Холод и яд

      «Девяностые: двадцать лет спустя?»; «Кровавая драма развернулась на глазах жителей города!»; «Повязанные одной кровью: есть ли место человечности в гнилостной структуре?»; «Мэр города отказался от комментариев о событиях, в которых принимал непосредственное участие!»; «Как горожанам защититься от произвола богачей?»; «Возрождение Криминальной Столицы Дальнего Востока» — такие кричащие заголовки встретили Варю в ленте «ВКонтакте» после пробуждения.       Утро, и так не особенно тёплое и светлое после ночи, проведённой в круговерти кошмаров и в холодных и влажных от испарины простынях, совсем потеряло перспективу оказаться добрым. Варя с протяжным стоном уткнулась в угол подушки. Свет экрана безжалостно резал зрение, тексты статей плясали перед глазами, дрожь брезгливости и отвращения сковывала тело.       Но Варя упрямо продолжала читать кусок за куском, статью за статьёй. И комментарии. Глупо было полагать, что люди, охочие до сенсаций, касающихся верхушки, упустят такое событие, что СМИ проигнорирует взятие детей в заложники. С каждой прочитанной строкой в душе закипало непреодолимое отвращение ко всем журналистам. «Это ж надо было так всё вывернуть, а! Ещё и папу приплели сюда каким-то боком… — Варя сдавленно рыкнула над очередной статьёй, пролистала вниз. — Какой, нафиг, кровью? Папа там вообще случайно оказался. Если б я не лезла…»       Комментаторы в разных выражениях оскорбляли власть — папу. С уверенностью твердили, что мэр, ими же выбранный, такой же продажный, как все вокруг. Рассуждали, что дети — они с Филом! — ничего из себя не представляют и, как водится, покупают все места, все достижения за родительские деньги и родительский авторитет. Матери вспоминали олимпиады, где выигрывала Варя, вспоминали секции и соревнования, где участвовал Фил давным-давно, лет пять назад. И изливали свою желчь.       Варя с остервенением кликала профиль за профилем, пытаясь понять, кто перед ней: авторитетный человек, равный отцу, психолог, политик. Губы пренебрежительно кривились. Это были мужчины и женщины с полупустыми профилями и редкими фотографиями летнего отдыха. Ровесники отца, выглядящие гораздо печальнее, далёкие от власти и больших денег. Варя набрала полную грудь воздуха и с силой сжала губы. Пальцы чесались написать им какой-нибудь гневный комментарий: «Они не имеют права судить! Они не знают ничего! Они не ровня папе!»       Варя прикрыла глаза и прислушалась к рассудку. В воображении тут же живо нарисовалась картинка активного кибербуллинга: её закидают сообщениями в личку и ответами под постом, притом явно не сочувствующими и трогательными — ядовитыми и проклинающими.       Пальцы задрожали в отчаянии, а телефон показался невероятно тяжёлым. Их — её, её папу, её друзей — оскорбляли и проклинали, а она не могла вступиться и рассказать правду: ей бы всё равно не поверили. От острой несправедливости защипало в носу, и Варя торопливо вышла из комментариев. Листала ленту, но, как назло, не попадалось ничего умиротворяющего и приятного: ни щенков, ни фотографий городов, ни советов по фотосъёмке. Кажется, весь интернет волновал исключительно вчерашний день!       На глаза попался комментарий, от которого с губ слетел рваный выдох. Молодой местный блогер говорил, что за такой «откат в девяностые» нужно посадить не только похитителя, но и Шаховского, и Ветрова. Как участников и потакателей.       — Что за бред?.. — хрип встал в горле, а на глаза навернулись слёзы.       Заблокировав телефон, Варя отшвырнула его обратно на тумбу. Печально бряцнула косметика, и на пол посыпались помады и блески. В душе жарко клокотала обида и отдавалась тупыми ударами в виски. Варя сжала руку в кулак до боли, срывая на левой ладони корочки царапин, и прикрыла им губы. Старалась дышать глубоко и размеренно, но всхлип вырвался из неё.       Слёз не было — только клокочущее отчаяние в груди и беззвучные рыдания. «Это всё из-за меня! Это я виновата! Если бы я сразу папе всё рассказала! Если бы я ему позвонила! Это же не моё дело! Какого ч-чёрта я в это влезла?..» — ноги в исступлении заколотили по дивану, вымещая слепую жестокую злобу на Зимина, на журналюг, на комментаторов и на себя, глупую, непредусмотрительную. Виноватую.       Варя провалилась в дрёму и впервые за ночь смогла отдохнуть, пусть и недолго. Минут через сорок она проснулась и раскинулась на узком диване звездой, бездумно глядя в потолок. Ей снилось что-то мягкое, золотисто-розовое, как бегемоты-облака в мультике, и тёплое, как горячий шоколад в морозный день. Облизав лопнувшие губы, Варя неловко отправила в мир улыбку. «От улыбки станет всем светлей», — любила приговаривать мама, когда Варя ворчала, что всё плохо.       От улыбки легче не стало: не пропала тупая пульсация, обручем охватившая голову; не перестали ныть отбитые колени; не перестало тянуть шею. Разве что кошмары испуганно разлетелись в разные стороны. Варя потянулась за телефоном. Время было девять утра. Мама должна была приехать часа через три-четыре, а квартира была совершенно не готова к её возвращению! На кухне — грязная посуда с вчерашнего завтрака, в коридоре — разбросанная обувь, пыль на полках и пустота в холодильнике. «Надо хотя бы шарлотку приготовить», — с обречённым выдохом Варя села на постели и, по привычке перекинув волосы на грудь, погладила пряди. Они закончились чуть выше груди.       «Зато чистые», — слабо утешила себя Варя и тяжело поднялась. На полу валялась вчерашняя одежда, игрушки, рюкзак — абсолютный хаос, которого не должно быть в комнате девушки. Покачав головой и на ходу схватив с книжной полки расчёску, Варя прошаркала к шкафу-купе. Тяжело расставив руки по обе стороны от центральной двери с высоким мутным зеркалом, посмотрела на девушку в нём. Она сильно отличалась от вчерашнего отражения. Какая-то мрачная, измученная: на коленях проявились синяки, щёки покраснели и шелушились, под глазами пролегли огромные тёмно-лиловые круги, верхние веки припухли, у носа вспух омерзительный прыщ, а неровные концы некогда длинных волос болтались чуть ниже плеч.       Вчера она никак не могла оттереть волосы от человеческого жира, от мерзкого запаха ментола и пороха, хотя намывала их разными шампунями и маслами — они просто не хотели очищаться. Варя с ужасом поняла, что совершенно не помнит, как решилась на стрижку: ножницы, волосы, щелчок… Варя мотнула головой: какая разница, как это случилось, если ей стало легче! Хотя, конечно, причёска была далека от совершенства.       — Ну и рожа у тебя, Шарапов, — прохрипела, проведя ладонью по лицу.       «Улыбнись тому, кто сидит в пруду!» — зазвучал в мыслях мамин ответ на эту Варину излюбленную фразу. Варя покорно приподняла уголки губ. Отражение действительно стало чуть более дружелюбным и менее замученным.       — Так и с ума сойти недолго, — переодевшись в длинное синее трико и любимую бордовую толстовку, Варя побрела в ванную.       В квартире было тихо: мама только летела домой, а папа ещё спал.       Проснувшись окончательно, Варя небрежно затянула волосы в шишку, чтобы не мешались, и принялась крутиться по кухне. Чайник, бутерброды, посуда, яблоки, тесто — не останавливаться, не зависать, чтобы порадовать маму вкусненьким пирогом и чистым домом.       — Доброе утро, — широко зевнул папа, на пороге кухни натягивая серую футболку с эмблемой местного хоккейного клуба, — уже готовишь?       Варя немногословно кивнула, осторожно нарезая предпоследнее яблоко. Папа скрылся в ванной. Перед глазами вдруг промелькнуло воспоминание тёплых ладоней Фила, накрывающих её руки и направляющих нож. Осторожно, бережно, с трепетным дыханием у самого уха. Правда, тогда было не утро, а вечер, а в руках не яблоко — картофель. Нож сорвался, полоснув по пальцу.       — Блин! — Варя резво отдёрнула руку и прижала палец к губам.       — Порезалась? — спросил папа, хлопая дверью ванной.       Варя сперва кивнула, а потом отрицательно мотнула. От внимательного папиного взгляда вдруг бросило в жар и замутило. Слёзы сами потекли из глаз. Папа поставил свою любимую кружку на стол и крадучись подошёл к Варе. Она стыдливо отвернулась.       — Ты чего, дочь? — в голосе отца промелькнуло недоумение вперемешку с раздражением.       Он развернул её к себе мягко, но с силой. Варя закрыла ладонями лицо и расплакалась, в который раз каясь во всех грехах:       — Это я… Я виновата! Там журналисты! Они… И комментируют, что ты, Фил, я — мы все продажные.       — И всего? — неожиданно папа легко рассмеялся и погладил Варю по щеке. — А я и не ожидал ничего другого! Люди ж, как гиены, кидаются на всё, что плохо лежит и плохо пахнет. В интернете — так тем более. Я всегда говорил, что соцсети полнятся помоями.       — Но… Они…       — Вар-вар-вар-вара! — папа встряхнул её за плечи. — Семьдесят процентов этих комментаторов не смогут сказать мне в лицо всего, что там понаписюкали.       Варя хихикнула. А папа удовлетворённо хмыкнул и, чмокнув в макушку, предупредил, что на шарлотку у неё всего пара часов.       — Я хотела ещё что-нибудь… Приготовить!       — Ты? Приготовить? — вскинул папа бровь. — Давай я лучше в ресторане закажу. У Эрика.       Варя без раздумий согласно кивнула. Справиться с одним пирогом было гораздо проще, чем с целым застольем.       Через два часа она сидела на переднем сидении папиной машины, скинув капюшон, и гипнотизировала контакт «Фил». Дома на столе осталась румяная шарлотка и сервированный к маминому возвращению стол. Нужно было только на обратном пути заехать в «Королеву» и забрать эксклюзивный заказ на вынос. Варя тяжело вздохнула: из вчерашнего разговора родителей она услышала, что у мамы Фила случился инсульт, и не знала, как правильнее поступить. Стоит ли лезть сейчас парню в душу своим сочувствием? Или оставить его одного? «Ага, с отцом и вчерашним днём, — Варю передёрнуло. — В конце концов, он должен знать, что мы вместе».       Палец нажал кнопку вызова.       — Кому звонишь? — спросил папа, уменьшая громкость радио.       — Филу, — одними губами призналась Варя и напряжённо вслушалась в гудки.       Один. Другой. Третий. Трубку Фил не брал долго, и Варя уже начала ёрзать, коситься на отца и поджимать губы в нервном ожидании. Гудки прекратились:       — Алло…       Голос в трубке был хриплым и задушенным, но совершенно точно принадлежал Филу.       — Привет, Фил!       — Привет…       В растерянности замолчали, не зная, как продолжить беседу. Варя неровно выдохнула, поправляя распущенные волосы, и спросила, как он. Фил в унисон спросил о том же. Напряжение вибрировало в воздухе, не желая отпускать. Сперва отмазались какими-то общими и, похоже, лживыми фразами, что всё в порядке. Не могло быть всё в порядке у Фила с таким горьким голосом и матерью в больнице! Не было всё в порядке и у Вари, но тревожить парня своими волнениями не хотелось.       — Мы маму едем встречать.       — Привет ей передавай, — в голосе Фила проскользнула улыбка. — Мы тоже сейчас поедем… К маме.       — Как она?       В трубке послышалось бормотание, и Фил выдохнул:       — Отец говорит: в реанимации. Состояние стабилизировали. Но оно всё ещё тяжёлое, — болезненно хохотнул. — Только я не ебу, что это значит. — И приглушённо крикнул: — Да не матерюсь я, пап!       Варя хмыкнула. Всё казалось таким будничным, цикличным, но при этом совершенно не похожим на другие дни.       — Куда поедете?       — Какая разница? — раздражённо отозвался Фил. — Во вторую городскую. Но отец решил её перевозить в другую. Будем сегодня спрашивать про перевозку. Да… Ладно, надо собираться. Мне ещё тут убираться. Твою мать! Варька, никогда не пей!       Варя с доброй усмешкой клятвенно заверила парня, что ни капли в рот не возьмёт в жизни. На этом и распрощались. Папа многозначительно покосился на Варю и хмыкнул.       — Чего? — наморщилась она с искренней улыбкой.       — Ничего. Просто Фил неплохой парень.       Внутри распустилось торжество, и Варя невольно растёрла ладошки. Аэропорт находился в получасе езды от города. Разглядывать город из-за бронированных стёкол Варе скоро надоело, и она переключилась на жгучее любопытство, отодвинувшее назад ужасы вчерашнего дня. Всё закончилось, и теперь Варе было жизненно необходимо знать, как папа оказался там, как понял, что это Зимин. О чём она, собственно, и спросила, когда они свернули к переезду.       — Я всё ждал, когда ты спросишь! — краем губ улыбнулся папа и кивнул влево: — Глянь, как затаились!       Варя завертела головой, и только через минуту заметила машину ДПС, спрятавшуюся за сугробом у самого переезда. Тут же переезд, невзирая на верещащий сигнал, на полной скорости прорезала вишнёвая «Toyota Crown» и лихо свернула на дорогу в аэропорт. Машина ДПС сверкнула маячком и стремительно вырулила из-за сугроба. Папа присвистнул:       — О гоняет! Видать, тоже маму встречать поехал. Или тёщу.       — Пап! — Варя поняла, что папа попытался увильнуть от темы, и настойчиво потребовала объяснений.       Загремели рельсы под колёсами поезда. В унисон грохоту подвывала сирена на переезде. Папа отмахнулся и крикнул, что расскажет ей потом, в аэропорту, пока они будут ждать маму. Варя недовольно поджала губы, но смиренно кивнула. Дорога до аэропорта показалась невозможно медленной, размазанной тонкой слоем по натянутым нервам. Варя подёргивала ногой и прикусывала язык, чтобы наглым вопросом не сбить папу с более-менее словоохотливой волны.       — Ну хотя бы коротко! — не удержалась она и охнула, когда машина едва ощутимо подскочила на ледяном накате.       Папа сквозь зубы ругнулся, петляя между кочек и ям. Выдохнул, глянул на время, ещё раз уточнил, не писала ли мама. Варя щёлкнула кнопкой блокировки, торопливо набрала сообщение маме, что они подъезжают. Мотнула головой:       — Наверное, ещё не приземлилась.       — Хор-рошо… — выдохнул папа. — Мы, похоже, ещё раньше нужного времени приедем.       — Ну и ладно, — Варя поёрзала на месте. — Больше поболтаем.       Папа усмехнулся, кивнул, свернул направо. Варя увидела отремонтированное в этом году на краевые деньги здание аэропорта, перед которым в несколько рядов выстроились автомобили самых разных марок и цветов. Папа объехал парковку раз пять, наверное, прежде чем нашёл своё место рядом с той самой вишнёвой машиной, которая так лихо рванула через переезд под вопли сирен.       — Пап, ты бы не вставал сюда, — буркнула Варя, — а то снесут нас к чёрту…       — Не снесут… — папа вышел из машины, поправил пальто, застёгивая пуговицы, вздохнул: — Чёртова зима.       Варя мягко спрыгнула на землю, поправила пояс на куртке, натянула перчатки и накинула капюшон на непокрытую голову: шапку с варежками она с утра отправила в стирку. Крепко схватив папу под руку, чтобы не поскользнуться, Варя засеменила рядом с ним по скользкому накату к аэропорту.       В здании папа нашёл скромное сидение рядом с кофе-автоматом и кивнул на него, вынимая из внутреннего кармана пальто портмоне:       — Кофе будешь?       — Кофе? — Варя покосилась на табло прилёта рейсов: до маминого оставалось ещё двадцать три минуты. — Кофе буду!       Себе папа взял эспрессо, ей — капучино; они уселись на железные стулья, и папа с наслаждением сделал глоток. Варя погрела озябшие кончики пальцев о тёплый пластик стакана и заинтересованно посмотрела на отца. Он как ни в чём не бывало пил свой кофе и, похоже, не собирался рассказывать ей о вчерашнем дне.       — Па-ап… — вкрадчиво протянула она, делая торопливый глоток.       — Ё-моё, — простонал отец в ответ, — Варя! Ты мне дашь попить кофе? Или нет?       Варя с ехидством отрицательно мотнула головой. Папа откинулся на жёсткую железную спинку и, наказав Варе следить за часами, выдохнул:       — Я же обещал поузнавать по жетону, помнишь? Поузнавал, связался с Эриком, а он — с тем самым деятелем. Вместе они состряпали какой-никакой пофамильный список, кто получил этот жетон первого января двухтысячного. Вот тебе правда это интересно? — утомлённо покосился папа на Варю, и она незамедлительно азартно покивала, вынуждая продолжать повествование. — Пришлось поковыряться в памяти, благо, на неё я не жалуюсь! Вспомнил, кто с кем был, кто против кого, кто сам по себе — там простая выборка получилась. Но не маленькая, — усмехнулся, прищуриваясь. — Андрей всегда непростым человеком был. С таким другом, как он, и врагов не надо, что называется. Потом пришлось вычёркивать… Некоторых. Они просто физически не могли принять участия в этом.       «Умерли? Или сели?» — промелькнул в Варином сознании вопрос, но задать она его не решилась. Папа взял паузу и сделал пару глотков эспрессо.       — С утра ты ещё подкинула мне инициалы. Я на работе, Варь, вместо того, чтобы совещание проводить, состыковывал их со списком. Ну и получился Шах, Зимин и его тогдашние друзья: Фокин, Селиванов да Ушинский. Вот… Там ещё совещание, планы — одним словом, я заработался, забыл скинуть Эрику всё. А где-то полвторого — звонок. Я думал, что это ты звонишь. У вас же бывают сокращённые уроки! — Варя затаила дыхание. Папа вздохнул: — Артём. Позвонил, сказал, что вас с Шаховским двое в машину посадили. Он такой спокойный был, собранный. Сообщил номер машины, что у одного из них пистолет (это придурок в дерево пулю всадил!). Зимин назывался? — Варя кивнула, папа задумчиво повертел пустой стаканчик из-под кофе. — Артём не расслышал. Услышал только про «наше место». Ну, а дальше… Дело техники. Выззвонил Геннадия Алексеевича и потребовал ОМОН. Артёма по пути подобрали. — Папа с треском сжал стаканчик в руке и хрипло выдохнул: — «Нашим» местом всегда был пустырь на границе районов. С одной стороны бандиты, с другой спортсмены. И я посередине.       Папа замолчал. В зале ожидания внезапно стало невыносимо жарко, и Варя поёрзала, скидывая с себя пуховик. Стаканчик опасно хрустнул в дрогнувших пальцах, приводя в себя. Варя тряхнула головой и нервно усмехнулась в спины встречающих: круг замкнулся. Всё началось с Артёма. Она так отчаянно стремилась ему помочь, что металась из угла в угол, из крайности в крайность. От собственных идей и Фила к папе. Спасла.       А теперь он отплатил им тем же. Спас их от чего-то по-настоящему страшного: Варя не представляла, что мог сделать с ней, Филом и Шаховским-старшим этот псих, не появись папа.       — Варя!       Варя подпрыгнула на месте от громкого голоса. Пара капель кофе выплеснулись на ладонь. Торопливо отряхнув руку, Варя оглянулась. Ей призывно махал с лестницы, ведущей на второй этаж с заведениями общепита разного уровня (от мини-ресторанов до забегаловок), Артём. Варя неловко покосилась на папу.       — Иди, — устало отмахнулся он и проворчал: — Чего тебе со стариком сидеть-то?       — Нашёл старика, — прыснула Варя и чмокнула папу в щёку. — Ты самый лучший папа. Самый-самый! Честно-честно!       Папа улыбнулся и, взглянув на табло, припомнил, что времени у неё от силы минут пятнадцать: некрасиво получится, что он маму встретил, а она в это время обжималась с другом. Варя кивнула. По пути к Артёму допила кофе и отправила стаканчик в мусорное ведро. И никак не могла избавиться от жгучего смущения на щеках. Пожалуй, это действительно было как-то неправильно: обниматься и болтать с Артёмом, когда где-то там мать Фила в больнице, а он сам заперт в клетке с суровым отцом. «Повторяюсь!» — нервный смешок прорвался наружу и пробрал зябким холодком. Варя натянула рукава свитера на середину ладоней и сложила руки под грудью.       Вчера они распрощались с Артёмом как-то скомканно, незаметно, как в полудрёме. А сегодня выяснилось, что он их спас. Взгляд скользнул по нему, растерянно отмеряющему широкие шаги по бежевым плитам пола. Артём неловко улыбнулся, замирая у ярко-красного автомата со сладостями.       — Привет! Что: тоже маму встречать? — растёр ладонью лицо и навалился плечом на автомат.       — Спасибо, Тём! — выпалила Варя. — Ты нас спас.       Артём закатил глаза, кажется, собираясь выдать дежурную фразу настоящих героев. Мол, на его месте так поступил бы каждый. Не каждый — была уверена Варя. Не каждому было бы по силам в принципе оказаться на его месте.       На их месте.       Им вот, повезло.       — Да, маму встречаем, тоже, — выдохнула она, прежде чем друг скромно отмахнулся от своих заслуг. — А дядь Саша где?       — Да… Опохмеляется, — скривился Артём. — На самом деле, знаешь, иногда с родителями можно поговорить по душам. А я уже так отвык от этого. Думал: всё. Мы ж, считай, как чужие жили. Теперь, вот…       Варя молча кивнула. Руки скользнули под воротник свитера, выправляя коловшие волосы наружу. Артём замер на вдохе. Предложение оборвалось, и, кажется, он не планировал его заканчивать. Тенью отделился Тёма от автомата и протянул руку к обрезанным волосам. Пальцы дёрнулись, касаясь шелковистых тёмно-каштановых прядей у самого виска. Дыхание у Вари замерло поперёк горла. «Сейчас дурой обзовёт. Или пожалеет! Тёма, не надо, пожалуйста», — болезненно заныла прикушенная в трепетном ожидании губа.       Артём погладил прядь и задумчиво придержал криво обстриженные кончики. Смотрел на них. Варе казалось, что невыносимо долго, хотя, вероятно, прошло не больше полминуты. Артём отпустил волосы и накрыл ладонью Варино плечо. Светлые губы друга неуверенно дрогнули:       — Варя… — кхекнул, собираясь с силами. — А… А где?..       — А косами русыми я тебя из тюрьмы вытащила, — в носу предательски защипало, и шутка показалась неудачной и глупой. Варя шмыгнула и неуверенно хихикнула: — Всю жизнь мечтала это сказать!       Улыбка у Артёма всегда действовала магически: согревала и заставляла улыбаться в ответ, даже если была виновато-грустной. Варя растёрла ладошкой заслезившийся глаз. Один шаг — Артём заключил её в крепкие и тёплые объятия. Варя уткнулась носом в его свитер с крупной вязкой, практически не дыша. Пальцы скользнули по шершавой ткани куртки и крепко-крепко сплелись в замок на его поясе. Не хотелось отрываться от друга ни на миг. Хотелось греться его солнечным теплом, заряжаться его уверенностью и улыбаться так же растерянно и нежно. Артём заботливо погладил её по спине и плавно отодвинул.       — Всё хорошо?       — Да, — выдохнула Варя и, промокнув глаза кончиками пальцев, кивнула увереннее: — Теперь — да. Абсолютно. Спасибо, Тём!       — Да за что?       «За всё!» — хотелось крикнуть на весь аэропорт. Такого друга, как Артём, нужно было ещё поискать. Искреннего, верного, заботливого. И пусть скептики твердят, что дружбы между парнем и девушкой не бывает, пусть говорят, будто бы дружба есть результат взаимовыгодного сотрудничества, Варя знала, что у них с Филом есть настоящий друг, который примчится среди ночи, если понадобится. К которому они полетят с другого конца страны. Целый мир должен был знать об этом.       Варя подняла голову, разглядывая веснушки Артёма. Ладонь сама упала в руку друга, некрепко её сжимая.       — Что ты мой… Друг… — шепнула Варя с лёгкой улыбкой.       — Всегда пожалуйста, — Артём притянул её к себе и потащил в сторону выходов. — Это мамам нашим спасибо. Сейчас, кстати, и скажешь.       Механический голос объявил о посадке маминого рейса, и встречающие, рассеянные по всему залу ожидания, стремительным потоком хлынули к дверям. Если бы не Тёма, решительными шагами обходивший и раздвигавший людей, Варю точно бы закружило в этой беспрестанно движущейся толпе. Высокая макушка друга не давала потеряться. И вот уже из-за его плеча показались мамино чёрное пальто и коричневые волосы тёти Лены. Мама привычным жестом скинула капюшон и поправила короткую медно-рыжую стрижку.       — Мама! — вскрикнула Варя, вслед за Артёмом ныряя между двумя мужчинами. — Мам!       Мама замерла, растерянно озираясь в поисках дочери.       — Мам! — пробасил Тёма, и обе женщины повернулись к ним.       Конечно же, сначала они увидели Артёма, высокого и крепкого. Варе, робко выглядывающей из-за его спины, показалось, что на восхищённый выдох Лены мама горделиво улыбнулась и самодовольно смахнула пряди со лба. Больше ждать Варя не смогла. Отпустив руку Тёмы, она накинулась на маму с крепкими объятиями и жарким поцелуем в обе щёки. От неё пахло морозом и сладкими духами. Рядом причитала Лена Родионова:       — Тёмушка! Тёмушка, Тёма… Как же я рада тебя видеть! Маленький мой!       — Ма-ам, — смущённо насупился Артём и вдруг, подхватив низенькую худенькую маму за талию, закружил в воздухе.       Тётя Лена шутливо предупреждала, что Тёма может надорваться, но это лишь больше его раззадоривало. Варя хихикнула маме в плечо и шепнула, как мечтала вчера:       — Я соскучилась!       — Я тоже! — рассмеялась мама и плавно надавила на плечи. — Дай я на тебя хоть посмотрю, красавица моя!       Варя отпрянула. С радостной улыбкой мама ласково оглядела её снизу вверх. Взгляд замер чуть ниже Вариного лица: мама заметила стрижку. Уголки губ дрогнули, но улыбка осталась.       — Боже мой, — мамина рука, такая нежная, тёплая, заботливая, легла на Варину голову и прошлась по волосам. — Варя… Какая ты красавица! — всё внутри сделало кульбит и ухнуло вниз; колени дрогнули от искреннего восхищённого восклицания. — Как же тебе идёт, Варя! Я давно говорила, что пора избавиться от этих детских косичек. Ты теперь прям девушка-девушка! Скажи, Лен?       — Да она у тебя уже невеста прям! — охотно поддакнула подруга.       Глупая улыбка растянула Варины губы. Казалось, если мама скажет хоть ещё одно слово, то Варя расплачется от переполняющего её трепета. Мама ничего не сказала: крепко-крепко, до хруста, сжала Варю в объятиях и пообещала отвести её к своему парикмахеру, Але, чтобы довести и так чудесную причёску до совершенства. Варю хватило лишь на сдавленный писк. В крепких и горячих маминых объятиях было до невозможности хорошо, и вся прошедшая неделя казалась лишь плодом воображения, дурным сном.       Мама наконец разомкнула объятия и, подхватив Варю под руку, деловито потащила через движение людей, взглядом выискивая отца. Папа нашёлся у чемоданной ленты. Около него стояли два чемодана: мамин и какой-то новый, очевидно, купленный в Москве. Через плечо была перекинута Варина куртка:       — Так, дамы, — добродушно оскалился он, — я не понял. Решили на меня работу портье повесить?       — И тебе привет, любимый, — саркастично отозвалась мама, лёгким касанием целуя папу в губы. — Ничего. Чемоданы донесёшь — не развалишься. Порох в пороховницах у тебя ещё есть.       Папа закатил глаза и встряхнул Варин пуховик, помогая дочери одеться. Мама выдвинула ручку у чемодана в чехле с изображением Москва-Сити и протянула Варе. На недоумённый взгляд железно ответила, что носила эти чемоданы вчера целый день и больше не намерена.       — И кто просил брать два? — проворчала Варя, принимая неуклюжий чемодан.       — Твои вещи. Я тебе там джинсы купила, пару рубашек, — многозначительно повела бровью мама, — и тебе, Олег, кстати, тоже.       Чемодан сразу стал гораздо легче. Мама взяла папу под руку, свободной рукой он подхватил второй чемодан и понёс легко, как какой-то пакет. Они покинули аэропорт.       Мягкий снег снова посыпался с неба, ложась на плечи и непокрытые головы. Накинув капюшон, мама что-то вполголоса рассказывала папе, изредка заправляя пряди каре за ухо, он в ответ то усмехался, то фыркал, то тихо отвечал. Варя с чемоданом тащилась позади и, как ни старалась, не могла различить ни слова.       — Вечно вы вместе, а я где-то позади! — с наигранной обидой буркнула она, догоняя родителей.       — Где твоя шапка? — возмутилась мама в ответ. — Менингит заработать хочешь? Давай быстро одевай.       — Надевай! — парировала Варя.       Мама решительно натянула ей на голову капюшон до упора, так что светлый мех щекотал глаза и щёки. Варя нарочито громко фыркнула, сдувая длинные волосинки, а родители почему-то усмехнулись.       Рядом с их автомобилем стояла машина ДПС, похоже, та самая, которую они видели на переезде. Сердце ухнуло вниз, а тревога холодной дрожью скользнула под в груди. «Это уже паранойя!» — одёрнула себя Варя, с интересом оглядывая родителей. Они не выразили ни тени удивления. Мама укоризненно смотрела на папу, наверняка, уверенная, что он опять ехал без ремня. Папа смотрел вперёд. Варя вспомнила: они ведь припарковались рядом с гонщиком на вишнёвой иномарке! Наверное, к нему и приехали.       И точно: один из полицейских стоял у капота соседней машины и о чём-то переговаривался в переднее стекло с водителем.       — О, привет, Варь! — вдруг невесело окликнул Варю Тёма, вылезающий с пассажирского места, и кивнул её родителям. — Здрасьте!       — Привет, Артём. Какие-то проблемы? — протянул папа, открывая багажник.       — Да где Родионов — там всегда проблемы! — дверью переднего сидения громыхнула Лена и, нервно поправив светло-коричневые волосы, подошла к матери: — Мало того, что скорость превысил, так ещё и с похмелья, так ещё и на освидетельствование отказывается ехать и в лапу давать! Дурак!       — Сама дура! — послышался крик из Родионовского автомобиля.       Тёма обречённо покачал головой, но от какой-либо помощи отказался. Сказал, что он и так злоупотребил временем Олега и что всё равно всё как-нибудь да уладится. Мама на прощание обнялась с тётей Леной, а Варя погладила Тёму по плечу с грустной усмешкой:       — Ну ты это: заходи — если что.       Артём с благодарностью перехватил её ладонь и одними губами шепнул:       — У меня всяко лучше, чем у Фила.       Варя поняла, что на самом деле хотел сказать друг. И коротко кивнула: она обязана увидеть его сегодня, прямо сейчас, и напомнить, что они с Тёмой всегда рядом. Даже если далеко.       Мама с папой обсуждали её семинар, как будто он был главным событием этой недели, Москву, с которой ничего не случилось, и качество перелёта. Варя смотрела по сторонам. Чтобы сократить путь, стоило ехать не по главным улицам — по дворам, в один из которых папа свернул. Снег начинал валить всё сильнее крупными хлопьями, прилипавшими к окнам, и пришлось включить дворники. Варя прислонилась виском к окну. Монотонная гладкая езда действовала убаюкивающе. Варя зевнула и растёрла ладонями лицо. Взгляд зацепился за высокую чёрную ограду. Показалось, что в тонком переплетении голых ветвей и белом полотне мелькнула знакомая фигура.       — Это какая больница?       — Вторая… — отозвалась мама.       Варя рьяно хлопнула по спинке отцовского сидения:       — Пап, останови-останови-останови!       — Варь, ты чего? — спросил папа, плавно притормаживая у обочины.       — Тут Фил! — выпрыгивая из машины, крикнула Варя.       Вслед ей донеслась лишь слабая мамина просьба застегнуть куртку, которая тут же потонула в шуме собственных мыслей. Варя казалась сама себе сумасшедшей, проскальзывая через едва распахнутую калитку в больничный двор. Фил мог отсюда уже уехать или ещё не приехать; силуэт, мелькнувший среди деревьев, мог ей привидеться, померещиться или оказаться не тем самым. Но сердце сильно билось в грудную клетку, разгоняя по всему телу трепетный жар встречи. Варя не могла ошибиться. Фил был здесь.       Варя завернула за здание, на задний двор, к мусорным бакам и грузовым машинам. Дыхание прервалось. Распинывая в разные стороны ледышки и ёжась от снега, покрывающего голову, наполняющего капюшон худи, спиной к ней курил Фил. Варя выдохнула, опираясь ладонью на серые кирпичи. В боку закололо — так быстро она шла сюда. Фил вздрогнул и медленно обернулся.       Плотно сжатые губы дрогнули в неуверенной усмешке. Он почесал висок и вытаращился на Варю. Сигарета дымилась меж пальцев. Сейчас Фил был непривычно неловким, растерянным и очень грустным. Он не был мрачен или обозлён на весь мир, как тогда, когда она нашла его на заброшке. В нём клокотала не ярость — боль. Варя поняла это, едва взглянула в его глаза, и тихо выдохнула:       — Фил.       — Варя… — так же тихо отозвался он и ладонью потёр глаз. — Ты здесь как?       — К тебе… Фи-ил…       Медленно-медленно маленькими шагами они приближались друг к другу. Но неловко замерли на расстоянии полушага. Фил бесцеремонно уставился на Варину стрижку, но не задал ни одного вопроса. Лишь выдохнул в сторону облако сизого дыма и ободряюще подмигнул ей:       — Ты очень красивая. Тебе идёт.       От низа живота по телу благоговейной дрожью разлилось тепло. Фил нервно затянулся и торопливо выдохнул. Его пальцы подрагивали, а грудь тяжело вздымалась.       Варя обняла Фила. Обняла его крепко, изо всех сил, прижимаясь грудью к его груди, сжимая в кулак на спине его худи и прикусывая подрагивающую губу. Она чувствовала его отчаяние и растерянность. От этого хотелось плакать. Фил опешил. А потом обнял её за талию и доверительно уткнулся носом её в шею. Они замерли. Варя слушала, как рвано и благодарно дышал Фил, а горький сигаретный дым вился причудливой змейкой вокруг.       Они обнимались, трепетно выдыхая друг в друга и безмолвно благодаря за то, что они сейчас вместе.       Фил первым плавно отпрянул от Вари и, невесело оглядевшись по сторонам, спросил, не замёрзла ли она в расстёгнутой куртке. Варя не преминула ткнуть его тем, что он в одной лишь худи.       — Мне просто надо было покурить, — прохрипел Фил, глядя на Варю опустошённым взглядом. — Люди, запахи — мерзость такая. Я ещё в кардиологии Ольгу Николаевну встретил. А она меня, как внука родного… Ну я за медбратом увязался и сюда через чёрный ход.       Голос Фила дрогнул, и Варя скользнула кончиками пальцев по его холодной щеке. На языке крутились сотни утешительных и ободряющих фраз, но в горле стоял тугой ком. Впрочем, слова были не нужны. Фил мотнул головой и уже привычным жестом перехватил её руку. Ладонь к ладони. Переплетение пальцев. И умиротворение, растекающееся по телу.       «Какая-то магия…» — выдохнула Варя, вглядываясь в глаза Фила. Его губы дрогнули в тоскливой полуулыбке:       — Ва-арька… Что бы я без тебя делал?       — А я?.. — с нежностью отозвалась она.       Тишину улицы разорвал звук клаксона. От неожиданности ребята вздрогнули и оглянулись. Чёрный отцовский «Range Rover» припарковался ровно напротив чёрного хода, и Варе показалось, что родительские взгляды пытливо впились в их с Филом.       — За тобой? — болезненно поморщился он, кивая в сторону авто; Варя кивнула. — Ну… Пока?       — Звони мне, — шепнула Варя, нежно целуя Фила в губы.       Он ответил.       Увидев, как дети жадно, словно в последний раз, целуются, Яна не смогла сдержать снисходительной усмешки и обернулась к супругу. Он с силой сжал обтянутый мягким кожаным чехлом руль и готов был нажать клаксон ещё раз. Яна покачала головой:       — Мальчишку жалко. Варя правильно сделала, что пошла к нему. Так и с ума сойти недолго.       — Кто бы сомневался, — недовольно проворчал супруг.       — Прекращай, Олег. Ты же не старый дед, чтобы так ворчать! — рассмеялась Яна и сжала предплечье мужа. — И вообще: ты меня даже не поцеловал толком.       Олег посмотрел на неё утомлённо, тщетно пытаясь спрятать тёплую усмешку, и с очевидным намерением поцеловать её быстро и небрежно, чтобы сразу вернуться к пристальному наблюдению за детьми, приблизился к её лицу. Яна второй рукой вцепилась в воротник пальто и заинтересованно приподняла брови.       — Ведь-ма… — шепнул Олег ей в губы и поцеловал.       Не торопливо, как обычно, а с жадностью, нежностью и уже ставшей забываться страстью. Яна с удовольствием ответила ему тем же. Она почти отвыкла от такого отношения мужа. Дверь хлопнула, впуская терпкость морозца и хлопья снега вместе с дочерью. Они, как застуканные подростки, оторвались друг от друга. Олег торопливо смахнул помаду с губ, Яна заметила в зеркале заднего вида, как смущённо хихикнула и стыдливо спрятала глаза Варя.       — Теперь домой? — выдохнул муж.       Они с дочерью согласно кивнули.       Фил, докуривая сигарету, смотрел, как отъезжает Варя с родителями от больницы, и что-то внутри странно сжималось и сворачивалось. Она казалась абсолютно нереальной: чуткая, понимающая и молчаливо выражающая все чувства. «И чем я заслужил такое счастье? — сардонически рассмеялся Фил, запрокидывая голову. — Я же непутёвый!» Небо было затянуто иссиня-серыми пушистыми облаками; хлопья снега липли к лицу. Сигарета, до невозможности безвкусная и противная, стремительно дотлевала и осыпалась пеплом под ноги. Медбрат, вслед за которым Фил выскользнул из больницы, одолжил ему свою сигарету. «Мои вкуснее», — выдохнул Фил, но снова затянулся этой, дешёвой, но крепкой и успокаивающей.       — Филипп! — голос отца в любой другой раз заставил бы подскочить на месте, как ошпаренного.       Фил спокойно повернулся, пряча руку с сигаретой за спиной. Отец устало вскинул бровь:       — Можешь не прятаться. Я знаю, что ты куришь.       — Ладно, — Фил вытянул вперёд руку с сигаретой. — Жечь будешь?       Отец принял сигарету из предательски подрагивающих пальцев и болезненно осклабился:       — Неужели я правда такой отвратительный отец?       «Самый ужасный!» — скрипнул зубами Фил, но вслух произносить этого не стал. Лишь многозначительно потёр круглый белый рубец рядом с большим пальцем. Отец повертел сигарету, принюхался и, скривившись, выбросил в снег. Фил, стараясь не показывать своего облегчения, спрятал руки в карманы.       — Одевайся, — отец протянул ему куртку. — А то сбежал он, понимаете ли. Я тебя лечить не собираюсь.       — А я не собираюсь болеть, — огрызнулся Фил, натягивая пуховик.       Впрочем, конечно, в нём было лучше: снег не скатывался по шее мерзкими мокрыми каплями, ветер не продувал насквозь. Да и капюшон закрывал глаза от липкого снега. Только отцу признаваться в этом не стоило. Фил, застегнув молнию до подбородка, небрежно передёрнул плечами, мол, выполнил просьбу. Отец хмыкнул и придирчиво оглядел сына:       — Шапка где? Мозги отморозишь.       — А у меня разве есть, что отмораживать? — ядовито отозвался Фил, вспоминая вчерашние отцовские слова.       — Прекращай, — раздражённо поморщился отец и нажал кнопку на брелоке сигнализации. — Взрослые люди так себя не ведут. Не лезут на рожон. Не молчат о проблемах. Есть люди, без помощи которых определённые проблемы решить нереально. Например, врачи, адвокаты, психологи, родители…       — А как же закон джунглей! — дёрнулся Фил: он всё ещё не простил. — Никто никому не нужен! Каждый сам за себя!       — В большинстве случаев — да. Но я тебе сейчас говорю конкретные случаи, когда один в поле не воин. Ты мог сказать, что тебе прислали какое-то письмо? Почему я узнаю об этом от Эрика?       — Потому что ты меня не слышишь, — тихо просвистел Фил, пронзая отца негодующим взглядом.       В сознании проносились их совместные ужины, когда он пытался сказать родителям о неприятностях, прибегнуть к их помощи, подобно Варе, но в ответ получал лишь насмешливые взгляды и неприступные стены авторитета. Фил был уверен, что и сейчас отец не услышит его (так ведь происходило всегда), но он нахмурился и, пятернёй пригладив светлые волосы, потёр глубокую складку на лбу. Отец приоткрыл рот, но вдруг мотнул головой и бросил:       — Поехали домой.       Фил отчётливо видел, что отец всё слышал, задумался, но сказал совсем не то, что планировал. От природного упрямства сделал вид, что не принял упрёк. Фил подумал, что поступил бы точно так же.       — Ты не сказал, как мама… — напомнил он осторожно, когда они с отцом двинулись к парковке.       — Терпимо. Сказали, что о переводе можно будет говорить, когда она придёт в себя. Приступ быстро купировали: хорошо, у нас глицин нашёлся. Особых повреждений мозга нет, но пока никто сказать точно не может.       — Мама сильная, — выдохнул Фил, забираясь на заднее сидение отцовского автомобиля. — Выздоровеет.       После встречи с Варей эти слова звучали уверенно и непозволительно звонко. Отец кинул на него быстрый взгляд:       — У тебя с Ветровой всё серьёзно?       Вопрос был совершенно не в тему, но явно беспокоил отца. Филу скрывать было нечего.       — Да.       — Это хорошо, — вдруг улыбнулся отец впервые за два дня. — Это очень хорошо. Женщина дороже всего, запомни. Особенно когда она такая, как твоя мама. Или как Варя. Не отпускай её, Фил, и не обижай.       Фил хотел сперва возмутиться, потом удивиться, а потом откинулся на спинку и, прикрыв глаза, спокойно кивнул. Конечно же, он рассказал отцу о Варе после пары первых бокалов виски, который они вчера полночи распивали на двоих. Оставшиеся полночи Фил справлялся с алкогольной интоксикацией и ужасом прошедшего дня, вызывающими тошноту, а отец подавал ему активированный уголь.       В сущности, он казался не таким уж плохим человеком. «И что ему мешало быть таким всегда?» — выдохнул Фил. В кармане джинсов звякнул телефон: Артём с иронией писал, что Родионов и полиция связаны и что не успели они встретить маму, как на папу уже готовы были составить протокол.       У друга всё налаживалось. Фил прикрыл глаза в предвкушении крепкого и сладкого сна после этой суматохи.       В квартире стоял гул и сладкий запах пиццы, заказанной по случаю приезда мамы: не гречку же ей жевать, в самом деле. Она не успела ни заранее забронировать номер в гостинице, ни снять квартиру, так что Артём решительно пригласил её домой. В конце концов, пять лет назад она была тут полноправной хозяйкой и папа покорно слушал её во всём. Сейчас, конечно, всё изменилось. Артём крутанулся на компьютерном кресле без одной ручки и скучающе покликал мышкой.       Играть без Фила было неинтересно.       Идти в кухню, где на повышенных тонах что-то обсуждали родители, не хотелось. Они хорошо, даже как будто по-семейному, посидели за ужином, празднуя успешное завершение суматошного дела и кратковременное воссоединение семьи Родионовых. И если бы не пять маминых тысяч, вложенных в документы, переданные полицейскому, всё было бы лучше некуда.       Артём подхватил с блюдца последний кусок пиццы и лениво пожевал её, пытаясь выбрать, какую игру запустить. В темноте вечера вдруг навалилась тяжесть одиночества, почти такая же, как там, в камере. Ему было совершенно не с кем поговорить.       С Филом они созванивались в четыре часа дня, и голос у друга был невозможно сонным. Проговорили они минут двадцать: Фил поведал, как мать, как отец, и широко зевнул. Артём немедленно отправил его дрыхнуть без задних ног. Варе звонить не смел: к ней тоже приехали родители, и им нужно было провести этот вечер вместе.       Артём отряхнул пальцы и, надев наушники, решил в четвёртый раз пройти легендарную игру. Он проходил её эльфом-магом, человеком-рыцарем, а на сей раз решил человеком-разбойником: уж очень интересные у них способности. Артём спокойно кликал мышкой, выбирая реплики в диалогах и вспоминая боёвку. В звуки игры начали вмешиваться посторонние звуки — обрывки родительских разговоров.       Мать с отцом ругались. Опять. Как пять лет назад, перед разводом. Артём пытался сосредоточиться на игре, но его убили со второго удара.       — Чёрт… — пришлось перезапускать игру с самого начала: он самонадеянно не стал сохраняться перед боем.        В наушниках была тишина, и родительские голоса звучали всё отчётливее и громче. Ссора набирала обороты и шла хорошо знакомой дорогой: всё чаще и чаще всплывало его имя «Артём»; мама доказывала, что батины методы воспитания плохо сказываются на сыне; батя упрекал мать в разводе.       — Задолбало, — рыкнул Артём, подхватывая тарелку из-под пиццы и твёрдыми шагами направляясь в кухню.       Родители смолкли, едва он появился на пороге с тарелкой в руках. Артём пристально посмотрел сперва на отца, потом на маму и, едко усмехнувшись, положил посуду в раковину:       — Нич-чего не изменилось. Ну сколько можно, а? Я всё детство это слушал. Думал: я вырос, прошло пять лет — может, что-нибудь изменилось. Ага, счас прям! Прости, ма, что я тебя сюда привёл. Надо было тебе реально в гостинице оставаться. Спокойней было б и тебе, и бате, — он взъерошил волосы и развёл руками: — Но прекращайте спорить, кто и как воспитал, а! Я уже вырос таким, каким уже вырос. Пардон, если что не так!       — Тёмыч, да ты что такое говоришь? — отец поднялся из-за стола.       — Тёма, — мама оказалась проворнее и, привстав на носочки, погладила его по голове, — прости. Просто это событие меня совсем вывело из себя. Ты замечательный мальчик.       — Настоящий пацан, — приобнял его отец за плечо.       Артём улыбнулся. Только ему было совсем не весело.       Через пару часов батя завис на любимом раздвижном кресле перед телевизором в ожидании футбольного матча, мама расстилала себе постель на большой двуспальной кровати, а Артём лежал в своей комнате, бездумно глядя в потолок. Мерзкое скребущее чувство тоски никак не желало покидать его, хотя, вроде бы, всё уже было хорошо.       «Какой, к чёрту, хорошо? Варьку с Филом чуть не убили. Лерка… Бросила! — шумно выдохнул в темноту Артём. — Хорошо, блин!»       Дверь тихонько приоткрылась, и в темноту проник мамин шёпот:       — Тёмушка, можно к тебе?       Артём сел, хлопая ладонью по кровати рядом с собой. Мама бережно прикрыла за собой дверь и, крадучись, села рядом. Напряжённо молчали. Мамина рука невесомо скользнула по предплечью и погладила пальцы. Артём рвано вздохнул и ткнулся лбом в мамино плечо.       — Тёмушка, — заботливо прошептала мама, поглаживая его по макушке.       От этого обращения болезненно сжалось сердце, а на глаза навернулись слёзы. Тяжесть прошедшей недели навалилась на него, выжимая все соки, все силы. Артём не смел никому рассказать, как больно сидеть трое суток в запертой комнате и ощупывать разбитый нос. Не хотел признаваться даже себе, что разрыв с Леркой — обидный: ведь когда-то он к ней неровно дышал. И с радостью раскрывал объятия для напуганной Вари: ей пришлось пережить гораздо больше, чем ему!       По сравнению с тем, что испытали друзья, три дня в камере должны были показаться лёгким приключением. В конце концов, Артём не чувствовал, как из-под ног уходит земля, как в кожу впивается дуло.       Однако всё равно было дурно.       Артём беззвучно всхлипывал и тяжело дышал, позволяя маме обнять его. Она же, прижавшись губами к его виску, покачивала его из стороны в сторону, как маленького, и уверяла, что всё уже хорошо, а дальше будет только лучше.       — Не надо, мам… — мотнул головой Артём и крепче обнял маму.       Слова были ни к чему — тёплых заботливых объятий хватало.