего, только показалось. — Повторяю для опоздавших: сегодня мы проводим лабораторную в тех же парах, что и на последней работе. Мне так проще заполнять журнал. Итак, приступаем к опытам… Каспбрак молча стал проделывать необходимые махинации с пробирками, поочерёдно вливая в них разноцветные жидкости. Ричи сидел не шевелясь. Наконец, у Эдди закончились руки: поняв, что другого выхода нет, он нехотя пробубнил: — Подержи пробирку, пожалуйста. Тозиер выполнил просьбу; Каспбрак, налив в склянку вещество, уже хотел взять пробирку назад, но Ричи её не отпустил. Эдди пришлось взяться всеми пальцами и приложить больше усилий, что не могло произойти без прямого осязательного контакта с рукой Тозиера; и, разумеется, это имело своё действие. Каспбрак упорно не поднимал глаз, хотя очень хотелось. Он так и застыл, прожигая взглядом соприкасающиеся ладони, и его посетило чувство дежавю: не так давно ровно то же самое случилось с Биллом и Стэном. Вот только между этими двумя ситуациями было одно маленькое различие: Урис и Денбро не являлись влюблёнными друг в друга врагами. А Ричи и Эдди являлись. Потому Каспбрак и не поднимал глаз, хотя они уже едва ли не слезились от редкого моргания. Эдди вновь потянул пробирку на себя. Ричи по-прежнему не поддавался: похоже, он поставил себе цель любой ценой заставить астматика на себя взглянуть. Но Каспбрак не собирался так просто сдаваться: снова оттянув склянку, он вдруг резко отпустил её, и половина содержимого пробирки по инерции выплеснулась прямо кудрявому на руку. Тот мгновенно издал странный звук, похожий на рычание, и схватился за пострадавшее место, выронив полупустую склянку. Остатки бывшего в ней вещества растекись по столу маленькой лужицей. Только тогда Эдди вспомнил, что налил в эту пробирку кислоту; похолодев, он тут же наклонился к Ричи и затараторил: — Чёрт, прости, прости!.. Очень больно? Я не хотел… Тозиер оставил его без внимания: видимо, было действительно больно. В это время к парням подоспел мистер Кларк: — Боже мой, молодые люди, что вы натворили?! Я для кого инструкции по безопасности каждый раз читаю?! Вы оба получите неуды за эту лабораторную!.. Мистер Тозиер, покажите руку! Ричи нехотя отнял ладонь, всё ещё часто дыша от боли. Зрелище было не из приятных: кожа между большим и указательным пальцами покраснела чуть ли не до самой кисти; кроме того, её начинало потихоньку разъедать. Благо в школе не использовались опасные вещества и кислоты, но для умывания рук они всё равно явно не предназначались. — Срочно ступайте в туалет и как следует промойте водой! Потом сразу идите в медпункт, там сделают всё необходимое! Господи, ни одного года без такого случая не обходится… Ну, что вы сидите? Живо! Мистер Каспбрак, отведите его! Вздрогнув от крика учителя, Эдди растерянно вскинул на него глаза; потом, когда до астматика дошло, чего от него хотят, торопливо выбрался из-за стола и последовал за уже направляющимся к двери Тозиером. У выхода он перехватил взволнованные взгляды Билла и Стэна, но постарался кивнуть им как можно увереннее. Нагнал он Ричи уже в туалете: кудрявый открыл кран и поскорее сунул под воду руку, тут же зашипев и заскулив, зажмурившись. Каспбрак нерешительно подошёл поближе, стыдливо пряча глаза. — Не три руками, — робко посоветовал он. — Просто держи под струёй. И лучше обе руки, раз ты второй тоже коснулся. Тозиер злобно взглянул на его отражение в зеркале, но совету последовал. — Прости, — снова повторил Эдди, чувствуя себя виноватым. — Я… — Не хотел, я понял, — резко оборвал его Ричи. Каспбрак совсем смешался. Грудь раздирало противоречие, но астматик не имел ни малейшего понятия, что с этим делать, поэтому просто молчал, потупив взгляд. Минут пять парни стояли в такой тишине, нарушаемой только плеском воды. Наконец, Ричи соблаговолил открыть рот: — Какая муха тебя укусила? — спросил он, повернувшись к Эдди и уставившись ему прямо в глаза. — А?.. — промямлил тот и, сообразив, какой вопрос ему задали, машинально потёр затылок. — Не знаю… Я не хотел, правда… — Это я уже слышал, — раздражённо перебил его Тозиер. — А тебя какая муха укусила? — вдруг перешёл в наступление Каспбрак. — Так сложно было отпустить пробирку? — А тебе так сложно было просто посмотреть? — Сейчас же смотрю! — А десять минут назад нельзя было? — Нет! — уже почти крикнул Эдди: он больше не мог выдерживать. — Я ничего от тебя не слышал всё это время! Зачем тогда нужно было устраивать всё это тогда, на дороге? Таскался бы и дальше со своим вшивым Бауэрсом! — Ты первый начал!.. — защитился Тозиер, но продолжать фразу почему-то не стал, замолчал и отвернулся. Каспбрак продолжал сверлить его взглядом. — Да нет, это ты всё начал, — куда тише, чем минуту назад, заговорил он. — Зачем нужно было меня постоянно провоцировать? — Провоцировать? — изогнул бровь Тозиер. — Прости, но я не заставлял тебя в меня влюбляться. Эдди чуть не задохнулся от возмущения и обиды: — Чт… Ты… Да я… Да ты… Астматик так и не придумал, что сказать, поэтому довольно быстро сник и замолчал. Теперь он осознал, что чувствует даже не обиду, а настоящую боль, как от вонзившейся иголки. “Стэн был прав: он со мной просто играется”, — пронеслось у него в голове, и Эдди помрачнел ещё больше. Поджав губы, он холодно произнёс, даже не глядя на Тозиера: — Выключай воду, ты продержал достаточно. Идём в медпункт. Каспбрак со смесью отвращения и притупленного чувства вины смотрел, как медсестра, что-то ворча себе под нос про неосторожность учеников, мазала и забинтовывала повреждённую руку Ричи. Тот шипел и морщился, но терпел. По дороге обратно Эдди не торопился поспеть за Тозиером, а плёлся где-то позади, не изъявляя ни малейшего желания догонять своего длинноногого краша. Тот, не слыша рядом с собой шагов, даже пару раз недоумённо оглянулся, но ничего не предпринял. Каспбрак же брёл с тяжёлым сердцем. Честное слово, ему хотелось разреветься! Получается, он Ричи совсем не нужен? И всё, что он сказал два дня назад, ничего не значит? Просто болтовня… Только вот кому нужная? Вряд ли Бауэрсу – ему до лампочки до чувств своих пажей (только если они не нетрадиционные). Грете? Нафига? Эдди ей ничего такого не сделал (разве что влюбился в её парня, а так нет, ничего). Значит, это нужно самому Ричи. Но тогда другой вопрос: зачем? Отомстить? Но за что? За детскую дружбу? Глупо. А кудрявый наверняка не дурак. Раздираемый такими мыслями, Эдди не заметил, как едва не врезался в неведомо по какой причине остановившегося Тозиера. Тот стоял лицом к астматику: его тяжёлый взгляд (такой же тяжёлый, как сердце Каспбрака в данный момент) вперился в недоумевающие глаза Эдди. Несколько секунд он просто пристально вглядывался. Потом открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и закрыл его обратно. Затем Ричи на миг прикрыл глаза, глубоко вздохнул и выдавил хрипловатое: — Прости… Так надо. И с этими словами он развернулся и пошёл прямо по коридору, больше не оборачиваясь. Эдди остался стоять на месте, обескураженно глядя ему вслед. И что, чёрт возьми, это значит? *** На город надвигалось Рождество. Оно падало с неба редкими снежинками, тонким слоем ложащимися на землю, светилось огоньками гирлянд, увешивающих витрины магазинов и отдельные фонарные столбы. Эдди любил этот праздник. Как, впрочем, и многие другие праздники, но этот был особенным: только двадцать пятого декабря ночной воздух наполнялся волшебством, звёзды мерцали так таинственно, а свежевыпавший снег, пока ещё не растаявший, искрился в лунном свете. Казалось, взглянешь на небо, и увидишь Санту, восседающего в своих летящих санях с огромным мешком подарков. Кухня Каспбраков в рождественский вечер всегда благоухала ароматами, а Соня Каспбрак проявляла свои лучшие кулинарные способности, чтобы приехавшие на праздник родственники остались довольны. Эдди обычно уходил с середины ужина. Пока остальные гости с его матерью во главе набивали животы и общались на самые взрослые темы, астматик, укутавшись в одну из огромных маминых курток, сидел на крыльце и смотрел на небо – иногда облачное, иногда ослепительно-звёздное. Кто-то мог бы назвать его мягкосердечным романтиком, но Каспбрак ничего не мог с собой поделать: его тянуло к тишине, таинственности и молчаливой красоте. Что-то знакомое, не правда ли? Да-да, почти всеми этими качествами обладал Ричард Тозиер: человек-загадка. И сказанные им слова во время того пути из медпункта обратно в класс назойливой мыслью крутились у Эдди в голове, не давая покоя. Что “так надо”? Про что Тозиер говорил? Опять что-то скрывает? Хотя, почему опять: он и не прекращал. Возможность прояснить ситуацию появилась довольно скоро – а именно двадцать третьего декабря, утром, на втором этаже дома Каспбраков. — Эдди! — торжественно объявила Соня, самым неожиданным образом нарисовавшись в дверном проёме комнаты сына, застав того за праздным валянием в первый день каникул. — Угадай, как мы отпразднуем Рождество! — Ты не стала приглашать тётю Дженни, и мы впервые проведём этот праздник без её обвинений России во всех бедах Америки*? — Нет, — поджала губы миссис Каспбрак. — Будь серьёзнее, Эдвард. Я только что целый час разговаривала с Мэгги Тозиер: она чуть с ума не сошла от радости, когда узнала, что это я, и что Ричи учится с тобой в одной школе. Она, кстати, очень удивилась, что он не рассказал ей о встрече с тобой… В общем, я предложила Мэгги устроить ужин, и она умоляла, чтобы он прошёл у них; причём, с ого-го каким поводом – Рождеством! Представляешь, какое потрясающее воссоединение получится? Эдди тупо смотрел на мать заспанными глазами. В голове у него пронеслось: “Да уж, воссоединимся так воссоединимся… Особенно мы с Ричи”. — Милый, ты услышал меня? Может, изволишь как-нибудь отреагировать? Эдди зевнул. — Обалдеть как круто… — Я всё думаю, какое блюдо нам с собой взять? Мэгги всегда готовила прекрасно, я не могу ударить в грязь лицом… Эдди дальше не слушал. Он думал о том, как же им с Тозиером изобразить трогательную встречу старых друзей, вновь обретших друг друга. Каспбрак был почти уверен, что, когда Мэгги Тозиер спросит Ричи о том, почему он ей не рассказал об Эдди, тот сошлётся на конец семестра, кучу домашки, недосып и вообще дьявольскую занятость. Тогда нужно будет притвориться, что они жутко рады друг друга видеть – может, даже обняться (Эдди, кстати, был бы совсем не против) и, несомненно, уйти в отдельную комнату, чтобы уединиться и потолковать о жизни. Тогда-то, наконец, и представится возможность поговорить и объясниться. Потом их, наверное, позовут за праздничный стол, и снова придётся изображать восторг и счастье, но к середине вечера можно будет снова тихонько слинять и закончить начатый разговор. Хотя, кто знает, как закончится первый. И начнётся ли вообще. Тозиер ведь такой непредсказуемый… — …Эдди, да ты меня не слушаешь! — вдруг услышал возмущённый голос матери астматик. — А? — Ну вот, о чём я и говорю, — упёрла руки в боки Соня. — И даже никакой благодарности! Сейчас же вставай и спускайся завтракать! С этими словами она преувеличенно резко развернулась и вышла из комнаты. Эдди вздохнул. Теперь придётся извиняться перед мамой за своё свинское неблагодарное поведение. Эх, знать бы ей, что творится в жизни её сынули… Она бы тогда Ричи и на километр к своему дому не подпустила. Тот, впрочем, пока на это и не претендовал. Так и разрешился вопрос с празднованием Рождества; а ведь изначально у Каспбрака был грандиозный план: созвать всех лузеров, запастись угощениями и отметить где-нибудь в Пустоши или у Билла: для него и Джорджи родители никогда не скупились на праздники. Но потом выяснилось, что Бен и Беверли, теперь живущие вместе, решили провести первое Рождество вдвоём, в кругу семьи (вернее, в кругу миссис Хэнском); Стэн как-то тихонько шепнул Каспбраку, что они с Биллом планируют грандиозный шаг: открыться родителям Денбро, поэтому тоже не смогут быть на празднике Неудачников; дед Майка на склоне лет в кои-то веки захотел уделить внуку должное внимание, а не только заваливать его работой, поэтому они куда-то уезжали – словом, план Эдди потерпел крах. Тем не менее, новые перспективы (а именно предстоящий разговор с Тозиером) быстро выветрили разочарование из головы астматика, и тот уже за день до Рождества осознал, что страшно нервничает. Соня чуть было не отменила поход в гости, заметив состояние сына и решив, что тот заболел; но он возразил так яростно, что миссис Каспбрак больше его не трогала, списав всё на мандраж перед встречей со старым другом. Эдди эту её мысль угадал, и ему стало смешно. Наконец, наступил день икс: разряженная Соня Каспбрак и её практически не наряженный сын с вручённым ему пирогом в руках выдвинулись из дома в холодную звёздную ночь. На дороге и проводах местами мерцал иней, перекликаясь с гирляндами на домах и витринах; газоны кое-где покрывала пороша, пока ещё даже не похрустывающая под ногами. В Дерри зима всегда долго устаканивалась, а снег окончательно выпадал только с пятой попытки. Сейчас была вторая. Дом Тозиеров, как оказалось, располагался на углу Сентер и Канзас-стрит, буквально напротив аллеи Ричардс (какая ирония) и аптеки, постоянной посетительницей которой являлась миссис Каспбрак. Улицы уже пустовали: все собирались в своих домах к праздничному столу. Если бы не компания матери, Эдди бы в полной мере ощутил атмосферу волшебства и таинственности, но постоянное кудахтанье Сони о том, какой потрясающий вечер их ожидает и как лучше себя вести, всё портило. Дом у Тозиеров выглядел настолько милым и уютным, что Эдди даже засомневался, знают ли родители Ричи о том, с кем и за чем их сынок проводит большую часть своего времени. По воспоминаниям астматика Мэгги и Вентворт Тозиер были лучшими предками в мире, и в детстве Каспбрак даже немного завидовал своему другу: он бы всё отдал, чтобы иметь таких родителей. Но ему досталась Соня, так что приходилось довольствоваться тем, что есть. Уже на самом пороге, когда миссис Каспбрак потянулась к кнопке звонка, Эдди вдруг застопорился. Он определённо не чувствовал себя готовым столкнуться лицом к лицу с Ричи и тем более изобразить радость встречи; поэтому, астматик, решив попытать удачу, тыкнул Соню пирогом в бок и проговорил: — Мам, возьми его пока… Мне надо… Я постою тут рядом немного, хорошо? Пару минут, не больше. Миссис Каспбрак удивлённо посмотрела на сына. Но, видимо, рождественское волшебство действительно сейчас работало, потому что она вдруг понимающе поджала губы и кивнула: — Ладно, пару минут. Настройся, если тебе надо… Хотя я не понимаю, отчего ты так волнуешься. Готовый расцеловать мать, Эдди отдал ей пирог, сбежал с крыльца во двор и свернул вправо, после чего остановился с наружной стороны перил. В это время раздался звонок, и через секунду до Каспбрака донеслись два женских восторженных возгласа и один мужской бас. Кажется, кто-то спросил что-то про него, Эдди, и Соня сказала, что он скоро подойдёт. Затем дверь закрылась, и наступила тишина. Каспбрак облокотился на столбики перил крыльца спиной и, сунув мёрзнущие руки в карманы, задрал голову кверху: небо было поистине завораживающим. Эдди даже немного успокоился, глядя на мигающие звёзды и равномерно выдыхая облачка пара, быстро тающие в холодном воздухе. Наверное, он бы простоял так не пару минут, а хороших пару часов, отсрочивая свой приход, но в один прекрасный момент из-за угла дома послышался скрип снега: кто-то шёл. Сначала Каспбрак увидел расшнурованные ботинки и еле видные в сумраке тёмные брюки; затем красный свитер с каким-то белым узором (явно надетый в угоду связавшей его матери) и, наконец, главную фишку: гнездо кудрявых смоляных волос. Ричи остановился и замер как вкопанный, едва заметив силуэт возле крыльца своего дома; но очень скоро, сообразив, что это не вор, а всего лишь Эдди, кудрявый сменил позу на более расслабленную. Некоторая скованность, тем не менее, из его движений не исчезла. — О… — выговорил он, стараясь придумать, куда деть руки. — Эм… Ты почему здесь? Каспбрак недоумённо изогнул бровь. Ричи спрашивает про его нахождение здесь вообще, или про его ненахождение в доме?.. — Я?.. Да вот, воздухом дышу… А ты чего здесь? Тозиер пожал плечами и быстро оглянулся назад, параллельно бросив взгляд на окно: — За домом курил. Эдди чуть не поперхнулся воздухом: — Чего?! Ты куришь?! — Заткнись ты!.. — шикнул на него Тозиер, сделав два быстрых шага вперёд и зажав астматику рот рукой. — Не хватало ещё, чтобы родители узнали об этом через крики посторонних под их же окнами! Ладонь Ричи слегка пахла табачным дымом; а ещё она была горячая – совсем не такая, как коченеющие в карманах руки Эдди, и астматик от неожиданности почти так же горячо выдохнул в эту самую ладонь, отчего Тозиер, спохватившись, тут же её отдёрнул. — Пошли в дом… — буркнул он, избегая чужого взгляда. Каспбрак послушно отклеился от перил, но прежде спросил: — Хочешь сказать, что готов изображать лучшего друга? Сделавший было пару шагов в сторону лестницы Ричи остановился. — Дома я милый и пушистый, так что бояться тебе нечего. — Какая же ты двуличная тварь, Тозиер! — вдруг с досадой выплюнул Эдди и уже сам направился ко входу в дом; Ричи, судя по звукам, двинулся за ним. Только вот явно не для того, чтобы любезно открыть дверь. Поймав Каспбрака за руку, кудрявый резко развернул того к себе лицом и склонился угрожающе близко, выдыхая запах сигарет: — Прекрати!.. Я же сказал, прекрати!.. — Когда это ты такое сказал? — поинтересовался Эдди, стараясь смотреть в лицо напротив с максимальной наглостью и пытаясь подавить желание впиться в шепчущие губы поцелуем. Ричи вдруг как будто стушевался; очевидно, он понял, что озвучил свои мысли, а не произнесённые когда-то слова. В его взгляде проскользнуло что-то такое, чего Эдди раньше не замечал, но Тозиер не дал ему разглядеть это “что-то”: шагнув в сторону, он наконец открыл дверь и вошёл внутрь. Эдди последовал за ним. В прихожей просто умопомрачительно пахло едой: у Каспбрака даже голова на секунду закружилась, отчего он растерянно остановился перед вешалкой. Поэтому он, собственно, и не заметил, как сзади к нему подкрался Ричи, вдруг шутливо обнял его со спины и взъерошил волосы (прямо как во время дружбы в Бостоне); однако оцепеневший было Эдди очень быстро понял причину поступка кудрявого: в конце коридора показалась Мэгги Тозиер, радостно всплёскивая руками: — О, я вижу, вы уже встретились! Ричи, Ричи, ну дай ему прийти в себя: видишь, Эдди совсем засмущался… Только астматика отпустили руки бывшего друга, как их тут же заменили руки его матери: Мэгги с восторгом прижала Эдди к себе, восклицая: — Ох, боже мой, как ты вырос! А красавец какой стал! От девчонок, наверное, отбоя нет? Ну ладно, ладно, не буду заваливать тебя банальными вопросами, — Эдди в этот момент чуть было не сказал ей “спасибо”. — Вентворт, Эдди пришёл! В дверном проёме, по-видимому, кухни, показался высокий мужчина в очках, чрезвычайно похожий на своего сына: разве что курчавые волосы уже кое-где посеребрила седина. — Здравствуй, Эдвард! — поприветствовал он Каспбрака, пожимая ему руку с широкой улыбкой на лице. — Рад наконец тебя видеть! Надо же, какой взрослый… Где тот маленький шкет, который носился у нас по заднему двору целыми днями? И который всюду бегал со своим ингалятором, — прибавил он потише, чтобы Соня не услышала. — Ингалятор, к сожалению, всё ещё со мной, — улыбнулся Эдди, извлекая из кармана баллончик и демонстрируя его отцу Ричи. — Но теперь я хотя бы понимаю, что астма у меня ненастоящая, — добавил он, тоже понизив голос. Вентворт понимающе кивнул; Мэгги Тозиер же, хлопнув в ладоши, объявила: — Так, Эдди, Ричи, идите вымойте руки и приходите в гостиную: там уже всё готово. А я пока поболтаю с твоей мамой, — подмигнула она астматику. — Сто лет не виделись… — Пойдём, — дёрнул астматика за руку Ричи с завидным энтузиазмом (Каспбраку в этот момент захотелось дать ему Оскар) и потянул его на второй этаж. Уже на последнем пролёте Эдди услышал тихий шёпот Мэгги, обращающейся к мужу: — Тебе не показалось, что от Ричи пахнет сигаретами? Ответ мистера Тозиера Каспбрак услышать не успел: Ричард втянул его в ванную комнату и закрыл дверь. — Какого чёрта?.. — возмутился Эдди, потирая грубо стиснутую секунду назад кисть. — Прости, — сухо бросил Ричи, но эта сухость явно была поддельной. Эдди недовольно прошёл к раковине и стал мыть руки. В полумраке ванной он видел в зеркале, что Тозиер стоит прямо за его спиной. Он выглядел так, будто вот-вот что-то скажет, но не издавал ни звука, молча пялясь куда-то Эдди в затылок. Каспбрак чувствовал, что кудрявый хочет начать разговор и не знает, как это сделать: его лицо выглядело таким растерянным и неуверенным, что астматик на секунду решил, что Ричи кажется, будто его не видят. Однако мыть руки до бесконечности Эдди не мог: выключив воду, он развернулся лицом к бывшему другу. Как бы так сказать… Каспбрак не думал, что Ричи находится так близко. И уж точно не ожидал оказаться всего в нескольких сантиметрах от его шеи (напоминание: Эдди заканчивался на уровне подбородка Тозиера), наполовину закрытой воротником шерстяного свитера. Взгляды парней столкнулись: Ричи выглядел так, словно его застали врасплох за чем-то постыдным (а может, он просто нервничал), а Эдди не мог понять, комфортно ему находиться в чужом личном пространстве, или нет. — Эй, ребята, вы где? — наверное, Ричи и сказал бы что-нибудь, но окрик Мэгги Тозиер в один момент всё разрушил. Будто оглушённый невидимой оплеухой, Ричи резко отшатнулся и скользнул растерянным взглядом по лицу астматика. Эдди очень хотелось сказать нечто такое, что заставило бы кудрявого наконец решиться и перестать трусить перед ним, но он не успел: Ричи, сделав шаг к двери, открыл её и вышел вон, кивком головы позвав астматика за собой. Вздохнув, Каспбрак подчинился этому кивку, а про себя машинально отметил: Ричи руки так и не помыл. В целом, Эдди не очень вникал в разговоры за ужином. Несмотря на то, что его то и дело о чём-нибудь спрашивали родители Тозиера и он им, в принципе, отвечал, мысли его были явно где-то не здесь. Смех, болтовня, еда, звуки телевизора существовали параллельно; глаза же астматика постоянно скашивались на сидящего напротив Ричи, не принимающего в разговорах активного участия. Кудрявый большую часть времени смотрел в свою тарелку и изредка довольно натянуто улыбался, когда к нему обращались, но эта улыбка быстро сползала с его лица, стоило родителям оставить его в покое. Те, кажется, даже не замечали напряжения между парнями: Мэгги и Вентворт увлечённо расспрашивали Соню о Бостоне, переезде, выборе города, Дерри, жизни здесь и так далее; Эдди же нервно елозил вилкой по тарелке, кидая на Ричи вороватые взгляды. Он на них редко отвечал – больше прятал глаза, – и создавалось ощущение, что кудрявый настраивается. На предстоящий разговор? Каспбрак одновременно страшно желал, чтобы это было так, и жутко нервничал, боясь последствий. — Ричи у нас отличник, — говорила миссис Тозиер. — Учителя его так хвалят; правда, лентяй страшный. Зато музыку любит: мы на прошлое Рождество подарили ему гитару, теперь он с ней не расстаётся. Даже группу в школе какую-то собрал: пропадает вместе с ними день и ночь. Я уж боялась, что он где-то по городу шатается и бог весть что делает, но потом он сыграл нам отрывок из того, что они разучивают с группой, и я успокоилась. Мы надеемся, что Ричи всё-таки определится, чем ему нравится заниматься, он тот ещё умник. Порой, правда, бестолочь, но талантливая, — и Мэгги тепло подмигнула сыну. Реакция кудрявого произвела на Эдди неоднозначное впечатление: он, вроде бы, улыбнулся матери, но как только разговор направился в другое русло и все (кроме астматика) отвернулись, его губы странно скривились, а брови надломились; он на секунду зажмурился, склонив голову, однако когда снова её поднял, его лицо вновь было спокойным и безмятежным. Каспбраку почему-то стало не по себе. Наконец, часы пробили четверть десятого. — Ох, родственнички, что-то вы меня утомили, — вдруг объявил Ричард, лукаво взглянув на родителей (очевидно, это было здесь частым явлением). — Пойдём-ка мы с Эдсом ко мне, а то выслушивание ваших жалоб на высокие налоги убивает весь праздник. — Идите-идите, мальчики, — улыбнулась Мэгги. — Вам есть о чём поболтать. Только не распускай руки, Ричард! Миссис Тозиер думала, что пошутила, но вот лично Эдди стало не смешно: ему теперь было страшно, потому что… да чёрт его знает, почему!.. Ричи выбрался из-за стола; Каспбрак сделал то же самое. Из Тозиера бы вышел прекрасный актёр – его лицо носило самое непринуждённое выражение, – а вот астматик от него явно отставал, потому как покинул гостиную слегка побледневшим, с разрывающим грудь волнением, что отражалось на его физиономии. Слава богу, родители на них не смотрели. Весь путь до своей комнаты Ричи не произнёс ни слова. Эдди заметил, что он немного ссутулился, но не придал этому большого значения: сейчас Тозиер был такой сложной загадкой, что Каспбрак уже бросил попытки её разгадать. Оставалось надеяться, что разговор всё прояснит. В комнате Ричарда было темно, но свет кудрявый включать не стал: хватало и фонаря, светящего с улицы. Войдя вслед за бывшим другом, Эдди в нерешительности остановился в середине комнаты, не зная, сесть ему куда-нибудь или продолжать стоять; однако он быстро забыл об этой дилемме, как только Ричи, закрыв дверь, вдруг резко осел на пол (буквально сполз по гладкому дереву, ударившись лопатками о дверную ручку) и уткнулся лицом в колени, зарываясь руками в волосы. *** — Ричи… Не надо!.. Эдди никогда так не плакал – навзрыд, взахлёб – глядя, как Тозиер исчезает в клубах дыма, извергающихся из дверного проёма пылающего сарая. Он не собирался реветь, правда, – но слёзы сами заструились из глаз то ли от пережитого стресса, то ли от страха, и Каспбрак так и полусидел на мёрзлой земле, до боли сжимая свежевыпавший снег в красных от холода руках, покрытых копотью. Его била дрожь; воспалённые глаза, не мигая, смотрели на вход в сарай, воздух в лёгкие не проникал совсем: ещё немного, и астматик упал бы на землю бездыханным. Но он продолжал насильно пропихивать кислород в грудную клетку, и тот проходил – со свистом, причиняя боль сжатым дыхательным путям. Ингалятор… Ингалятор… — Тозиер, ты сумасшедший?! — Ричи… Р-Р… *** — Ричи, ты чего? — обеспокоенно спросил Эдди, подходя к шумно дышащему Тозиеру, сжимающему собственные волосы так, будто он хотел их вырвать. — Ненавижу… — пробормотал он, не отрывая лица от колен. — Кого ненавидишь? Маму? — Себя!.. — выплюнул Ричи и поднял голову: в его глазах мелькнул отблеск уличного фонаря. — Себя ненавижу!.. — П-почему? — Эдди уже отчаялся что-либо понять: всё, что он знал, это то, что ему жутко хочется обнять кудрявого и больше никогда не видеть его в таком состоянии. — Я вечно им вру!.. — …о том, что репетируешь с группой, в то время как на самом деле зависаешь с Бауэрсом? — подсказал Каспбрак. Ричи досадливо отвёл взгляд. — Да. — Неужели тебя никто никогда с ним не видел и не рассказывал твоим родителям? — Они вечно на работе, времени на слухи нету, — буркнул Тозиер. — Слава богу, свиней, способных меня выдать, пока не нашлось. Тут он вдруг вскинул глаза на Эдди, и на его лице отразилось недоверие. — Не бойся, не выдам, — вздохнул Каспбрак, мысленно расстроившись, что кудрявый о нём такого мнения. — Мне кажется, ты сам должен это рано или поздно сделать. — Что за тупость… Как меня всё достало… — Ричи снова стал медленно опускать голову, зажмуриваясь, словно от головной боли. — Всё, всё… Эдди не знал, что на это сказать. Он не понимал, о чём говорит бывший друг, и не был уверен, что поймёт без его объяснения. И объяснения его состояния, и объяснения в л… впрочем, неважно, сейчас это неуместно. Не зная, что ещё сделать, Каспбрак осторожно, словно боясь негативной реакции, положил руку Ричарду на плечо. Тот мигом скосил на это глаза и через секунду поднял их на астматика. — Может, объяснишь наконец, что с тобой не так? К чему столько лжи? — тихо проговорил Эдди, чувствуя, что тонет в карем омуте с отблесками света, льющегося из окна. Ричи сглотнул. И в это мгновение Каспбрак вдруг увидел в нём не нахального приспешника Бауэрса, не хулигана в чёрной кожанке, а Ричи – настоящего Ричи – того самого, из детства. И почти одновременно с этим астматик подумал, что половина девчонок их школы только и мечтает о таком тайном откровенном свидании со сладким послевкусием розовых соплей, которое снится потом на протяжении нескольких ночей, вызывает глупую улыбку на лице и пересказывается всем подружкам в мельчайших подробностях. Вот только Эдди не был девчонкой: он был вполне нормальным парнем, безнадёжно влюблённым в своего врага, которого, по идее, должен был ненавидеть. Это противоречивое чувство так мучительно-сладко спёрло грудь, что в носу у Каспбрака защипало. Похоже, всё это не осталось незамеченным, потому что Ричи вдруг сказал, криво усмехнувшись: — У тебя сейчас физиономия треснет. Поспокойнее, мадам, вы не в индийском сериале. Эдди мысленно поблагодарил полумрак комнаты за то, что кудрявому не было видно его красных щёк и бегающих глаз, и тут же пообещал себе стать менее сентиментальным. — Что ж, ладно, — Ричи наконец отклеился от двери, встал на ноги и не торопясь прошёл мимо Эдди к окну (в моменты переживаний люди всегда идут к окну, помните?). — Можешь считать меня трусом, психом, идиотом – кем угодно, но всё случилось так, как оно случилось. Он помолчал. Эдди весь обратился в слух, так и не поднявшись с пола, сидя возле двери. — Короче, тебе известна история со Стэном. Про неё рассказывать не буду, тут и так всё понятно. Вернусь, наверное, к моменту, когда я переехал из Бостона сюда; пристегни ремень, принцесса, и не падай, потому что сейчас ты увидишь совершенно другого меня. В общем, когда мы тут поселились, я много ревел, потому что сильно по тебе скучал, и не хотел ни с кем знакомиться. Потом пошёл в школу, и в один прекрасный момент Генри, который уже тогда формировал свою банду, подставил мне подножку. Я упал и разбил очки; все надо мной смеялись, и только несколько человек подошли и помогли мне встать – как ты понимаешь, это были Неудачники. С тех пор я с ними закорешился, и мы стали тусить вместе. Только вот у меня была проблема: я по-прежнему не мог тебя забыть, — голос Ричи неожиданно понизился, будто он страшно стеснялся того, что говорит. — Неудачникам я втирал, что скучаю, но это было не совсем так. Что я ни делал, чем себя не отвлекал – всё равно мучился. Прикинь, что ты со мной сотворил? Так вот, это продолжалось ещё какое-то время, пока до меня наконец не дошло, что я пацан "голубых кровей". На девчонок я никогда не западал по-настоящему – они меня раздражали – но для виду только о них и говорил. В конце концов, я не вытерпел и рассказал всё лузерам (это было сложно), и они, как ни странно, меня поддержали. Ну, типа, почему бы не побунтовать и не пойти против общества в тринадцать лет? Вот мы и пошли. Потом Стэн себя принял… а дальше ты знаешь. И вот потом началось самое худшее. Ричи помолчал, собираясь с мыслями. — Генри застал нас со Стэном в парке. Мягко говоря, он нас чуть не убил. На следующий день, во время урока, Бауэрс припёрся к нам в класс и сказал, что меня вызывают в медпункт; я не хотел идти, но мистер Кларк меня заставил (ты знаешь, какой он упёртый). Я пошёл; Генри затащил меня в кладовку, куда я затаскивал тебя, и началось: “я убью вас обоих, вы мрази, твари, пидоры” и так далее. В конце он с милой улыбочкой сказал, что я нужен ему для одного дела и что если я не кину Стэна и Неудачников, то они все пострадают. Бауэрс больной – думаю, ты заметил, – так что в его словах можно было не сомневаться. Стэн ведь рассказал, какой выбор Генри мне предоставил? Ну так вот. Я сначала отказывался, но Крисс, Хаггинс и Хокстеттер стали охотиться на моих друзей, избивать их, красть их вещи… Последней каплей стало то, что Бауэрс при мне поймал в мужском туалете Стэна и заехал ему по лицу. Он не рассказывал? Неудивительно. Короче, они так нас терроризировали, что я больше не мог на это смотреть и принял условия. Неудачники и сейчас считают меня предателем, да? — горько усмехнулся Тозиер, чуть дёрнув головой в сторону Эдди. — Урис в особенности. Знали бы они, чего мне это стоило… Думаешь, Генри всегда так спокойно на меня реагировал? Или тебе кажется, что это сейчас он, наоборот, плохо ко мне относится? Ха, всё было в разы хуже. Не буду тебя грузить, это не самая весёлая история. Есть другая, повеселее: дело, участия в котором Бауэрс от меня требовал, заключалось в том, что я должен был заговорить зубы какому-то чуваку, которого они уже как месяц просили продать им наркоту. Типа, мы к нему приходим, они прячутся, я с ним разговариваю, и, пока он мне отказывает, Генри и Патрик крадут со склада траву. Знаешь, что самое смешное? Всё получилось. Такая махинация стала повторяться часто: я убалтывал продавцов, парни крали алкоголь и сигареты. Я проводил с ними почти всё свободное время, поэтому пришлось врать родителям, что я набрал группу в школе и репетирую с ней с утра до вечера. Благо, на гитаре, которую они мне подарили, я играл и играл много, так что доказать это было несложно. Мама с папой, в общем-то, долго и не разбирались: они работали, как работают сейчас, так что времени следить за мной у них не много. Короче, с лузерами и Стэном мы тогда окончательно расплевались, и никто из них даже не подозревал, что их почти не трогают только благодаря моим усилиям. В конце концов Генри и самому надоело за ними гоняться, да и всё равно я и Урис были у него на крючке: в любой момент он мог рассказать всем, что мы геи. А за этим последовала бы всеобщая травля, осуждение, тра-ля-ля… Я не хотел этого не столько для себя, сколько для Стэна. Как-никак, первая любовь, все дела, плюс эти люди были мне действительно дороги, хотя им так до сих пор не кажется. Тозиер вздохнул и замолчал. Продолжалось это около минуты, и Каспбрак почувствовал, что сейчас начнётся главная часть… начнётся, если Ричи решится. А он медлил: Эдди видел, как кудрявый попеременно сжимает и разжимает кулаки на подоконнике; ему явно требовалась помощь. — Так… — еле слышно произнёс астматик, — так ты всё это ради них устроил? Но они ведь сами тебя уверяли, что можно было бы не идти на такие большие жертвы, что они бы справились… И… И почему ты тогда так гнобил меня? И гнобишь до сих пор, если на то пошло… Ричард тряхнул головой: — Не гноблю я тебя, господи… А Неудачники могут говорить всё, что угодно: они не знают Бауэрса так, как знаю его я. Он больной, реально больной: он не может себя контролировать, и иногда собственные действия доводят его… Блин, это всё из-за его отца, ясно? Он его бьёт. Тебе бы понравилось, если бы об тебя тушили окурки? Ему вот тоже не очень нравилось, но противоречить отцу Генри не мог, поэтому вымещал всё на других. Правда, это сделало его психически больным… Не знаю, почему его держат в школе; наверное, просто нужных справок нет, чтобы сдать его в психушку… — Хорошо, с Бауэрсом понятно; но я-то тут причём? Ты сам сказал, что скучал; неужели до того наскучался, что стал ненавидеть? Что я тебе сделал? Зачем надо было мне угрожать не хуже Генри, оскорблять, помогать в погонях, избивать… Ричи вдруг резко развернулся; в полутьме Каспбрак видел, как сжались его ладони и блеснули глаза: — Ты… Да ты… Ты вообще благодарен быть должен! Я, наоборот, тебя спасал! — Хорошо же у тебя получалось! — возмущённо возразил Эдди, поднимаясь на ноги и делая несколько шагов к Тозиеру. — Так хорошо, что меня едва не забили камнями, не зарезали, не… — Вот именно, “не”! Если бы не я, тебя бы убили ещё на первой неделе! — Опять врёшь! — вспылил Каспбрак. — А урок физкультуры? Забыл? Я чуть не задохнулся, и это по твоей милости! — А ты никогда не думал, почему ты очнулся, так и не воспользовавшись ингалятором?! Эдди замолчал. — Чего не отвечаешь? Кто сделал тебе искусственное дыхание по дороге из туалета в медпункт? Кто получил ножом в бок, когда пытался тебя защитить? Кто снял с тебя удавки, когда остальные не удосужились это сделать? Кто вынул тебе стекло из руки и перевязал её своей футболкой, чтобы ты не истёк кровью? Кто тебя отвёз домой и сдал на руки матери целым и невредимым? Кто, блин?! Каспбрак безмолвно пялился на него. Они стояли совсем близко, яростно дыша, и стремительно краснели. Так значит… значит… — Если бы Генри узнал, что мы дружили, стал бы он тебя щадить? — уже тише продолжил Ричи. — Я должен был держать тебя подальше от себя, чтобы он ничего не заподозрил; даже ты не должен был ни о чём догадаться. Знаешь, как тяжело было это делать? Я узнал тебя, я, блин, узнал тебя, как только увидел там, на свалке, и испугался, потому что, знаешь, что? ты мне одним своим видом сердце вспорол. Я так долго тебя забывал, а ты взял и появился. Стараться забыть кого-то – значит всё время о нём помнить. Эдди несколько секунд переваривал сказанное, глядя кудрявому в глаза; тот казался пристыженным. — Ну, то есть, — вновь заговорил Ричи, смешавшись, — я не то что бы страдал, как в какой-нибудь мыльной опере, я просто… Каспбрак закатил глаза; больше всего астматик мечтал сейчас заткнуть бывшего друга, чтобы тот не портил момент, поэтому он неожиданно ударил его кулаком в под дых: не очень сильно, но достаточно, чтобы каланча-Тозиер, сдавленно охнув, согнулся так, что его голова оказалась на одном уровне с лицом Эдди; и Каспбрак, не теряя времени, схватил его за обе щеки и притянул к себе, впиваясь прямо в губы. *** — Блин, Генри, кто будет за это отвечать?! — Он там сгорит! — Заткнитесь все! — рявкнул Бауэрс, взмахивая руками, как сумасшедший. — Заткнитесь, заткнитесь!.. Эдди уже не мог говорить – он хрипел, медленно ползя по грязному снегу к сараю. Перед глазами у него периодически мутнело, в мозгу метрономом стучало всего одно слово: “Ричи”. Он выживет там, выживет, он вернётся… С крыши сарая свалилось несколько горящих досок: они упали на снег, и тот зашипел, кипя и тая. В одной из стен огонь уже проел дыру, и теперь пылающие куски дерева падали внутрь; от них мгновенно вспыхивала солома, наполняя помещение едким чёрным дымом. Эдди видел всё это и полз, шепча-хрипя имя друга, а доски падали, горели, падали… *** — Надо же, мальчиков и не слышно, — удивлённо заметила миссис Тозиер, в четвёртый раз наполняя тарелку миссис Каспбрак капустно-бобовым супом. — Да, раньше от их воплей из дому деться некуда было, — с улыбкой подтвердил Вентворт. — Выросли наши шалопаи. Интересно, чем они там занимаются… — Разговаривают, я думаю, — чуть ли не со слезами умиления на глазах сказала Соня, принимаясь за суп. — Столько не виделись, а в школе всё времени нет… Но мальчики не разговаривали. Мальчики целовались. Причём уже добрых три минуты. Эдди оторвался от чужих губ, только когда почувствовал, что задыхается. В отличие от Ричи, глаза он открыл сразу, боясь увидеть реакцию кудрявого; тот же, в свою очередь, ещё несколько мгновений держал их закрытыми, слегка хмурясь, словно не понимая, что произошло. Наконец, он распахнул глаза, как будто очнувшись: чуть приоткрыв рот и тяжело дыша, он удивлённо посмотрел на Каспбрака, не разгибая согнутой спины. — Тебе удобно? — любезно поинтересовался Эдди, намекая на не самое комфортное положение тела Ричи; тот, не отвечая, молча выпрямился. — Это… Это что было? — Поцелуй, — услужливо пояснил астматик. Тозиер пару секунд недоверчиво поглядел на него, но после, кажется, впервые за всё время выдохнул и улыбнулся: — Это было подло, Эдс. Впервые звук исковерканного имени не резанул слух Каспбрака: наоборот, ему показалось, что это лучшее прозвище, которое можно придумать. — Не надо меня так называть, — соврал он. — Ну-ну, — проницательно хмыкнул Ричард. — Прости, другого способа тебя заткнуть я не нашёл, — увильнул от темы Эдди, возвращаясь к позапрошлой реплике кудрявого. — Мог бы и нормально всё сказать. — Что сказать? — То, из-за чего у тебя сейчас горят уши. Ричи поморщился и, машинально, невесомо коснулся одного уха: свет уличного фонаря предательски хорошо освещал всю его голову, поэтому скрыть очевидное было невозможно. — Простите, сеньора, вы меня немного смутили, поэтому я в замешательстве. — Как скажете, сеньор, — от нервов Каспбрак, удивляясь сам себе, начал подыгрывать другу. — Я могу пояснить. Видите ли, я влюблён в вас без памяти, и вы уже несколько месяцев сводите меня с ума, поэтому я предпринял сей неосторожный шаг, ибо не мог более держать в себе убивающую меня изнутри страсть. Ричи даже прыснул – так пафосно и смешно звучали слова астматика. Через мгновение, однако, он опять стал серьёзным: видимо, до него дошёл смысл, скрытый за кривлянием Эдди. Тот решил подкрепить его догадки: перестав улыбаться, он со всей болью, пережитой за последнее время, посмотрел кудрявому в глаза и произнёс: — Как я и говорил тебе недавно, Ричи: я правда тебя люблю. Знаешь, как сложно было сдерживаться? Ты меня оскорблял, унижал, отталкивал, а я мучился, любил и ненавидел тебя. Тозиер с тенью вины во взгляде поджал губы. — Прости… — выдохнул он и вдруг притянул астматика к себе, обнимая. — Прости меня, Эдс… Я… Я тоже, блин, адски тебя люблю, ты не представляешь… Я сгорел изнутри, я сжёг себя за эти полгода… И эта Грета… Прости, прости… Я тебя не стою… И если мы будем вместе, Генри об этом узнает, и тогда можно будет попрощаться с жизнью. Понимаешь? Я пережил то, как он издевался над Стэном, над лузерами; переживу, если он возьмётся за меня; но не переживу, если Бауэрс уничтожит тебя… — Хватит трусить, Ричи, — с нотой раздражения в голосе возразил Эдди. — Хватит, пожалуйста! Пора перестать бояться Генри: что он, сам сатана? — Ты в этом сомневаешься? — По-моему, он обычный громила, на которого просто нужно найти управу! Ричи не ответил. Эдди тоже не хотелось продолжать разговор в этом русле, поэтому он молча уткнулся щекой в плечо Тозиера, обвив руками его талию. Они простояли так несколько минут, успокаиваясь и упиваясь друг другом, после чего Каспбрака вдруг посетила неожиданная мысль, вызванная чувством дежавю: — Ричи? — М? — А где ты был, когда в школе проходила вечеринка в честь Хэллоуина? — Прятался за дверями зала и пялился на твои секси-ножки сквозь стекло. — Я серьёзно. — А ты как думаешь? Эдди оторвался от кудрявого и внимательно посмотрел ему в лицо. Тот усмехнулся. — Вот так понятнее? Ричи взял руки Каспбрака и положил их себе на плечи; свои же поместил ему на талию. — Жаль косички нет, а то я бы дёрнул, — наигранно вздохнул Тозиер и, не сдержавшись, улыбнулся ещё шире. — Так это… Так это ты Гуинплен? — ошеломлённо проговорил Эдди. — Не ври, будто не догадывался. — Блин… Вот ведь чёрт… — только и выдавил Каспбрак, пялясь в карие-глаза-чёрные-дыры напротив. — Да-да, принцесса, я твой принц. Это был единственный способ увидеться с тобой легально. Я, вообще-то, на многое и не рассчитывал – вообще не знал, придёшь ты или нет – но Хэллоуин я, честно признаться, люблю, а образ приспешника Генри и грозы школы не позволяет являться на вечеринки, где нет алкоголя; тем более, в костюме. Пришлось попотеть, между прочим: я много времени на него потратил. И ещё, — глаза Тозиера лукаво сверкнули, — ты был просто симпатяшкой; как такого не пригласить? К тому же, Уэнсдэй Аддамс вполне в моём вкусе. Единственный минус: она не парень. — Блин, — хихикнул Эдди. — А я храню фотографию нашей пары под подушкой! — О-о-оу, как это по-девчоночьи! Образ Уэнсдэй на тебя дурно повлиял. Хотя, по-моему, даже она бы до такого не докатилась. — Мне просто было очень интересно, что это за загадочный Гуинплен меня пригласил и почему он не произнёс ни слова, — оправдался Каспбрак. — Зато я даже в неведении уловил связь. — Эта сцена превращается в сопли с сахаром, давай заканчивать, — предупреждающе заметил Тозиер и отпустил талию астматика. Но только для того, чтобы переместить руки ему на щёки и втянуть в новый, уже менее сумбурный поцелуй. Шерстяной воротник тозиеровского свитера щекотал Эдди шею: с трудом просунув руку, он оттянул мешающую часть одежды; однако это произвело на Ричи совсем не тот эффект, который можно было ожидать: он вдруг вздрогнул всем телом и издал еле слышный стон-мычание, горячо выдохнув Каспбраку в губы. У того от такой реакции по спине побежали мурашки, ресницы задрожали; дыхание спёрло, но не от астмы: что-то другое, новое, сдавило ему грудь. В этот момент Эдди просто задыхался от любви к дразняще-невесомо целующему его Тозиеру; захотелось раствориться в нём целиком, без остатка. Эти чувства так захлестнули астматика, что он вслед за Ричи тихонько застонал, и это совсем сорвало кудрявому крышу: он оставил истерзанные губы Каспбрака и перешёл на шею, в отличии от его собственной, совершенно обнажённую. Эдди вздрогнул и часто, тяжело задышал, цепляясь руками за вязь свитера на чужой спине. Не в силах терпеть и не зная, что с этим делать, Каспбрак зарылся пальцами в кудри на затылке Тозиера и машинально оттянул: тот со стоном выдохнул ему в шею, опаляя кожу. — Тише… Ро-дители… внизу… — только и смог выдавить Эдди, жмурясь от удовольствия и нетерпения. Луна бесстрастно смотрела в окно; звёзды бездушно мигали на чёрном небе; фонарь безразлично освещал блестящий воздух жёлтым светом. По ту сторону окна царило холодное волшебство, завораживающее своей царственностью и целомудрием; по другую же сторону горело волшебство другое – страстное, огненное, жаркое, обнажающее чувства. Это был костёр: он плавил обиды, боль, страдания, проблемы; растапливал горечь и разочарование; залечивал кровоточащую душу, зашивал раны. Ничего не было важно: только здесь и сейчас, только то, что нельзя высказать словами. И это, наверное, было настоящим счастьем. *** — Может быть, сходим погулять? — предложила Мэгги Тозиер, когда всё, что можно, было съедено и всё, что можно, обсуждено. — Вентворт, сходи, пожалуйста, позови мальчиков. Мистер Тозиер поднимался по лестнице с тёплой мыслью о том, что как же хорошо, когда твой сын счастлив. Иначе ведь и быть не могло: благополучная семья, неожиданная встреча со старым другом, интересная жизнь (а в школе она, несомненно, интересная) – что может быть не так? Ричард, правда, иногда его удивлял, но, боже, чего только не происходит в подростковой голове! Главное, держать всё под контролем. Прежде чем открыть дверь, Вентворт постучал. Заглянув внутрь, он поначалу ничего не увидел: свет был выключен; но, приглядевшись, различил две фигуры на кровати. — Эй, парни, вы чего в темноте сидите? Он зажёг свет. Картина ему представилась самая замечательная, целиком соответствующая его представлению о счастье сына: Ричи и Эдди сидели на кровати; у кудрявого в руках была гитара, он играл какую-то мелодию. Единственной странностью, наверное, была неестественная краснота щёк обоих парней и странно мятое покрывало; впрочем, мистер Тозиер ничего этого не заметил. — Пап? — поднял брови Ричи, ожидая, чего скажет отец. — Мама предложила отправиться на прогулку, пойдёте с нами? Друзья переглянулись. — Да, почему нет, — улыбнулся Эдди; и Вентворт не заметил, что улыбка эта была дрожащая. — Отлично, ждём вас внизу! — кивнул мужчина и попятился из комнаты, закрывая за собой дверь. Он шёл по коридору, неся жене положительный ответ, радуясь, что мальчики так быстро возродили старую дружбу. Мистер Тозиер представлял себе, как скоро они подрастут, поступят в один колледж и уедут учиться, найдут там девушек и будут свидетелями друг у друга на свадьбах. Спускаясь по лестнице, он не слышал звука поцелуя, прозвучавшего в комнате, которую он только что покинул. *** Вы когда-нибудь замечали, как меняется настроение, когда светит солнце? Хочется того или нет, а позитив всё-таки проникает даже в самую унылую душу, озаряя окружающий мир и расписывая его в яркие краски. Конечно, может случиться что-то из ряда вон выходящее – что-то, способное омрачить даже солнечный день – но, как правило, настроение невольно поднимается при взгляде на ослепительно-голубое небо с сияющим на нём солнцем. И ты ходишь весь день счастливый, непонятно отчего; возможность свернуть горы кажется не такой уж нереальной; хочется улыбаться, улыбаться без конца, и перед сном с восторгом посмотреть на звёздное небо, источающее магию, чтобы заснуть и увидеть добрые, мирные сны. Пожалуй, таким солнцем в жизни Эдди Каспбрака стал Ричи: каждый раз, встречая его, астматик непроизвольно начинал улыбаться, в душе у него поднимался целый вихрь из обожания, нежности и восторга. Тозиер приходил тайком, по вечерам, чтобы никто не догадался о его запрещённой связи с другом, и Эдди буквально расцветал, когда нетерпеливо распахивал дверь, на что Ричи лишь смущённо улыбался и краснел не хуже девушки. День кудрявый проводил за своей “обязанностью”: времяпрепровождением в компании Бауэрса и Греты, чего никто не отменял. Шли каникулы, до Нового года оставалось всего два дня, поэтому об отношениях в школе можно было не волноваться; нужно было только следить за тем, чтобы никто ничего не заподозрил. Эдди даже Неудачникам ничего не говорил, хотя несколько раз ходил с ними в Пустошь; на вопросы, почему он постоянно “лыбится”, астматик рассеянно придумывал самые разные причины. У лузеров, между прочим, в жизнях тоже произошли немаловажные события: Бен и Беверли провели чудесное Рождество в компании миссис Хэнском, и, по словам Бена, сказанным шёпотом исключительно парням, “ночь была просто потрясающей”. Эдди при этом невольно вспомнил свою ситуацию, и ему пришлось скрывать улыбку за невинным почёсыванием подбородка. Стэн и Билл удивили всех: они действительно признались родителям Денбро, что встречаются, на что те отреагировали на удивление неплохо; разве что мистеру Денбро пришлось выйти на улицу покурить и поразмыслить, а миссис Денбро – заняться мытьём посуды, чтобы успокоить нервы. Самой интересной оказалась реакция Джорджи: он минут пять сидел, осмысливая ситуацию, после чего пожал плечами и сказал: “Я думал, ты по Беверли сохнешь”. Потом он как ни в чём не бывало отправился к себе в комнату разбирать подарки, по пути бросив на Уриса прищуренный взгляд. Видимо, его десятилетний мозг не мог понять и переварить такой парадокс, как однополые отношения, поэтому и счёл бессмысленным задумываться о них долго. Отцу Стэна, конечно, парни не стали ничего говорить: как-никак, он служил в синагоге и был очень религиозным, плюс он отпустил сына в гости к другу только после традиционного семейного ужина; своё Рождество – Хануку – семья Урисов отпраздновала ещё днём ранее. Эдди оставалось лишь радоваться, что Соня Каспбрак не так сильно пеклась о церковных догмах. Ричи, приходя по вечерам к своему теперь уже парню, оправдывал перед его матерью свои поздние визиты тем, что днём репетирует с группой. Оказываясь с Эдди один на один, Тозиер расслаблялся: Каспбрак всегда это замечал, видя, как исчезает угловатость и закрытость из его движений, из голоса – напряжённость, а из взгляда – настороженность. Судя по всему, присутствие в шайке Генри давалось ему с трудом даже при незаурядных актёрских способностях. Ну, а что поделать, если у тебя на уме любовные мечтания, а ты, как бы, хулиган? Такое себе, одним словом… В один из таких дней, валяясь вместе с Каспбраком на кровати (у парней под боком лежала стопка комиксов, чтобы в случае чего изобразить чтение: Соня любила заходить в самый неподходящий момент), Ричи, как бы между прочим, объявил: — Я порвал с Гретой. Эдди чуть не поперхнулся собственной слюной, которую как раз в этот момент собирался проглотить: взглянув на кудрявого, он около минуты пялился на него, после чего наконец выдавил: — Что, прости? — Я порвал с Боуи, — невозмутимо повторил Тозиер. — Ты спятил? — А что? Она меня достала. И не только меня: Крисс и Хаггинс… — Блин, Ричи, зачем? А если Генри что-нибудь заподозрит? Или даже сама Грета: знаешь, какие девчонки мстительные? Спроси Беверли – она тебе в красках опишет, как Боуи в седьмом классе изрезала в раздевалке её одежду за то, что она подставила ей подножку во время кросса… Тозиер сел на кровати, неуверенно глядя на астматика. — Думаешь, не стоило? — хмурясь, спросил он. — Ох, раньше ты был более рассудительным… Ну, хотя, если тебе было совсем уж противно… — пожал плечами Эдди. — Не знаю, не знаю… Я просто переживаю, понимаешь? Грета может начать что-то вынюхивать, следить за тобой… Кстати, как она отреагировала? — Как ни странно, без истерики. Просто надменно так взглянула, о чём-то подумала и ушла. Каспбрак только покачал головой. — Ох, не нравится мне это, Ричи… А как Бауэрс? Он в последнее время почему-то перестал на меня реагировать… — Да вроде, всё как обычно… Хотя, может, и не совсем… Или это уже мне всё подряд мерещится: я ж каждую секунду жду подвоха – всё благодаря тебе. — С чего это? — У меня уже фобия выработалась: один чрезвычайно милый парнишка дважды целовал меня посредством жульничества, так что я больше никому не доверяю. — Это потому, что кое-кто слишком дуболом, чтобы делать первые шаги! — парировал Эдди. — И только попробуй сказать, что тебе не понравилось. — Ага, всё бы хорошо, если бы мне не пришлось сгибаться в три погибели, чтобы дотянуться… — Заткнись, Тозиер! Каспбрак схватил подушку и шутливо заехал ею Ричи по лицу. — Сам вымахал в почти двухметровую башню – не доехать, не допрыгать… Они возились минут пять, пихаясь и сдавленно хохоча, пока Ричи наконец не словил своего парня за запястья и не подмял его под себя, пригвоздив к матрасу, как перед распятьем. — Тогда носи с собой стремянку, — посоветовал он, восстанавливая дыхание. — Козёл, — ворчливо прокомментировал Каспбрак. — Между прочим, у меня вполне среднестатистический рост… Ему не дали договорить: Тозиер неожиданно припал к его губам. Отстранившись спустя минуту, он с довольной улыбкой проговорил: — А твой метод работает. Два-один, принцесса. — Всё ещё в мою пользу. — Всё равно я рано или поздно выиграю. Ричи быстро пожалел о сказанном: в пятую точку ему прилетело острое колено астматика. *** Тридцать первое декабря подкралось незаметно. Несмотря на то, что волноваться, в общем-то, было не о чем, Эдди, так же, как и в Рождество, нервничал. Дурацкое предчувствие и глупая интуиция настойчиво сверлили его мозг, как Каспбрак ни старался себя убедить, что всё будет замечательно. Его мать и родители Ричи решили “гулять так гулять”, поэтому праздник встречать им снова предстояло вместе – на этот раз в доме Каспбраков, – что обрадовало Тозиера и напрягло Эдди. Может, стоило прислушаться к подсознанию? После долгой ночи размышлений и совета Ричи не забивать себе голову, он всё-таки решил проигнорировать внутренний голос. Тем более, что альтернативных вариантов этот голос не предлагал, так что выбора не оставалось. Ночь в этот раз была не звёздной: в Дерри снова наступила оттепель, поэтому небо глядело на город розово-фиолетовым потолком из облаков. Недавно выпавший снег подтаял, дорожки в парках превратились в противную хлябь, но жители города к такому привыкли и жаловались лишь потому, что жаловались всегда. Уже перед самым застольем хлопотавшие на кухне миссис Тозиер и миссис Каспбрак вдруг обнаружили, что в доме нет какого-то жизненно необходимого соуса. Вентворта в этот день ещё утром вызвали на работу, ждать его раньше десяти не приходилось, поэтому в магазин послали Ричи и Эдди. — Разве сейчас хоть что-то работает? — недовольно проворчал кудрявый, когда дверь за ними закрылась. Каспбрак только вздохнул: ему и так было не по себе. Они двигались по Уэст Бродвей быстро, невольно ускоряя шаг, в сторону Витчем стрит, где находился Стрип Молл: там был хоть какой-то шанс найти этот злосчастный соус. Рынок на Костелло-авеню оставался на крайний случай, потому что он почти наверняка не работал. Однако Стрип Молл их разочаровал: на входной двери красовалась табличка “закрыто”. Недовольные и нервные (пустота в городе всё-таки немного угнетает), парни отправились на Костелло-авеню через Джексон-стрит, минуя Баптистскую церковь и начальную школу Дерри. Мокрый снег хлюпал под ногами, промозглый ветер обдувал совсем не ласково, и Эдди плотнее запахнул куртку и сунул руки в карманы, мысленно пожалев, что не надел шапку. И как мать только отпустила его в таком виде? — Замёрз? — вдруг нарушил тишину Ричи, заметив действия астматика. — Н-нет, нормально… — Замёрз, я же вижу, — неумолимо повторил Тозиер и протянул руку. — Дай сюда… Он взял холодные ладони Каспбрака в свои, удивительно тёплые, и стал растирать. Эдди же стало теплее не столько от самой процедуры, сколько от того, что Ричи заметил, что ему холодно. У рынка Костелло их ждал очередной провал: все лавочки были свёрнуты. — Что ж, не судьба, — пожал плечами Ричард, и парни уже хотели пройти дальше по Канзас-стрит к Уэст Бродвей, что находилась буквально за углом, как вдруг со стороны тупиковой улочки Коссут-лэйн послышалось рокотание автомобильного двигателя. Каспбрак сначала не понял, почему Тозиер резко остановился; повернув вслед за ним голову в сторону стремительно приближающейся машины, астматик невольно зажмурился от слепящего света фар. В тот же миг его рванули в сторону, и Эдди, испуганно распахнув глаза, обнаружил, что Ричи только что спас их обоих от возможности оказаться сбитыми. Автомобиль – красный кабриолет – резко остановился прямо перед ними, взвизгнув шинами; а через несколько секунд из него вылезло четверо человек, тут же направившихся в сторону парней. К своему ужасу, Эдди узнал в незнакомцах Генри Бауэрса, Патрика Хокстеттера, Виктора Крисса и Рыгало Хаггинса. Сердце у астматика сжалось и остановилось – по крайней мере, ему так показалось… — Твою ж… — раздался у него над ухом выдох Ричарда, до боли стиснувшего руку Каспбрака. — Твою ж мать… — Ричи, бежим!.. — побледнев, зашептал Эдди, как будто в поисках спасения поворачиваясь к нему. — Бежим, слышишь?!.. Но Тозиер не шевелился, словно остолбенев. Он широко раскрытыми глазами смотрел на приближающуюся банду, чересчур крепко сжимая руку астматика; из его приоткрытого рта вырывался пар и шумное дыхание. Как загипнотизированный… — Опа, какая встреча! — протянул Генри Бауэрс, подходя к парням, и хищно оскалился. — Тозиер, так вот, значит, как? Право, не ожидал… Белч? Как бульдог, услышавший команду, здоровяк Хаггинс резко ускорил шаг и с размаху ударил Эдди в челюсть, прежде чем Ричи успел ему помешать; тот сразу же осел на асфальт, теряя сознание. Какому-нибудь боксёру это показалось бы лёгкой оплеухой, но Каспбрак не отличался крепчайшим телосложением, помните? — Гад!.. — Тозиера наконец прорвало: рассвирепев, он налетел на Хаггинса. — Подонок!.. — Ну-ну, полегче, — спокойно проговорил Генри. — Мы скоро всё объясним. Белч, заканчивай. Следующим, что видел Ричи, был огромный кулак Реджинальда; за ним наступила темнота. *** Ричард был крепче Каспбрака, поэтому очнулся он первым. Правда, разницы между открытыми и закрытыми глазами он сначала не почувствовал: кругом по-прежнему было темно. Судя по звукам, его куда-то везли – то ли в ящике, то ли в чём-то подобном. С трудом повернув голову в тесном пространстве, Ричи стал осторожно шарить руками вокруг себя, и вскоре понял, что находится ни в чём ином, как в багажнике того самого кабриолета, на котором приехали Бауэрс, Хокстеттер, Крисс и Хаггинс (будь он неладен). Клаустрофобия стала понемногу поднимать голову, и Тозиер остервенело заколотил кулаком по крышке багажника. Машина остановилась довольно скоро. На Ричи пахнуло холодом, а в следующий момент его грубо выволокли на землю – вернее, на грязный снег, тут же превращающийся под руками в кашу. Линзы давно куда-то пропали (наверное, вылетели ещё при ударе Белча), поэтому Тозиер слепо оглядывался вокруг себя, силясь разглядеть что-нибудь в полумраке. Тёмная фигура неподалёку тут же привлекла его внимание: это был Эдди, всё ещё бесчувственный: парни вытащили его из салона кабриолета вслед за Ричи. — Эд-ди… — тут же прохрипел Тозиер, рванувшись было к нему, но чья-то рука грубо дёрнула его за плечо и повалила обратно. Голова болела, и кудрявому пришлось проморгаться, чтобы определить личность нависшего над ним человека. — Как ты зарыпался, — усмехнулся Генри, садясь перед ним на корточки. — Спокойнее, Тозиер. Мне есть о чём с тобой поговорить. — Не трогайте его!.. — Мы и не трогаем – пока что: он там спокойненько полежит, пока ты будешь нам объяснять своё поведение. Ричи недоумённо посмотрел на вождя шайки. — Тебе, наверное, не очень удобно так говорить? — любезно поинтересовался Генри. — Давай-ка мы переместимся на крыльцо. Чьи-то руки жёстко подхватили Тозиера под подмышки и поволокли вперёд. Сил сопротивляться у Ричи не было – голова раскалывалась – но он успел заметить, что их привезли на грузовой двор возле заброшенного дома на Нейболт стрит. Ещё бы, до свалки рукой подать. — Итак, — начал Бауэрс, как только жертву бесцеремонно усадили на отсыревшие трухлявые ступеньки, — у тебя, наверное, куча вопросов. Как и у меня. Скажи мне, Тозиер, почему так получилось, что я не знал о том, что вы с этим хлюпиком, — он кивнул в сторону Эдди, — раньше были знакомы? А? И ведь всё это время… всё это время ты знал и молчал, мразь… — Генри свирепо скрипнул зубами. — Я предупреждал тебя два года назад, предупреждал ведь? — От-куда ты знаешь? — тихо вымолвил Ричи, холодея. — Скажи спасибо своей подружке, — хмыкнул Бауэрс. — Наверное, нужно рассказать всё по порядку. Видишь ли, так случилось, что, когда вы с Урисом во время вечеринки беседовали возле вот этих самых складов, — Генри указал на деревянные строения в дальнем конце грузового двора – Грета как раз вышла тебя искать. И нашла, но спряталась и всё услышала, так что если ты думал, что так хорошо всё скрывал, то это далеко не так. Боуи пересказала всё нам, но я не торопился с решениями и стал наблюдать за тобой. И чем дальше, тем больше я удивлялся твоему двуличию, Тозиер. Честно признаться, это стало походить на своего рода игру – мне не хотелось портить веселье, да и поздняя месть слаще. Но в последнее время ты стал часто прокалываться: всё сбегал куда-то, ходил напряжённый, так что игра становилась скучнее; и сегодня, когда вы с Каспбраком шли мимо дома Греты (а вы об этом и не подумали, да?), она заметила вас в окно и телефонировала нам. Как видишь, мы оказались довольно быстрыми. — Убью… — выдохнул Ричи: злость на Грету вскипела в нём как лава в вулкане. — Шваль… — Полегче. Вообще-то, ты сам её использовал, а потом ещё и “сердце разбил”. Так что ты сам виноват в своих бедах. И в наказание, — на лице Бауэрса изобразилась самая жуткая безумная улыбка, которую Тозиер когда-либо у него видел, — за своё ничтожество, предательство, мерзость (за которую, если ты не знаешь, люди горят в аду), я не стану причинять тебе физическую боль – это не интересно, да и ты упрямый – не позабавишь нас мольбами о пощаде. Мы поступим по-другому. В аду будет гореть твой дружок. — Генри, не перебор? — вдруг подал голос стоящий неподалёку Патрик Хокстеттер. — Многовато пафоса в тебе сегодня… — Заткнись! — злобно зыркнул на него Генри. — Это с твоими шавками болтать не надо, а людям всё приходится объяснять… — Разницы не вижу, — пожал плечами Патрик и отошёл в сторону. — Генри, куда его? — окликнул Бауэрса Белч Хаггинс, тащивший на себе Каспбрака, всё ещё не пришедшего в себя. Увидев его, оцепеневший было Ричи наконец очнулся: — Нет! Не смейте его трогать! — взревел он, неожиданно оттолкнул от себя Бауэрса и вскочил на ноги; к нему тотчас подбежали Виктор Крисс и Патрик. — Не смейте!.. — А то что? — с уродливой гримасой спросил Генри, закатывая рукава куртки. — Ты заслужил это! Я хранил твой секрет, но ты нарушил договор, обманул моё доверие – теперь плати! В следующую секунду он замахнулся, и Ричи, у которого и без того болела голова, согнулся в крепких руках Крисса и Хокстеттера, заходясь кашлем. Генри ударил ещё раз, потом ещё и ещё; и не остановился до тех пор, пока к крыльцу не подоспел Рыгало Хаггинс с пустой бутылкой из-под бензина в руке и не сообщил, что всё готово. — Отлично, — расплылся в сумасшедшей улыбке Бауэрс. — Можно начинать! *** Эдди больше не мог выдерживать: лёгкие сдавило до предела, перед глазами настойчиво темнело. Зарево пожара ярко освещало грузовой двор; снег в радиусе трёх метров от каждой из стен сарая давно превратился в воду и теперь впитывался в землю. Каспбраку хотелось впитаться тоже, стать огнеустойчивым, сделать хоть что-нибудь, чтобы остаться в сознании. Он не знал, сколько времени Ричи уже не выходил из сарая, и липкая жуть уже целиком охватила его трясущееся каждой жилкой тело. Бауэрс, без сомнения, не планировал, что всё зайдёт так далеко, и сам теперь начинал психовать от бессилия и страха попасть за решётку. Эдди пропустил момент, когда его, задыхающегося, вдруг приподняли с земли; в губы уткнулось что-то твёрдое, призывающее открыть рот. Каспбрак повиновался – он уже находился где-то на грани жизни и смерти – и через секунду закашлялся, давясь неожиданно хлынувшим в лёгкие воздухом. — Эдс? Эдс, ты в порядке?.. Родной голос, такой хриплый и осипший, поначалу показался Эдди галлюцинацией: он, как бы, уже готовился встречать ангелов с фанфарами, но вместо них на фоне тёмного, застланного дымом неба нарисовалось закопчённое лицо Ричи… Каспбрак не успел на это как-то отреагировать: рядом послышались вопли, от которых парни одновременно… …повернули головы в сторону звука. — Нужно валить! Валить!.. — Генри, успокойся… — Я сказал, сейчас же все в машину!.. — Генри… — Заткнись, Патрик, заткнись! Меня посадят, отец меня убьёт!.. — Перестань! Сцена разворачивалась между Бауэрсом и Хокстеттером: Генри бился в бешеном припадке, а Патрик пытался удержать его на месте, схватив за предплечья. — Отвали!.. — Генри, послушай меня: Тозиер выбрался оттуда, всё нормально; мы можем сказать, что сарай загорелся из-за фейерверка… На этом месте Бауэрса накрыла уже настоящая истерика: и без того подававший ранее признаки психического расстройства мозг окончательно слетел с катушек. Патрик попытался угомонить товарища: он схватил его за лицо и заставил посмотреть себе в глаза: — Слушай! Смотри на меня! Только мой голос… Ты такой сексуальный парень, слышишь? Ты способен свести с ума… — на этом месте вполне можно было решить, что Патрик и сам спятил; впрочем, это, наверное, было не так далеко от истины. — Я не мог терпеть и написал на стене, что ты педик, потому что ты злил меня своей гомофобией, а я так хотел тебя... Помнишь нашу забаву на свалке в июле? Помнишь?.. С этими словами он вдруг подался вперёд и припал к губам Генри. Тот на секунду остолбенел и даже перестал шевелиться; однако его левая рука, спазматически дрожащая, резко нырнула в карман джинс. Спустя мгновение Патрик вдруг отшатнулся назад, сгибаясь по пути, и, подняв на Бауэрса ошеломлённый взгляд, навзничь повалился на землю. Тут можно было бы сказать, что наступила полная тишина, но равнодушный к произошедшему огонь продолжал реветь, пожирая сарай. Крисс и Хаггинс, бледные как смерть, стояли, замершие, неподалёку; Ричи и Эдди молча взирали на подёргивающееся тело Патрика, перепачканное кровью, и на Генри, с ужасом глядящего на своё деяние. В руке у него блестел нож. Через полминуты Бауэрс, похоже, окончательно осознал произошедшее, но это не вывело его из состояния шока: выронив нож, Генри тяжело упал на колени, мелко дрожа. Тозиер тихо выругался, машинально прижав Эдди поближе к себе, и перевёл взгляд на Крисса с Хаггинсом. Те переглянулись, и Виктор, пробормотав еле слышное “полиция”, на подкашивающихся ногах побежал (если это можно так назвать) со двора: очевидно, искать ближайшую телефонную будку. На стоянке он на минуту остановился: его вырвало. Ричи не стал всё это комментировать: он просто перевёл воспалённые глаза на лицо Эдди и молча уткнулся лбом ему в макушку. Полулежащий Каспбрак крепче вцепился в его куртку, всхлипывая то ли от страха, то ли от шока; его била дрожь. — Зачем ты туда потащился? — напоминающим хриплое бульканье голосом проговорил он, будто только что на их глазах не свершилось никакое убийство (видимо, защитная реакция). — Ты же мог сгореть, идиот… — Влюблённый. Я влюблённый идиот, понятно? Ветер трепал голые ветки деревьев; пожар продолжал бушевать, медленно подбираясь ко второму сараю. Где-то вдалеке городские часы пробили двенадцать.