Холод и яд

      — Не будите спящую собаку, — выдохнул Артём, едва они вывернули из гаражей. — И ты это прекрасно знаешь.       Илья недовольно нахмурился. Нравоучения раздражали, как назойливое жужжание комара ночью. Илья добился всего сам, практически потом и кровью, сопровождаемый осуждающими взглядами в спину и завистливо-восхищённым шёпотом по углам. Люди верили в его авторитет, опасались, недолюбливали — уважали. И он прекрасно знал, что и когда можно и нужно делать.       Илья относился к своему положению серьёзно, а Родионов и Шаховской словно бы играли. Непозволительная небрежность, свобода и смешки пропитали их сборище, заставляя Илью поскрипывать зубами: «У него не банда, а кружок друзей по интересам!»       И вот сейчас, Родионов, каким-то чудом ставший лидером банды, пару минут назад сам оскорбивший Шаховского, вдруг решил, что имеет право воспитывать Илью:       — Зачем ты опять к Филу лезешь? Ты знаешь, что он бывает неудержим. И как будто только этого и ждёшь.       — А сам-то? — издевательски осклабился Илья, равняясь с оппонентом. — Не я его сейчас чихуахуёй обозвал.       Артём сдержанно рыкнул:       — Я знаю, когда и как можно одёргивать Фила.       — О… — внезапно стало чрезвычайно смешно. — Я, может, и не знаток человеческих душ, но мне кажется, что Шаховскому всё равно, кто его назвал «собакой» — друг или враг. Это у-ни-же-ение, Артём.       Родионов передёрнул плечами и небрежно поморщился: похоже, осознавал свою ошибку, но где-то слишком глубоко в душе. И признавать её при Илье явно не хотел. Впрочем, Илья прекрасно понимал его: сам бы в жизни не озвучил, что провалился, при ком-либо. Это ведь равносильно поражению.       Проигрывать Илья не умел. По этому поводу слышал, конечно, разное… Что это не повод для гордости, что после проигрышей человек становится сильнее, что вечно побеждать нельзя. Но у него пока получалось. С нескрываемым торжеством Илья покосился на Родионова и многозначительно защёлкнул металлические заклёпки на фирменных кожаных перчатках.       — Куда пойдём говорить?       — Да можем хоть тут: мне без разницы, — пожал плечами Артём.       Илья огляделся: в принципе, если свернуть влево, то можно попасть во двор, со всех сторон ограждённый от хлёсткого зимнего ветра панельными домами. Это, вроде как, был один из немногих дворов в этом глухом районе, где даже площадка сохранилась. Илья задрал рукав парки и сверился со временем. Кивком головы позвал Родионова за собой: во дворе можно было тихо посидеть и размеренно всё обсудить (едва ли мамочки с детьми выползут гулять в сумерках).       Артём равнодушно направился за ним. Серые подъездные двери мелькали перед глазами однообразной пеленой, расчищенный асфальт сверкал кусками льда и снега, детская площадка наполовину была занесена снегом, наполовину — покрылась льдинами. Только горку какой-то гений умудрился превратить в ледяную, хотя и не очень высокую. Родионов небрежно тронул качели. Они с протяжным скрипом и хрустом, оглушившими, кажется, целый двор, качнулись. Родионов уселся на маленькую сидушку, вытянув длинные ноги в потёртых ботинках.       Илья присел напротив: на вмёрзший в землю край качелей-балансира.       Какое-то время сидели молча, зачем-то разглядывая сгущающиеся краски неба и тонкие бледно-жёлтые стрелы солнца. Мороз колол щёки и даже пытался сквозь перчатки ущипнуть пальцы. Тихо шуршали голыми ветками редкие берёзки. Гудели машины, возвращавшиеся домой после долгого дня. «Недолго такая проездит, — подумал Илья, проводив взглядом красную легковушку, припарковавшуюся во дворе. — Ей в гараж надо бы».       — Ну, — молчание прервал Артём.       Без ярости и нетерпения. Спокойно и как будто устало.       — Ну… — передразнил Илья, поднимая глаза. — Говори, чего хотел.       — Какая милость, — саркастично выплюнул Родионов. — Вообще, хотел сперва тебя услышать. Но раз ты настаиваешь… — озадаченно почесал Артём кончик носа; вопль качели резанул по ушам. — Ты уже думал, что будет потом?       Илья с трудом сдержался, чтобы издевательски не прыснуть: этот вопрос он задал себе, едва получил под свой контроль неудержимых подростков своего лицея. Прошлый главарь ушёл, силами родителей пристроенный в приличный ВУЗ, и о нём тут же позабыли, перекинувшись к Илье. Парням (и некоторым девчонкам) было плевать, кто стоит над ними — им нужно было постоянное движение. Илья попытался минимизировать криминальные привычки, введённые предыдущим главой: запретил красть в магазинах (хотя они продолжали делать это на спор), вымогать деньги у учеников лицея (всех попавшихся подвергали оглушительному изгнанию), во время драк бить по лицу, в конце концов (у них всё-таки родители не какие-нибудь пьяницы-сантехники, а хитрые и небедные люди: догадались бы). Но оставались граффити на «своих» территориях, оставался регулярный взнос на закрытые тусовки банд, остались соперники, с которыми надо бороться — иначе какой вообще во всём смысл?       Чем ближе была весна, тем чётче Илья осознавал, что наступает пора что-то сделать с бандой. И он решил разогнать её.       Совсем.       И сейчас ему нужно было начинать медленно подводить банду к распаду. В первую очередь, устранить смысл банды: врагов. Притом устранить так, чтобы все его подчинённые думали, что они победили, а оппоненты сохранили с ним нормальные отношения.       — В отличие от некоторых, я привык думать наперёд, — многозначительно поднял бровь Илья, зачерпывая снег и задумчиво катая из него снежок. — Удивлён, что ты тоже. Растёшь на глазах, Родионов.       — Можешь не утруждать себя комплиментами, — закатил глаза Артём. — Ближе к делу.       — Собственно… Это и было моё дело, — пожал плечами Илья. — Я планирую с марта месяца подводить своих к мысли, что пора заканчивать этот цирк уродов. Если ты понимаешь, о чём я.       — Я смотрю, ты прям всё для народа… — ядовито усмехнулся Родионов.       Илья хмыкнул: «У кого друзья-товарищи-человеки, а у кого цирк уродов. Деревянные солдаты Урфин Джюса, блин!» Снежок разлетелся белыми брызгами в сжавшемся кулаке:       — А тебя касается? Мои уроды — как хочу, так и зову.       Родионов ехидненько покивал головой. Илья шумно выдохнул:       — Короче, сегодня последняя встреча. Разбегаемся.       — Вот так просто?       — А тебе фанфары нужны или поминальный оркестр? Кажется, с Леркой мы всё решили в декабре уже совсем окончательно, не? Что тебя ещё держит-то? Ты ж не Шаховской с высокой формой агрессии.       Когда на коже Родионова проступили багровые пятна, Илья садистски усмехнулся: наконец-то и он надавил на больное. За Шаховского Родионов бился, как за самого себя, и Илья никак не мог понять причину. Ещё когда они с Филом были одноклассниками, было ясно, что Шаховской не может дать ничего, кроме дурацких усмешек и бредовых идей. Но к нему почему-то тянулись, ему улыбались в ответ даже те, кто, как казалось Илье, в принципе не умел улыбаться.       Голос Артёма металлическим звоном прокатился по детской площадке:       — Ты прекрасно знаешь, что Фил не такой. Просто ты тоже его за что-то не любишь. Он тебе на хвост наступал в школе, да?       Илья поморщился. В восьмом классе, когда его принимали в банду старшеклассников, туда же пытался попасть Шаховской, и один восемнадцатилетний идиот (тогда он, конечно, казался Илье чуть ли не богом) решил устроить между двумя парнями соревнование. Для Шаховского всё было забавой. Для Ильи — бесценной возможностью стать ещё сильнее. А такие шансы Илья упускать не привык. Вгрызался зубами, рвал до истощения — и наконец получил желанную власть, от которой, впрочем, уже начинало подташнивать.       — Ничего личного, — мотнул головой Илья. — Просто все выживали, как могли. То, что он не смог, меня не касается.       Усмешка Артёма, презрительная, неприятная, как гнилой помидор, глухо шлёпнулась в душу. Илья скривился:       — Короче, Родионов, пока дают — бери: разбегаемся мирно, как будто ничего и не было.       Взглянуть свысока, небрежно и пафосно, отчего-то не получилось. Как будто кто-то сильный наступил на Илью, прижимая к земле. Родионов в задумчивости многозначительно потёр предплечье, некогда в драке сломанное Ильёй, и нехороший холодок цепкими коготками прокрался по позвоночнику.       — И чего ты задумался?       — Нельзя делать вид, что ничего не было, если что-то было. Притом было, — Артём очертил пальцем шрам на предплечье; Илья сглотнул и повёл бровями. — Короче… Ты понимаешь. Из истории нельзя ничего вычеркнуть.       — Но её можно переписать…       — Это для потомков. Так о чём я, — Артём растёр ладонями лицо и хохотнул. — Да! Мы не можем разойтись и сделать вид, что у нас нормальные отношения. Это будет глупо.       — Ну с тобой-то у нас всё нормально… — настороженно заметил Илья.       Родионов сдержанно хмыкнул в сторону и неопределённо мотнул головой:       — Предположим. В принципе, я согласен на завершение этой игры. Я парням объясню — они поймут.       Перчатка словно сама соскользнула с ладони. Колючий мороз лизнул горячую руку, протянутую для рукопожатия. Артём не торопился. Прищурившись, разглядывал окна домов, словно выискивал в них не то подсказку, не то приказ. А потом мотнул головой:       — Но. Ты должен кое-что сделать.       — Так говоришь, как будто это только мне надо…       — А разве нет?       Илья и подумать не мог, что Родионов, такой, вроде бы, ясный и простой, может быть таким изощрённым садистом, постоянно наугад попадающим в мозоли. Или очень тонким психологом, считывающим в беспечных фразах всю нужную информацию. Руку закололо не то от мороза, не то от судороги, сковавшей на мгновение тело.       — Вещай, — милостиво бросил Илья.       Родионов предлагал смехотворно-унизительное: помириться с Филом и забыть о Лерке Зиминой. Как можно забыть о Зиминой, если она постоянно внедряется в его владения, лезет к парням из его банды, что-то вынюхивает и крутится сущей ищейкой. Как можно просить прощения у Шаховского за то, в чём Илья виноват-то не был. Подумаешь, подстава: ничто не мешало Филу состряпать что-нибудь подобное.       Это слишком невыгодная сделка. На такое Илья в жизни не пойдёт. Он сердито поднялся и одёрнул куртку. Они сидели и переливали из пустого в порожнее уже минут сорок. Пора решать.       — Нет, Родионов. Либо мы мирно расходимся здесь и сейчас безо всяких «но», либо ты получаешь неприятности.       — За мамину юбку прячешься? — хохотнул Родионов.       Кожа Ильи вспыхнула болезненно зудящими красными пятнами. Родионов методично нажимал на мозоли, то ли упиваясь своим знанием, то ли стремясь таким образом сильнее воздействовать на Илью. И то, и другое выглядело неправдоподобно и нелепо. Илья скрипнул зубами и с трудом сдержал полыхающий гнев, подавил судорогу и дрожь. Надменно выдохнул:       — У меня есть связи покруче. Эрик. Градов. — Артём даже бровью не повёл. — Ну же, Родионов, знай и люби свой город! Это ж крутой бизнесмен, а в девяностые — не менее крутой криминальный авторитет. Ещё всё время с Шаховским боролся. Забавно, правда?.. Он меня как сына любит, у него влияния… Немерено! С вами могут сделать, что угодно, если Я попрошу.       Илья замолчал, свысока поглядывая на Родионова. Качели протяжно стонали, как расстроенная скрипка. А потом Родионов вдруг рассмеялся чему-то и тяжело поднялся, словно накапливая силы. С головой захлестнуло жаркое предчувствие боя. Но он, впрочем, уже не пугал. Илья показал, кто сильнее, кто главнее, козырнул тем, чем, в общем-то, можно было и не козырять. Но внутри вместе с тревожным жаром расстелилась прохлада самоудовлетворённости. Когда Родионов подошёл почти вплотную, глядя болотными глазами свысока, Илья дерзнул усмехнуться.       Снова он вышел победителем.       Родионов смотрел на него долго, внимательно, склоняя голову то влево, то вправо, как умный сокол. А потом хохотнул в сторону, утерев нос:       — А я ещё думал, что с тобой по-человечески можно. — Развернулся и практически выплюнул в лицо. — Да пошёл ты.       Илья замолчал, небрежно поигрываясь маленькой ложечкой. Варя мрачно воткнула вилку в салат. Какие-то тускло-зелёные листья лишь приминались, но не протыкались. «Отвратно», — выдохнула в сторону и замерла. Фил сидел, как неживой. Только пальцы его автоматически прокручивали квадратную железную зажигалку, и на всю кофейню равномерным боем маятника разносилось: «так.так.так.так».       Зато наконец-то можно было прочесть чёрную, кривую, словно бы выцарапанную чьей-то рукой, гравировку «to be who you really are». «Знать бы ещё, кто мы, — беззвучно хмыкнула Варя, переводя взгляд на Илью. — Он вроде противный, а вроде и… Ничего такого. Веснушки прикольные».       — Это всё? — голос Фила был ничуть не более живым, чем его владелец: хриплый и убитый.       Илья кивнул:       — Честно. Я Родионова не трогал.       — Неужели и родакам ни слова? А рожу свою объяснил как? Тридцать раз подряд в фонарный столб врезался? Сослепу, — Фил криво и абсолютно невесело усмехнулся; его лицо исказил оскал.       Илья негодующе заиграл желваками и болезненно скривился, но промолчал. Как будто ему на мозоль наступили. Издёвка Фила была абсолютно справедливой. В процессе рассказа Илья если не завирался, то захлёбывался собственным пафосом — точно. Он не диалог им пересказывал — он воспевал своё влияние, свой авторитет в узких кругах, свою силу, строящуюся на знакомых. «Наверное, его тоже родители давят, — Варя наколола на вилку ярко-алую дольку помидора черри. — Как Фила. Как хорошо, что у меня не так».       Варя доедала салат, парни молча старались выжечь друг друга взглядами.       Было неприятно. Варя ощутила вдруг себя до глупости упрямой и самонадеянной. Ну в самом деле, как можно было рассчитывать, что подросток, в сущности, мало отличающийся от них с Филом (а кое в чём и уступающий им), из идейных соображений вдруг решит подставить Артёма так плотно и бесповоротно. Версия, получившая какое-никакое подтверждение вероятной связи Ильи и полиции в виде некоего Эрика Градова, вдруг вот так рухнула. Обидно.       Варя поморщилась, отодвигая на край тарелки вялый салат. В душе закопошилось, завибрировало ожидание чуда: новой версии.       — А… — пальцы нервно покрутили вилку в руках; Варя в задумчивости настучала тонким бряцаньем мелодию, что целый день крутилась в голове и на языке. — А…. Ну… Твои эти, — взмахнула рукой, не зная, как назвать членов команды Муромцева, и глупо повторила, глядя из-под ресниц: — Твои — не могли, не? Подкинуть там… Всякое…       С каждым словом фразы становились всё менее бойкими и уверенными. Последнее слово потонуло в выдохе, и Варе поторопилась заесть его кислым помидором. Илья неопределённо скрипнул зубами, сморщиваясь, как от укола, маленького, но болючего. Все свои желания и мысли Варя сосредоточила на одном: чтобы Муромцев сказал правду.       Впрочем, несмотря на пренебрежительное отношение к банде, он не выглядел как тот, кто с радостью кинется рассказывать все её самые страшные секреты и большие глупости. А наркотики — холодная судорога свела тело, когда Варя мысленно произнесла это слово по слогам — явно были чем-то большим, чем страшный секрет или большая глупость. Это преступление. Это яд, которым травятся по собственной воле медленно и тихо. Который сейчас отравил жизнь ей и её друзьям.       Варя раздражённо стрельнула взглядом в Муромцева, и он наконец смог выдавить какое-то неуверенное подобие отрицания. А потом в обтекаемой форме заверил Варю, что у слишком богатых и слишком скучающих членов банды не хватило бы смекалки так всё обставить.       — Их такие многоходовки не интересуют, — с видом знатока констатировал Илья. — У них всё проще: пришёл, увидел… Ну и дальше.       «Успокоил, блин!» — губы искривились, вилка бряцнула о тарелку. И с этим звонким дребезгом разбились все надежды на новую версию.       В сознании мушкой кружила фамилия «Эрик Градов», и Варя, решив, что терять, в принципе, больше нечего, спросила и о нём. В конце концов, Илья ведь почему-то упомянул его. Притом не только при Артёме, но и при них, выдержав театральную паузу на фамилии. И эта фамилия перекатывалась в сознании неотёсанным камушком, отцовским голосом весь диалог, только никак не могла найти своё место в воспоминаниях.       Илья беспечно пожал плечами:       — Не удивлён, что ты слышала о Градове. Вообще-то, он крутой мужик. То, что было тридцать лет назад, конечно, может, сейчас и неактуально, но, по-моему, круто. Сейчас меценат. Помогает детям талантливым пробиваться, — Илья многозначительно одёрнул пиджак, а Фил хрюкнул над самым ухом, пришлось пнуть его в лодыжку и скрыть улыбку за деликатным покашливанием. Илья закатил глаза: — По своей инициативе ресторан в том году отреставрировал. Лучший в городе!       — Единственный нормальный, ты хотел сказать, — невесело поправила его Варя.       Сразу вспомнила вечер, когда отец нехотя отправился принимать тот самый ресторан, расположенный недалеко от набережной в каком-то исторически значимом здании, закрытом уже почти пятнадцать лет, а мама, перебирая вечерние платья, ворчала, мол, стоило вместо ресторана построить театр или музей.       В тот ресторан они так и не сходили. Как и в любой другой, в общем-то. Варя скользнула отстранённым взглядом по уютной тихой кофейне и неопределённо мотнула головой: она уже и забыла, когда последний раз обедала вне дома в каком-нибудь красивом специальном заведении в компании приятных людей. Кажется, это было года три назад, а может, и четыре: они втроём, всей семьёй, на неделю в Санкт-Петербурге на зимних каникулах. Сыро, мокро, пасмурно и скользко. И тёплые кофейни на каждом углу просто-напросто спасали. Варю — от мерзкого холода под кожей. Маму — от мигрени. Папу — от плохого настроения.       Варя усмехнулась: удивительно, как много может сделать одна чашка кофе!       Пальцы подтянули к себе белую керамическую кружечку с эмблемой кофейни. Варя поняла, как сильно скучала по запаху жареных зёрен, тёплому пару, сладкому привкусу десертов на языке, по возможности наблюдать неторопливую жизнь в кофейне и торопливый её поток — за окном.       Илья в это время что-то рассказывал про ресторан, Градова и родителей, но Варя была так поглощена совершенно неуместными размышлениями, что пропустила всю суть. В реальность Варя вернулась лишь после фразы Муромцева, брошенной нарочито небрежно с едко-высокомерной усмешкой:       — Ну вы серьёзно думаете, что я побежал бы к такому человеку после пары швов на скуле и губе?       Холодная дрожь прошибла тело до лёгкого колыхания волосков. Илья смотрел на них с Филом, как хищная птица на крольчат. Варя невольно покосилась на Фила: он как-то неестественно вытянулся и напряжённо нахмурился, не то удивляясь, не то сердясь. Однако самообладание сохранить сумел. Стук прекратился. Фил сжал в кулаке зажигалку и многозначительно вскинул бровь:       — Хрен тебя знает.       Варя согласно развела руками. Муромцев не выглядел ни как одержимый местью сумасшедший, ни как хитроумный Мориарти. Да и самого главного у него не было: мотива.       — Я не стал бы, — уже утомлённо выдохнул Илья и поправил медно-рыжие пряди. — В конце концов, у меня мать в разбойном, а не в наркополиции. Разницу чуете? Там побои, тут наркота… С побоями, так-то, маяты поменьше! — Илья передёрнул плечами и многозначительно стукнул ногтем по кружке. — А сам он правда не мог? Ну, типа… Пустился во все тяжкие. Знаю таких. Не?       Фил грохнул стулом, поднимаясь. Варя успела испугаться, что сейчас начнётся драка. Но тут же успокоилась. Фил с надтреснутой усмешкой прищурился, отрицательно мотнул головой и, подкинув зажигалку в руке, шепнул Варе, что пошёл курить. Заскрипела ножками вешалка после резкого рывка Фила. Тонко зазвенела музыка ветра. Варя сочувствующе посмотрела на силуэт Фила за высоким окном, щёлкающий зажигалкой.       Действительно было как-то не по себе, и натянутые нервы трепыхались, как гитарные струны под её пальцами: громко, вразнобой, вибрируя. Варя рассерженно потёрла предплечье, разгоняя по телу тепло.       — И чего ты с ними таскаешься? — спросил Илья новым, надменно-всезнающим тоном, от которого даже у усталой Вари зазудело под кожей желание влепить ему пощёчину.       — Дружба, знаешь ли, — коротко парировала она.       Завиток золотого колечка врезался в кожу, когда пальцы непроизвольно сомкнулись в кулаке. Илья смотрел на неё хищнически внимательно: уже не как на соперника, а как на девушку. Варя напряжённо растянула губы в нервной улыбке. Даже Фил не пожирал её взглядом так беззастенчиво и долго, как это делал сейчас Муромцев.       От этого Варя ощущала себя не в своей тарелке, приходилось мысленно придавливать нестерпимое желание удрать. Встать рядом с Филом. Спрятаться за его спиной, в конце концов! Странное дело: рядом с соперником-Ильёй она держалась спокойно, без страха или дискомфорта. Илья-парень её пугал. Быть может, дело было в том, что ушёл Фил, а вместе с ним ушла угроза быть побитым. «Боже, Фил, лучше б ты ему врезал!» — Варя выдохнула, мысленно отсчитывая до восьми и приказывая себе расслабиться.       В конце концов, Муромцев не был опасным. Он был таким же подростком, как она, как Фил, как Артём. Просто, как кобры предупреждающе раздувают свои капюшоны, чтобы отпугнуть хищных птиц, так Илья старался казаться значимее, чем на самом деле, чтобы испугать потенциальных соперников, поработить их страхом.       — Дружба… — саркастично повторил за Варей Муромцев. — Это такая фигня, на самом деле. Ты ведь, наверняка, знаешь, что её нет. Психологами доказано, что дружим мы с людьми, пока нам выгодно.       «Восемь!» — Варя ограничилась красноречиво вскинутой бровью. Чуть остывший кофе отдавал сладостью шоколада, растекался теплом по телу, активизировал работу мозга. Варя думала.       Чуда не случилось. Старая версия не склеивалась. Илье действительно не было смысла заморачиваться и идти окольными путями через ОБНОН, когда у него под боком есть мать-полицейская, с которой, видимо, у него хорошие отношения, которая была готова сделать для ребёнка всё. Даже дело сфабриковать.       Новая версия тоже не всплыла вслед за разрушенной. Всё вновь вернулось к возможной вине Артёма, и это тяготило ещё сильнее, чем осознание собственного бессилия и смехотворности ситуации. Варя не гений, генерирующий идеи со скоростью света, не Шерлок, считывающий людей, и даже не Настя Каменская, которая следует за своей интуицией, опираясь на логику.       Она, Варя Ветрова, которая в своих фантазиях могла многое, которая должна была работать чётко, профессионально, на деле даже адекватных вопросов задать не смогла, не смогла выйти на след человека, подставившего Артёма, сделала всё по-детски наивно и до ужаса смехотворно. «Наверное, он сейчас над нами смеётся, — беззвучно размешивала ложечкой чуть тёплый кофе, — надо мной. Зато мы точно знаем, что он не виноват. Ему незачем».       — Ну хотите, я попрошу мать или Эрика с этим делом разобраться? — неожиданно предложил Илья.       — В смысле? — просипела Варя и тут же откашлялась: — В плане: зачем? Вы же как бы… Рассорились. С Артёмом, в смысле.       — Я ж у Шаховского — козёл отпущения, ты ещё не поняла разве? Так я хоть пользу какую-то принесу.       Илья говорил равнодушно и немножко высокомерно, словно бы делал одолжение Варе и её друзьям. Но его пальцы то и дело нервно сжимались в кулаки, как будто он молился или сдерживал себя из последних сил. Конечно, помощь влиятельных людей не помешала бы, но Варя боялась, что ни Артём, ни Фил ей не простят союза с Ильёй. «Он же не помочь хочет… — взгляд цеплялся за осанку Ильи, за напряжённо растянутые в улыбке уголки губ, высокомерный взгляд. — Он себя потешить хочет».       — Нет.       — В смысле?       — В прямом, — Варя беспечно улыбнулась, старательно сдерживая злорадный оскал. — Мы сами справимся. Спасибо за попытку, конечно, но не нужно. Я думаю, у Фила есть причина недолюбливать тебя…       В сознании всплыла фотография с его одноклассницей, и Варя усмехнулась собственным мыслям: нутром чувствовала, что конфликт Ильи куда глубже и острее, что простая одноклассница могла стать лишь поводом, но не причиной. На недоумённый взгляд Ильи, располагающий к вопросу, коротко мотнула головой и отвернулась к окну. Фил всё ещё стоял и курил, периодически рассерженно подпинывая снег и взъерошивая волосы. Варе хотелось обнять его крепко-крепко, пока он не перестанет психовать. Пока ей не станет уютнее.       — Пока, — над ухом послышался голос Ильи, натягивающего тёмно-зелёную парку. — Я всё оплатил, если что.       — Филу сам скажи, — глухо отозвалась Варя. — До свидания.       Илья вышел. Варя допила кофе и грохнула кружкой о блюдце, напряжённо вытягиваясь. Фил докурил и выбросил сигарету в мусорное ведро, когда рядом с ним замаячила тёмно-серая шапка Ильи. «Молодец, Варя, а если они сейчас подерутся!» — поёрзала. Растерянность дезориентировала её: что делать во время драки? Варя знала, что разнимать нельзя — ещё и ей достанется. Кричать тоже не стоит: Фил, может, и послушает, а вот Илья вряд ли. Паника накатила холодной волной, лишающей твёрдости во всём теле.       Однако парни стояли и разговаривали. Фил отмахивался и кривился. Илья что-то старательно объяснял, а потом протянул руку. В кафе стало душно. Рука Ильи, обнажённая, смуглая после австралийского солнца, подрагивала не то от холода, не то нетерпения. Фил что-то злобно фыркнул сквозь зубы и, решительно задев Муромцева плечом, обошёл его. Илья покачнулся и обернулся.       Их взгляды встретились, и Варя зарделась. Вся. Илья криво оскалился. Теперь он был настоящим. Смотрел с едкой иронией, насмехаясь не то над ней с Филом, не то над собой. А потом, фыркнув, развернулся и зашагал прочь. Рядом бухнулся Фил, остужая Варю морозцем и беспечной усмешкой.       — Ты чего такая?       — А? — Варя обернулась, облизав губы. — Какая?       — Тормознутая, — хохотнул Фил, ожив.       — А что тебе Илья сказал?       Усмешка Фила стала ещё шире и как будто счастливее. Быстрым рывком он перескочил на место Ильи и уселся напротив Вари, пристально разглядывая её, а потом протянул мечтательным полушёпотом, который меньше всего можно было ожидать от Фила:       — Сказал, что мне с тобой повезло.       Варя смущённо заправила за ухо прядь. От неожиданности в горле встал тугой твёрдый ком, и пришлось сделать усилие, чтобы пропищать слова:       — А-а… А ты?       — Прикинь, впервые Муромцев не фигню сказал! — светло-красные пятна поползли по лицу и шее Фила, выдавая его смущение с потрохами. — Но ему я об этом, конечно, говорить не стал. Сказал, что ему повезло больше, ведь если б не ты — я б ему врезал.       — А почему?       — Ну… При тебе драться как-то, — Фил неловко передёрнул плечами, — ты ж такая… — пальцы очертили в воздухе нечто, отдалённо напоминающее женский силуэт. А потом Фил выдохнул: — Трусишка! Убежала бы, а мне тебя ловить где-то!       — Ну я серьёзно!       — Так и я…       — Блин, ты можешь хоть немного побыть серьёзным? — нахмурилась Варя, пытаясь из глубины души выудить хотя бы крупицы обиды на парня, хотя бы для виду.       Ничего не было. Наружу рвался дурацкий смешок, который из последних сил приходилось сдерживать. Фил пожал плечами:       — Зачем? Это неинтересно.       — Дурак! –всё-таки не выдержала Варя и засмеялась, шутливо шлёпая парня по пальцам.       — И без тебя знаю, — рассмеялся он в ответ.       Они ещё какое-то время сидели, допивая кофе и доедая салат. Фил заказал им ещё по салату, как бы невзначай похвалившись, что впихнул Илье в карман все деньги за кофе. В том, что он так поступит, сомнений не было: Фил был не из тех, кто спокойно принимает подачки врага.       От мысли, что она теперь девушка Фила, всё внутри то скручивалось в тугой узел, то взрывалось сотнями бабочек, то грохотало стадом слонов. Варя безудержно улыбалась, не в силах поверить своему счастью. Два года назад она и подумать не могла, что у них с Филом что-то может совпасть, что она, такая домашняя и тихая, может быть интересна ему, неугомонному, импульсивному, небрежно смеющемуся над миром.       В четыре они засобирались домой: Варя опасалась, что на обед вдруг, подтверждая правило исключением, явится папа и явно будет не очень доволен её отсутствием. Полдороги она многозначительно косилась на Фила, решая, упомянуть о нём в разговоре с мамой (которая, наверняка, будет звонить, как только проснётся или сразу после семинара) или хранить это в секрете.       «Не многовато ли секретов на один квадратный метр?» — Варя осторожно спустилась на вычищенный асфальт остановки в паре километров от дома и, засунув руки в карманы, неловко поёжилась. Воображение живо нарисовало Артёма в тёмной тесной комнатушке КПЗ, как в кино, усталого, с кровоподтёками и в компании мрачных сокамерников. Стало не по себе, и с губ слова сорвались облачком пара, растворяясь в хрустальном морозном воздухе:       — Неправильно как-то.       — Что опять? Дверь открылась не по фэншую? — хохотнул Фил, отряхивая испинанные непоседливым ребёнком джинсы, и легонько подтолкнул Варю плечом.       — Мы…       Местоимение, сладкое и мелодичное, стекло с губ ядом. Фил, бодро прошедший пару шагов, остановился и обернулся мучительно медленно и тяжело, заставляя Варю лихорадочно подбирать слова. Наверняка, эту фразу он понял совсем не так, как было запланировано. Ноги сами понесли вперёд, тонко трещали под подошвами снежинки, сбоку гудели машины, а Варя тараторила, боясь обернуться и взглянуть в глаза парня:       — Понимаешь. Просто… Мы с тобой. И нам хорошо, здорово. С тобой очень здорово, Фил. — Поправила шапку. — Только Тёма. Он же там. В полиции. И ему, наверное, очень фигово. И я… Из меня никудышный друг. Помочь я не могу, — Варя стянула варежку и остановилась, загибая пальцы, — предположений у меня нет, я даже не думаю о нём!.. А ведь должна переживать!       Варя шумно вздохнула. Жёсткий колючий воздух болезненно царапнул грудь, разорвав вдребезги ком в горле.       — Тогда я тоже дерьмовый друг, — тихий выдох Фила обжёг душу раскалённым железом.       Варя покачала головой. Горло изнутри раздирали когти разочарования в самой себе. В её фантазиях друзья должны были делить горе и радость пополам, страдать, если плохо всем. Но задушить собственное неудержимое счастье не получалось.       Варе очень хотелось любить Фила. Гораздо сильнее, чем чувствовать боль Артёма.       — Ты переживаешь за него… А я?       — Ты меришь всё какими-то странными категориями, Варь…       Они свернули во дворы.       Здесь было тихо: не носились дети, не визжали шинами машины. Лишь изредка оглушительно гремели металлические двери подъездов, да хлопали крыльями толстые голуби. Варя задумчиво поднялась на поребрик, тщательно выверяя каждый шаг и прислушиваясь к Филу. Он говорил на редкость серьёзно, и от такого его тона, чуть приглушённого и придушенного, каким обычно изливают душу, кожа покрывалась мурашками.       — Так ведь не бывает: то правильно, а это нет. Вот вообще-то, людей бить неправильно, но Муромцева — можно.       Фил усмехнулся, внимательно глядя на Варю: сработало или нет. Уголок губы дрогнул было, но снова опустился. Сомнения грызли душу.       — Есть ведь какие-то рамки, нормы. Общепризнанные, общепринятые. Ну, например, что дружба — это верность до конца. И друзья вместе до конца… До последнего вздоха.       — Это разве ра-амки? — Фил запрокинул голову, разглядывая ярко-белые пушистые облака в лазури неба. — Это естественно. Рамки — это когда тебе придумали какую-нибудь ерунду, и под эту ерунду тебя подогнать пытаются. Обрезать. Ну, или размазать. А ты сама сейчас себя идёшь и размазываешь по какой-то выдуманной Варе.       «Мама бы сказала, что я накручиваю. Папа — что загоняюсь… — промелькнула мысль, и губы теплом тронула лёгкая улыбка. Варя легко спрыгнула с поребрика. — Может, я правда перебарщиваю?» Варя неопределённо повела плечами:       — Не все рамки — Прокрустово ложе, Фил. Некоторые помогают упорядочивать жизнь, — оправдалась Варя.       По крайней мере, ей было гораздо спокойнее жить, деля окружающий мир, свои и чужие поступки на «правильное» и «не очень». Варя всегда стремилась выбирать правильное и оправдывать ожидания окружающих. В конце концов, она дочь мэра и бизнес-леди, которые всего в жизни добились сами, при этом не потеряв чести и уважения. И ей стоило бы соответствовать успешным родителям.       Они проскользнули в узкий просвет меж многоэтажек, выныривая из недвижимого двора на улицу. По расчищенной узкой дороге гуськом тащились за неторопливым автобусом легковушки, гуляли мамы с детьми. До Вариного дома оставался двор.       Шаги стали меньше и медленнее. Фил подопнул льдинку:       — Ну в конце концов, ты думаешь, Артемон будет рад, когда узнает, что мы тут сидим сопли-слюни-слёзы на кулак мотаем?       — Нет! — хихикнула Варя.       Артём был тем самым неисправимым оптимистом, который всегда находил светлый уголок даже в самом пасмурном дне. Самодовольная улыбка скользнула на губах Фила, но тут же растворилась в мрачном покусывании щеки. Фил вскочил на поребрик и, качнувшись на пятках, выдохнул:       — Больно это. Когда тебя — в рамки.       Это звучало очень и очень горько. Так в детстве иногда плакала Варя, когда ей должны были ставить укол.       Слова комом встали поперёк горла. Фил, стянув перчатки, сердито взъерошил волосы и с деланой беспечностью отмахнулся. Спрятав варежки в карманы, Варя коснулась тёплыми пальцами его холодных ладоней, скользнула по сбитым костяшкам и осторожно сжала его руку. Молча они побрели дальше.       До дома оставался один пешеходный. Варя равнодушно глянула на кислотно-зелёную рамку знака, на потёртые жёлто-белые полосы зебры и резко остановилась.       — Ты чего? — спросил Фил.       Варя, неопределённо качнув головой, развернулась к нему. На миг ощутила себя диснеевской принцессой: Фил смотрел на неё с улыбкой и сверкающим восхищением в глазах. Пальцы медленно, один за другим, отпустили ладонь Фила. Шаг, другой — Варя не верила, что делает это — они с Филом оказались так близко друг к другу, что дыхание замерло. Ладони скользнули по его груди, подушечки пальцев поглаживали шершавые щёки, кончик среднего пальца очертил край пластыря на брови.       Варя осторожно поцеловала Фила в холодные мягкие губы. Поцеловала не так, как вчера: быстро, стремительно, смущаясь и пробуя. Поцеловала нежно, стараясь вложить все чувства, полыхавшие в душе, в это касание.       И мир как будто замер.       По телу разлился такой жар, что захотелось сбросить одежду. Обомлевший Фил помедлил лишь секунду, а потом с силой подтянул Варю к себе за талию. Его ладонь скользнула по шапке и сжала капюшон пуховика. Фил целовался пылко, как будто забывая обо всём, судорожным дыханием опаляя кожу и ведя Варю за собой. Она поддавалась. Каждая клеточка тела её трепетала в ответ на чувства Фила.       Только вчера вечером Варя решила сделать паузу и оценить рациональность этих чувств и отношений с Филом, а сейчас стояла и целовалась с ним посреди улицы. И этот поцелуй не вспыхивал пятнами стыда под кожей и зудящим ощущением впивающихся взглядов — он разливался блаженным наслаждением. И Варя готова была продлить его на целую бесконечность.       Была особая прелесть в том, чтобы наплевать на все нормы, на мгновение забыть о существовании целого мира, прекратить равняться на несуществующий идеал и просто делать, что хочется. Варя хотела любить Фила.       Любила она его, кажется, давно, ещё раньше, чем поняла это. А сейчас захотела любить.       И это решение совершенно точно было окончательным.       Фил опять легонько прикусил её губу, и укол туповатой боли привёл Варю в себя. Она мягко отпрянула, скользнув ладонью по куртке Фила:       — Ты чего кусаешься?       — Задумался. Опять, — Фил неловко улыбнулся. — Прости. Пошли?       Варя мотнула головой: до двора рукой подать. Она дойдёт как-нибудь сама, а то опять придётся долго-долго прощаться, может, даже целоваться на глазах соседей, которые непременно упомянут о незнакомом парне при папе, и тогда их с Филом от грозы спасёт только чудо. Варя усмехнулась собственным мыслям и махнула парню рукой. Он настаивать не стал. Лишь замер у знака, засунув руки в карманы и широко улыбаясь. Варя, перейдя дорогу, обернулась и махнула Филу кончиками уже порядком озябших пальцев. Фил поднял ладонь в ответ.       Смотрел ещё какое-то время за тем, как тоненькая Варина фигурка торопливо и упрямо зашагала в сторону причудливого двора, а ноги в скользких сапогах опасно разъезжались на льду. От этой странной улыбки уже сводило скулы, а он всё не мог перестать улыбаться. Наконец Варя скрылась под аркой, и Фил вздохнул. Надо было топать на остановку домой. А там снова — эхо в огромных комнатах, холодные стены, полупустой холодильник и пыльный компьютер.       Фил остановился, не успев на десяток метров отойти от пешеходного: «А нафига, собственно, я иду туда? Через Артемонов двор будет подольше да поприятней. Во дурак! Так бы с Варькой прошёлся!» Рассерженно сжав волосы, Фил осуждающе покачал головой и торопливо проскочил через дорогу прямо перед носом только-только начавшего тормозить грузовика. В спину послышались рассерженные гудки, но Фил лишь небрежно поправил на плече рюкзак и бодрым шагом направился к арке.       Его друзья жили в удивительном дворе. Когда Фил, живший на закрытой территории в одной из трёх пятнадцатиэтажек с консьержами в городе, впервые пришёл к Артёму в гости, то обомлел. Никак в голове не укладывалось такое колоссальное свободное пространство, с одной стороны которого распластались разноцветные пятиэтажки (жёлтые, персиковые, голубые, кирпичные), а с другой стороны высились углом светлые панельки с чистыми подъездами, тяжёлыми домофонными дверьми и ровными ступеньками. Рядом с детской площадкой, на удивление, никем не разрушенной на памяти Фила, стояла трансформаторная будка, которая ежегодно покрывалась новыми граффити-подписями.       — Эй!       Варин слабый вскрик, в котором смешались не то ужас, не то возмущение, прозвучал глухо и гулко, прокатившись по коже колючим холодком. Фил рванул к арке (только оттуда звуки могли доноситься так громко и так придушенно, только там могло случиться что-то), ноги заскользили на резком повороте.       Машин вокруг не было. В арке было мрачно, заледенело. И тихо.       Сперва Фил увидел Варю, стоящую на четвереньках и слабо подрагивающую. Рюкзак с оторванной лямкой валялся в паре метров. Ногой к себе его пододвинул какой-то худощавый пацан лет пятнадцати и вжикнул молнией.       Варя села на колени и посмотрела на Фила. Пальцы её добела вцепились в почему-то не улетевший в сторону телефон, а свободная ладонь саднила. Глаза распахнулись широко-широко и смотрели как-то пусто и безжизненно. Словно мимо него.       — А говорила, денег нет! — худощавый пацан напомнил о себе, подрагивающими руками пытаясь раздербанить Варин кошелёк.       Варя не сказала ничего (Фил успел только усомниться, могла ли она вообще говорить). Камнем под ноги грохнулся рюкзак. По кожей зазудело до разрывающего жара. Фил больше не сдерживался. Широкий шаг — почти вплотную. Удар по запястью — кошелёк на землю. Удар в подбородок — опрокинут на спину. Нырок от слабого замаха. Перехват. Через колено. Варин рюкзак — ногой к ней поближе. Пацана, слишком лёгкого и болезненно-синеватого, за воротник и к стене. Раз. Другой. Кулаком по скуле.       Выбросить ярость. Отомстить за этот чёртов день. И за то, что посмел тронуть Варю и её вещи.       Пацан сплюнул на землю и ногой толкнул в грудь — неожиданно. Случайно задел солнечное сплетение. Не особенно больно, но ощутимо. Фил рефлекторно согнулся, жадно захватывая ртом воздух. Сзади что-то пискнула Варя. «Очнулась!» — бряцнуло в сознании неуместной радостью и дурацкой усмешкой, Фил закашлялся. Рука нашарила в воздухе рукав куртки пацана. Он сперва замер, как будто ошалев от сделанного, а теперь попытался удрать.       Фил вцепился намертво, коротко выдыхая и приходя в себя. Пацан попытался ударить, Фил увернулся и врезал ему кулаком под рёбра. Тот сипло выдохнул и ослаб, резко падая вниз. Треск шва вспорол тишину арки.       — Не убивай, не убивай, я не буду, я не трогал! — еле ворочая языком, как запрограмированный, заговорил парнишка, по-паучьи перебирая длинными и как будто изломанными конечностями, медленно и неуклюже отползая от Фила по ледяному накату.       Оторванный рукав безжизненно болтался в руке, обнажив бледную кожу с мелкими фиолетовыми синяками по всему предплечью и слишком чёткие прожилки вен. Фил не удержался: швырнул рукав в лицо наркоману и от души пнул его ногой в живот.       — С-сука…       — Фил! — сзади хрипло вздохнула Варя, и что-то зашуршало. — Не надо…       Фил обернулся. Варя встала, держась за стену. Телефон она по-прежнему сжимала в руке, колени дрожали, шапка съехала в сторону, волосы вывалялись в снежных крошках. Широко распахнутые глаза лихорадочно смотрели по сторонам, оглядывая побоище.       — Ещё раз, скотина, и я тебя! — Фил красноречиво пнул попавшийся под ноги осколок льда, и тот вдребезги разлетелся от удара.       Пацан свернулся калачиком и унизительно заскулил. Фил поднял Варин рюкзак, закинув туда кошелёк и всякую мелочь вроде значков, денег на автобус и сточенных простых карандашей. Нога снова разболелась, так что пришлось идти, чуть припадая и сдавливая зубы от постреливающей боли. Регулярные драки отнюдь не способствовали восстановлению после растяжения.       Зато, по крайней мере, Филу стало хорошо. Даже курить не хотелось. Удушающий жар угнетающих мыслей вышел вместе с паром драки.       — Как ты? — Фил подошёл к Варе, протягивая ей рюкзак.       С глухим стуком туда упал телефон. Они стояли какое-то время молча. Варя держалась одной рукой за стену и шмыгала носом. Фил глупо держал перед собой её рюкзак. Сзади поскуливал наркоман. Потом Фил застегнул молнию и неуверенно предложил убраться отсюда поскорее: в любой момент могли появиться пешеходы или автомобили и превратно всё понять.       Варя, поджав губы, неопределённо пожала плечами, и вдруг её пальцы клешнями впились в его плечо. Фил ощутил, как Варя напряжённо вибрирует, словно из последних сил сдерживаясь.       — Ты чего? — шепнул он, осторожно подтягивая Варю к себе ближе за талию.       На обветренных руках острой мимолётной болью лопнула кожа. Костяшки снова заныли. Варя подняла глаза на Фила, испуганные, шокированные и такие огромные, что в черноте её зрачков можно было различить своё отражение, немного размытое, правда.       — Я ног не чувствую, — одними губами произнесла она и сделала неуверенный шаг.       Если раньше Варя ступала осторожно, но твёрдо, то сейчас едва не грохнулась на лёд вместе с ним. Фил вовремя прижал её к себе крепче.       — Пошли.       Варя покорно кивнула и впилась в него обеими руками. Одной рукой сжимала плечо до тупой боли, кажется, совершенно не соизмеряя силу, другой рукой обхватила предплечье. Фил не удержался и накрыл её ледяные дрожащие пальцы своей рукой. Варя благодарно улыбнулась ему и тут же коротко и непринуждённо кивнула какой-то знакомой женщине из двора.       Словно и не испугалась вовсе. Ранняя радость зажглась в душе: вот, сейчас сядут, попьют чая, обсудят всё по-человечески. Надо поговорить и об Илье, и об этом странном нападении. Варя ведь, наверняка, припишет это к теории заговора против Артёма, а Филу придётся её разубеждать, скорее всего.       Он не думал, что этот наркоман — часть чьего-то хитроумного плана. Просто пробегал мимо или подбирал закладку, заодно решил поживиться лёгкими деньгами. Телефон у Вари, конечно, не самый новый, но выглядит хорошо, да и фирменный, даром что устаревшая версия. Да и сама она не похожа на девочку из неблагополучной семьи.       Радость разбилась вдребезги, едва они переступили порог. Фил буквально ощутил, как с первым рваным громким всхлипом вдребезги разбилась Варина маска уверенной девочки-которой-всё-ни-по-чём. Она стянула сапоги, затряслась и прям в пуховике рванула в ванную. Фил только и слышал, как звонко щёлкнул замок.       Разувшись и сбросив пуховик на пуф, Фил по-хозяйски проследовал на кухню. Поставил подогреваться чайник. В ванной мощным потоком хлынула вода и что-то грохнуло, а потом послышалась сдавленная ругань Вари. Фил открыл кухонный кран и подставил ладони. Белый поток холодной воды больно вбивал капли в обветренную кожу, вымывал из заново сбитых до крови костяшек грязь. В невымытые чашки капала розовая от крови вода. Фил исступлённо растирал кожу вокруг костяшек, а ледяная вода успокаивала жаркую пульсацию и подрагивание пальцев.       — Ау! Чёртов-во ЖКХ! — вода в ванной перестала шуметь вместе с громким, надрывным, на грани истерики, восклицанием Вари. — Где холодная, чёрт подери?       Фил, выключив воду, небрежно отёр ладони о джинсы и глухо стукнул в дверь ванной. Пальцы стрельнули тупой болью:       — У тебя всё в порядке? — чтобы Варя его услышала, пришлось выключить монотонно гудящую вентиляцию и повторить вопрос.       — Фил, — Варя завозилась и захлопала чем-то, видимо, дверцами душевой кабины, — можешь, пожалуйста, мне одежду принести? Любую, какую… — мрачно выдохнула: — Найдёшь.       Сначала вспыхнули щёки, горячими пятнами покрылась шея, и в рубашке стало жарко, пальцы неосознанно потянулись расстегнуть верхние две пуговицы на рубашке и закатать рукава. Странное дело: такая простая просьба вогнала его в какую-то нелепую краску.       Фил осторожно просочился в Варину комнату. Взгляд привлёк полуметровый плюшевый пёс за рабочим Вариным столом, наполовину прикрытый бордовой толстовкой с молнией. Жар смущения выплеснулся смешком. Фил быстро распахнул шкаф и почти не глядя достал оттуда две вещи. «Блин, ну что, как дурак, а?! — разозлился сам на себя на пороге, и вспыхнул снова. — Так, штаны какие-то, топик. Нормас, сойдёт!»       Фил дважды стукнул в дверь. Варя приоткрыла ванную, и из неё вывалились белые клубы пара. Вообще-то разглядывать таких девушек, как Варя, было неприлично, но Фил не смог удержаться. Варя, замотанная в большое махровое полотенце, в каплях воды, быстро стынущих в холоде квартиры, с длинными тёмными мокрыми волосами и даже с красными припухшими глазами — плакала, куда ж без этого, — казалась такой красивой, что в мозгу стало совсем пусто.       Пальцы Вари нетерпеливо шевельнулись в воздухе:       — Фил…       Фил торопливо впихнул в Варины руки одежду. Дверь ванной хлопнула. Показалось, что ещё громче и суровее, чем прежде. «Обиделась, что ли?» — Фил растерянно растёр ладонью лицо и метнулся в кухню: выключать чайник.       Он перебрал жестяные коробочки с чайными листьями и в маленьком чайничке заварил мятный — Варе сейчас не помешает успокоиться. Фил наугад выхватил из полусотни кружек себе самую симпатичную бело-синюю, с футбольным мячом и плеснул туда крепкого чая. Ему тоже не помешало бы успокоиться. Безмолвно выползла из ванной Варя и прошаркала до кухни, в полной тишине похлопала шкафчиками, откуда-то выудила заначку: большую шоколадку.       — Спасибо, — обхватив обеими руками кружку, рвано улыбнулась Варя, — угощайся.       Зашуршали горькой шоколадкой. Варя нервно потягивала чай, шумно дышала. Тихий стук её кружки о столешницу в этой тишине показался оглушительным, Фил невольно содрогнулся и поднял глаза на девушку. Свою девушку — от этой мысли на губы наползла совершенно неуместная улыбка. Варя зарылась пальцами во влажные волосы и закрыла ладонями лицо.       Только было видно, как она нервно кусает губы, пытаясь сдержаться.       — Бред какой-то, — сипло выдохнула она, — у меня в голове не укладывается. Представляешь… Я… Пошла, с мамой голосовухами перекидывалась. Повезло: у неё семинар на семинаре сегодня, не придётся объясняться сильно. И тут телефон рванули. А у меня мысль одна: если я сейчас его потеряю — мне капец. Там же… Все фото, все номера, все заметки.       Варя отняла ладони от лица. На ресницах растаявшими льдинками блестели слёзы, ладошки друг за другом растирали глаза. А слёзы всё катились и катились, смешиваясь с каплями пара после ванной. Фил жадно глотнул чая: «Херня. Не помогает мята успокоению!» Жгучая ярость на самого себя, на свою неповоротливость и тормознутость периодически накатывала волнами. Если бы он не пустил её одну, если бы вовремя сообразил проводить, всё бы было по-другому. Она бы не плакала перед ним истерично, а он бы не ощущал себя идиотом.       — Я такая дура! Илья… Какой Илья! Это какая-то жесть! Это они специально! Он требовал денег, дозу. Зря мы выбросили наркотики! — Варя всхлипнула и закрыла ладошкой рот.       — Ва-арька-а-а! — сквозь зубы прорвался сдавленный вой подбитого зверя.       Стул грохнул и чудом не упал, когда он подскочил к Варе и рывком поднял её на ноги. Варя дрожала. Нервно хрипло всхлипывала, тряслась и твердила про теорию заговора, про полицейских и про то, что она совершенно ничего не может. Даже постоять за себя.       — Я так испугалась!       Фил осторожно притянул Варю к себе, крепко сжимая руки на её спине. Её ладони неуверенно скользнули по его талии, холодя кожу даже через ткань, а потом сплелись в замок на пояснице. Варя перестала плакать. И только с каждым вдохом всё сильнее вжималась в Фила, словно хотела стать его частью, спрятаться внутри него. «Плохая идея…» — качнул головой Фил, плавно отстраняя Варю от себя.       — Не плачь, Варь.       Филу хотелось сказать ещё много чего: что Варя была удивительно спокойна, пока шла до дома, что Варя сумела удержать телефон и даже подняться, что он дурак, который не успел вовремя. Но всё это казалось неуместным. Совершенно не тем, что ей нужно было сейчас. Поэтому он тихо повторил:       — Не плачь…       — Всё хорошо, — пальцами размазала по щекам слёзы и совершенно не убедительно кивнула: — Честно-честно. Это не я — слёзы… Они сами… Катятся.       Хихикнув, развела руками. Фил хохотнул в ответ, погладив её по плечу. Варя зябко поёжилась и обняла себя за плечи:       — Так странно, Фил, как будто сериал какой-то. Ну, там… Наркоманы, менты, нападения.       Варя снова содрогнулась, отворачиваясь к окну, и Фил тенью скользнул в её комнату. Сорвал с пса большую тёплую толстовку и тихо вернулся к Варе. Она словно и не заметила его отсутствия: стояла у окна, глядя на мерцавший грязно-золотистыми огнями в сгущавшихся сумерках город, задумчиво барабанила пальцами по плечам и вполголоса рассуждала о полицейских и о том, что она совершенно запуталась в происходящем.       Фил мягко накинул на неё толстовку, бережно погладив по плечам. Варя испуганно дёрнулась: так обычно содрогался Артём, когда кто-то подбирался к нему со спины.       — Пугаешь, — шепнула Варя, туго сглотнув.       — Прости, — неловко улыбнулся Фил. — Ты забавно пугаешься.       В кухне было абсолютно тихо. Ни треска часов, ни шороха соседей сверху — только слабые звуки улицы из приоткрытого окна. И эту тишину нарушить было как-то странно боязно, так что, когда Варя перекинула тяжёлые мокрые волосы на грудь, Фил бережно поправил толстовку на её плечах и плавно прижал к себе. Чтобы ощущать корично-апельсиновый запах её влажных волос. Чтобы чувствовать её тепло.       Чтобы быть с ней.       Варя приподняла уголки губ. Её руки, вынырнув из-под толстовки, коснулись его ладоней. Пальцы очертили края сбитых костяшек, погладили шрам от сигареты. Варя обеспокоенно качнула головой:       — Возьми аптечку.       — Похрен, — выдохнул в самое ухо Вари Фил. — Первый раз, что ли.       Варя беззвучно хмыкнула. Нежные ладони накрыли его руки полностью, пальцы переплелись с пальцами, как смогли. Блаженное успокоение теплом растеклось по телу.       Их отражение растворялось в серо-лиловом воздухе улицы, расплывалось по мутному стеклу. Они словно бы сливались воедино друг с другом и с этим городом. Фил прижался щекой к Вариному виску, покусывая губу.       Варю хотелось обнимать и целовать, но с каждой попыткой в душе из ниоткуда вырывался страх, лёгкий, вёрткий, неуловимый, как призрак из детских ужастиков. Фил боялся сделать что-то не так, переборщить, поторопиться: Варя казалась такой хрупкой, словно сотканной из воздуха и весенней наледи — эдакой Снегурочкой, которая в любой момент может растаять от его огня. Но отступить и оставить Варю тоже не мог.       — И что же мы будем делать, Фил? Мы теперь точно знаем, что это не Муромцев. Илья не самый приятный тип, да. Но не мерзкий. У него глаза печальные. Хотя, конечно, из меня ещё тот знаток человеческих душ…       — Ничего. Прорвёмся!       Снова замолчали. У Фила не было идей — было лишь отчаянное желание вселить в Варю уверенность в том, что они со всем справятся (даже если это не так).       — Может, я сейчас скажу глупость, Варь, но я самый счастливый человек.       Варя тихонько хмыкнула и мягко развернулась к нему лицом. Фил ожидал, что она сейчас вновь его нежно обзовёт балбесом и позовёт смотреть свой любимый сериал. Но она безвольно опустила руки и умилительно невинно взглянула на Фила из-под ресниц:       — Поцелуй меня.       Фил выдохнул, нащупывая в воздухе Варины ладони. Пальцы переплелись, бережно и крепко. Фил медленно склонился к её лицу, касаясь носом носа и глядя в глаза. Поцелуй сперва вышел каким-то слишком осторожным и неуверенным, но потом Варя ответила ему. И крышу совсем снесло.       Они целовались нежно и тепло, крепче переплетая пальцы.       А потом Фил ещё целый час смотрел с Варей сериал, под её контролем бинтовал слабо нывшие костяшки, перебрасывался с ней размышлениями о жизни и бережно обнимал.