Холод и яд

      В машине было тепло, тихо шумело радио, настроенное на городскую волну. Местная ведущая зачитывала заявки, приходившие на телефон, передавала приветы, поздравления, пожелания и включала музыку.       Фил постукивал костяшками пальцев по крыше автомобиля, изредка раздражённо бряцая наручниками, которыми был пристёгнут к ручке над дверью. Варя тихо дышала через рот полной грудью, свободной рукой осторожно поправляя шарф. С левой стороны она была скована с Филом, а справа сидел рыжий и поигрывался металлическими часами. Мужчина, который принял её в автомобиле, теперь сел за руль. Их рюкзаки конфисковали вместе с телефонами, и теперь их подпирал дорогими ботинками Зимин.       Они ехали.       Варе казалось, что прошла целая вечность с того момента, как Шаховской взял трубку, смачно обматерив сына, и немедленно притих, услышав голос Зимина. Но наручные часы показывали только тридцать пять минут второго. Прошло десять минут со звонка. Двадцать минут с их похищения.       И полчаса с последнего школьного звонка.       Зимин в полудрёме сидел на переднем пассажирском сидении, и только его тихие замечания, куда не забыть свернуть, давали понять, что он не спит.       — Да что я там — не был, что ли? — проворчал водитель на очередную команду Зимина. — Приехали.       Варя вздрогнула. Широко распахнув глаза, жадно завертела головой по сторонам, пытаясь понять, куда они приехали. Рука загремела цепью наручника в поисках руки Фила. Нашла. Они переплелись пальцами не глядя и так и замерли, прижав ладонь к ладони.       Вокруг простиралось белое поле нетронутого снега — пустырь, посреди которого одиноким осколком жизни маячил какой-то полуразрушенный домик (не то трансформаторная будка, не то попытка начать строить здесь дом). Варя осторожно покосилась по сторонам. Тонкой розоватой линией справа тянулись десятиэтажки.       — Граница районов, — тихо выдохнул Фил.       — Правильно, Шаховской, — добродушно осклабился Зимин и повернулся к ним; его светло-зелёные глаза сверкнули ехидством Виктора. — Не напрягайтесь. Я вам зла не причиню. Сам отец.       Пальцы Фила сжались до дрожи. Варя успокаивающе погладила его шрам у большого пальца и качнула головой, внимательно изучая Зимина. Он казался совершенно безобидным и даже чем-то похожим на папу: с такой же благородной сединой в волосах, в небрежно распахнутом пальто, двигающийся уверенно. Но каждый его взгляд, каждое слово отзывалось в Варе первородным зовом к побегу. И только пальцы Фила, скользящие по обветренной коже, немножко успокаивали.       — Когда мы Шаху звонили?       — Минут пятнадцать назад, — отозвался рыжий.       — Подождём, — благосклонно кивнул Зимин.       Как будто отсрочил их казнь.       Время ожидания тянулось ужасно медленно. Казалось, Варя даже слышала методичное потрескивание метронома — как в фильмах. Тик. Так. Клик. Клак. И Варя вдруг подумала, как много ещё хотела сделать. Она хотела получить красный аттестат, побродить тёмной летней ночью по городу, сверкающему яркими огнями, потусить на заброшке вместе с Филом и Тёмкой, погулять по городскому парку с родителями и, в конце концов, встретить рассвет с Филом! Не один — все!       А ещё прямо сейчас до боли в желудке захотелось капучино и шоколадного мороженого с ореховым сиропом.       И всего одно движение Зимина могло всё это оборвать. Раз — и всё.       Варя смотрела слишком много фильмов, чтобы наивно верить в счастливое освобождение заложников после исполнения всех требований захватчиков. А у её телефона, стоящего под магнитолой, мерцал экран контактом «Мамочка» уже в третий раз.       Страх выбрался наружу судорожной дрожью, браслет наручников больно впился в кожу. Фил осторожно распутал их пальцы и пощекотал мизинцем ребро ладони. Губы нервно дрогнули, и Варя оторвалась от созерцания смартфона. Фил смотрел на неё устало, и в его голубых глазах Варе чудилась горькая вина за всё, что происходит. Он ободряюще улыбнулся краем губ и снова бережно переплёл их пальцы.       В его жестах было столько нежности и осторожности — Варю окутала приятная, чуть прохладная дрожь, выбивающая все мысли из сознания и заставляющая всё внутри сжаться в тугой комочек. Она судорожно втянула воздух сквозь зубы и нервно скользнула вверх-вниз большим пальцем по коже Фила.       «Страшно?» — спросил он не столько губами, сколько взглядом.       Варя сдавленно кивнула, сжала его руку. Он крепко сжал в ответ. «Если страшно — значит, живы…» — всплыла в Варином сознании мысль, наверное, услышанная в каком-то из её любимых сериалов. Которые сейчас хотелось стереть из памяти навсегда. Картины киднеппинга, истерики родственников и нервная трясучка полицейских совершенно не кстати всплывали в сознании, душа ужасом всё сильнее. Свободной рукой пришлось ослабить шарф и тихо хапнуть воздуха.       Фил наклонился к её уху, почти касаясь губами виска, и шепнул:       — Прости.       Варя горячо замотала головой. Она не могла позволить парню винить себя за её выбор: она могла выйти из двора не раз и не два — двадцать, могла позвонить папе или сбежать — осталась. «За свои решения придётся отвечать головой, — говорил ей папа, — так что думай ею, а не другим местом». «Если ты чувствуешь, что должна поступить именно так, не сомневайся. Но будь готова как к успехам, так и к разочарованиям…» — предостерегала её эмоциональная мама.       Варя продолжала мыслить эмоциями и верить, что эти решения единственно верные и успешные.       Рингтон чужого телефона заставил Варю вздрогнуть. Под её пальцами напряглась рука Фила. Они завертели головой в разные стороны, чтобы увидеть в белом полотне точку надежды на освобождение в виде автомобиля Шаховского. Белизна была недвижима. С тяжёлым вздохом Зимин снял трубку:       — Мы, кажется, в расчёте. Что ещё? — по мере того, как собеседник бубнил в трубку, лицо Зимина становилось темнее и жёстче, черты его заострялись. — Какого хрена? Кто? Да мне плевать! Пусть хоть ФСБ сюда приедет, пусть хоть группа захвата — пока Шаховской не появится, я не буду говорить!       Смартфон Зимина жалко стукнул, отлетев куда-то под панель. Мужчина растёр ладонями лицо, сдавленно рыча, как раззадоренный зверюга, а потом едко оскалился:       — Что-то твой отец трусит. Не торопится.       Фил, к удивлению, промолчал и дёрнул Варю за руку, так что в плече больно стрельнуло. Нахмурившись, она повернулась к нему и с удивлением споткнулась о блаженно-счастливую улыбку парня, совершенно не уместную здесь и сейчас. Слов не было — Варя в недоумении вскинула бровь, а Фил кивнул в своё окно:       — Может, мой отец и не торопится, зато твой, походу, во всеоружии.       Он отодвинулся, открывая обзор. Что-то холодом сдавило Варе горло, когда она сквозь затонированное стекло увидела, как стремительно несётся по белой пустоши их родной чёрный бронированный «Range Rover», а за ним — маленький полосатый автобус. Машины затормозили, разбрызгав во все стороны неукатанный снег.       Теперь их отделяла сотня-другая метров. Так мало и так много одновременно… Варя закусила подрагивающую губу, заворожённо наблюдая, как папа выскочил из машины, захлопнув дверь. Он был в пальто нараспашку, без шарфа и лоска, взъерошенный и сжатый, как пружина.       — Шеф, мне кажется, это к вам, — деликатно прохрипел водитель.       — Твою мать, — выдохнул Зимин, вглядываясь в стекло, — Ветров, что ли?       «А ты на что рассчитывал!» — захотелось закричать Варе и рассмеяться ему в лицо, нагло, дерзко и издевательски. Папа приехал. Он поможет. Он спасёт. Зимин обернулся и впился в неё убийственным взглядом, заставляя всё внутри сжаться (неужели же вслух сказала?!):       — Ты успела рассказать? Как он оказался здесь? Они же с Шахом не общаются.       — Может, родительские чувства? Есть такая штука, я читал! — встрял Фил, ободряюще сжимая руку Вари.       Она с неуверенной полуулыбкой в подтверждение кивнула. Щёлкнул ключик в замке, и металлический браслет сполз с запястья. Хватило короткого взмаха Зимина, чтобы рыжий немногословно накрутил Варину косу на руку до искр из глаз. Мир промелькнул перед глазами — неправильный, наклонённый, затянутый пеленой слёз. Фила оставили греметь наручниками, аки Кентервильское привидение. Варя тяжело бухнулась коленями на лёд, кажется, отбивая их к чёрту, и, закусив губу, сдавленно взвыла. Резким рывком за волосы её подняли на ноги, а потом завели за спину руку.       Варя посмотрела на сбитые носы сапог, на снег на коленях, а потом подняла глаза на папу. Он приподнял воротник пальто и сделал три тяжёлых шага вперёд. И замер, расставив ноги на ширине плеч и спрятав руки в карманы.       — Где Семён? Я пришёл говорить с ним!       — Какие люди! — саркастично растеклось над ухом восклицание Зимина.       Варя не поняла, как рядом оказался он и белый, как снег, Фил с пистолетом у виска.       — Что ты тут устроил, Сёма? — гаркнул папа. — Сюда уже менты едут. И я сейчас не про доблестный ОМОН позади меня…       — И Шаховской! — азартно отозвался Зимин, судорожно вжимая дуло всё сильнее и сильнее: Варя улавливала боковым зрением, как морщится Фил. — А вот ты какого хрена сюда припёрся?       — Можешь считать, что решил вспомнить прошлое, — папа усмехнулся как-то криво и передёрнул плечами. — Нужно поговорить.       Варя почувствовала, что лицо леденеет, а на куртку шлёпаются капли и застывают тёмными пятнами. И только теперь поняла, что она плачет. Притом плачет с того момента, как увидела фигуру отца — такую близкую и далёкую одновременно. Зимин нервно осклабился и фыркнул:       — Так говори. Я, вроде, не мешаю.       Из автобуса, кажется, совершенно не касаясь земли, вылетали крепкие широкоплечие мужики в чёрных масках и бронежилетах с золотистой нашивкой «ОМОН». Варя пошатнулась и пискнула, когда её рванули за волосы назад. Папа плотно сжал губы, поднял голову к небу. Варя посмотрела на небо вслед за ним.       День сегодня был солнечный, ясный, непозволительно тёплый для зимы — Варе было совсем не холодно без перчаток, в распахнутой куртке, без шапки и со сбившимся набок шарфом. Она просто не чувствовала ничего, кроме страшного желания прижаться к папе, уткнуться носом в его плечо, зажмуриться и забыть обо всём.       И желания жить.       Варя шумно втянула носом воздух и громко всхлипнула. Раз. Другой. Она зажмурилась и до крови закусила губу: нужно было терпеть. Не плакать, не раздражать и не пугать слезами. Не здесь. Не сейчас.       — Тебе нужно решить проблему с Шахом, Семён? — папа говорил ровно и спокойно, словно вёл пресс-конференцию. — Решай. Я знаю, что ты работаешь с ним до сих пор, и верю — слышишь, Семён, я тебе верю! — что он мог тебя обмануть. Я пришёл не от него и мешать не собираюсь.       — Тогда почему ты и твои бойцы тут?       — Потому что дочь мою не надо было трогать.       Папа отвёл тяжёлый взгляд от Зимина и посмотрел на Варю. От его обеспокоенно-заботливого взгляда захотелось плакать ещё сильнее, и Варя адскими усилиями заставляла себя сдерживаться: думала о кофе, об алгебре и о поцелуях с Филом на морозе. А он рядом едва дышал через рот, так что его грудь почти не вздымалась. Папа продолжил говорить, чуть похрипывая не то от усталости, не то от волнения:       — Ты знаешь правила, Зимин. Трогать детей и женщин — не по понятиям. Когда есть проблема, то она решается лично, тет-а-тет. Помнишь?       Папа укоризненно покачал головой, как учитель, отчитывающий первоклассника. А Зимин рассмеялся. И в его смехе Варя уловила нотки какой-то болезненной истерии; холодок пронзил позвоночник, а потом сдавил грудь, так что стало трудно дышать.       — Ты так и застрял в своих девяностых, Олег! Понятия изменились! Ты разве не заметил, что на дворе уже не девяносто восьмой, а девятнадцатый год двадцать первого века? Всё по-другому.       — Но я по-прежнему порву за дочь. Ты знаешь об этом, Семён… — в голосе папы звякнул металл, которого Варя всегда боялась. — Тебе нужны эти проблемы?       Зимин помедлил. Очевидно, этого позвякивания стали в голосе отца боялись все. Зимин тихо выдохнул, а потом взвёл курок и с уверенностью победителя выкрикнул:       — А ты не думаешь, что я сейчас просто выстрелю в неё, чтобы избавиться от проблем?       Холодный ствол впился в висок.       — Нет! — пропищала Варя: голос застрял где-то посреди горла.       Слёзы застлали глаза. Мир смешался в какое-то серо-белое, до боли в глазах яркое полотно.       — Ты этого не сделаешь! — уверенно отрезал папа, хотя на последнем слове голос его сорвался. — Ты не убийца. И не убиваешь невинных.       Зимин в самом деле убрал пистолет от Вариного виска, и Варя качнулась, готовая грохнуться прям здесь на наледь под снегом. Отстранённо скользнула взглядом по пустырю. Вокруг собирались проблесковые маячки, режущие глаза, выстраивали оцепление, а на линии десятиэтажек муравьишками мельтешили люди, звери. Свет проблесковых маячков и вопли полицейских сирен манили их, как лампы — мотыльков. Наверняка, кто-то уже успел залить всё в сториз инстаграм. Все собирались снимать и смотреть кино, и никто не вмешивался в разборки. «Завтра весь интернет будет трубить, что наш город по праву возвращает звание бандитского… Папе не понравится», — успела ухватиться Варя за мысль среди всей каши, что творилась в голове.       — У тебя у самого дочь, Семён, ты должен меня понять. Если ты её отпустишь, то можешь не ждать от меня удара. Просто потому что мы с тобой виделись только в школе. Просто потому что тебе не за что отвечать передо мной. Как и мне — перед тобой.       — Серьёзно? — хохотнул Зимин издевательски и очертил дулом лицо Фила. — Ты живёшь припеваючи, как и Шах, и все — все вы! А я должен искупать вашу вину! Я, а не вы, вижу по ночам пламя и невинных людей. Это вы должны были сгореть тогда, а не те люди! Я избавил вас от этого, и что получил? Если бы не я, ты бы сгорел…       — Нет, — с поразительным спокойствием и равнодушием выдохнул папа. — Ты сам сказал, что разводящий Олег остался в девяносто восьмом году. Поджёг «Туманную леди» ты в нулевом.       — Ты был в тот день в «Королеве». И если бы Шах не заплатил мне больше, чем Марк — сгорел бы.       — Нет, — папа выдохнул это очень тихо, но слово громовым раскатом прокатилось над пустырём и, наверное, даже долетело до близлежащих домов. — Я в тот день был с семьёй. А Вари ещё и на свете не было. Мы тут ни при чём. «Туманная леди» — дело исключительно ваше с Шахом. Так что… — папа коснулся горла и надавил медленно и твёрдо: — Просто отдай мне дочь. Пожалуйста.       Зимин замер. Варя тяжело дышала, сжимая ослабевшие пальцы свободной руки в кулак. И вдруг её отпустили. Натяжение на висках исчезло, кровь ударила в голову. Кто-то небрежно толкнул её под лопатки.       — Иди, не оглядываясь, — глядя на неё, одними губами произнёс папа.       И Варя пошла.       Она не помнила, как сделала эту сотню шагов. Но эта сотня, определённо, стала для неё самой длинной в жизни. Земля уплывала в сторону. Дрожащие ноги никак не хотели слушаться, потрёпанная замусоленная коса маятником покачивалась на груди, Варя смотрела на мир сквозь слёзы.       — Папа!       Варя вцепилась в воротник отцовского пальто и повисла на его шее.       — Варька! — выдохнул папа, подхватывая её за талию и приподнимая от земли.       — Папа… — тихонько взвыла Варя, утыкаясь в его плечо носом, и разрыдалась: — Папочка! Папа… Папа, забери меня! Папа…       — Варька, Варька, — дрожащим голосом выдыхал папа и целовал Варю в нос, в лоб, в щёки почему-то влажными губами. — Варюшка…       Варя содрогалась от рыданий на папином плече, не в силах сказать ни слова. Она просто хотела распахнуть глаза и начать день заново. По-другому. Оставить это всё ночным кошмаром.       — Тише, тише, — шептал папа, а Варя ревела лишь громче. — Варька, ну чего ты? Варя, всё хорошо…       Папа гладил её лицо холодными пальцами, размазывал слёзы по щёкам, смахивал раздражающие липкие пряди, отодвигал от себя и снова прижимал к груди. А потом распахнул дверь родного автомобиля, откуда потянуло теплом, русским роком и апельсиновой сладостью. Варя, подчиняясь отцовским рукам, влезла в тёплый салон, так и норовя оглянуться на Фила. Дверь захлопнулась.       — Варька. Как ты?       Варя подняла голову. Перед ней сидел Артём, взъерошенный, натянутый, как струна. Варя помотала головой, не в силах проглотить вставший в горле ком. К тому же, все слова как будто забылись. Варя сложилась пополам и, закрыв лицо ладонями, расплакалась с новой силой. Артём приподнял её за плечи и прижал к себе. Он шептал что-то про директора, про снег, про выходные, про кафешку. Варя не слушала. Она просто истерично рыдала, пытаясь связать пару слов.       Когда Варя скрылась в отцовской машине, а её отец остался на улице, Фил почувствовал странное и, наверное, даже безосновательное облегчение. Дуло по-прежнему сильно впивалось в висок, сжимаемое рукой психопата. Но страха не было. То ли Фил дошёл до ручки и чувства атрофировались, то ли просто устал стоять вот так, как манекен на витрине, демонстрируя угрожающий блеск пистолета.       Филу было страшно — было! — так, что дрогнули колени. Сперва — когда под рёбра уперлось что-то холодное, а потом — когда лёгким взмахом этот ствол ударился в Варин висок. Та несчастная пара мгновений для Фила длилась вечность. Мысли шевелились непозволительно неторопливо: Зимин мог успеть выстрелить. И не раз.       От запоздалой мысли о том, что Варя могла так запросто исчезнуть, повело в сторону. Она ведь была совсем не при делах! Это им с Артёмом нужен был адреналин, ходьба по краю и крышесносные приключения. Это у его отца были мутные дела в прошлом. Это Филу нужно было расплачиваться за всё. Одному.       А Варя шагнула за ними в самое пекло и даже привела отца! Потому что любила их очень.       Заскрипели шины за оцеплением, как при дрифте умелого гонщика, и на всю пустошь громовым раскатом прозвенел голос отца (Фил, правда, не сразу его узнал):       — Я Шаховской! Там мой сын!       Полицейские, наверное, все в городе, разошлись, пропуская отца. Он шёл рьяно и горделиво, как будто это не его сына держали в заложниках, а он чьего-то. Только при взгляде на Олега Николаевича отец сразу как-то ссутулился и оскалился. Филу показалось, что на мгновение они с Ветровым схлестнулись взглядами. И отец проиграл.       Они перекинулись парой фраз, отец раздражённо скрипнул зубами, а Олег Николаевич спокойно кивнул в сторону Фила. Отец обернулся. Отсюда было сложно разобрать, что именно он бросил сквозь зубы, но Фил бы на его месте грязно выругался. И не раз.       — Какие люди… — голос Зимина пенопластом по стеклу резанул слух, заставляя скривиться. — Ты не сильно-то любишь своего отпрыска.       — Тогда какого хера он ещё у тебя? — со свойственным безразличием бросил отец, медленно отмеряя шаги до них. — Раз ты такой проницательный и всё понял, Зёма!       Зимин дёрнулся, и гуляющее вдоль лица дуло впилось в висок с новой силой. ОМОН было дёрнулся, готовый к штурму, но Олег Николаевич приподнял ладонь, заставляя их замереть на месте. Сейчас каждое движение могло стоить чьей-то жизни.       Только это уже не пугало.       — Он моя гарантия. Если я его отпущу, вы спустите своих цепных пёсиков, — Зимин кивком головы указал на толпу полицейских и омоновцев. — А мне надо с тобой серьёзно поговорить. Очень серьёзно! Только ты не особенно спешил.       — Были причины, — уклончиво кивнул отец, проворачивая перстень на безымянном пальце, который носил как обручальное кольцо. — Жена моя. Света. Ты уже её убил.       Из горла против воли вырвался испуганный всхрип:       — Чего?       Зимин прижал ребром ладони кадык, перекрывая возможность говорить. «Мама! — в панике выстрелило в сознании. — Что с мамой?» Фил впервые искал встречи с отцовским взглядом: увидеть в нём лукавство, иронию, надменность. Отец упрямо отводил глаза, разглядывая пустошь, автомобили, маячащих вдали людей.       — У неё инсульт, Зё-ма, — наконец выдохнул он надтреснуто болезненно. — Она при смерти. Благодаря тебе.       Внутри всё сжалось и сделало кульбит. К горлу подступил ком тошноты.       — Ну не на-адо… Не на-адо… — истерия скользнула в голосе Зимина, а рука с пистолетом задрожала. — Не надо на меня снова вешать чужую кровь! Я тебе предлагал всё решить миром? Предлагал! Предлагал переписать на меня бизнес? А ты что выбрал? Вот теперь и отвечай за свой выбор. Отвечай за всю мерзость, которую ты совершил.       Зимин отвёл руку с пистолетом и выстрелом поднял в воздух снег под ногами отца. На выглаженных матерью брюках осели брызги снега. Отец не дрогнул. Снисходительно усмехнулся и заговорил тем самым нравоучительным тоном, каким всегда воспитывал Фила, набирая обороты с каждой фразой:       — Зёма-Зёма… Ты как был шестёркой, так ею и остался. Ведёшься на блестяшки и зелёненькие бумажки. Ты даже не думаешь о людях. О том, что сейчас тебя на прицеле держат снайперы, что одного взмаха Олега достаточно, чтобы тебя застрелили.       Фил, затаив дыхание, слушал отца и не верил собственным ушам. Он смеялся! Смеялся над человеком, в руках которого сейчас была жизнь Фила, жизнь его сына! Смеялся над психопатом и был уверен в своей неуязвимости.       Фил криво оскалился: его отец не был Вариным папой. Он оставался собой, Андреем Шаховским.       — Как будто ты другой, — прошипел Зимин. — Ты ведь такая же сволочь… Это из-за тебя погибли люди!       — Не-а. Это твоя ошибка. Я тебе заплатил, чтобы мы не сгорели. Как ты это решил — это твоё решение. Вот ты за него и отвечаешь.       — Ты загнал меня в угол! — вспыхнул Зимин. — Либо сгорали вы, либо меня должен был грохнуть Марк! Такая себе перспективка, не? Ты бы что сделал?       — Вопрос неудачников, — отец сделал решительный шаг и замер в пяти шагах от Фила.       — Ты хочешь, чтобы я вышиб мозг твоему сыну? — с азартом пропел Зимин, и над ухом щёлкнул взведённый курок.       Олег Николаевич, наблюдавший за всем со стороны автомобиля, впервые подал голос:       — А чем провинился Фил? Тем, что он ребёнок своих родителей?       — Да пусть вышибает, — отец обернулся и коротко кивнул Ветрову. — Всё равно вышибать нечего. Был бы пацан с мозгами — не сунулся бы в это дерьмо! Или мне рассказал. Только он ведь не сделает — кишка тонка!       Фил буквально чувствовал, как стоит на тонком канате над чёрной бездной, а отец с удовольствием проверяет канат на прочность, а Фила — на равновесие. Олег Николаевич крикнул:       — Тогда какой во всём смысл? Убить ребёнка на глазах родителей? И всё? Ты же чего-то хотел от Шаха.       — Да, — вдруг кивнул отец. — Что тебе нужно?       Зимин зарычал что-то невнятное про деньги и вдруг вскинул руку с оружием. Пистолет снова упирался в лоб другого человека. Фил нашёл взглядом бледно-голубые, как у него, глаза отца, и под сердцем что-то дрогнуло. Не сжалось болезненно, как когда он услышал о матери, не прогнало холодную дрожь по всему телу, как когда пистолет направили в Варю. Но — дрогнуло.       И мысли закружили в водовороте. Отец продолжал короткую перестрелку фразами с Зиминым. И этот псих всё больше и больше от жажды денег переходил к маниакальной идее мести. Кричал о людях в агонии, являющихся в кошмарах. А отец невозмутимо приподнимал бровь.       В сознании совершенно не к месту всплыл тренер по вольной борьбе. Его педагогические способности, конечно, были сомнительными, но мужиком он был мировым. «Ох, Шаховской, — говорил он, с пары ударов бросая Фила на лопатки. — Всё в тебе ничего, кроме гордыни! Владеть телом ещё не значит успешно драться! Какого херуса ты лезешь на соперника, который явно поопытнее тебя? Прям как отец твой — тот тоже никогда не умел соперников выбирать. Ну, а хули нам, спортсменам — так, что ли?»       Фил осклабился и покосился на предплечье Зимина, находящееся на линии удара локтя. Хватка Зимина ослабла то ли от усталости, то ли от азарта. Краем глаза Фил заметил, как плавно сдвинулся с места ОМОН. Нужно было, чтобы Зимин этого заметить не успел.       «Ну, а хули нам, спортсменам!» — мысленно повторил Фил и, рванувшись из хватки, вдарил локтем по правому предплечью Зимина. Рука ушла вниз вправо в унисон с оглушительным хлопком.       Вопли рыжего, запах крови и пороха, топот ОМОНа — всё смешалось для Фила в одну длиннющую абстрактную панораму. Его замутило, земля куда-то поплыла. Фил устоял: навалился спиной на машину и поднял голову к небу.       Оно было чистым-чистым и ярким-ярким: наверное, это и была лазурь, о которой писали поэты. Фил глубоко вздохнул и поднял руки на уровень глаз. Покрасневшие пальцы дрожали. Адреналин разливался по крови чистым огнём — не иначе.       Фил посмотрел на отца. Тот стоял, по-прежнему спокойный и невозмутимый, и если бы не испарина, блестевшая на лбу, и плотно сжатые губы, можно было подумать, что он всю жизнь готовился к этому событию.       — Ты идиот, Фил?! — гаркнул отец, столкнувшись с сыном взглядом.       — Всегда пожалуйста, папочка, — саркастично отозвался Фил.       Нет, он не ожидал, что отец кинется ему на шею с благодарностью за спасение жизни — не для этого он бил. Но…       Надеялся.       — Ты шальной! Ты вообще не оцениваешь ситуацию, да?       — Мне кажется, это ты как раз её недооцениваешь. Он мог в тебя выстрелить!       — Не мог. У него кишка тонка.       — Но этого-то подстрелил, — Фил кивнул на рыжего, которого под их ногами укладывали на носили врачи скорой помощи.       — Потому что ты рванулся! Вечно тебя втягивает в какое-то дерьмо!       — Хочу заметить, что сейчас я расплачивался за твои грешки! — фыркнул Фил.       Зимина, который всё время, оказывается, катался по снегу, глупо пытаясь сопротивляться ОМОНу, наконец скрутили и потащили в машину. Фил продолжал испытующе смотреть на отца, силясь найти в нём хоть капельку человечности и отцовской любви. Ему не нужны были горячие объятия, как у Олега с Варей — просто слова «сын» хватило бы с лихвой.       Отец молчал.       Олег прошёл мимо схлестнувшихся взглядами Шаховских и отметил, что Фил очень сильно похож на молодого Андрея, ещё не избалованного властью оружия и лёгкими деньгами. Ещё благородного и бездумно рискующего.       Олег открыл дверь «Mercedes». В автомобиле оставались Варины вещи, а именно телефон, без которого существование ребёнка было невозможным. Салон машины опустел. Водителя и Зимина скрутили, от Игоря, рыжего подельника Зёмы ещё с девяностых, осталось лишь кровавое пятно на снегу. Олег забрал Варину шапку, рюкзак и смартфон — вещи, которым бессмысленно было фигурировать в деле.       В ограждение рвались журналисты (кто их только сюда вызвал?!), намереваясь первыми осветить свежие скандальные события спустя четырнадцать лет умиротворённой тишины. «Опоздали, — не без едкой усмешки подумал Олег, — вон, в соседних домах, наверное, уже штативы поставили и документальное кино снимают. Бандитский Петербург». Олег хлопнул дверью машины и замер.       Андрей Шаховской, совершенно незаслуженно (да, парень поступил опрометчиво, но исключительно героически) наорав на сына, придержал Зимина и продолжал растаптывать его, и так хорошенько пришибленного ОМОНом.       — Запомни, Зёма, — с ядовитой сладостью протянул Шах, — очень плохо, когда хозяин — бывший раб. Но ещё хуже раб, возомнивший себя хозяином.       — Шах, — встал рядом с мрачным Филом Олег, — ты вместо того, чтобы пафосными фразами бросаться, лучше б сына поблагодарил. Он у тебя… Пацан!       «Даже удивительно», — так и крутилось на языке, но усугублять и без того напряжённую обстановку определённо не стоило. Фил посмотрел на него чуть снизу, несмотря на почти равный рост, и неловко усмехнулся. Олег одобрительно похлопал его по плечу — парню сейчас как никогда нужны были поддержка и благодарность.       Он определённо был не прав: Артём и Фил — лучшие из современных подростков, которые могли оказаться рядом с его дочерью. Они сегодня спасли её. Один — спокойствием и собранными действиями. Второй — импульсивностью и силой. Да, они были совершенно не похожи на Олега и его сверстников в юности. Но, пожалуй, это было и к лучшему.       Ладонь по-прежнему лежала на плече Фила. Парень был явно напряжён: его пальцы подрагивали, дыхание сбивалось. А Андрей продолжал измываться над Зиминым. Олег хлопнул Фила по спине и протянул ему ладонь для рукопожатия:       — Безумству храбрых поём мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни… — в ответ на недоумённый взгляд парня, пояснил: — Горький. Ты сегодня рискнул ужасно, но не зря.       — С-спасибо, — потирая одной рукой шею, другую Фил неуверенно вложил в протяную ладонь. — Это… Вы Варе можете кое-что сказать?       — Что?       — Она смелая. А мы дураки! Я не хотел, чтобы так. Простите?       Олег усмехнулся и качнул головой. Удивительное дело: сын извинялся за проступки отца, пока тот в паре метров пытался сгладить углы с полицией. Зря он в Филе Шаховском пытался сперва разглядеть Шаха, а потом уже Фила — наоборот надо было. Олег притянул Фила ближе и панибратски шлёпнул по спине. Мальчишка окаменел. В кармане пальто вжикнул Варин телефон: похоже, Янина чуйка проснулась. Олег оставил ошалелого парня и поторопился к автомобилю. На полпути его догнал Шах и протянул руку:       — Спасибо, Олег. Я б без тебя не справился.       — Ты б без сына не справился, — холодно осадил его Олег, — ты к мальчишке присмотрись. Он нормальным пацаном… Вырос.       Но рукопожатиями они всё-таки обменялись. Андрей посмотрел на Фила, встряхивающего подрагивавшие ладони, и крикнул:       — Ты только не думай, что я из-за тебя под пули лез! Фил!       Парень дёрнулся и нервно хохотнул в ответ:       — Бать, не старайся казаться хуже, чем ты есть.       Когда Олег дошёл до автомобиля и обернулся, Шаховские уже обнимались. Неловко и сдержанно. Но как семья.       Прежде, чем сесть за руль, Олегу пришлось уладить пару неотложных дел: попросить Геннадия Алексеевича, начальника полиции, договориться с прокуратурой о придании делу статуса секретности и вызывать их на дачу показаний только на следующей неделе, заглянуть в автомобиль и успокоить испугавшуюся выстрелов дочь, подписать отказ от госпитализации.       — Ты точно не поедешь к врачу? — уточнил он, усаживаясь за руль.       — Д-да, — кивнула Варя. — Всё уже хорошо, пап.       — Тогда домой?       Варя торопливо кивнула. Олег выехал из заграждения, покидая границу районов.       Двадцать лет назад он точно так же уезжал с этой территории, разрулив последний свой конфликт, и надеялся, что отошёл от этих дел навсегда. Надеялся, что его дети будут жить в новой стране, спокойной, умиротворённой, справедливой. Не бояться ничего и не испытывать леденящего душу ужаса. А ему пришлось окунуться в этот ад снова.       Олег всегда решал конфликты конкретные: были претензии и были требования. И всегда оставался на своей, нейтральной, стороне, получая честно заработанные деньги за непролившуюся кровь. Сегодня он впервые столкнулся не с конфликтом между людьми — конфликтом с прошлым, столкнулся не с адекватным предъявителем — психом; и впервые понял, как хрупка семья. На светофоре Олег кинул через зеркало заднего вида взгляд на Варю. Она дрожащими руками пыталась что-то настучать на телефоне, не попадала, качала головой и, сдавшись, впихнула смартфон в руки Артёму.       — Мам, привет, у нас всё в порядке (не забудь запятые). Нас Янина С-сергеевна задержала после уроков на репетицию вальса. Мы с Филом отказались (поставь тире). Не было настроения, — Варя ладошкой растёрла разбухший нос. — Написал?       — Угум, — Артём сунул Варе под нос телефон и с одобрительного кивка отправил сообщение.       Загорелся зелёный, и Олег поехал домой. Варя продолжала надиктовывать Артёму, а он исправно отвлекал её от случившегося пустой болтовнёй. Они распрощались горячо и сердечно, как если бы Родионов в самом деле был членом их семьи. Варя чмокнула его в щёку и икнула, прикрыв ладонью губы. Олег крепко пожал ему руку и обнял парня:       — Ты всех спас, герой!       — Так поступил бы каждый, — традиционной поговоркой героев отмахнулся Артём.       А потом, взъерошив волосы, пружинистой походкой направился в сторону родного подъезда.       До дома они с Варей добрались в тягостном гробовом молчании, разрываемом лишь нервной икотой дочери. В глаза Олега как будто насыпали песка — их резало и кололо до щипучих слёз. Хлопнув входной дверью, Олег швырнул тяжёлый рюкзак дочери в угол, Варя выползла из сапог и, вжикнув молнией пуховика, медленно сползла вдоль стены. И снова расплакалась. Олег немедленно сел рядом на корточки и обнял дочь, прижавшись губами к взлохмаченной макушке.       Такая маленькая, хрупкая, дочка трепыхалась в его руках, цепляясь пальцами за него, как утопающий за соломинку. И от этого уже не истеричного рыдания — тихого отчаянного плача — становилось горько-горько.       — Пап… — Варя уткнулась лбом в грудь Олега. — Прости меня, ладно? Я буду хорошей дочкой, правда. Пап… Скажи, что это всё неправда. Папа, я так жить захотела, понимаешь!       Слёзы обожгли глаза. Олег зажмурился, крепче прижимая Варю к себе и отрывисто дыша.       — Ты плачешь, пап?       — Я так за тебя испугался, — горячо прошептал он в ответ.       Они приходили в себя медленно и тихо. Слёзы остывали, волнение угасало.       В кармане пальто зазвонил мобильный. Олег поцеловал дочь в висок и, потерев переносицу, скрылся в кабинете. Звонили из администрации, спрашивали, что отвечать журналистам. Отчаянно хотелось рявкнуть и послать всех прочь. У него только что на волоске от гибели висела семья, а теперь — репутация и власть. Сейчас это казалось таким ничтожным по сравнению с десятком сообщений от Яны и слезами Вари, но Олег отошёл от эмоций. Сделав пару коротких выдохов и вдохов, он ровным голосом приказал отказаться от дачи комментариев и пригрозил заместителю:       — Если где-нибудь. Хотя бы мельком. Случайно! Всплывёт чьё-нибудь лицо или, не дай Бог, фамилия — вылетит к чёртовой матери. Запомнил? Так всем и передай.       — Как скажешь, Олег Николаевич, — выдохнул заместитель и отключился.       Олег скинул пальто и, помедлив, набрал Эрика. Нужно было разузнать, кому передали дело и сколько примерно оно будет разбираться. Адвокаты, конечно, Зимину не помогут, но вот психосвидетельствование вполне может признать его невменяемым и отмажет от тюрьмы. «Впрочем, ему действительно надо лечиться», — подумал Олег, прислушиваясь к Вариному шебуршанию в коридоре. Эрик снял трубку и без долгих предисловий выпалил:       — Ну ты красавец! А жаловался, что хватку потерял! Пф! Мне Гена всё рассказал. Ты ж грёбанный гений, Олег! Тебе надо не в мэрии сидеть — в губернаторском кресле. А ещё лучше — в министерстве. Ты бы всех там…       — Перестань. Ты не знаешь всей картины.       — Ты всё грамотно сделал. А Зёма… Ну такого от него никто не ожидал. Не, он шестёркой был — шестёркой и остался. Но чтобы такое. Ты знал, что моя «Леди» — его рук дело?       — Я думал, это сделали люди Шаха, а не Марка. Сам в шоке. Но зато понятно, почему он был так одержим. Чувство вины — самое смертельное оружие.       — Вот уж точно. Но ты не обольщайся сильно: его, скорее всего, в больничку отправят лечиться. Не посадят.       — Да я и сам понял. Я вот что звоню: ты уже в курсе, кто дело взял? И прикинуть можешь, сколько будет вся судебная волокита? Просто дёргать детей…       — Я понимаю, — немедленно переключился на деловую волну Эрик, — сделаю всё, чтобы их поторопить.       Олег с усмешкой поблагодарил Эрика и, ещё немножко потешив самолюбие заверениями, что есть ещё порох в пороховницах, выключил телефон. Перекинув пальто через руку (нельзя было всё-таки бросать вещи так небрежно), вышел в коридор. Варя стояла перед огромным зеркалом, жестоко стряхивая влагу с волос: уже успела принять душ и переодеться. Олег с осторожной улыбкой оглядел успокоившуюся дочь и распахнул шкаф-купе.       — Блин, — плаксиво простонала Варя, — они грязные.       — Кто?       — Волосы! Пап, они грязные! Все… — дочь содрогнулась, ещё раз проведя по волосам.       Они скрипнули под её пальцами чистотой.       — Варя, — вкрадчиво протянул Олег, — ты выпила успокоительное?       — Два шутки. Но это ни при чём, пап! — она обернулась, и глаза её сверкнули отчаянием. — Они не отмываются! Я мою-мою…       — Помой ещё раз, — тихо выдохнул Олег.       Впрочем, его совет был дочери и не нужен: она оглушительно хлопнула дверью ванной. Мощной струёй из душа хлынула вода. Олег небрежно повесил пальто на вешалку и вернулся в кабинет. Достал подаренный в том году коньяк, припасённый на особый случай (чей-нибудь день рождения), прошёл в кухню, грохнул прозрачным стаканом о стол и наполнил наполовину.       Сел.       Янтарная жидкость соблазнительно манила возможностью забыться. Всего-то выпить пару стаканов и лечь спать. И тогда назавтра сегодняшний день покажется одним из редких красочных снов. Олег подтянул к себе бокал. Хлопнула дверь ванной. Варя, роняя огромные капли воды на ламинат, прошлёпала в свою комнату. Грохотнула дверь шкафа в коридоре: похоже, Олег забыл её закрыть.       Бокал с тихим стуком вернулся на стол. Слабовольное желание напиться донельзя, утопиться в алкоголе, чтобы снять нервную дрожь и смутное беспокойство за состояние дочери, направляло руки к бокалу. При этом от вида и запаха алкоголя почему-то воротило. «Это самообман. Мне просто хочется верить, что всё так. А надо же ещё всё как-то преподнести Яне… — в кабинете зазвонил мобильный. — Вспомнишь лучик…» Олег не сомневался, что звонит жена: никто из его знакомых, кроме Яны, не обладал феноменальной способностью звонить в самый подходящий момент.       — Кто там? — крикнула Варя из своей комнаты.       — Мама, — лаконично бросил Олег, снимая трубку. — Да, Ян?       — Привет, — по холодной горечи в голосе было ясно, что она в курсе всего. — Олег, как у вас дела?       — У нас? — по пути в кухню Олег невольно обернулся на комнату Вари. Качнул головой: — Более-менее.       — Да? Ну ладно.       — Яна…       — Олег… — жена сделала паузу, словно борясь с эмоциями, и с нервной усмешкой выдохнула: — Ты же знаешь, что я чувствую, когда ты врёшь.       — А ещё мониторишь новостные инстаграмы города, — напомнил Олег, усаживаясь напротив коньяка. — Я полагаю, за полчаса они уже раструбили всякой ерунды.       — Как сказать… Фото. С места стрелок твоих! И подпись, что по их данным мужчина взял в заложники двух подростков и требует выдать ему Шаховского Андрея Константиновича. Личности заложников уточняются. Каково, а?       — Дрянь, — бросил в сторону Олег: журналисты совсем распоясались, раз не посчитали должным зацензурить имя Шаха. — Завтра же прикажу найти и лично голову откручу.       — Я о другом! Заложники! А я Варе звоню, пять раз, как дура… — Янин голос дрогнул, и она затихла.       Олег понимал, что она сейчас ощущает. Бессилие. Убивающее бессилие родителя, когда его ребёнок далеко, на грани жизни и смерти, напуган или болен — примерно то же ощущал Олег, когда маленькая Варя с тяжелейшей пневмонией лежала в переполненной детской больнице. Пятнадцать лет назад. Но он этого чувства не забыл.       — Теперь уже всё хорошо, Яна, — тихо выдохнул он, протягивая имя супруги. — Мы дома.       — Почему ты мне не сказал?! Я мама! Я имею право знать, что с моим ребёнком! Как так получилось?       — Она пошла пешком!       — Олег!       — Откуда я знал, что у неё пять уроков?! Она сказала мне про шесть! — взвился Олег, подскакивая из-за стола. — Если бы не Артём… Яна, всё хорошо, что хорошо кончается.       В ванную решительно пролетела Варя — Олег даже глазом моргнуть не успел. Яна томительно молчала, и он размеренно продолжил:       — Я понимаю, Ян, ты сейчас в шоке, хочешь рвать и метать. Но подумай сама: что бы ты сделала, знай, что Варя в заложниках? Самолёт угнала? Или схлопотала инсульт, как Света Шаховская?       — Какой ужас…       — Ты мама, Ян, я не отнимаю у тебя этого права: знать о ребёнке всё. Просто… — Олег сел и очертил пальцами стакан. — Ты моя жена тоже. И я хочу, чтобы ты просто прилетела сюда. В целости и сохранности. Чтобы услышала, как всё было, от нас. Сейчас всё хорошо.       — Вчера ты так же говорил.       — Потому что это правда, — легонько улыбнулся Олег.       На пороге кухни показалась Варя. Странная, изменившаяся. Дело было не в румянце на щеках, не в опухших от слёз глазах и носе. Олег пронзал дочь взглядом, пытаясь понять, что же не так. А когда понял — шокировано выдохнул. Голос Яны стал как будто глуше.       В Вариных руках лежали ножницы и длинные пряди волос. Олег перевёл взгляд с рук на лицо дочери. Варя неловко улыбнулась и пожала плечами. Мокрые криво обрубленные концы шлёпнулись о плечи.       — Олег! — на том конце трубки пробудилась Яна. — Что сейчас делает Варя?       «Стрижку», — проглотил Олег и невнятно соврал про чай. То, что сделала Варя, Яна должна была увидеть сама.       — У неё всё хорошо?       — Ну пусть сама тебе и скажет, — Олег поставил телефон на громкую связь и кивнул Варе.       — Дочь, у тебя всё хорошо?       — Да! — выдохнула Варя неожиданно бодро и уверенно, бедром захлопывая шкафчик с мусорным ведром, куда выбросила остатки девичьей роскоши. — Теперь — да.       Олег залпом выпил коньяк.