Дурман

      Когда Мирек сказал: «Рулетка на Малой Морской, видать, прикрыта», впервые осознала, что будто бы стала его безутешной жёнушкой. Как это прескверно, как пошло! Она — и на месте Баси — серой мыши со стянутыми блеклыми волосами! Но это было не так, вовсе нет — была игривая завивка, вновь пошла волна от влажности дворницкой, а Фиса не забывала причёсываться каждое утро подаренным Костиком гребешком.       В очередной декабрьский вечер Костик покинул их очень бледным и взволнованным. Пообещал, что попытается достучаться до своего жестокого хозяина. И, видимо, действительно верил, что тот по возвращении его убьёт.       Фиса Костика не остановила, но, в глубине души, жалела. На ужин у них осталась очередная худощавая курица, и Фиса, так и не дождавшись к ночи товарища дворника, решила запечь её для Мирека самостоятельно. Нашлась покрытая чумной гарью сковородка, кинула на неё пластинку масла, прижала уже ощипанную тушку.       — Не сидеть же нам голодными! — улыбнулась пригорюнившемуся за столом Миреку. — И не смей больше играть. Узнаю — убью, — тут же прошипела, переворачивая шкворчащее мясо.       Мирек, заместо того, чтоб вновь повздорить, бросил ленивый взгляд на неразделанную курицу, что без крышки почти шипела, как змея. Что-то масляно и горячо трескалось, словно на стоянке у костра, неведомой Фисе, но представляемой полгода назад на берегу моря, под вкрадчивые рассказы безымянного поручика, обласканного потом ею в курортной комнате для фотографий.       Фиса нахмурилась, оставила курицу, села на край столешницы и встретилась с непонятными глазами Мирека.       — У тебя что, голова болит? — уже замечалось, что он стал чаще щуриться, когда вглядывался в её лицо или пытался рассмотреть вывески на улице. Нельзя ведь бить людей по голове, это чревато. Чревато…       — Нет, Фиска, — Мирек мягко взял её ладонь в свою. — Я всё об Агатке думаю.       — И что ж твоя Агатка?       Фиса чуть-чуть опустила голову. У Мирека в глазах плескалась горечь. Стало очень тихо, лишь несчастная курица подгорала. А Мирек говорил:       — Я всё позабыл… Перстень продал, с агатом, как её имя, как глаза её… И не помню уж, кому… Агатка мне снилась, думал тогда, всё, курва, проткнёт мне ребро лёгкое, кровью захлебнусь. А цурка милая глядела и глядела на меня. Агатово глядела, Фиска. Думал, как она там, боши озверели же совсем. А Бася, столько лет меня терпела… Хоть она и сильная, да выживет ли? На ней лица не было. А Агатка герой у меня. Лишь пара рисунков осталась: то я ей кролика рисовал, то она меня на Рождество, очень похожего… И кошмар этот, видно, не кончится. Потому что люди идиоты… Разве что большевики окопались крепко. Юнкеров этих погубили, хлопцам кровь пустили. Никогда не питал к этим мундирчикам нежных чувств, а как раз перед той трёпкой выпил пшенички, прослезился. Веришь, Фиска?       Курица, кажется, чёрным уж покрывалась, что листы с несносной Агнессой, сильно обожглась её костлявая лапка. Фиса быстро прикрутила примус, сняла сковородку и поставила её перед Миреком, ткнула в куриный бок проржавевшей вилкой.       — Не горюй, — мягко сказала невпопад. — Смотри, я ужин сготовила.       Мирек усмехнулся, ковырнул середину и вдруг зашёлся нездоровым смехом, как у сатира.       — Кошка, ты меня в могилу сведёшь!       Точно так же, как она, в кокаиновой ажитации, столкнулся лбом о столешницу. Фиса смотрела непонимающе.       — Её же потрошить надо, — вымолвил сквозь липкие всхлипы.       Метнулась к столу, сунула пальцы сквозь кожу и впилась в склизкие потроха. Чертыхнулась, быстро взяла сковородку и выкинула трупик в помойное ведро, хохотнула почти истерически.       — Ты прости меня… Я ж для отца только, иногда, в семнадцать лет последний раз.       — Оно и понятно, — Мирек утёр набежавшие в уголке глаза слёзы, и непонятно было, от чего. — Лучше Костика дождёмся.       Встал, небрежно принялся укладываться в постель. Фиса не преминула улечься под бок, чтобы лбы соприкасались.       — А почему о своих родных… Ну там, о маменьке, папеньке — ни словечка мне?       — Да что о них, — Мирек печально заглянул ей в глаза. — Били меня, так, что до сих пор рубчики на спине остались.       Фиса перевела взгляд на совсем уж свежий, у виска, приложила к нему пальцы, сильнее прижалась, носом ткнулась в искривлённый нос.       — Ты это брось, — сказала и поцеловала в губы. — Мне и так уже кажется, что над тобой кудахчу. Всё быт, этот чёртов быт. Раньше ведь как было — встречались на свальном грехе, разбегались…       Мирек потёр свою гнутую переносицу, сморщился от расцветавшего ещё по дворницкой запаха гари.       — Кошка, сейчас другие времена. Мне бы только деньжат достать да документы поддельные, чтоб в Польшу рвануть. Но не обирать же Костика. Да и не хватит этих монет, он же, как и я, впустую их тратит, всё подарочки тебе таскает.       — Ревнуешь? — подняла бровь Фиса.       — Никогда, — засмеялся.       — Я тебя не люблю. Чтобы не случилось, я не твоя, тем более уж, не новая жёнушка. Да, мне с тобой хорошо, как сейчас, — потёрлась щекой о крепкую шею, расстегнула одну пуговицу рубашки, поцеловала под ключицей. — И без тебя мне недурно жилось, вспоминала, конечно, супротив всего… Нет, точно вырвусь отсюда. Может, вместе с тобой, но ты — к Агате, я — в Америку.       — Фиска, ты что же, правда решила опиум перевозить? Не представляю себе даже, как это. И красные товарищи не оценят.       — Я тоже ничего не знаю. Так, хочу выяснить. Мне кажется, это шанс.       — Шанс… — скептически повторил Мирек.       Фиса кивнула, затем легко обрушилась ему на грудь, вперившись в грубо вытесанное, но такое родное лицо с непонятными глазами.       — Ты правда меня не любишь? — с усмешкой спросил Мирек.       — Правда, — прильнула к его губам.       Собственнически прижал к себе за плечи, целовал влажно и требовательно. Становилось немного душно, хотя можно и потерпеть. Терпко пахла загрубевшая кожа на скулах, Фиса гладила пальцами по векам, касаясь коротких ресниц несносного ляха, указательным водила по переносице, чувствуя, каким нелепым горбом она срослась.       — Не люблю, — шептала между поцелуями. — Не люблю…       Вдруг — скрип, заставший врасплох. Отстранилась от Мирека, но платье предательски оставалось задранным. Фиса косо глянула на дверь, где стоял растерянный Костик, брякнувший своё:       — Фиса Сергевна…       Выглядел он относительно целым, лишь брови и короткая чёлка взмокли под треухом.       — Чёрт бы тебя побрал, — процедила Фиса, вставая с кровати и оправляя подол.       Мирек остался лежать на подушке и глядел на Костика заинтересованно.       — Ну что, поговорил со своим хозяином? — смягчившись, выспрашивала Фиса, отряхивая с плеч Костика налипший снег.       — Господин Демич ждёт вас завтра в полдень, в фотоателье, что на стыке Невского и Литейного.       У Фисы нехорошо кольнуло в сердце. Там же жил её горе-студент… Где сейчас Сандро? Не мог он столько лет прокуковать в сумасшедшем доме, может, эмигрировал с семьёй, хотя в такой компании врагу не пожелаешь… Родители Жени вот после Февральской уехали в Париж, узнала от Мирека недели две назад. Оно и к лучшему, не хватало им ещё потрясений. Женя почти не вспоминалась, как и Зайковский — почём зря себе душу терзать. Так, кружился голубой атлас, глаза-каштаны лучились с доброй смешинкой… И только.       — Я примерно представляю, где это, — взяв себя в руки, отозвалась Фиса. — Зашей мне платье, коль умеешь. Да и погладить его не мешало б. И согрей воды, не хочу выглядеть последней замарашкой перед этим твоим господином.       Костик сметливо кивнул.       — Опять ты на меня вот так глядишь, — Фиса вернулась на постель к Миреку. — Да, прихорашиваюсь, но он наверняка старый и страшный, похуже тебя, — дразня, легонько щёлкнула его по кончику носа.       — Ты не вызовешь во мне ревность, Фиска, — поправил её немного разметавшиеся волосы, чмокнул за ухом.       Стало тепло, хоть и прогорели дрова. Фиса мурлыкнула и принялась с игривостью расстёгивать платье.

***

      Вырвиглазно краснело холщовое полотно напротив стены с фотокарточками. Ателье не походило на те вычурные, из прошлой жизни, где было множество реквизита, дурацких картонок с экзотическими пейзажами и карнавальных костюмов. Одинокий аппарат, прикрытый не слишком чистым платком, стоял в углу да ширма, расписанная сюрреалистическими алыми лотосами, казалась единственной приметной вещью.       Господин Демич был стариком, как и представляла, правда, совсем без седины в длинных тёмно-русых волосах, уложенных на косой пробор. На точёном и порочном лице, немногим напоминающем Мирековскую физию, несколько заметных морщин. Оливковый костюм доживал свой век, выцветший и потёртый в районе пиджачных пуговиц, однако господина Демича это, видимо, совсем не смущало. Проницательные глаза пристально глядели на Фису, в них показалось узнавание, как бывает при встрече с давней знакомой. Внутренне передёрнуло, однако виду не подала. Костик виновато мялся у Фисы за спиной. Демич помог ей снять пальто, вполголоса пожалев, что нынешней зимой, страшной и лютой, в таком легко простыть.       — Оставь нас, — с небрежной приказной интонацией велел он Костику, и тот безропотно скрылся за дверью.       Фиса смахнула с воротника платья несколько пылинок и посмотрела на Демича точно так же — пристально и сомнительно.       — Давайте сразу к делу. Вы знаете, что меня интересует.       Демич заложил руки за спину, неспешно прошёл до окна, задёрнул штору.       — Я вижу вашу хватку, Фиса Сергеевна. Вы и правда её не растеряли.       — Что значит — не растеряла? — удивилась Фиса. — Мы с вами раньше не встречались.       — Ошибаетесь, — засмеялся Демич, люто и обнажающе заглянув ей в глаза. — Вы, возможно, меня не заметили, а я вот на вас сразу обратил внимание. Вы были чертовски хороши в костюме Евы.       Фиса почувствовала, что бледнеет.       — Вот оно что, — спряталась за усмешкой. — Тоже были любителем свального греха? А я вас действительно не помню. Ну, было и было. Перейдёмте лучше к делу.       — Да, времена стояли тогда хлебные… Можете взглянуть на мою коллекцию, буржуев потребовали убрать-с.       Фиса невольно и едко перевела взгляд на стену с фотокарточками. Обратила внимание, какие они все протокольные: молодчики в форме красногвардейцев, рабочие рожи, стриженные под горшок суровые бабы. От Демича не ускользнуло, как Фиса поморщилась, словно увидела таракана.       — Сочувствую вам, — почти что искренне проговорила и уже хотела было вернуться к своему вопросу, как вдруг в левом нижнем углу, где сохранилась пара снимков интеллигентиков, приметилось знакомое застенчивое выражение.       Сандро. Напряжённые глаза за стёклами очков, в одном из своих простецких жилетов, с растрепавшимися волосами. И Геллер, тот самый еврейчик, сияющий от своей белозубой улыбки, немножечко склонил кудрявую голову к плечу её замершего горе-студента.       — Откуда она у вас? — глупейший вопрос, но сразу припомнила: — Это вы были тем настырным поклонником нашего Сандро?       Господин Демич прижмурился, поджал губы, а потом вновь вскинул на Фису лютые глаза, под которыми почувствовала себя ещё большей дурочкой       — А-а-а, — протянула. — Начинаю понимать. Вы хотели сделать его своим агентом, да у вас не вышло.       — Что было, то было, — Демич не стал отпираться. — Вы умная женщина, Фиса Сергеевна, но я вас пригласил не только за этим. Знаю, как вы ненавидите большевиков и то, во что они превратили страну. (Тут Фиса тихо хмыкнула, посмотрев на красное полотно.) В первую очередь, мне нужна толковая помощница, не поломойка, не подумайте. Хотя поддерживать порядок вам здесь придётся, в проявочной сейчас чёрте что, за пластинами для аппарата уход необходим. Да и одному не очень-то удобно возиться со вспышкой. Понимаю, для вас чужда любая ручная работа, а ведь правильно сказали — времена сейчас не те…       — Издеваетесь? — Фиса сделала предупредительный шаг навстречу, не повышая голос. — Да, я готова зарабатывать необходимые мне средства, готова на многое. Но себя эксплуатировать не позволю. Костик пару слов мне напел про эти ваши путешествия. Когда же следующее? Для этакой роли, как понимаю, многого не надо.       — Потом, Фиса Сергеевна, всё потом. Вояж не скорый, сразу говорю. А потому, если не хотите и дальше ютиться в лачуге, примите моё предложение. Всему вас научу, всему, — выделил он последнее слово.       Фиса задумалась. Упрямство вновь не играло ей на руку. Ну, действительно, живут, как бедняки у Диккенса, того и гляди копеечку подадут. Фыркнула, смягчила выражение лица, обворожительно и хитро улыбнулась.       — Вы коварный человек, господин Демич, — сладко констатировала Фиса. — Но поверьте, я знаю, во что ввязываюсь и помыкать собой вам не дам. Но чем смогу — помогу. Только и у меня к вам одна просьба.       — Я рад, что вы стали сговорчивее, — довольно потёр руки Демич. — Фиса Сергеевна, уж не заставляйте меня разуверяться. Агентов у меня несколько, только не все из них возвращаются. Ни к чему вас заранее пугать, но это так.       — Я вернусь, — низковато хохотнула. — Вернусь, во что бы то ни стало. Так вот, к просьбе. Живу сейчас с бывшим инициатором свальных дел, мается он, того и гляди в запой уйдёт. Не знаю, сколько у вас имеется власти, но пристройте его куда-нибудь. Не агентом, кажется, на эту роль он не согласится.       Демич вновь сделал обнажающие глаза, заставив недовольно передёрнуть плечами и скрестить руки на груди.       — Любите его? — спросил, но как будто б уже знал ответ.       — Нет, — нервически рассмеялась Фиса.