1.
В детстве до определенного момента я думала, что мир полон красок, света, интересных событий и замечательных людей. Хочу заметить, тогда у меня было много необоснованных заблуждений. Что я вырасту и буду есть столько мороженого, пирожных и тортов, сколько захочу. Что окончив школу с ее противными и скучными уроками, вступлю во взрослую жизнь — увлекательную и полную приключений. Я даже в Бога верила и открывала ему свои маленькие секреты и переживания, лежа в кровати перед сном. Но самым главным моим заблуждением было вот какое — люди добрые. И не было ничего плохого или неправильного в том, что ребенок, растущий в любящей семье, думает так. Весь детский сад был моей игровой площадкой, где каждый уголок мог стать ареной авантюрных похождений. А воспитатели любили меня за живой ум и непроблемную озорливость. Дома мы с сестрой строили вигвамы из стульев, одеял и подушек, шили наряды для кукол, разрисовывала красками стеклянные части дверей перед Новым годом и наряжали елку еще в ноябре. И даже первые три класса школы остались в моей памяти, как спокойные и безмятежные годы. Но ведь не зря же еще Фуко говорил, что школы выполняют те же социальные функции, что и тюрьмы и сумасшедшие дома — они определяют, классифицируют, управляют и регулируют людей. В четвертом классе произошли события, изменившие мой мир навсегда. Кажется, я впервые тогда открыла глаза и вгляделась в людей. А начав это делать, уже не могла остановиться. Наверно все мы в определенном возрасте расстаемся с детской наивностью и невинностью. Затрудняюсь сказать, одиннадцать лет — это рано или поздно. И глупо воображать, что подобное могло произойти только со мной, навсегда изменив мою психику. Но одно можно сказать точно — я упала в эту ледяную воду кусочком пылающей лавы, а вынырнула застывшим куском камня. У меня есть тайное хобби — я люблю наблюдать за людьми. Потому что однажды осознав все странности, нелепости, противоречия и отталкивающие стороны мира, ты не можешь остановиться. И со временем становишься коллекционером — истинным ценителем того, на что готовы пойти люди, и как они при этом оправдывают себя. И каждый раз, когда думаешь, что видел уже все грани человеческой подлости, жадности, глупости и гнусности во всех возможных проявлениях, они совершает нечто, заставляющее твое сердце замирать от ВОСХИЩЕНИЯ. Конечно, можно сказать, что подобное видение мира — признак нездоровой психики и мрачного взгляда на происходящее. Но в том-то и дело, что я не делю мир и людей на белую и черную половины. Для меня он — серый. Каким бы хорошим, добрым, благородным и честным не был определенный человек, найдутся в его жизни поступки, которыми он нанес вред другим. Порой мы даже не замечаем, что отравляем кому-то существование, а то и вовсе разрушаем жизнь. Наш мозг устроен таким образом, что мы всегда ставим собственные интересы превыше всего. И каким бы жалким и убогим не был кто-то, он всегда найдет, в чем поставить себя выше других людей. Можно взять самого опустившегося наркомана или жестокого убийцу и спросить у них, есть ли люди хуже? Могу поспорить, в ход пойдут оскорбления в сторону женщин, представителей «неправильной» ориентации, не той национальности или не того цвета кожи. Впрочем, это актуально для страны, где я живу. В другой части света этот список будет состоять из других пунктов. Но факт остается непреложным — везде найдутся люди, ненавидимые другими, потому что кто-то когда-то решил, что они хуже из-за того, что слабее, выглядят по-другому, говорят на ином языке, исповедуют другую религию или отличаются сексуальной ориентацией. И пусть даже это превосходство — мнимое, созданное неправильными нейронными связями мозга того, кто судит, но люди продолжают упорно цепляться за свои убеждения. А самое забавное вот что: тот, кто подвергается гонениям здесь, в другом месте может быть мучителем! Поэтому я и считаю, что нет белого и черного — есть только серое. Меня немного удивляет, что большинство людей не понимает, как это глупо — считать себя лучше других. Мы живем в век, когда вся информация мира доступна практически каждому. Историю преподают в школе целых семь лет. Достаточно небольших усилий, чтобы абстрагироваться от своих личных убеждений и, взглянув на последние три тысячи лет холодным, оценивающим взглядом, понять одну простую вещь: всё эфемерно. Если вглядеться внимательней в бесконечные войны, конфликты и восстания на почве религий, убеждений и идеологий, то начинаешь понимать, что корень всего лежит в элементарной человеческой жадности и самом примитивном страхе. Мы хотим или забрать то, что есть у другого, или не позволить другому отнять что-то у нас. Самыми ожесточенными люди становятся тогда, когда думают, что их чем-то обделили, или когда хотят доказать свою правоту. Именно в такие моменты они готовы пойти буквально на ВСЁ! Они до последнего будут держаться за свои убеждения. Убивая и насилуя, оставляя позади руины и выжженную безжизненную землю, и даже уничтожая самих себя. А потом, стоя на краю уже собственной погибели на куче костей и черепов павших от их руки, помяните мое слово, последними их словами будут: И все-таки я был прав! Людям всегда всего мало. И мы всё время хотим доказать, что то, во что мы верим — истина в последней инстанции. Ведь начав сомневаться в своих убеждениях, мы начинаем сомневаться во всём своем существовании. И как же легко раз и навсегда принять для себя определенный факт и оголтело держаться за него. Да еще и силой насаждать другим. Как-то я прочитала в одной книге, что человек всегда стремится превратить свои взгляды в религию и заставить верить в это же других. И книга-то была не художественная, а медицинская. Но как верно подмечено. Нас с детства загоняют в строгие рамки. Все мы, так или иначе, сталкивались с подобным дерьмом. Когнитивные искажения, откровенные заблуждения, ненависть, порожденная страхом и невежеством — мы живем под гнетом. И как же хорошо, наверно, было бы освободиться от этого, скинуть с себя оковы и принять один факт: мы — обыкновенные люди и живем здесь и сейчас. Наши убеждения не есть истина в последней инстанции. И то, что важно для нас, то, ради чего многие готовы даже убивать и обездоливать других, через пятьсот лет станет парой абзацев в учебнике истории. Конечно, если будет это будущее. Потому что мы так жадно и бездумно используем природные ресурсы, так глупо придерживаемся принципа «после меня хоть потоп», что когда-нибудь оставим после себя огромный шар, состоящий из выжженной земли и гигантских куч мусора. И я, конечно же, не исключение. Ведь не зря же существует так называемое слепое пятно предвзятости. Это склонность признавать силу когнитивных искажений для других людей, но нежелание признавать их влияние на собственные убеждения. Уверена, что тоже бываю жестокой, предвзятой, трусливой, лживой и жадной. Но я хотя бы признаю это. Когда-то мне причиняли настоящую физическую боль следующие картины: нищие пенсионеры, стоящие с протянутой рукой, бездомные животные, неизлечимо больные люди, несчастные, никому не нужные инвалиды, брошенные родителями дети. Я пропускала через себя человеческое горе и думала, как же страшна жизнь. А потом перестала. Сильная эмпатия может стать даром, но скорей всего это проклятье. Я научилась ее отключать. Нет, я не стала бесчувственной. Ежемесячно перечисляю какие-то суммы в благотворительные фонды. Сортирую мусор. Никого не оскорбляю. Никого не подставляю. Не хамлю. Не подрезаю на дороге. Не лезу без очереди. Но если меня сильно задеть, то я способна превратиться в настоящего психопата, который найдет самый изощренный способ отомстить обидчику, не привлекая к себе ненужного внимания. Ведь у каждого есть слабые места, удар по которым запомнится надолго. Нужно просто знать, куда бить. И уметь дождаться подходящего момента. Со стороны я кажусь симпатичной, вежливой девушкой, которая совсем не выглядит на свои тридцать лет. Полное отсутствие вредных привычек, забота о собственном здоровье и неплохое сочетание генов, выигранное в генетической лотерее — всё это подарило мне красивое лицо и тело. Когда я смотрю в зеркало, оценивая себя как бы взглядом со стороны, то вижу: красивые скулы, зеленые глаза, пухлые губы, длинные, гладкие каштановые волосы с рыжеватым отливом и хорошую фигуру. Я не считаю себя особенной и никогда не пыталась капитализировать свою красоту или выставить себя на показ. Я росла в такие годы, когда не было социальных сетей, и люди не зарабатывали миллионы, капитализируя свой внешний вид. Я вообще не помню, чтобы среди моих одноклассников и одноклассниц обсуждалась чья-то внешность. В те лихие годы в фаворе были дети из зажиточных семей. В моем классе учились две популярные девочки. У одной мать работала парикмахером, у второй отец был таксист. Эти люди имели дело с реальными деньгами и могли купить своим дочерям модные шмотки и обувь. А мои родители — простые инженеры, которым постоянно задерживали зарплату — едва наскребали на еду. И сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что все девочки из моего класса и из параллельных вышли замуж за обычных мужчин. Никто не пытался в восемнадцать лет найти себя спонсора или папика, превратив, таким образом, свою молодость и красоту в деньги. Но я спокойно отношусь к людям, выбравшим подобный путь. Каждый выживает, как может. Мы сами определяем для себя границы допустимого и правильного. Но кажется, сейчас это так распространено, что даже странно. И даже мне еще не поздно, но я никогда не буду заниматься подобным. Хотя о чем это я тут распинаюсь? У меня есть правило: я не влюбляюсь, я не встречаюсь, я не занимаюсь сексом. Когда-то, как все нормальные девочки моего возраста, я впервые вступила в мир под названием «любовные отношения». Фигурально, конечно, а не буквально. Потому что с первым же мальчиком, который предложил мне, как тогда говорили, «ходить», все закончилось не очень хорошо. Было мне тогда двенадцать лет. И я думала, что влюбилась в мальчишку из соседнего двора, учившегося на класс старше. Но начав встречаться с ним, практически сразу же поняла, как меня это тяготит. Почему-то все его слова и поступки казались глупыми и бестолковыми. Наши дорожки быстро разошлись, а я заработала во дворе репутацию суки. Тогда я объяснила себе эту ситуацию тем, что была отличницей, а он — троечником. Самый примитивный трайбализм помог мне не задумываться слишком глубоко об этой проблеме. Троечникам со мной не по пути. Со временем я поняла, что, оказывается, со мной не по пути абсолютно никому. Редкие попытки завести отношения периодически предпринимались мною лет до двадцати. Но даже до поцелуя дело ни разу не дошло. Наверно про таких, как я, говорят — корона на голове, цену себе набивает, слишком много о себе воображает, старая дева, синий чулок. Но дело тут было совсем не в гигантском самомнении. Почему-то каждый раз потенциальный претендент казался мне какой-то заводной куклой, действия которой известны наперед. Слова, поступки, реакции — все было предсказуемым и скучным. И каждый раз, представив себе, что эта марионетка будет трогать меня, я прекращала общение. Как можно это назвать? Детская травма, социофобия, боязнь отношений, неуверенность в себе или банальный страх? Точно не последнее. Пик бурных отношений со страхом я пережила в детстве, а потом наши дорожки разошлись. Страх — это такая вещь, которая способна множиться с ужасающей скоростью. И он полностью затапливает тебя, заполняя каждую клеточку тела. В какой-то момент тебя раздувает от него настолько, что кажется — ты больше не выдержишь. А потом шарик лопается, позволяя страху утечь в образовавшуюся прореху. Наступает космическое спокойствие и оказывается, что он больше не властен над тобой. И это такая странная вещь. Ведь надпочечники все еще при мне. А значит, адреналин и кортизол вырабатываются. Но я заметила, что в момент опасности теперь всегда испытываю не ужас, а скорее какую-то сосредоточенность и собранность. Такие вещи как высота, скорость, собаки, замкнутое пространство, тёмные проулки поздней ночью и подозрительные личности давно перестали меня беспокоить. Не помню, когда точно я впала в такое состояние, но подметив однажды это ненормальное бесстрашие, решила, что это неправильно. Люди, не боящиеся ничего, вызывают подозрения. Поэтому я решила выбрать что-нибудь мерзкое, но безобидное в качестве своей немезиды. Было мне тогда тринадцать лет, и мы вместе с мамой и сестрой гостили у бабушки, рядом с домом которой было большое болото. Этот небольшой городок был целиком и полностью построен на полувысохших топях. Сколько себя помню, мы с окрестной ребятней играли на болоте. Было там одно местечко в тенистой траве, где каждый год паук вил себе гнездо. Меня всегда удивлял этот факт — я думала, пауки столько не живут. Но сейчас-то я знаю, что это была стеатода, а их самки могут дожить до шести лет. Обычно я приветствовала её, как старую знакомую. Но тем летом решила, что эта приятельница поможет мне притвориться нормальной. Каждый день я ускользала одна на болото и смотрела на паука, внушая себе, какие у него безобразные длинные светло-коричневые лапы и жирное брюшко. Это принесло свои плоды. Уезжала я оттуда, полная уверенности, что нет ничего ужасней пауков. Оказывается, страх, как и любую другую эмоцию, можно выучить. Таким образом, я смогла затесаться в общество нормальных людей. Уже будучи взрослой я подумывала о том, чтобы докопаться до причин своего состояния. Проблемы с миндалевидным телом, какая-то мальформация в мозге, атараксия? Причины могли быть как физиологического, так и психологического толка, но я не стала ворошить это осиное гнездо. Что же касается отношений с противоположным полом, то перестав пытаться, я испытала облегчение. Не нужно прикидываться кем-то другим, изображать из себя человека, которым не являешься, притворяться, что тебе интересно, смеяться над глупыми шутками, выслушивать бесконечные разглагольствования, заставлять себя не замечать откровенную тупость. Не нужно оправдываться, почему ты не ешь мясо и не пьёшь алкоголь. Объяснять, что, люди не укладывающиеся в рамки традиционалистской, консервативной культуры — не ошибка природы, а такие же люди, как все, и должны иметь равные права. Не нужно растолковывать, что интерсекциональный феминизм это не означает «все мужики — козлы». Это просто означает, что в обществе можно угнетать и дискриминировать не только по половому признаку, но и по многим другим. И что я не могу закрывать глаза на откровенную дискриминацию некоторых групп людей, хотя сама и не принадлежу к ним. Мне этого всего хватает и в обычной жизни в общении с другими людьми. Сложно было бы терпеть подобное дома от близкого человека. А сексуальную фрустрацию можно снять способом, не требующим партнера. Тем более, что мифы об этом давно развенчаны, и наше продвинутое в техническом плане время предлагает к использованию весьма интересные штуки. Иногда я ловлю свое отражение в зеркальных поверхностях на улице или в магазине. Мой разум наполняют мысли: интересно, другие люди догадываются, что во мне сокрыта целая вселенная? У них тоже так? Бывает ли у них такое чувство, что тело продолжает совершать давно заученные движения, а разум выскальзывает из своей физической оболочки и отстранённо наблюдает со стороны, а потом и вовсе взмывает куда-то ввысь? Способны ли они, идя за кем-нибудь по коридору офисного здания, на несколько мгновений стать им? У меня бывает такое очень часто. Еще с раннего детства, разглядывая какого-нибудь человека, я раздумывала: о чем он думает, где живет, каковы его предпочтения? Теперь мне достаточно совсем немного времени, чтобы понять, кто передо мной, и что из себя представляет. Но действительно ли я прозорлива настолько? Или всего лишь являюсь обладательницей живого воображения, наделяющего людей чертами, которыми те и не обладают вовсе? Можем ли мы понять друг друга, или каждая личность — отдельный, непостижимый мир? Детка, ты слишком много думаешь, шепчет мой внутренний голос. Правда? Может, поэтому я стараюсь целиком и полностью погружаться в многочисленные хобби, читать книги, изучать иностранные языки. Это помогает мне отвлекаться от странностей нашего мира. Но даже и так иногда я чувствую сильнейшую потребность отгородиться от всего и всех, запереться в своей квартире и погрузиться в дремотное состояние анабиоза, позволяя мозгу не думать ни о чем. По счастью такие времена бывают у меня раз в три-четыре года и обычно сопровождают переход на новую работу. Поэтому уволившись с предыдущей, я всегда даю себе пару месяцев продыха. На этот случай у меня даже специальный денежный запас существует. В такие периоды я обычно смотрю целыми днями сериалы, часами гуляю, читаю японскую и корейскую дзесэй мангу, ем все, что хочу и сплю, когда спится. Забавно, но практически все фазы моего ничегонеделанья приходятся на весну-лето. Мой циничный внутренний голос говорит мне: Ты просто не хочешь томиться на работе в эти короткие теплые месяцы. Поэтому и устраиваешь себе своеобразные каникулы. Наверно, можно и так сказать. Выходили ли вы когда-нибудь на улицу в три часа утра в середине лета? Это мое самое любимое время. Практически все люди спят, и оживлённые в дневное время улицы пустынны и тихи. На горизонте начинает краснеть первая полоска надвигающегося восхода. Воздух чист. Просыпаются птицы, заводя свою песню. И, кажется, что можно воспарить куда-то ввысь, летя сквозь пространство, у которого нет конца. Мы редко задумываемся вот о чем: Вселенная бесконечна! Наш мозг умеет мыслить только конечными понятиями и ему невозможно объять то, что не закончится никогда. И вот рано утром, в полном одиночестве я поднимаю голову и, глядя в небо, пытаюсь охватить бесконечность. Мой разум несется сквозь космическое пространство, встречая на своем пути мириады небесных тел, зарождающихся и умирающих звезд и планет, оставляя позади многочисленные галактики, и понимая, что конца этому не будет. В моей груди появляется чувство невероятного восторга, оно растекается, превращаясь в подобие священного ужаса, заставляя мои ноги становиться ватными. Мы одни в бесконечности! И как же на этом фоне мелко, незначительно и смешно выглядит наша ежедневная возня, наши попытки обыграть других людей, карабкаться куда-то вверх, цепляться за деньги или власть, навязывать свои взгляды и убеждения, заставлять кого-то страдать из-за своей глупости и невежества. Зачем? Чтобы в конце пути стать одним из ста семи миллиардов, живших на этом куске камня? Это смешно. И это грустно. И это осознание давно заставило меня жить по принципу, который лучше всего выразят слова Цоя «…я не хочу победы любой ценой. Я никому не хочу ставить ногу на грудь.» Последний мой период отдыха случился вынужденно — фирма, в которой я работала, закрылась. И поиски новой работы затянулись, в очередной раз доказывая, что экономика этого государства неуклонно ухудшается. Спустя восемь месяцев поисков, когда я уже начала подумывать о переезде в город покрупнее, мне, наконец, удалось устроиться специалистом по ВЭД в молодой, сплоченный коллектив, возглавляемый либеральным шефом. Рабочий день начинался не раньше десяти, а закончиться мог в четыре часа, если я успевала сделать все намеченные на день дела. Также вынужденный простой подарил мне возможность похудеть. Я давно задумывалась о том, что неплохо было бы скинуть эти четыре мешающих мне килограмма. Я прекрасно знаю, что современные стандарты женской красоты, навязанные Голливудом и глянцем, не имеют ничего общего с реальными женщинами. И что вес пятьдесят шесть килограмм для тридцатилетней женщины ростом метр шестьдесят пять — это совершенно нормальные цифры. Но жирок на животе так и притягивал мой взгляд после душа, глумливо шепча: ты слишком любишь шоколадные конфеты. Поэтому с зимы я ограничила потребление сахара и мучного, начала ходить в тренажерный зал, а с апреля наматывала круги по стадиону, к июлю достигнув заветных пятидесяти килограмм. Тело стало подтянутым, пропал противный вечно вываливающийся живот, четко проступили ребра и ключицы, мышцы на ногах после изнурительных пробежек и тренировок в зале сделались стальными, а руки приобрели рельеф. Я начала думать, что лето две тысячи восемнадцатого года стало одним из лучших за последние лет десять!***
Стоял конец августа. В моем регионе в это время начинает чувствоваться дыхание приближающейся осени. Ночи становятся холодными, утром все покрыто росой, начинаются затяжные дожди и появляются первые желтые листья. Но в этом году выдалась удивительная последняя неделя августа. Стояла жара под тридцать, заставляя людей в выходные дни массово ринуться на пляж, несмотря на народное поверье, что после второго августа нельзя купаться, потому что Илья в воду пописал. Все пытались ухватить последние теплые деньки перед затяжной семимесячной зимой. А я решила отправиться в поход. Одним из моих любимых времяпрепровождений являются длительные прогулки на природе — где-нибудь в лесу или по горам. Через мой город протекает река, по берегам которой тянутся тропинки, нависают скалы и даже имеется широкая полоса реликтового соснового бора. Без сомнения это мое самое любимое место в городе. Обожаю бродить там часами, захватив с собой воду и полезный перекус. В ту судьбоносную субботу я решила отправиться туда на весь день. Надела спортивное бра, красную майку-алкоголичку, любимые джинсовые шорты. Уложила все необходимое в рюкзак и, сев на транспорт, доехала до нужной остановки. Потом спустившись к реке, выбрала свою любимую тропинку и отправилась в путь. Так как лето заканчивалось, я решила пройти в тот день по самому длинному маршруту и дойти до самой высокой скалы. Туда редко захаживают люди: маршрут долгий, сложный и весь заросший травой. Но период активности клещей уже заканчивался, к тому же у меня была поставлена прививка против энцефалита. Было уже три часа пополудни, когда я добралась, наконец, до скалы. Солнце жарило немилосердно. Но для меня, выросшей в Центральной Азии и привыкшей к пятидесятиградусной жаре, жалкие тридцать градусов ничего не значили. Скала выдавалась далеко вперед, нависая над рекой. Я приблизилась к самому краю. В силу, так скажем, особого устройства психики у меня нет сильного страха смерти. Конечно, инстинкт самосохранения присутствует, но смерти, как таковой, я не боюсь. Давным-давно, когда мне было семь лет, я поняла, что все мы неминуемо умрем. Я помню до мельчайших подробностей, где меня настигла эта мысль, и что я тогда делала. Мы с родителями гостили у бабушки со стороны отца, а еще из другой страны в гости приехали мамины сестры. Было летнее ташкентское утро — мы только что проснулись. В тот момент мне в голову пришла мысль, что мама когда-нибудь умрет. А за ней пришло и осознание того, что умрет не только мама. — Тетя Ира, — позвала я мамину сестру, которая спала на курпаче, разложенной рядом с кроватью. — А мама умрёт? — Мы все когда-нибудь умрем, — подтвердила она мою страшную догадку. Все знают, что умрут. Но обманывают себя, считая, что произойдет это ни сегодня и ни завтра, а в отдаленном будущем, до которого еще жить и жить. Я же знаю, что могу умереть в любой момент, не успев даже щелкнуть пальцами или сделать глоток воды. Все мы просто биологический материал — непрерывный круговорот живой материи в природе. Стоя на той скале, я смотрела вниз с тридцатиметровой высоты: река блестела на солнце слепящей синей лентой, на практически чистом небе белели редкие мазки перистых облаков, в траве тараторили кузнечики и сновали юркие ящерицы, где-то вдали стрекотал винт летящего вертолета. Это был миг идеального единения с природой, с жизнью, с собой. А потом я упала. Не знаю точно, как это произошло: подошла ли я слишком близко к краю, поехала нога или потеряла равновесие? А, может, засмотревшись в бездну, сама сделала этот шаг, поддавшись ее манящему зову? Я просто ощутила себя летящей спиной вперед, провожая глазами обрыв. И мои протянутые руки хватали пустоту. А наверху была синева — далекая и бесстрастная…