Холод и яд

      Варя захлопнула за Филом дверь и зябко поёжилась: то ли из подъезда потянуло сквозняком, то ли в объятиях Фила она не заметила, как морозно в квартире. Натянув рукава тёплой толстовки, некогда принадлежавшей Артёму, по самые пальцы, Варя направилась к окну: мамина привычка провожать папу взглядом незаметно стала и её привычкой. Как правило, когда кто-то уходил из дома, Варя липла к окну, следя, как он покидает двор. Мимоходом она поставила подогреваться чайник. Вокруг всё сильнее сгущался холод, проникая под самую кожу и сводя зубы до раздражающего постукивания. Варя сдавленно зашипела и приподнялась на носочки, чтобы разглядеть из-за роскошного денежного дерева занесённый снегом двор.       Сердце ухнуло вниз, вызывая болезненный жар на щеках. Варя шлёпнулась на пятки. Ком, вставший поперёк горла, помешал ей сглотнуть или выдохнуть. Отсюда было отчётливо видно, как к подъезду, который ещё не покинул Фил, решительной походкой приближался папа. Жёсткие шаги, небрежно распахнутое пальто, кожаный дипломат в руках— Варе казалось, что отец очень сердит. А если увидит Фила — разозлится вконец. «Ну они же не могут встретиться, правда же! А Фила он только на фотках класса и видел, если их смотрел», — тоненько запищавший чайник на мгновение отвлёк Варю от окна.       Когда она вновь прильнула к стеклу, приподнимаясь на цыпочки и выворачивая голову под немыслимым углом, папы уже не было. Зато заметна была синяя куртка Фила, с заячьей прытью полубегом направлявшегося в сторону Артёмова дома.       Варя громко прокашлялась и натужно выдохнула: надо было всё-таки маме рассказать про Фила, сейчас бы не думала, как оправдываться перед отцом за парня. Мама бы с натурально ведьминской способностью увещевать успокоила бы папу. «Но нет! — сердито нахмурилась Варя, заливая кофе кипятком. — Фил же дал мне полчаса поболтать, даже покурить вышел. Могла бы рассказать. В конце концов, это рано или поздно случилось бы. Она же сама говорила, что в шестнадцать иметь парня нормально, а в почти восемнадцать — и подавно. Блин-блин-блин!»       Папу Варя встретила буквально через полторы минуты с кофе в руках, натянутой улыбкой и трясущимися коленками.       — Привет! Т-ты рано что-то, — Варя с силой сцепила постукивающие зубы и хлебнула горячий кофе; не помогало: кажется, липкий холодный страх пропитал её насквозь теперь, без Фила.       — Надо кое с чем разобраться, — многозначительно вздохнул папа и оглядел Варю. Быстро, цепко, внимательно. — Ты плакала, что ли?       — Нет, — торопливо соврала Варя, краем глаза косясь в зеркало, — голову мыла. Шампунь в глаза попал.       Для правдоподобия Варя встряхнула ещё влажными и тяжёлыми волосами и нервно улыбнулась. Папа озадаченно кивнул. Он был смурнее обычного, и Варя боялась, что это всё-таки связано с Филом. Не то чтобы папа был таким уж рьяным противником парней… Просто такой, как Фил, да ещё и с фамилией «Шаховской» явно не соответствовал отцовским представлениям об идеальном мужчине для дочери. В принципе, конечно, это могло быть и связано с работой, рассуждала Варя, напряжённо наблюдая за раздевающимся отцом. Он, словно балласт, сбросил дипломат в угол и с наслаждением повёл плечами. Стянул замшевые ботинки, припорошённые снегом, и даже не удосужился его стряхнуть. Громко зазвенели часы, телефон, ключи и кошелёк, поочерёдно опускаясь на комод в прихожей. Вжикнул смартфон, оповещая об СМС. Папа болезненно скривился и с шуршанием крутанул флакон своих духов.       — Там чайник горячий, — неловко решилась встрять Варя, — кофе будешь?       — Я б чего покрепче сейчас, — шумно выдохнул папа, а потом махнул рукой. — Сам сварю.       Голос его вибрировал угрожающим напряжением, и Варя, решив, что папу сегодня лучше вообще не трогать, мышкой юркнула в свою комнату и прикрыла дверь. Вовремя. Буквально через мгновение на всю квартиру разнёсся звонок папиного мобильного. И, судя по тому, как громко, эмоционально и до предела сдержанно заговорил отец, это была работа. До Вари за ноутбуком долетали лишь обрывки слов, а внутри всё разрывало любопытством. Решив, что ни уроки, ни сериал, ни кофе никуда не убегут, она подтянула к груди большого плюшевого пса по кличке Пёс (Фил ещё сегодня успел посмеяться по этому поводу сперва над её не-креативностью, а потом над её фанатизмом) и подкралась к двери, затаив дыхание.       — Я же сказал, что ничего не буду говорить! Нет, я не дам «добро» на стройку, пока не будут проверены сметы моими людьми. Да, мне не нравятся эти сметы. Послушайте, я работал с тех.заданиями на строительство зданий, я знаю, когда что не так. Перед губернатором я объяснюсь как-нибудь сам!       Варя разочарованно выдохнула и тихонько закрыла дверь. Она-то надеялась на что-то новое, о чём можно будет поспрашивать с любопытством и горящими глазами, а тут всего лишь стройка школы регионального значения, длившаяся уже третий год. Строительная компания за строительной компанией брались за этот проект и с грохотом проваливались. То фундамент не тот, то стена начнёт разваливаться, то грибок по всему помещению.       Мысль признаться во всех проблемах папе, закравшаяся в сознание во время просмотра серии, где отец практически рубил всех налево и направо, чтобы найти подонков, напоивших клофелином и обокравших его дочь, вдруг потускнела. У Олега Николаевича Ветрова, мэра, влиятельного человека, ответственного за целый город с трёмястами тысячами жителей, хватает своих проблем, которые надо решать. И они явно помасштабнее тех, с которыми столкнулась Варя.       Варя забралась на диван с ногами, утыкаясь носом в мягкую голову игрушки. На противоположной стене в деревянных рамках вразнобой кружили редкие моменты семейного счастья.       Варя только родилась, и папа делает на старый фотоаппарат мамины фото из роддома. Мама утомлённая, устало улыбающаяся, но сверкающая глазами и какой-то магией нулевых.       Варе полгода, и она с широкой улыбкой сидит напротив папы, сжимая большой мячик. А он смеётся, и вокруг глаз его пролегают морщинки радости, которые сейчас превратились в возрастные.       Варе три года, и она, держась одной рукой за маму, другой — за папу, гуляет по поребрику. Детская привычка осталась и до сих пор. «Интересно, кто это фотал?» — хмурится Варя, но вспомнить не может.       Варе семь, у неё две косички, пышные банты, букет пионов больше её головы и неподдельный испуг в глазах. Рядом Артём, уже беззубый и чуть ниже Вари (кто ж знал, что он так вымахает!), и тётя Лена, его мама, худенькая и светлая, которая рядом с Вариной мамой кажется миражом. Целый фотоколлаж первого в жизни Первого сентября. Тут и мамы вместе, и Варя с отцом, и Варя в обнимку с Тёмкой. В глазах отчего-то свербит, и Варя громко шмыгает носом. И зубы снова начинают стучать от холода.       Варя рассматривала двенадцать фотографий, словно телепортируясь из момента в момент. И каждый раз родители как будто всё дальше и дальше от неё. На Варин выпускной из девятого класса пришла только мама: папа был занят в Администрации. А потом и мама полностью погрузилась в благотворительность и свой косметический бизнес.       Фотографий из десятого-одиннадцатого класса на стене практически нет. Кроме дурацкого селфи, сделанного Артёмом на химии, кажется. В тот день Фил рассказывал, как здорово было бы взорвать кабинет Янины, внепланово влепившей ему два. Виктор многозначительно постукивал по виску, а Варя сидела, укоризненно поджимая так и норовившие растянуться в улыбке губы. Машка сидела, подперев подбородок кулаком. В кадре — четыре с половиной человека: Фил с горящими глазами, скептично приподнимающий брови Виктор, усталая Машка, возмущённая Варя (в последний момент заметила, что друг прихватизировал её телефон) и озорно сверкающие янтарём каре-зелёные глаза Тёмки.       Варя ткнулась лбом в голову Пса, и пальцы невольно сильнее впились в живот игрушки. Не верилось, что это было почти полтора года назад. Вдруг захотелось, чтобы всё это было вчера: развлечения, беззлобные подколы, шутливые упрёки, сбегания с физкультуры под удивление Фила, мол, хорошие девочки так себя не ведут. Чтобы вчера была беззаботная школьная жизнь, а не задержание Артёма и наркотики в рюкзаке. Варя тоскливо вздохнула, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы: «Я же хотела приключений! Мне же скучно жилось! Завидовала парням с их бандой, а оно… Не хочу приключений. Не хочу. Не хочу!» Плечи задрожали, в горле встал ком.       Слёзы накрыли её с новой силой. Перед глазами вновь замелькали картинки сегодняшнего дня, удивительно долгого и по-настоящему тяжёлого. Илья, его наигранно дружелюбная улыбка и усталость в шоколадно-карих глазах; занесённые снегом пейзажи за замороженным окном автобуса; холодная и влажная рука, пытающаяся вырвать телефон; Фил… Варя помнила его глаза, словно помрачневшие от ярости, когда он бил этого худощавого паренька. Когда он обнаружил его потемневшие вены.       Стало так холодно, как если бы она на мороз вышла в одном топике. Даже пальцы как будто онемели и двигались с огромным трудом. Когда рядом был Фил, когда можно было сжать его руку, прислониться к его плечу или даже просто сидеть рядом с ним, почему-то не было так зябко до мурашек по коже. Он словно согревал её, защищал от всего мира и от собственных мыслей. «Коне-ечно, — постаралась саркастично уколоть саму себя Варя. — Когда он рядом, я думаю только о том, какие у него красивые волосы и как ему идёт этот шрам над бровью. Блин!» Варя нервно рассмеялась в игрушку, нещадно теребя её большие острые ушки. Впрочем, на место мыслей о Филе тут же вернулись тревожные размышления о наркотиках и наркомане. Взгляд упал на рюкзак с оторванной ручкой, торчавший из-под стола.       Варя нахмурилась, останавливая взгляд на чёрных жёстких нитках. Вспомнила тёмные вены и бледные руки. Обжигающее падение на лёд. Шипение, в котором он что-то требовал. «А если… — от этой мысли стало совсем дурно, так что даже кровать предательски поплыла куда-то в сторону, погружая Варю в вязкий прохладный воздух. — А если они его послали? Потому что реальную наркоту мне подсунули, а она у них ведь на счету. По-любому». Варя бухнулась на подушку и зажмурилась, часто-часто дыша. Пальцы нещадно терзали живот игрушки, а размышления терзали Варю. Каждый домысел становился страшнее предыдущего.       В своём воображении Варя дошла до того, что полиция могла слить информацию о пакетиках наркоты в СМИ, что вызвало бы натуральный взрыв. И проблем у папы стало почти в десяток раз больше, чем прежде. Потому что одно дело — недостроенная школа и категорическое нежелание общаться с прессой, и совсем другое — наркотики у дочери. Досталось бы всем: начиная от самой Вари, заканчивая отцом и прогнившей системой, которую так любят ругать все и везде.       — Поздравляю, Шарик, ты балбес! — Варя села, откидывая влажные волосы с лица и укоризненно глядя на беззаботные снимки.       Всё-таки надо было рассказать папе. Оставалось надеяться, что ещё не поздно. Что ещё можно что-то исправить.       Варя дала им два часа. Папе — поужинать, остыть после работы, уладить все дела, выпить кофе и уединиться с работой в спальне-кабинете. Себе — откопать среди груды своих сумок подходящий на завтра рюкзак, поковыряться в учёбе и сердито захлопнуть её, просмотреть полсерии сериала, скептически оглядеть свои черновики и с трудом подавить в себе желание выбросить их в мусор. Вообще, появилось зудящее желание выбросить в мусорку всю эту неделю. Варя крутанулась на кресле, продолжая мучить любимую игрушку; взгляд упал на календарь, и с губ сорвался страдальческий стон. На календаре был только вторник. А Варя надеялась, что уже суббота.       Тяжело поднявшись, Варя побрела на эшафот — в родительскую спальню. Она уже чувствовала, как её будут казнить и миловать, даже несмотря на заверения папы не ругаться, если она вляпается во что-то потяжелее двойки. Сомнительно, что папа рассчитывал на проблемы такого масштаба, да притом не собственно Варины, а по-дружески разделённые с парнями. На это слово Варя наложила строгое табу: мальчики, Артём и Фил, но никаких фамилий (особенно Шаховского: у папы были натянутые отношения с Шаховским-старшим), никаких «парней» (слишком многозначное слово). Одна рука крепко прижала игрушку к животу, другая ладонь накрыла металлическую ручку и плавно провернула. Щелчок выстрелом отдался в сознании, и колени подкосились.       «Труси-ишка», — попыталась подбодрить себя Тёмкиной интонацией, и осторожно просунула лицо в кабинет. Папа сидел за рабочим столом, постоянно кликая мышкой в каких-то таблицах и перебирая бумаги.       — Па-ап, — осторожным полушёпотом окликнула его Варя.       Папа дёрнулся, поднял голову и слегка затуманенным взглядом окинул её. Болезненно помассировал переносицу: видимо, работал с документацией уже так долго, что в глазах резало. Варя виновато приподняла брови и кивнула:       — Можно тебя отвлечь?       — Чего тебе, Вар-Вар-Вар-Вара?..       Папа добродушно усмехнулся, но в полурасслабленной позе его Варя различила усталость. «Может, ничего и не говорить? Он и так устал, а тут ещё я со своими дурацкими проблемами. Папа с мамой, наверняка, всё бы решили сами, без вмешательства родителей, а я, как маленькая девочка…» — Варя проскользнула в спальню, захлопывая дверь. Чем больше шагов сделано, тем сложнее отступать.       — Да так просто. У тебя всё хорошо? — не начинать же сходу, в самом деле!       — Да… — папа поморщился, небрежно поддевая мизинцем бумаги. — Всё хорошо, дочь. Так, мелкие неприятности.       — Мелкие? — Варя привалилась плечом к книжному шкафу, наискосок проглядывая валявшиеся документы. — Это сметы какие-то, да? Ну, вот, тут бетон.       — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — папа быстро сгрёб документы в стопку и расположил их подальше от ненасытного Вариного взгляда. — Да, доча, сметы… Проверяю. Как говорится, меня терзают смутные сомнения…       — А… Разве у тебя нет людей, которые это сделают?       Папа глухо рассмеялся, поднимаясь с кресла и чуть нависая над Варей, а потом мягко укутал её в объятия, вполголоса рассуждая, что обученные люди, конечно, есть, но и у него образование не просто так и никому он не доверяет, как самому себе. Папа говорил размеренно и убаюкивающе, и от этого в душе словно бы пробился ручеёк доверия и спокойствия, маленький, юркий, разносящий по телу тепло.       Конечно, может быть, идеальная Варя Ветрова бы и разрулила сама ситуацию, но Варя, такая, какая она есть, не видела возможности обойтись без родительской помощи. И лучшего момента, чтобы признаться в этом, не нашла. Варя подняла голову, сталкиваясь с папиным взглядом, тёмным, усталым, но при этом сверкающим каким-то теплом. Улыбнулась рассеянно и даже устало, потрясая игрушку, что по-детски держала за лапу:       — Мне помощь твоя нужна, пап.       — Что: опять геометрия не получается?       Варя плотно поджала губы и отрицательно мотнула головой, неимоверным усилием воли вглядываясь в папу. Если мама обладала какой-то феерической способностью предчувствовать, то папа умел понимать: он читал окружающий мир и людей, как раскрытую книгу. По его взгляду, вмиг потяжелевшему, по опустившимся уголкам губ, Варя поняла, что путь отрезан. «Отступать некуда — позади Москва», — объятия расцепили они медленно, и в комнате словно стало холоднее. Варя нервно подёргала уши Пса и страдальчески возвела брови, стараясь придать взгляду самое невинно-наивное выражение, на которое только была способна.       — Ну-ну, — хмыкнул папа и кивнул на диван, — садись и вещай, Птица-Говорун.       — Птица-Говорун отличается умом и сообразительностью, — попыталась кисло отшутиться Варя, забираясь на родительский бежевый диван, небрежно накрытый пледом, с ногами и всё ещё не отпуская игрушку.       — Надеюсь, что так.       Папа сел грузно и с силой, так что диван протяжно скрипнул под ним.       Варя почувствовала, что всё не так. Она долго-долго, почти два часа, репетировала этот диалог с папой, но все мысли и красивые фразы, выставляющие её едва ли не героиней, стоически выносящей все невзгоды и терпеливо ждущей угрозы жизни, чтобы прибегнуть к родительской помощи, вдребезги разбивались о похожий на скалы отцовский взгляд. Варя говорила путано, сбивчиво, дыша невпопад и нервно хихикая. И мяла-мяла-мяла несчастного плюшевого пса, страдальчески смотревшего на неё черными глазками-бусинками.       — Ну, вот так, как-то, — подбрасывая на ладошках лапы пса, на последнем издыхании пискнула Варя и завершила невесёлый рассказ о двух сумасшедших днях.       — Птица-Говорун умом и сообразительностью точно не отличается, — саркастично прохрипел папа.       Внутри всё сжалось и задребезжало тонкой гитарной струной. Смотреть на папу было тяжело и страшно, но нужно. Ведь как иначе понять степень неприятностей. Казалось, на папино лицо легла тень. И дело было не во мраке за окном, не в погасшем компьютере и даже не в жутко колыхавшейся от непонятно откуда взявшегося сквозняка шторе.       — Вляпались мы, да?       Собственный голос звучал по-детски жалобно и невинно. Хотелось, чтобы папа смотрел не в погасший монитор компьютера, хмуря тёмные густые брови, а посмотрел на неё улыбнулся и небрежно махнул рукой. «Где наркотики, а где небрежно!» — одёрнула себя Варя. Папа многозначительно крякнул, его большой палец скользнул по подбородку — верная примета, что папа будет думать. Долго, много, сосредоточенно. Крепче сжав руки на мягком пузе игрушки, Варя уткнулась в его голову носом, стараясь не дышать и не напоминать о своём существовании.       Компьютер вдруг блямкнул, уведомляя о сообщении. Варя вздрогнула, а вот папа не шелохнулся, хотя обычно ставил работу на первое место. Сидели в тишине и почти не шевелясь. Варя перебирала короткую шёрстку Пса; папа внимательно смотрел на мигающий сообщением монитор.       А потом вдруг его рука всколыхнула воздух над Вариной головой. Внутри всё сжалось и тут же взорвалось. Варя испуганно подпрыгнула и вытаращилась на папу. Он по-доброму усмехался, но в глазах его отчётливо читалась печаль.       — Варя, — несмотря на шёпот, имя прозвучало раскатом грома в гробовой тишине комнаты. — Вы, похоже, не просто вляпались… Вы… Вы ввязались по самое не хочу в какую-то… — папа многозначительно мотнул головой: — Закрой уши!       — Па-па-а… — хихикнула Варя, стряхивая напряжение. — Чего я там не слышала!       — Такого — не слышала, — выдохнул папа, протерев ладонью лицо. Мрачно усмехнулся: — Ладно, проехали. Лучше рассказывай, где ещё успели набедокурить.       — Да я…       Папа смерил Варю многозначительным взглядом, тяжело вдавливая в диван. Оправдание оборвалось на полуслове. Шмыгнув носом, Варя стыдливо насупилась и поковыряла подсохшие корочки царапин на ладони. Видимо, нужно было рассказать папе всё. Не только про полицию, наркотики и наркомана, но и про банды, и про дерущихся парней, и про версию с Ильёй, провалившуюся с таким оглушительным треском.       Пришлось начинать с самого начала, отгоняя кружившую назойливой мушкой мысль о предательстве парней. Фил позлится-позлится да перестанет: он вообще-то затихает так же тихо, как вспыхивает. А Артём… Какая ему будет разница, если его освободят? Тем более, заметила про себя Варя, они всё-таки покончили с бандами. Значит, это и тайной быть перестало.       — Только Артём не мог, — вставила Варя, закончив объективную часть повествования.       — Ты так говоришь, как будто с ним круглосуточно находишься, — папин голос энтузиазмом не лучился и заставлял Варю нервно ёрзать.       — Ну па-а… — наморщилась Варя. — Ты же знаешь Тёмку. Он же почти на руках у тебя рос. Ты ж ему как отец! Ну, помнишь, тебя крёстным хотели сделать, а ты оказался некрещёным?       На папиных губах на мгновение мелькнула печальная ностальгическая усмешка. А потом он наконец-то повернулся к Варе и многозначительно приподнял брови:       — Я-то помню, а вот ты откуда помнишь? Ты ещё пешком под стол ходила. Тебе года четыре было.       — Мама рассказывала, — протянула Варя.       — Ма-ма… Тогда понятно. — Папа потёр подбородок. — Но уверенным до конца в чём-то не может быть никто.       — Тёма не мог, — упрямо буркнула Варя, закусив губу. — Его подставили. Теперь я точно… Это полиция.       — Ты по наркотикам в твоей сумке так решила? — глухо рыкнул папа. — Не, ты, конечно, молодец, что додумалась их уничтожить, но… Варя, какого чёрта ты мне не сказала? Какого чёрта?..       — Я сама хотела…       — Что: сама? А ты подумала, как бледно выглядел бы я, когда за мной пришли? Или если бы, чёрт возьми, это всплыло где-нибудь в СМИ?       — Я… — Варя закусила губу: оправдания своей твердолобой самоуверенности не находились.       — Доигралась во взрослую? Тебя чуть не угробили! — голос папы звучал громче и громче, и с каждым его восклицанием плакать хотелось всё сильнее. — Варя… Понимаешь ли, есть такие обстоятельства, когда надо отступать. Потому что соперник сильнее тебя в тридцать раз!       Папа не злился — переживал. Варя слышала в этом голосе не бушующую ярость, не металлический гнев, а звенящую тревогу за дочку. Единственную и любимую. Варе показалось, что она уже давно не ощущала этой родительской любви, искренней и трепетной. Дом-уроки-хобби-редкие семейные ужины — вот вся её жизнь за последние два года. Варя крепче подтянула к груди игрушку. Захотелось вдруг слабовольно вернуться в детство, где Ветровы были самой обычной семьёй. Никаких неприятностей. Никаких сомнений. Только Варя и мама с папой.       Варя потёрла плечом щёку: глаза опять предательски заслезились, а в горле встал ком, мешающий и говорить, и дышать.       — Варь, ты чего? — папина ладонь легко погладила её плечо.       Варя разревелась. Пёс грохнулся на пол, нелепо раскинув все четыре лапы в стороны. Варя уткнулась лбом в грудь папы и заплакала. Горько-горько и громко-громко, как не могла при Филе.       — Прости меня, пап, я такая глупая. Да? Я ведь такая глупая. Я ничего не смогла.       — Глупышка, — папа то ободряюще сжимал её, то взъерошивал волосы на затылке. — Ты смогла признаться, а это уже дорогого стоит.       — Я… Я п-просто не п-подумала…       — Бывает, — по-доброму тихо усмехнулся папа. — В молодости все мы не думаем. Я ж как ты был, когда началась перестройка. Знаешь, сколько раз необдуманность мне могла жизни стоить? — Варя почувствовала, как напряглись его мышцы под её щекой: папе была неприятна эта тема, но он зачем-то продолжал. — Уй, да много раз. Пришлось учиться думать и действовать одновременно. Времена такие были. Сейчас иначе. Вы сейчас сначала думаете, потом делаете. Хотя чаще наоборот, конечно. Завидую я тебе, Варька, местами. Ни тебе скучных душных библиотек, ни тебе томительного ожидания нужной передачи по телеку, ни тебе колхозов, ни тебе вечного ожидания опасности…       Варя сдавленно хрюкнула. Папа усмехнулся и чмокнул её в лоб, небрежно, торопливо, как бы невзначай. Варя потихоньку успокаивалась. В отцовских объятиях она чувствовала себя чрезвычайно уверенно и защищённо, как ни в чьих больше. Даже Филу, при всей его красе, силе и резкости, было далеко до этих объятий: крепких, твёрдых, как каменные тиски, и бесценных. Варя прикрыла глаза. Папа шутливо выдохнул:       — А что будет, когда мама узнает…       — Мне кажется, она знает, — закусила губу Варя и поторопилась объяснить: — В смысле, когда мы с ней сегодня болтали, она прям так, ну, как умеет: «А что там Тёмка?»; «Про Сашу Родионова ничего не слышно?»; «Мы тут с Ленкой проект замутили»; «Что-то Тёма целый день на связь не выходит».       — А ты?       Варя выпуталась из объятий, растирая красные глаза, которые совершенно точно завтра будут опухшими, и пожала плечами. У неё не было выбора, кроме как извиваться ужом на сковородке и лгать, легко и почти невинно. Варя была уверена, что дело на Артёма не завели (ведь в таком случае их, наверное, начали б вызывать как свидетелей), значит, пока у него дела идут хорошо. Папа иронично откомментировал её железную логику, но согласился, что пока маму волновать не за чем. Если она уже знает, значит, ничего нового они ей не скажут. Если она не знает, то и не за чем. Может, там дело пары звонков!       — То есть, — Варя подняла с пола игрушку и задумчиво отряхнула её, — мы победим?       Папа усмехнулся и шутливо взъерошил Варе волосы:       — Победим. Куда ж денемся. У нас выхода нет. Только уговор, — папа легонько нажал на её нос, — ты сидишь на месте и больше никуда не лезешь.       Варя задумалась. С Ильёй они поговорили; других врагов у Артёма, вроде бы, не было, если, конечно, Фил наутро не вспомнит какого-нибудь очередного заклятого врага. Но Варя откровенно сомневалась, что этот «новый враг» будет опаснее Ильи.       — Ладно.       — Честно-честно? — настороженно вгляделся в Варины глаза папа.       — Честно-честно, — активно закивала Варя и добавила: — А если полезу, то тебя предупрежу.       — В такие моменты во мне откуда-то просыпается Станиславский, — папа потёр переносицу и качнул головой. — Ладно уж, поверю дочери родной.       Варя хихикнула. Как будто стало чуточку легче. Проблема, так тяготившая и сдавливавшая грудь до хриплого дыхания, раскололась надвое. Варя вдруг ощутила, какой неподъёмной силой обладали эти неприятности, и поразилась, как она исправно тащила этот секрет за собой два дня.       Она сползла с дивана и направилась было в комнату, досматривать сериал и каяться Филу в признании отцу, когда папа окликнул её. Он уже сел за бумаги и перебирал их с каким-то рассеянным видом. Морщился, хмурился, потирал переносицу. А потом, вздохнув, отложил бумаги и посмотрел на Варю:       — Хочешь знать, в чём проблема твоих маль-чи-шек?.. — последнее словно папа выделил как нарочно, и по Вариному лицу расползлись пятна смущения. — Они считают себя крутыми и пытаются это доказать. По факту у них есть только шило в заднице да ветер в голове. А чтобы держать банду, — папа несдержанно фыркнул, — нужна идея. Что-то глобальное и мощное. У них этого нет.       — Зато есть талант вляпываться в неприятности, — усмехнулась Варя, нервно щёлкая дверной ручкой.       — Точно, — поднял указательный палец папа. — Поэтому вытаскивать вас будет гора-аздо сложнее. Кто знает, в какие дебри вас занесло…       Варя в задумчивости покусала губы. Папина фраза резко повернула всю ситуацию на сто восемьдесят градусов. Все два дня Варя упрямо видела лишь одну сторону происходящего: она как настоящая подруга кидается в пучину, героически и самозабвенно. Вторая сторона, как обычно, оказалась менее приглядной: на самом деле, Варя, как безумец, без страховки ныряет на неизведанное дно чужих проблем.       «Правильно папа говорил, что жизнь как шахматы. Каждый шаг надо взвешивать и продумывать. И предполагать, что дальше», — вздохнула Варя, забираясь с книжкой на кровать.       В школу завтра она решила не ходить. Папа особенно против не был: лишь вздохнул, что раз Варя достаточно взрослая, чтобы самостоятельно разбираться с наркотиками, то проконтролировать свою успеваемость тоже сможет сама. А Варя почувствовала, что эти злосчастные пакетики будут преследовать её ближайший год.       Фил закипал. Внутри бурлило негодование, которое прямо-таки разрывало на мельчайшие частички. Руки сводило судорогой и отнюдь не от холода, хотя, наверное, и от него тоже. Фил скрипел зубами, жмурился и в безудержной ярости распинывал попадавшиеся под ноги льдинки и бутылки. В ожидании автобуса он успел покуролесить с парой ледышек, пока одна не влетела в чихуахуа, разодетую в розовый комбинезон. Писклявым лаем разразились и собачонка, и хозяйка, и Фил поспешил ретироваться на другую остановку. От неё даже до дома было ехать ближе.       В квартиру Фил вошёл, когда сумерки сгустились до невозможности. Наручные часы показывали половину восьмого: в такое время дома обычно не было никого, кроме него. Швырнув рюкзак в угол, Фил едва не споткнулся об обувную стойку. Это стало последней каплей. Фил дал волю самым яростным и грубым словам, которые роились в его голове целый день, начиная с сообщения Ильи. При Варе так выражаться не давало что-то, отдалённо напоминающее совесть: царапалось в сознании и шипело, что Варя будет не в восторге.       — Филипп, это что за гопнический сленг?       Фил подавился ругательством и обернулся на голос. Из своей комнаты показалась мама, облачённая в спортивный костюм с собранными в пучок светлыми волосами. Серо-голубые глаза её сверкали возмущением. Фил нервно хохотнул:       — П-привет. А ты что тут?       — Действительно: что же я делаю в своём доме?       — Я не в том смысле, — Фил бросил ненужную шапку на верхнюю полку шкафа и рассерженно взъерошил волосы. — Просто вас же обычно дома нет до ночи.       — Ты не ответил на мой вопрос, — скрестила руки на груди мама, хмурясь. — Почему ты позволяешь себе так выражаться, даже когда дома никого нет?       — Можно подумать, ты никогда не ругалась, — скривился Фил.       — Филипп!       — Ма! — Фил подхватил рюкзак и обернулся, замирая в двух шагах от мамы. — Не начинай, а! У меня и так проблем выше крыши, ещё твои воспитательные беседы вот уже где.       Фил бесстыже махнул ребром ладони под горлом и, игнорируя материнские восклицания, полные негодования, прохромал к себе. Рюкзак рефлекторным взмахом отправился в полёт через всю комнату и приземлился ровно на компьютерный стул (впрочем, он был огромным, туда только бы слепой не попал). Рубашка спланировала на спинку кровати. Фил запер дверь и с разворота врезал по груше отточенным приёмом. Закреплённая снизу и сверху чёрными гибкими палками, груша затрепыхалась и завибрировала. Фил отчаянно пинал её ногами, игнорируя тупую боль в голеностопе, бил локтями и кулаками, сквозь зубы со свистом выпуская пар ругательствами.       А потом, вспотевший и усталый, грохнулся на кровать, раскинув руки в стороны. Было тошно. Тошно лгать Варе, что они как-нибудь справятся, хотя на самом деле в его голове не было ни одного варианта. Вот совсем. Фил до последнего надеялся, что во всём виноват Илья, и каково же было его разочарование, когда он оказался невиновным. «Артемон… — Фил растёр ладонями лицо, смахивая капли пота. — Во что же ты вляпался? Как же тебе помочь? Что ж я за херовый друг, что даже тебе помочь не могу!»       Хлопнула входная дверь. «Вот и все дома… Сейчас начнётся!» — Фил поднял руки над головой, рассматривая бинты, покрытые розоватыми разводами. Не то чтобы он был в восторге от боли в руках и ногах, просто другого способа успокоиться дома не знал. Отец года три назад вернулся домой раньше времени и застал Фила курящим. В тот день у Фила между большим и указательным пальцем появился выпуклый круглый шрам от сигареты, а в доме нашлись укромные места, где сигареты прятались едва ли не целыми блоками. И какое-то странное торжество накрывало Фила, когда отец проходил мимо очередного тайника, ничего не замечая.       Фил помнил себя лет с семи, и всегда они с отцом вели какую-то холодную войну. Когда в десятом классе Фил погрузился в изучение истории под бдительным контролем Артемона, то понял, что этот термин походит просто идеально: они с отцом по жизни мерились силами, не вступая в открытую конфронтацию.       — Филипп! — громогласный крик отца отдался тупой болью в затылке. — Открой немедленно дверь.       — Не-а. Я тут голый! — хохотнул Фил, растирая глаза большими пальцами. — А вообще зачем? Ты всё равно не любишь заходить в мой хлев, сарай, бардак, чулан, хаос, место-где-меня-быть-не-должно.       Фил, издевательски усмехаясь, загибал пальцы, перечисляя все выражения, в которых отец некогда возмущался беспорядком в его комнате. Отец за дверью, наверняка, скрипел зубами. Ручка угрожающе скрипела, словно вот-вот могла оказаться выдрана из двери.       — Филипп! Прекращай балаган. И выходи к ужину. Или ты уже где-то поел?..       По угрожающе напряжённому тону отцовского голоса Фил понял, что лучше ему подчиниться. А то пока из дома сбегать некуда: не к Варе же. Фил вспомнил тёмный, тяжёлый взгляд Вариного отца, с которым столкнулся у домофонной двери и содрогнулся. «Интересно, какой он? Как мой? Или хуже?» — Фил плавно сел на кровати и тяжело вздохнул.       Он не знал ничего хуже семейных ужинов, если они не были приурочены к какому-либо торжеству. Потому что это обязательно превращалось в обсуждение насущных проблем. Их всегда было две. Первой, конечно же, был Фил. Лет до четырнадцати мама, аки адвокат, защищала сына перед отцом, а потом и сама стала рьяно обвинять в прогулах, в пропусках. Кажется, потому что Фил бросил музыкалку, которой грезила мама (вид скрипки до сих пор сводил зубы до отвращения).       Ну, а второй проблемой был отцовский бизнес. То один поставщик сольётся, то партнёр обнаглеет, то соглашение невыгодное, то счета арестуют и тут же снимут арест.       Фил выполз в столовую, когда родители уже собрались, и бухнулся за стол. Мать с отцом многозначительно переглянулись и ввинтили свои колючие взгляды в него. Фил небрежно крутанул вилку меж пальцев и наколол на неё кусок мяса. Родители отложили вилки и продолжали смотреть. Недовольно, требовательно, колюче.       — Филипп, — мама почему-то безумно любила его полное имя, — ты не хочешь ничего…       — А! Приятного аппетита.       — Оденься! Почему-то мать не сидит в купальнике, я не сижу тут в одних трусах, а ты считаешь, что можешь сидеть в одних штанах?       — Ну я ж не мешаю никому.       — Филипп!       Фил оделся. Вернулся и с грохотом сел. Всё было спокойно. Пока мама не обратила внимание отца на забинтованные костяшки. Громко и как бы невзначай она заметила, что Фил опять подрался с кем-то. Отец таким же тоном ответил, что дурная голова рукам покоя не даёт. Словно бы его и не было. Словно он был пылинкой, не достойной внимания. Фил скрипнул зубами и абсолютно спокойно заметил:       — Я девушку защищал, — встретился взглядом с отцом и злорадно оскалился. — Свою.       Мама, кажется, обрадовалась. Тут же заинтересованно подалась вперёд с невесомой улыбкой. А вот отец лишь криво ухмыльнулся:       — Чтобы у тебя девушка была, ты должен хоть что-то из себя представлять. А ты…       Отец фыркнул, словно бы и говорить о Филе не стоило. Фил проглотил. Туго сглотнул ком гнева, потому что сил злиться физически не было. Его тошнило от этого дня, этих недооценивающих взглядов, этой круговерти. Фил сидел между родителями, перебрасывавшими фразы о возможной девушке, как мячик, и вдруг ощутил, как ему не хватает Артемона. Чтобы он хлопнул его по плечу, написал ему в подходящий момент, предложил сыграть, в конце концов. Чтобы Фил не чувствовал себя таким безнадёжным.       — В конце концов, Дюша! Ты тоже до встречи со мной, мягко говоря, миллионы не ворочал.       — У меня стержень был. А у него, — отец махнул рукой. — Он же при малейшей неприятности хвост подожмёт и к нам побежит. Или к друзьям своим, таким же непутёвым.       — Андрей, — мама нахмурилась и приласкала Фила сочувствующим взглядом, — девушка может…       — Ничего она не может! Чтобы быть с девушкой, надо хоть чуточку ответственным быть, а он даже на бокс не смог доходить, чтобы хотя бы чемпионом города стать. Какая там ответственность.       — А мне оно надо, — тихо усмехнулся Фил, со скрежетом поднимаясь из-за стола. — Мне оно нахрен не надо было. Ни бокс твой, ни скрипка мамина. Спасибо, что на борьбу вольную записали: вот это то, что мне было надо. И это то, чем я горжусь. Хотите правду? Я поговорить с вами хотел. Ну, нормально, как с родаками. Потому что, бл-лин, есть же люди, которых родители не гнобят за каждый вздох. Я думал, мож, я дурной сын. Не-е.       — Ты хочешь сказать, что мы плохие?       Фил оставил мамин вопрос без ответа. Бросив на ходу, что сыт, он скрылся в своей комнате. Дико хотелось курить, но было боязно — сигаретная пачка бессмысленно болталась в руках. Фил метался из угла в угол, ощущая себя загнанным в клетку зверем. Так хотелось оказаться в школе, в подъезде, на улице — плевать где, лишь бы подальше от этого дома.       Только идти было некуда.       Зашёл в «ВКонтакте». Одно сообщение.       Варвара Ветрова, 21:03       Фил… Привет. В общем… Я рассказала про Тёмку и банды папе. Мне кажется, мы бы сами не справились. Он обещал помочь Тёмке. Прости, если накосячила)))       Фил Шаховской, 21:12       А он что?       В смысле что сказал?       Варвара Ветрова, 21:13       Ну… Можно сказать посмеялся)       Фил вышел из сети и с размаху запустил сигаретную пачку в угол.       — Сука! Сука! Какого хрена?!       Фил пнул грушу и расселся на полу. «Чем я им не угодил? Учусь хорошо — чуть ли, блин, не отлично. Дома появляюсь редко. Жить здесь после выпуска не претендую. Что надо-то? Почему, блин, почему у кого-то родаки, как Варькины? А у кого-то мой?! — сердито рыкнул Фил и прислушался к шевелению в квартире; тишина — как обычно, в общем-то. Только она почему-то была хуже громких конфликтов. — Ничего. Сам разберусь со всем. Как обычно».