Холод и яд

      Фил оглушительно хлопнул дверью, и в голову, гудящую с самой полиции, отдалась гулкая вибрация. Фил, оперевшись ладонью о стену, зажмурился и потёр лоб. Очень хотелось ругнуться, но, помня вчерашний день, он прикусил язык.       — Грёбанная жизнь, — простонал тихо, вслушиваясь в глухоту квартиры.       Ключ со звяканьем повис на крючке в ключнице. Всё на автомате — как обычно, как надо, как правильно. Ботинки — отряхнуть и на полку. Куртку — в шкаф. Взъерошил волосы, высыпая на пол мелкую белую крошку. Заглянул за все двери. Нырнул во все щели. В квартире было пусто.       «Слава богу!» — выдохнул Фил, торопливо расстёгивая пуговицы на рубашке. И по пути в комнату излился самой смачной бранью, до которой его довёл прошедший день. Всё действительно было хуже некуда. Фил думал, что всё настолько отвратительно, когда задержали Артёма и не думал, что бывает хуже. Но после того, как он увидел потухший взгляд всегда неудержимо оптимистичного друга, как услышал собственную фамилию — выпал из реальности. По-другому своё состояние Фил не мог назвать: всё казалось чужим, туманным. И только голос отца безжалостно взрезал сознание: «Ты всё испортил!»       Только когда они уселись рядышком, плечом к плечу, о чём-то пересмеиваясь, Фила отпустило. И, на удивление, в машине Олега Ветрова, который всегда казался ему невероятно угрожающим, ему было спокойно. Сжимать Варину руку, слушать спокойный уверенный голос Ветрова и размышлять, почему косяки его отца обрушились на его друзей.       С каждым годом хотелось всё меньше и меньше походить на родителя, унаследовать как можно меньше от него: искоренить эту баранью упёртость и привычку бросаться громкими вызывающими фразами; построить свою жизнь самостоятельно, а не взваливать на себя чужой (особенно отцовский) бизнес; поддерживать физическую форму, а не оседать с каждым годом. Но отец как будто заботился не оставить его без наследства. Решил передать проблемы!       Фил громко хохотнул в потолок и расстегнул последнюю пуговицу. Хотелось не то курить, не то выпить, не то броситься в омут с головой. Фил пополз в ванную и подставил руки под мощный поток холодной воды. Забылся. Собственное отражение, помятое, потрёпанное, смотрело на него из-за стекла потускневшими голубыми глазами. И почему-то с каждой секундой становилось всё хуже и тяжелее. «Это я виноват во всём, — напомнило подсознание уже собственным голосом. — Вечно всё портишь. Даже другу жизнь испортить умудрился…» Фил набрал в онемевшие ладони ледяной воды и окунулся в неё с головой. Коротко и часто дышал. Резко вынырнул, от души помотав головой в надежде, что мозги встанут на месте. Капли попали на чистое зеркало. Оставляли кривые дорожки разводов на сверкающем стекле.       «Горничная не за так же зарплату получает», — скривился Фил и, растерев до жара руки и лицо жёстким чёрным полотенцем, хлопнул дверью ванной.       В комнате заняться было нечем. Фил пытался было играть в комп, но без Артёма игра была безвкусной, как жвачка в детстве. Да, к тому же, минут через пятнадцать, ещё на этапе утомительного обучения его ударила головная боль. Тупая, пульсирующая, тошнотворная. Выключив компьютер, Фил раскинулся на кровати звездой и, подключив к смартфону блютуз-колонку, запустил на полную мощность свою любимую музыку. Ту самую, на которую мама кривилась и называла аморальной. «Как будто сама интеллигенция!» — всегда фыркал Фил.       Поочерёдно в комнате орали о несправедливости жизни и о том, что Россия — для грустных, разные солисты, матерясь и перекрикивая барабаны. А Фил смог отключить сознание. Правда, пришлось всё-таки вернуться в реальность минут через тридцать и предупредить репетитора по обществознанию, оплаченного матерью, что он не придёт. Репетитор спокойно согласилась и обещала выслать на почту варианты для проверки наработанного за полгода.       Фил перевернул телефон экраном вниз и потянулся за сигаретой. Курить в квартире, конечно, не стоило, но нервы были уже на пределе. Даже музыка не помогала. Фил сполз с кровати, нашарил в карманах валявшихся неподалёку джинсов зажигалку и распахнул окно настежь. Колючая крошка и снег больно обожгли тело. Пришлось вернуться и закутаться в толстовку. Фил с наслаждением затянулся и выпустил на улицу мощную струю горького дыма. Внизу сновали люди, то и дело поднимая головы на громкую музыку.       Фил усмехался. Он научился так развлекаться уже в седьмом классе. Творить, что взбредёт в голову, пока нет родителей, увиливать от тотального контроля; самостоятельно решать, как поступить, но без совершенно тупых глупостей (вроде наркотиков) — это Фил называл свободой.       Сигарету Фил не докурил. Сбросил из окна так, наблюдая, как маленький огонёк осыпается пеплом. Захлопнул окно и вернулся на кровать. Умудрился даже задремать под грохочущую музыку. И сквозь плотную пелену полудрёмы услышал проворачивающийся в замке ключ. Фил успел только сесть и растереть ладонями лицо, как по квартире прокатились мамины претензии:       — Филипп, что это за музыка? У тебя же музыкальный слух! А ты слушаешь такой ширпотреб!       — За такие деньги, которые ты платила, — бурчал Фил, впрыгивая в штаны, чтобы встретить мать, — у меня и слух, и зрения, и, пардон, понос были бы музыкальными.       — Я не ясно выразилась? — нахмурила тёмные брови мать и сложила руки под грудью.       Фил закатил глаза и картинно резко смахнул приложение в телефоне. В квартире повисла звенящая тишина.       — Вот теперь привет, — кивнула мама.       — Привет, — вяло отозвался Фил.       Пришлось стоять, подпирая стенку, и наблюдать за тем, как приводит себя в порядок мама. Разделась, разулась, поправила обновлённую стрижку, проверила ячейки в подставке для документов и упрекнула Фила, что он не вытащил почту — а ведь это его обязанность. Фил покорно молчал, скрестив руки на груди. Когда мама пошла вымыть руки, перетащил огромные пакеты в кухню и разобрал в поисках чего-нибудь вкусного.       — Руки прочь, — мать вошла в кухню уже переодевшаяся и повязавшая фартук. — Буду сегодня готовить индейку в сметанном соусе.       Фил, с трудом подавив обречённый вздох, угукнул. Вообще-то, ему хватило вчерашнего семейного ужина, но если бы он начал сейчас возникать, точно бы не отвязался от упрёков до конца жизни. И так в нём горело желание поторопить мать. Пусть бы уже выдала всё, что думает о его возмутительных, по словам Янины Сергеевны, пропусках, и отпустила прочь. «Варьке бы позвонить. Интересно, что ей отец сделал? Как бы я её ещё не подставил», — Фил присел на табурет. Мать молчала и как будто не планировала начинать ссору.       Но Фил прекрасно знал, что это лишь затишье перед бурей. Нож размеренно застучал под доске. Мать разделывала подтаявшую индейку сосредоточенно. И бросила между прочим риторический вопрос:       — Чем занимаешься? Опять в свои онлайн-стрелялки играешь, как обычно. От тебя зимой снега не допросишься. А помощи — так вообще никогда. Ещё и сегодня школу пропустил. Почему?       — У меня дела были, — буркнул Фил, переплетая пальцы в замок.       — Какие? Очередную игру тестировал? Вот позвоню отцу и попрошу отключить тебя от твоего аппарата жизнеобеспечения. А то где это видано: здоровый лоб, а уроки пропускает, как малолетка!       — Может, потому что я здоровый лоб, я могу сам решать, что мне делать, а что нет — не?.. — монотонно выдохнул Фил; хрустнули суставы. — И при всём желании выключить, ты не имеешь права. Прикинь, у нас там все задания!       Мама фыркнула. Филу показалось, что он в чёртовом Дне Сурка. Один и тот же диалог повторялся изо дня в день, из года в год. Сейчас нужно было ещё прийти отцу, налить себе виски, всем собраться в столовой — и тоже всё по новой. Фил — позор семьи, Фил не оправдывает надежд. Фил безответственный, глупый, всё портит.       Не слушая маминого негодования, Фил прошествовал к холодильнику и достал оттуда жестяную банку «Спрайта», хотя хотелось чего-нибудь покрепче и пожёстче. Мама зависла на мгновение. А потом нож так резко вонзился в индейку, что Фил плюхнулся на ближайший стул и застыл.       — Ты ничего не хочешь мне сказать? — мама произнесла это равнодушным, но чуть позвякивающим голосом.       Обернулась. Зрачки сузились до маленьких чёрных точек. Брови сдвинулись к переносице. Она напряжённо оглядывала его, а фитнес-браслет на левой руке, повёрнутой к Филу, отмерял её частый пульс.       — У меня у друга проблемы!       Мать хохотнула и принялась рассказывать о настоящих проблемах, которые довелось перенести ей. Фил осклабился в ответ. Никогда не понимал, какой смысл спрашивать, если слушать не будешь. Родители, как правило, задавали вопросы исключительно ради доказательства, что им жилось хуже и тяжелее. А он каждый раз исправно отвечал в надежде, что однажды его услышат.       В конце концов, раньше ведь мама его слушала.       — Его в тюрьму посадили.       Мать не услышала. Продолжила бубнить о голодовке в общежитии, о том, как скрывались во время отцовских проблем на юге и там выживали с огромными ценами. Как на отца пытались совершить покушение. Фил кивал, глотая газировку, и упрочнялся в вере, что справится без них.       Такого взрослого, как Ветров, им хватит.       — На свидание я сходил!       — Ха! — на это мама отреагировала и обернулась. — А другого времени не нашлось, чтобы с девушкой на свидание сходить? Или она слишком старше тебя?       — Моя одноклассница.       Мама вскинула бровь:       — Это что же за девчонка такая, что пропускать тебя уроки заставляет, а? Совсем невоспитанная, что ли? Я в её годы исправно ходила…       — В техникум, — едко продолжил Фил и сжал банку. — Прекрати, ма. Ты её вообще не знаешь! Если хочешь — это я её порчу. Предложил ей прогулять уроки, потому что вчера на неё напал наркоман…       — Я так и знала! Она ещё и с наркоманами тусуется! Замечательно! Что ещё ты мне преподнесёшь?       — Ма! — Фил взвился и с грохотом выбросил банку в мусорное ведро. — Прекрати! Ты меня вообще слушаешь? Такое ощущение, что ты слышишь только то, что тебе нужно! Меня это уже за-ко-ле-ба-ло! Хватит меня попрекать! Я взрослый человек и имею право самостоятельно распоряжаться своей жизнью.       — Не ори на мать! — от крика зазвенело в ушах; нож впился в деревянную доску. — Филипп Андреевич, тебя сегодня ждёт серьёзная беседа. Ты до восемнадцатилетия обязан нас слушаться. Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь соблюдать все мои требования. Я не для того рожала тебя, чтобы ты под заборами попрошайничал или работал дворником! Сегодня с тобой поговорит отец.       Фил даже бровью не повёл: как правило, отцу было не до проблем с сыном — у него на уме были одни лишь акции, деньги, прибыль и филиалы. Филу иногда казалось, что они с друзьями живут в разных мирах: Артемон постоянно с родителями (а после развода до десятого класса — с отцом) куда-то выезжал, болтал, развлекался; Варька говорила о родителях с нежностью и мягкой улыбкой; Витька горячо любил бабушку (пусть она и была суровой советской закалки и держала внуков в ежовых рукавицах) и постоянно таскал на обеды её стряпню; Машка с воодушевлением рассказывала об отце-скоропомощнике. А Фил в такие моменты думал, что у него и родителей-то нет: он не мог им довериться, не мог похвастаться тем, что они знают его вкусы, не мог показать фотографии из совместных поездок. Он мог рассказать лишь о дорогих родительских подарках, которые они дарили стабильно на Новый год и День Рождения.       — Тогда увидимся за ужином, — буркнул Фил и скрылся в комнате.       Он и не заметил, что город заволокло чернотой. В кромешной тьме кислотно-голубым мерцали электронные часы: 19:00. Пальцы почему-то подрагивали, а почти сошедший синяк заныл. Фил упал на кровать, отодвинув колонку, и зашёл в соцсети.       Отчаянно хотелось поговорить с кем-то, кто его поймёт.       Первым в этом списке понимающих был Артемон. И Фил очень жалел, что его не было рядом.       Второй была Варя, вытеснившая Виктора Зимина. Но Фил вдруг оробел и не посмел ни написать ей, ни позвонить.       Оставался Зимин. Фил набрал друга, и тот снял трубку рекордно быстро — спустя пару длинных гудков. Впрочем, положил трубку он так же быстро, не дав Филу и слова вставить: сказал о юбилее бабушки и предложил поговорить завтра.       «Завтра… — скривился Фил, глядя на чёрный экран. — Завтра меня может не быть. Сегодня четвертуют». Растёр лицо ладонями. Он не знал, что делать, куда кидаться, кому писать и звонить. Но самое главное: мысль о его вине никуда не делась, а стала ещё сильнее. «Если бы мы с Артемоном не дружили, если бы мои родители не были такими богачами, если бы…» — бездумно листал ленту Фил. «Если бы…» становилось всё больше и больше, они железными тисками сдавливали голову. Фил потёр висок и почувствовал, как сильно пульсирует вена на лбу. Каким-то образом наткнулся на Варин профиль. Увидел, что она в сети. Написал. Фил Шаховской, 19:21 Варь, привет. Тут такое дело тебе позвонить можно?

Варвара Ветрова, 19:22 Не поверишь: хотела предложить то же самое!

      Фил зашёл в телефонную книжку и уверенно нажал контакт под именем «Варька». Пара коротких гудков показались вечностью — аж в горле пересохло. Фил понял, что совершенно не знает, что говорить. А потом тут же подумал, что это совершенно неважно: главное — услышать её голос, а дальше пойдёт как-нибудь.       Гудки прервались. В трубке послышалось тихое сопение. Он шумно дышал в ответ.       — Ну, так и будем молчать? — решил первым подать голос Фил.       — Не знаю, — смущённо выдохнула Варя.       Забавно было стесняться по телефону, когда наяву уже целовались не раз.       — Как ты? Я твоему отцу, похоже, не понравился.       — Глупости, — выдохнула Варя, — ему сложно понравиться. Но я его убежу. Убедю. Блин! Непременно заставлю поверить.       Она шмыгнула носом и хихикнула. Фил беззвучно усмехнулся и прикрыл глаза. От Вариного голоса становилось теплее и хотелось верить, что она, на том конце разговора, тоже сидит с блаженной улыбкой, прикрыв глаза.       — А ты как? — спросила она.       — Да… Пойдёт. Не жизнь — а гонка по кругу! Хотел родакам всё сказать, но… Зачем?       — Ну, это же напрямую их касается.       Фил хмыкнул. Пожалуй, это было единственным весомым аргументом, способным привлечь внимание родителей к его проблеме.       — Я пытался. Им всё равно.       — А ты начни не с начала, а с главного. Мол, на вас пытаются завести дело и для этого замели моего друга.       — Попробую. Ты чего делаешь?       — В темноте сижу, — Варя рвано выдохнула в трубку. — Папы нету. Не люблю… Знаешь, очень не люблю быть одна. Особенно теперь, вечерами. Тревожно, что ли. Да ещё и оставаться тет-а-тет с собой. Приятного мало. Постоянно о Тёмке думаю.       Фил пожал плечами: ему было чуждо тяготение одиночеством. Родители часто приходили домой в девять (а то и позже), предоставляя сына самому себе. И Фил жил, как мог. Ему ни разу в голову не приходило позвонить или написать родителям и спросить, до которого часа они на работе. А родители никогда не спрашивали, во сколько он пришёл из школы, как добрался и пообедал ли.       Просто наступал какой-то момент, когда приходилось выходить из своих комнат и собираться в столовой на ужин. Просто потому что так у них принято.       Они не делились сокровенным, не шутили. Просто сухо рассказывали новости, которые чаще всего сводились к косякам Фила, какими бы незначительными они ни были.       — Я тоже об Артемоне думаю, — выдохнул Фил. — А давай я приеду! Тебе легче станет?       Варя затихла, и вдруг взорвалась смехом, с трудом опротестовывая решение Фила. Говорила, что папа точно не поймёт, да и у него родители тоже. Фил с тоскливой улыбкой покосился на окно. В оранжевом свете фонарей вился снег, скрипели шинами автомобили. В коридоре послышалось шуршание. Фил прикрыл глаза и легонько стукнулся затылком о кровать:       — Мне сейчас пиздец.       — Из-за школы? — сочувственно вздохнула Варя. — Ну ты объясни им, что это очень важно. Они поймут.       Фил закатил глаза и саркастично рассмеялся.       — Они родители, Фил. Поорут, но поймут!       — Не в моём случае.       Послышались гулкие голоса родителей, и, вроде как, даже его имя проскочило. Фил болезненно поморщился и нервно взъерошил волосы. Не хотелось ползти в столовую и делать вид, что они семья.       — Фил, ты ещё на месте? — осторожно спросила Варя, и тут Фил понял, что молчит уже несколько минут.       — Да. Просто… Батя пришёл. Сейчас ужин. Остаться в живых, блин.       — Фил… — с присвистыванием выдохнула Варя и сглотнула. — Обнимаю.       — Целую, — парировал Фил с глупой улыбкой.       В трубке послышались короткие гудки. Фил полежал ещё минут пять, тупо глядя, как меняются цифры на часах, и оттягивал до последнего. Мать крикнула его в третий раз. Подключился отец — дальше оттягивать было опасно. Фил быстро соскочил с дивана и прошлёпал в столовую.       Тихо работал телевизор на стене, вещая новости. Мама раскладывала себе и отцу салат. Отец традиционно откупорил бутылку дорого коньяка, который ему подарили на юбилей полгода назад, и плеснул себе немного в бокал. Фил торопливо наложил себе порцию больше, чем следовало, чтобы набить рот и не говорить.       — Не торопись, — холодно осадила его пыл мать.       — Я голодный! — с набитым ртом отозвался Фил.       Отец и бровью не повёл. Невозмутимо продолжил разговаривать с матерью:       — Мы планируем расширяться. Сёма предлагает замахнуться сразу на Москву, идиот. Я ему твержу, что сначала надо по всему краю распространиться, а потом уже ползти дальше, а ему сразу Москву подавай!       Мать снисходительно усмехнулась, накрутила на палец светлый локон:       — Видишь, какой у тебя амбициозный партнёр. Его бы амбиции, да в правильных целях… Ммм… Сказка.       — Зимин как был упрямым, так и остался. Но если раньше моё слово хоть что-то для него значило, то теперь… — отец безнадёжно махнул рукой: — Я ему говорю, что надо начинать с малого, но как будто Филиппу твержу.       Фил дёрнулся:       — А что опять я?        Отец недобро оскалился:       — А кто опять школу прогулял?       — Андрей, он мне сказал, что у его друга какие-то проблемы. И он отправился их решать.       Сердце дёрнулось, а взгляд метнулся к матери. Неужели услышала всё-таки? Неужели прислушалась? Отец бросил:       — Нужно уметь выгребать самому. Закон джунглей слышал? Каждый сам за себя! Выгребет — молодец; нет — ну и хер с ним.       — Чего? — презрительно прищурился Фил, но ему опять не дали договорить.       Отец постучал пальцами по столешнице, и Фил успел натянуть на лицо безразличное выражение и уткнул взгляд в тарелку. Отец, сделав глоток коньяка, разразился гневной речью о безответственности и недальновидности Филиппа. Говорил об обязательности и необходимости высшего образования (Фил с трудом сдержал едкий комментарий, мол, отцу же каким-то чудом удалось с колледжем выбиться в бизнесмены), о ценности высококвалифицированных сотрудников («То-то ты выгоняешь каждого за малейший косяк!» — ехидно отмечал про себя Фил) и ещё о многом, что Фил знал наизусть и что привык пропускать мимо ушей. Потому что обычно все эти речи сводились к одному и тому же, к чему свелись и сейчас:       — Мы вложили в тебя кучу сил и денег, чтобы дать тебе образование и обеспечить нормальную жизнь, а ты чем нам отплачиваешь?! Хочешь под заборами жить?!       — Ты нафига кричишь? — приподнял бровь Фил. — Я и так всё прекрасно слышу.       — Хватит хамить! — тон отца набирал обороты, а Фил продолжал с невозмутимым видом пилить индейку. — Ты кем вообще себя возомнил? Ладно, мы с матерью стерпели, когда ты решил стать бездельником и зависать в онлайне вместо бокса и скрипки, но ты пошёл дальше! Ты же школу прогуливаешь! Ладно, первый раз ты прогулял, мы закрыли на это глаза!       Фил сдавленно хрюкнул, вспомнив, как долго ему промывали мозги после первого прогула двух последних уроков. Вообще Фил старался не пропускать уроки и даже не получать «троек», чтобы было, чем крыть родительские аргументы в пользу Ритки Шаховской. Правда, не всегда получалось. То надо было встретиться с Ильёй, то Артемона в больнице навестить, то Варю проводить и защитить, в конце концов! — в общем, непременно обнаруживалась сотня дел, куда важнее школы.       Родители ехидства не оценили, наперебой принялись его воспитывать. Мать твердила, что Фил неблагодарный хам, отец — что сын бесперспективный тунеядец.       А Фил молча ужинал.       — Почему у моего непутёвого брата дочка лучше, чем ты?       Фил дёрнулся. Кусок индейки с вилки шлёпнулся в тарелку. Фил видел Ритку последний раз лет десять назад, когда они второй раз в жизни гостили у дяди. Тогда ему запомнилась весёлая девчонка с носиком-кнопкой, золотистыми топорщащимися косичками и живыми голубыми, как у всех Шаховских, глазами. И, кажется, даже играть с ней было интересно. А сейчас Фил просто ненавидел всё, с ней связанное: её победы в олимпиадах, её умение шить, ненавидел красный аттестат и золотую медаль, к которым она шла, и чёртово имя, приклеенное к родительским языкам.       — Я не Ритка, — выдохнул он. — Родился сын Филипп у вас, что поделать?       — А ты мог бы хоть немного поднапрячься? — нахмурилась мать. — А то Вадик своей дочкой хвастается, а мы что? Мы в тебя вложили всю свою душу, все свои нервы! Мы, блин, все средства — на твоё развитие, а ты…       Фил подскочил. Кровь кипела под кожей, разгоняя по телу жар гнева. Кулаки чесались. Хотелось вырваться прочь из этого душного дома, где он день изо дня ходит по кругу, словно следуя за сломанным компасом. Обвёл родителей взглядом исподлобья и тихо-тихо (даже сам удивился, откуда в нём такое спокойствие нашлось) спросил:       — А я вас об этом просил?       Колено с грохотом врезалось в стул, задвигая его под стол. Фил картинно подцепил пальцами с общего блюда кусок индейки и съел, намеренно облизав пальцы:       — Спасибо. Я наелся.       Родители приказывали вернуться на место. Разумеется, тщетно. Фил хлопнул дверью и застыл у щели, прислушиваясь к родительским голосам. Они что-то обсуждали на повышенных тонах: ругались, видимо, о правильном воспитании сына. Голова прошла. Фил подъехал к компьютеру и запустил одну из недавно подаренных Артёмом игр-бродилок: с учёбой и драками он совершенно ничего не успевал проходить. Прошло минут пятнадцать, прежде чем хлопнула дверь. Если бы в этот момент не происходило сохранение, Фил бы и не заметил ничего, а так дёрнулся и, краем глаза уловив силуэт отца, сделал звук тише.       — Ты зачем мать обижаешь? — хрипло начал отец с порога. — Она тебя носила под сердцем девять месяцев! Растила! Заботилась! А ты подонком становишься!       Фил качнул головой, поморщился, когда в него выстрелили, сердито покликал мышкой, восстанавливая здоровье.       — Что за неуважение к родителям?! — в мгновение отец сорвал наушники и рывком развернул стул к себе.       Фил, скрестив руки на груди, посмотрел на отца исподлобья. В его холодных серо-голубых глазах читалось какое-то презрение. Фил пригладил волосы и, растягивая звуки, протянул:       — Внимательно…       — Ты кем себя возомнил, а?! — отец опять кричал, а Фил похрустывал суставами пальцев. — Ты кто вообще такой, чтобы матери указывать, как делать?! Кто тебе давал право дерзить?! Мать ночей не спала, когда ты маленьким был! Всё для тебя делала! Спорт, музыка, шахматы, лучшая школа — всё, всё, чтобы ты ни в чём не нуждался! Да мы тебе последнее готовы были отдать! А ты…       Фил, дерзко вздёрнув подбородок, холодно и равнодушно произнёс:       — Хватит. Поздно меня уже воспитывать, всё. Я вырос. Без те-бя!       Отец грозно сдвинул брови к переносице:       — Ты тон-то поубавь. Взрослым себя почувствовал?! Так ты на деле докажи. Рита, вон…       — Бля, сколько можно повторять?! Я не Ритка! — Фил поднялся, крутанул кресло и задвинул его за стол. — Никогда не был ею, не буду! Хоть режь меня, хоть стреляй! Я всю жизнь, всю жизнь пытался и вашим, и нашим. И вам угодить, и себе не нагадить! Мне это уже вот где, — Фил показательно ткнул ребром ладони в сонную артерию. — На-до-е-ло!       Отец окинул сына быстрым взглядом, полным разочарования:       — Гадёныш ты неблагодарный. Мы для тебя всё…       Фил шумно выдохнул, высоко подняв брови:       — Для меня? Или для себя? Я не хотел ни на скрипку, ни на бокс на профессиональном уровне. За него, конечно, спасибо. Но не за паршивого тренера! Так какого хрена, а?! — Фил усмехнулся. — Да потому что так все делают. Вы смотрели на успехи чужих детей и хотели, чтобы точно так же было у меня. Вернее, у вас! Чтобы вы могли хвастаться. Вы ни разу не спросили, чего хочу я? Куда хочу я? Вы делали то, что делают все! Хотя не-ет! Бывают родители, которые прислушиваются к своим детям. Я… В кино такое видел.       Отец сдавленно кашлянул, заложил руки за спину и задумчиво посмотрел в окно, а потом тихо и как будто обречённо заключил:       — Идиот. Мы из тебя человека сделать пытались! И до сих пор пытаемся!       Фил посмотрел на пол, сдавленно хохотнув, потом исподлобья глянул на отца с издевательским кривым оскалом:       — А получился полуподлец-полуневежда! Да?       Выражение лица отца осталось непроницаемым. Он долго сверлил сына взглядом, а потом покачал головой. Фил не мог объяснить, в какой момент он ощутил, что между ним и родителями такая глубокая пропасть. Не мог понять, когда вдруг он понял, что никогда не придёт к отцу за советом, никогда не решится обнять мать и чмокнуть её в щёку, как это раньше делал Артемон. Не мог назвать ту точку, с которой всё началось. Просто как будто однажды они проснулись совершенно чужими друг другу. У отца на уме были акции, филиалы, у матери — оценки, этикет. И никто из них не спрашивал, что было на уме у сына. Просто давали ему деньги и пытались распоряжаться его судьбой.       Фил тряхнул головой и озвучил неприятную догадку, которая второй год крутилась на языке:       — Не, ну скажи правду: я для вас же не личность. А так — очередной проект, в который можно удачно вложиться!       — Щ-щенок, — зрачки отца сузились.       Краем глаза Фил уловил резкое движение слева и успел перехватить кулак отца у самой щеки. Пальцы рефлекторно сдавили болевые точки на запястье, часто-часто под кожей загрохотал отцовский пульс. Отец скривился не то от негодования, не то от боли, и сощурил потемневшие глаза. Фил, тяжело дыша, вскинул голову и с вызовом встретил колючий взгляд. Фил качнул головой и осклабился:       — Не надо, отец. Не доводи до греха. Я уже не мальчик.       Отец вырвал руку из хватки сына и, заложив ладони в карманы, скользнул по его фигуре оценивающим взглядом:       — Языком молоть все горазды. А ты на деле докажи. А не можешь — так прекрати брыкаться и сделай так, как говорим тебе мы с матерью.       Фил приподнял одну бровь:       — А вы меня часто слышите? Я весь грёбанный вечер пытаюсь вам сказать, что у меня, мать его, проблемы! Из-за вас у меня вся жизнь через жопу: друг в тюрьме, Варька игнорит, я не знаю, к кому идти! Дело заводят на вас, а закрывают моего друга! Единственного друга! А у вас на уме только деньги да оценки! У меня ещё жизнь вообще-то есть!       Фил отшатнулся от отца и пулей вылетел из комнаты, громыхнув дверью. На ходу стянул куртку с вешалки, уронив мамину шубу и папино пальто, впрыгнул в ботинки, не завязывая шнурки, схватил ключи.       — Я ушёл!       — Куда на ночь глядя? — вдогонку из кухни слабо крикнула мать.       — Гулять! — буркнул Фил и захлопнул дверь так, что снова вибрация отдалась в висках.       Он не помнил, как слетел вниз по лестнице и оказался на улице. Только когда захлопнулась дверь подъезда, Фил присел, завязал шнурки и, вытащив из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, застегнул молнию под самый подбородок.       На душе было паршиво до тошноты. Ссоры с родителями были обычным делом — вроде завтраков и перекуров. Только, в отличие от еды и курения, они выжимали его подчистую. Заставляли чувствовать себя бесполезным и опустошённым.       — Ненавижу! — рыкнул Фил, выскальзывая за калитку.       Он шёл, засунув руки в карманы и не разбирая дороги. Ноги просто несли его по хорошо знакомому району, освещённому яркими оранжевыми огнями. Большие хлопья снега прилипали к лицу, заклеивая глаза и рот. Фил отфыркивался, скрипел снегом под ботинками. Резко свернул в чёрный двор-коробку. Заметил там скамейку, чудом не занятую никаким тунеядцем-алкоголиком, и плюхнулся на неё. Над его головой раскинулось серо-фиолетовое небо без единого намёка на звёзды. Снег прилипал к ресницам и морозил кожу. Фил зажал между зубами сигарету и щёлкнул зажигалкой. Пальцы не слушались, и кончик сигареты вспыхнул уютным огоньком только с третьего раза. Фил затянулся. Колючий жаркий дым проскользнул по горлу и растёкся под кожей. Фил пустил в воздух кольцо. И запрокинул голову.       Хотелось забыться, не думать вообще ни о чём! Но, как назло, в сознании всплывала Варя. Счастливая, дрожащая, сжимающая его руку при встрече с отцом. Их беззлобные перепалки. Смущение. И машина, пропахшая не столько древесным ароматизатором, сколько осенними кострами. Глупо, возможно, но Фил не мог отделаться от ощущения, что там чувствовал себя более родным, чем дома.       Даже с ним, чужаком, очевидно, посягнувшим на его дочь, Олег Николаевич вёл себя спокойно, с уважением. Он не давил авторитетом, хотя мог. Фил вспоминал слова Ветрова, разумные, исполненные уважения. С Филом говорили, как с серьёзным взрослым человеком. При этом Фил чувствовал «своё место», но не ощущал себя униженным. Олега Николаевича Фил не мог не уважать, не мог не слушаться, так что готов был сидеть смирно хоть до скончания века. А вот родителей хотелось не слушаться, хотелось идти наперекор, доказать, что он лучше Ритки.       Снег повалил сильнее, словно желая напрочь к завтрашнему дню накрыть город. Фил поёжился и накинул капюшон. Не то чтобы стало теплее, но по крайней мере назойливые мушки снежинок не лезли в глаза. Фил поднял дотлевавшую сигарету на уровень глаз. Сквозь рваные полотнища туч то там, то здесь просвечивали вспышки звёзд. И оранжевый кончик сигареты виделся Филу его путеводной звездой.       «Прикольно», — свободную руку запустил под куртку и достал телефон. Настроил камеру и щёлкнул сигарету на фоне звёздного неба. Отправил Варе. Варька, 21:03 Как красиво! Люблю звёзды)

Вы, 21:03 Я тоже. Похоже)

Варька, 21:04 Что-то случилось?

Вы, 21:04 Да не с чего ты взяла? Вы, 21:04 Родакам признаться не получилось. Не прокатило

Варька, 21:05 Ничего) У нас папа есть!       Фил зажмурился и расплылся в глупейшей улыбке. «У нас…» — повторил тихо и хихикнул. Сигарета кометой отправилась в выросший подле скамейки сугроб и мгновенно погасла. Фил тяжело поднялся, разминая замёрзшие пальцы. Всё-таки прогулка на ночь глядя оказалась не самой хорошей идеей. Но, по крайней мере, Фил больше не чувствовал безудержного жара под кожей. Хотелось одного — спать.       Фил лениво побрёл домой, предчувствуя, что там его ожидает второй акт. Обычно в такие дни Фил срывался на последнем автобусе на другой конец города — к Артемону, где они вместе растаскивали запасы полуфабрикатов дядь Сани Родионова и устраивали то кинопросмотры, то тесты игр.       На секунду даже стало интересно, как отреагируют родители на возвращение обычно блудного сына. «Плохо, когда тебя нигде не ждут», — передёрнул плечами Фил, подходя к домофону. Ключи не понадобились. Железная дверь легко распахнулась, выпуская широкоплечего мужика с рыжей бородой. Фил даже затормозил на секунду и хмыкнул: «Никогда ещё вживую не видел рыжей бороды. Надо будет Артемону посоветовать отрастить».       Махнул новой консьержке, которая, в общем-то, была похожа на предыдущую. Разве что ещё не знала всех обитателей дома в лицо. Легко поднялся к лифту и вспомнил про почту. Их ящик действительно был полон писем.       — Нате вам вашу почту, — приговаривал Фил, выгребая квитанции, извещения и пару конвертов.        Один упал. Без адреса и подписи. Тяжелее обычного.       Руки зачесались от соблазна. Фил присел на ступеньку рядом с лифтом и без колебаний вскрыл конверт. Внутри оказалась какая-то монетка, похожая на сувенирную, картонка с датой: 19.02.2000, а ещё письмо. Фил пробежался взглядом по напечатанным строчкам.       Шах, не забывай: мы с тобой одной крови. А за это надо платить. Долги возвращать и искупать. Поговори с сыном: он тебе может кое-что интересное рассказать.       — Он уже поговорил. Не получилось, — протянул Фил и спрятал всё во внутренний карман куртки.       На предпоследнем этаже его начало клонить в сон. Фил держался из последних сил. Снова открыл дверь квартиры и врезался в темноту. Родители то ли ушли, то ли уже легли спать — Филу было всё равно. Не нарушая мрака, он разулся, по памяти расфасовал бумаги по нужным ячейкам, уже в комнате скинул пуховик под грушу и бухнулся на кровать.       Это день окончательно добил его.       «А хрен тебе, Нинка. Не попрусь я завтра в школу!» — подумал Фил, утыкаясь в подушку.