Реальность создаёт разум

6.

      Прошло еще две недели, и срок моего пребывания в этом чужом мире перешагнул отметку в один месяц. В рюкзаке я нашла ручку и небольшой блокнот, в котором скрупулезно отмечала каждый день своей странной ссылки. Также я вела календарь своего мира. Здесь в разгаре было лето, там же настал конец сентября, а, значит, заметно похолодало, и зима уже готовилась вступить в свои права. В октябре точно выпадет снег. Живя в холодном климате, я постоянно ныла по поводу бесконечной зимы. Но с какой бы радостью вернулась туда! И я даже представить не могла, каково моей семье продолжать жить, не зная, что со мной случилось. Неведение — самая ужасная вещь на свете. Всегда хуже тем, кто остается, чем тем, кто уходит.       Что же касается меня, то я немного освоилась в этом мире. Но не смирилась! Я привыкла к ужасной еде, но ела мало и чувствовала ощутимую потерю веса. Иногда во сне у меня случались сильные судороги в икроножных мышцах, что свидетельствовало о нехватке калия, магния или кальция в организме. Я старалась брать на кухне простые свежие овощи: капусту, морковь, тыкву, свеклу и ела их сырыми, чтобы восполнить недостаток витаминов. Я жутко скучала по фруктам. И понимала, что рано или поздно меня накроет железодефицитная анемия. Будучи практически вегетарианкой, дома я время от времени принимала препараты железа, дабы восполнить нехватку. В этом же мире единственным источником железа было дефицитное мясо. Да и с источниками негемового железа в виде бобовых, орехов и зеленых листовых овощей тоже были проблемы.       Я привыкла мыть голову тем же, чем и тело — простым мылом без запаха. Видимо, парфюмерная промышленность у них развита не очень. А зубы здесь чистят не пастой, а зубным порошком. Помню, я видела такой лет двадцать назад, когда приезжала на лето к бабушке.       Еще у меня пропали месячные. Должны были прийти через неделю после моего попадания в этот мир, но я их так и не дождалась. Впрочем, это было ожидаемо. У меня такое бывает из-за сильного стресса и недоедания. Когда мне было пятнадцать лет, а сестре двенадцать, мы в первый и единственный раз поехали в детский лагерь, решив, что нам нужно побыть «нормальными» детьми. Хотя раньше мы такими хотелками не страдали. Ну что сказать — это был отвратительный опыт! Кормили очень плохо, никакого душа — умывались, ноги и другие стратегические места мыли холодной водой, плюс оказалось, что из столицы нас туда приехало всего несколько человек, а остальные дети были из мелкой жопы мира поблизости, и они нас ненавидели так, как могут провинциалы ненавидеть столичных. Отец забрал нас оттуда через неделю. В итоге, после этой поездки я на три месяца распрощалась с красными днями. Бедная мама потом затаскала меня по врачам.       Но сейчас отсутствие этого явилось скорее плюсом. В первые дни Ханджи выдала мне местные предметы женской гигиены. Я даже комментировать это не буду. Средние века какие-то. Как женщины тут живут? Как обходятся в экспедициях? Мангака явно не думал о нуждах женщин, когда создавал этот мир.       Хорошо, что пару лет назад я сделала тотальную лазерную эпиляцию всех участков тела ниже шеи. Процесс был довольно долгим и дорогим, но, похоже, я мучилась не зря. Мне даже интересоваться не хотелось, как местные женщины с этим справляются.       Я старалась экономно расходовать кремы для лица и рук. И плохо представляла, что будет, когда они закончатся. Можно было спросить у Ханджи, но мне она не казалась похожей на женщину, интересующуюся кремами.       Наконец, спустя месяц у меня с ногтей облез весь лак. А еще челку мне приходилось подрезать самой маникюрными ножницами.       Но бытовые неприятности не шли ни в какое сравнение с проблемами психологического толка.       Я так и не решила, что делать с информацией о Смите. Меня терзали вопросы: имею ли я право рассказать человеку о том, что он умрет молодым? Могу ли менять что-нибудь в течении событий этого мира? У меня не было ответов. Местные люди, в свою очередь, практически ничего не рассказывали мне. Только Ханджи иногда могла нечаянно проболтаться о чем-нибудь.       Путем многочисленных и очень осторожных расспросов я выяснила, что меня нашли в пятнадцати километрах от замка, на берегу небольшого водоема. Но пока не видела возможности сбежать. Я чувствовала, что на меня начинает давить безысходность — мне очень надоело сидеть целыми днями в своей комнате и томиться от безделья. Чтобы не сойти с ума, я повторяла в уме неправильные испанские и английские глаголы, вспоминала тексты песен, прокручивала в голове сюжеты прочитанных книг, решала задачки — делала все, чтобы не впасть в черную меланхолию. Потому что знала: позволь я мысли о безысходности положения завладеть моим разумом, привлекательность вечного покоя резко возрастет в моих глазах.       Еще по полтора часа в день я отводила на физические упражнения. В ход пошло всё, чем я когда-либо занималась хоть немного: йога, пилатес, цигун, крав-мага. Я очень хотела бы побегать, но меня не выпускали из здания, поэтому приходилось довольствоваться теми упражнениями, которые можно делать в комнате. Но даже упражнения помогали мало. Иногда казалось, что проклятые четыре стены рано или поздно высосут из меня всю волю к жизни. И останется только лечь на кровать, закрыть глаза и переплыть Стикс.       В один из дней, когда я возвращалась в свою комнату после встречи с Ханджи, мое внимание привлекла неприметная дверца в конце коридора. Мне стало любопытно, что это за дверь. Я толкнула ее, и она оказалась не заперта. Внутри вверх поднималась винтовая лестница, по которой я тут же взобралась на самый верх. Мне так надоело сидеть в своей комнате, что я совсем не думала о последствиях своего поступка. Лестница привела меня на крышу замка, откуда открывался потрясающий вид. Кругом была тишина и покой, ярко светило солнце. Впервые за несколько недель мне удалось вдохнуть полной грудью.       Мою грудь затопила радость. Я решила, что здесь будет мое тайное убежище. Буду приходить сюда, когда становится совсем невмоготу. Все равно после обеда мне абсолютно нечем заняться. А здесь можно побыть в тишине, помедитировать, позагорать. И начать я решила со следующего дня — мне нужен был витамин Д! И хотя я была прекрасно осведомлена об опасности нахождения под прямыми солнечными лучами и дома никогда не загорала, но тоска от четырехнедельного сидения взаперти задавила во мне страх перед меланомой.       На следующий день я не могла дождаться, когда пройдет время обеда. Я разве что не подпрыгивала от нетерпения. Был пятый час пополудни, когда я открыла заветную дверь и шагнула на крышу. Солнце стояло уже не так высоко, поэтому опасности заработать рак кожи не было. Я разделась, оставив только черные трусики и бюстгальтер, которые были на мне в день исчезновения. Сначала легла на живот, позволяя немного загореть спине, а затем перевернулась на спину. Я чувствовала, как живительные лучи ласкают мое тело, легкий ветерок приятно обвевал, под веками закрытых глаз плавали разноцветные пятна. Меня разморило, и я незаметно уснула. Когда я открыла глаза, то поняла, что что-то не так — я была укрыта своей же рубашкой, а надо мной нависал какой-то человек. Заслонив глаза от солнца, я увидела майора Закариаса. Было непонятно, как он нашел меня там. — Вставай. Командор зовет тебя к себе, — сказал мужчина спокойно. На его лице не было ни злости, ни смущения.       Я молча поднялась, и он тактично отвернулся. Одевшись, я собрала одеяло, намереваясь по дороге закинуть его в комнату.       У меня было плохое предчувствие, и я не могла понять одного — как они меня так быстро нашли на крыше?       В кабинете Смита кроме него самого присутствовал также капитан Леви. Закариас тоже остался.       Мне стало понятно, что они решили атаковать меня втроем, при этом услав куда-то Ханджи — единственного человека, который мог бы мне помочь. Впрочем, я и сама всегда могла за себя прекрасно постоять.       Когда я вошла Смит, подняв голову от бумаг, сказал: — Ева, присаживайся.       Я села на стул напротив него, капитан остался стоять у окна на расстоянии пары метров сбоку от меня, Майк же расположился где-то позади, вне поля моего зрения. Окружили, как волки беззащитную лань. — Ты освоилась у нас? — спросил Смит.       Издалека заходит, подумала я. — Вы явно ждете от меня положительного ответа, но разве возможно освоиться в месте, где совсем не хочешь находиться? Кстати, как вы узнали, что я на крыше? — Это неважно. Я знаю обо всем, что здесь происходит. Насколько я помню, тебе никто не разрешал туда подниматься. — А в чем проблема? Меня же там никто не видел. Честно говоря, я больше не в состоянии целыми днями сидеть в своей комнате.       У Смита сделалось такое лицо, как будто он объясняет элементарные вещи очень глупому ребенку: — Но кто-то тебя все-таки видел. И вид у тебя был не совсем одетый, так скажем. Это первое. Второе — важен сам факт твоего нарушения моих инструкций. — Под кто-то Вы имеете в виду его, — я обернулась и кивнула на Закариаса, который стоял, прислонившись к стене. — Ничего страшного не произошло. То, что должно быть прикрыто, было прикрыто. Там не было ничего такого, чего раньше не видел взрослый мужчина. К тому же, когда я поднималась на крышу, не думала, что кто-то увидит меня в таком виде.       После моих слов лицо у Смита стало совсем кислым: — Я не хотел грубить тебе, но теперь скажу прямо. Это — военный объект, полный здоровых мужчин, а ты выставляешь напоказ свои прелести! Может, в твоем мире это нормально, но тут женщины себя так не ведут. Я уже молчу, что ты ослушалась моего приказа.       Вот ведь козлы, подумала я. Услали Ханджи, а сами устроили мне словесный harassment. Старый добрый сексизм вкупе с виктимблеймингом. Хорошие женщины себя так не ведут. Им не положено делать то, нельзя надевать это, нельзя демонстрировать свое тело, нельзя выделяться. Таким образом они сами толкают мужчин на нехорошие поступки. А вот если ты ведешь себя правильно, то никогда не станешь жертвой домогательств или насилия. Старая добрая вера в справедливый мир и главное дитя ее — виктимблейминг. Придумали сказочку, что жертвы сами во всем виноваты и носятся с этим убеждением всю жизнь вместо того, чтобы сказать себе: нет никакой справедливости — есть только лицемерие и желание переложить ответственность за своё дерьмовое поведение на чужие плечи!       Но я тоже умею играть в такие игры и ставить на место зарвавшихся. — Командор, позвольте мне сразу обозначить свою позицию: я не заинтересована в мужском внимании, тем более находясь в подобном месте, — сказала я надменно. — И не могу отвечать за желания других. Если ваши люди не умеют себя контролировать, это не моя вина, а попросту низкий уровень развития их психики. Я понимаю, что здесь отсталый мир, но не настолько же. — А ты — наглая, как я посмотрю. Ты понимаешь, что находишься сейчас под моей опекой? Мы поверили в твою историю, предоставили тебе кров. Если бы ты попала в руки Военной полиции, сидела бы сейчас в каком-нибудь подвале. Они не такие сговорчивые, как я.       Я поняла, что ничего хорошего из этого разговора не выйдет. Можно было бы полностью признать его правоту, попросить прощения, подольститься как-нибудь, и на этом все закончить. Но я просто не могла спустить им такое с рук. Если бы Смит отчитал меня наедине, тогда — возможно. Но не при этих двоих. Если оставить все как есть, они подумают, что я — слабая, а люди такого рода понимают только силу. — А что же Вам мешает? Вперед, отдайте меня им! Можете даже сами меня убить — сопротивляться особо не буду. Может, таким образом я вернусь домой… А я скажу, почему Вы не хотите отдавать меня Военной полиции. Вы думаете, что я могла появиться тут не случайно. Что, может, в будущем я смогу пригодиться в вашей «великой миссии» по уничтожению титанов. Поэтому Вам выгодно держать меня при себе.       Смит посмотрел на меня долгим взглядом, а затем сказал: — Может и так. Но что мне помешает запереть тебя в подвале? — Вы все-таки считаете себя человеком чести. Такие люди не держат беззащитных, не представляющих опасности женщин в подвале. Позвольте мне говорить откровенно. На самом деле, я не представляю для вас никакой ценности. Я практически ничего не помню об этом мире. Я не могу вам ничем помочь, понимаете? Мне тут очень плохо. Отпустите меня, пожалуйста! Я попытаюсь найти дорогу домой. Я не прошу Вас мне помогать. Мне не нужна ни лошадь, ни припасы — ничего. Я уйду отсюда с тем, с чем пришла. И никому не расскажу, что какое-то время находилась в Разведкорпусе. Я даже больше никому не буду рассказывать, что я из другого мира. Просто забудьте обо мне. А я забуду о вас. Поверьте мне, я не пропаду. И никак не наврежу Разведкорпусу! Оставляя меня здесь, Вы рискуете. Рано или поздно о моем присутствии узнают посторонние, и возникнут вопросы. Поэтому мой уход будет полезен и вам, и мне.       Спокойно выслушав меня, Эрвин сказал твердо: — Нет.       Вот так просто — одно слово. Неужели его ничем не пронять? Он хоть немного понимает, в каком положении я оказалась? Но я не теряла надежды достучаться до него, поэтому сказала горячо: — Командор, пожалуйста, выслушайте меня! Последнее, чего я когда-либо хотела — оказаться в подобном месте. Я понимаю, что мое появление здесь нарушило естественный порядок вещей. А вы дали мне приют, кормите меня и скрываете от Военной полиции. И я знаю, что последние сто лет этот мир живет в непрекращающейся борьбе. Но не думайте, что мой мир — это рай. Он тоже далек от совершенства. Тем не менее там остались мои родители и сестра. Представляете, каково им сейчас не знать, что со мной произошло? Я не должна здесь быть! А вы меня буквально держите в плену! Мне даже гулять не разрешают. Хотя, что это я тут распинаюсь. Ханджи рассказывала мне, что в этой стране есть подземные города, и людей оттуда не выпускают. Они же там, наверно, все больные и умирают десятками, потому что солнца не видят. Знаете, как это у нас называется? Геноцид. С одного древнего языка переводится как «убиваю племя». У вас титаны людей пачками косят, а правительство им помогает, как я погляжу. Ужасный мир, и мне очень сложно принять происходящее тут. Я не знаю, смогу ли находиться дальше здесь!       Меня явно понесло: этот сумбурный, бесконечный монолог лился, как вдруг я заметила, что капитан как-то странно смотрит на меня. Казалось, мужчина весь напрягся. — В чем дело, капитан? — спросила я резко. — Вы сейчас своим взглядом дыру во мне прожжете!       Вместо него сказал Смит: — Если ты закончила свое воззвание, то теперь моя очередь. Ты уже не в своем мире, и тебе придется привыкнуть к жизни здесь. В этом замке закон — я. От меня зависит судьба Разведкорпуса, а мне приходится тратить время на тебя. И то, что ты с сарказмом назвала «великой миссией» — это борьба за выживание всего человечества, в которой я играю не последнюю роль. Так что не надо рассказывать о своих страданиях. Мне понятно, что тебе тяжело, но ты в любом случае должна выполнять всё, что велят. У тебе нет другого выбора.       В этот момент я почувствовала приближение одного из своих «эпизодов». Изредка бывают такие моменты, когда на меня накатывает дикая ненависть к кому-то, вот как сейчас к Смиту. Обычно это случается, если кто-то меня очень сильно задевает.       Я тут унижаюсь, упрашивая командора, а он в присутствии двух мудаков, которых я не перевариваю, низвёл меня до состояния экзотической зверушки, которую держат в клетке. Находясь за стенами своей непробиваемой самоуверенности, этот человек совсем не слышал то, о чем я ему говорила!       В такие моменты моя вторая сущность рвется наружу. И тот, кто вызвал этот приступ, должен быть уничтожен, унижен, разбит. Я всегда знаю, куда ударить — у всех людей есть слабые места, страхи, физические недостатки. Ранить можно любого. И в этом конкретном случае мне даже не нужно было долго думать, куда бить.       Моя горячность пропала, а голос стал холоднее льда: — Знаете, командор, память — очень странная вещь. Иногда вспоминаются вещи, о которых ты напрочь забыл. Я тут недавно во сне кое-что припомнила конкретно про Вас. Я говорила, что не читала произведение об этом мире, но я читала описание, и в том числе про персонажей. И в моей памяти неожиданно всплыла пара вещей. Вот что я скажу: думаете, Вы — спаситель человечества, который сможет победить титанов? На самом деле, Вы тут персонаж второстепенной важности. А автор данного произведения, насколько я помню, весьма жесток к своим второстепенным героям.       Я поднялась и подошла вплотную к сидящему за столом Смиту. Взяла его правую руку. Ту самую руку, которую разглядела до мельчайших деталей месяц назад. Он совсем не сопротивлялся, как и в прошлый раз. Я погладила мужчину по руке, а потом сказала с плотоядной улыбкой: — Титан откусит Вам вот эту самую руку, — отпустив его руку, я склонилась совсем низко и добавила, глядя ему в глаза, — но это не все. Потом Вы погибнете. Вот так просто. Прославленный командор Разведкорпуса Эрвин Смит не увидит, как победят титанов. Он вообще ничего не увидит!       Надо отдать ему должное: ни один мускул не дрогнул на лице мужчины. А вот Закариас сделал несколько стремительных шагов в мою сторону. На секунду мне показалось, что он собирается меня ударить. Но Смит остановил его жестом. Правда, мой испепеляющий взгляд уже обратился к новой жертве: — Ах, да! Майор Закариас — извращенец, нюхающий людей, и по совместительству командирский прихвостень. Всегда молчит. Может, потому что сказать ничего умного не может. Лично про Вас я ничего не помню, но почему-то уверена, что Вы умрете раньше командора. Вы тут вообще персонаж десятой важности.       Смит сухо сказал: — Леви, убери ее отсюда.       Капитан подошел, взял меня за руку повыше локтя, и я выплыла из кабинета, сверкая издевательской улыбкой в тридцать два зуба. В коридоре сказала недовольно: — Да отпустите Вы меня. Я знаю дорогу.       Мужчина как будто не слышал, продолжая тащить меня. Когда мы дошли до жилого корпуса, капитан замедлил шаг и сказал: — Ты ничего не сказала обо мне. — Вам можно не волноваться. Вы здесь один из основных персонажей. Не самый главный, но все же. А хотите знать, кто тут главный герой? Это какой-то подросток и его друзья. Как же его звали? Эрен какой-то, его сестра и еще какой-то пацан.       Леви понял, кого я имею в виду. Он слишком хладнокровный, чтобы выдать свое удивление, но в глазах капитана явно что-то промелькнуло. Я продолжила: — Но Вы не расстраивайтесь. Вы не самый главный, но самый популярный персонаж. Это точно. Особенно среди женщин. Они пачками влюбляются в мужественного и хладнокровного капрала Ривая, даром что он ростом с сидячую собаку, а его самомнение величиной с Техас. Наверно, все отдали бы, чтобы оказаться тут вместо меня. Эх, знали бы они, что вы на самом деле за люди, и какое это гиблое место. Каждый проведенный здесь день кажется нескончаемой мукой. Лучше б я тогда насмерть разбилась!       Мы уже подошли к двери в мою комнату. Он сказал холодно: — У тебя с головой не в порядке? Несешь какой-то бред. Я не понимаю, о чем ты говоришь. И хватит перевирать мое имя и звание. — Капитан, ВСЕ люди ненормальные так или иначе. Это расплата за мышление. А по поводу того, что не понимаете, куда уж Вам. Кроме прыгай дальше и руби сильнее, Вы ничего больше не знаете. Кстати, а ведь Вам нравится такая жизнь. Ощущать себя особенным, уметь делать то, что не сможет сделать больше никто из людей. Чувствовать упоение боем. Иметь цель в жизни. А потом прихожу я и говорю, что все вы были созданы на потребу скучающей публики. И каково это — быть марионеткой? И, кстати, лично мне абсолютно наплевать на Ваше имя и звание. Вы для меня пустое место.       После последних слов Леви сильно сжал мою руку, явно намереваясь оставить синяки. А потом открыл дверь, и затолкав меня в комнату, сказал: — Дрянь бешеная. Говорила, что ничего не знаешь, а сама кое-что все-таки помнишь. Мы с тобой еще не закончили. Сиди тут. — Гном надутый, испугал ежа голой жопой, — ответила я любезностью на любезность.       Дверь захлопнулась, и я рухнула в кресло. Получили, уроды. Думали втроем меня уделать. А я и сама не промах. Оскорблять людей — особое умение.        Но потом я успокоилась, и пришел голос разума: На лицо эпичный fail! Показала свою истинную сущность?! Это называется найти союзников?! Хорошо, что Ханджи тебя такой не видела. Не могла сдержаться? Что за безобразную сцену ты там устроила? Еще и выболтала о том, что вспомнила. Но главная проблема — ты испортила отношения с человеком, от которого зависит твоя судьба здесь. Даже не начинай. Я не в том настроении! Ты как будто не понимаешь, как они меня там унизили. Три здоровых жлоба психологически и вербально атаковали меня. А Смит-то каков. Вместо того, чтобы поговорить со мной, он в присутствии других людей, обсуждал степень моей раздетости. Разве это нормально? Недаром Сартр сказал, что ад — это другие. Остынь. Ты что-то разошлась. Сделай скидку на то, что они военные, где они живут и какое у них тут время. И, кстати, это было очень жестоко вот так сказать ему о скорой смерти. Во-первых, я не знаю, как скоро это будет и будет ли. Может, своим появлением я им тут уже весь ход истории изменила. Во-вторых, теперь мне стало даже немного жаль Смита. Зря я так это вывалила, но командор довольно спокойно воспринял мои слова, ты не находишь? Что тут скажешь? У чувака стальные яйца. Ладно, проехали. Что дальше делать будешь? Не знаю. I’m fucking sick and tired of this shitty place. Сейчас мне нужно очистить разум и прийти в себя.       После произошедшего я чувствовала упадок сил, а еще пришло чувство сожаления. Не нужно было так срываться. Опустошение — непременная расплата, когда уничтожаешь другого человека. Ведь несмотря на свою вторую сущность, я не психопат и не социопат в истинном значении этих слов. Во мне очень хорошо развиты чувства эмпатии и сострадания, хотя я и подавляю их большую часть своего существования, чтобы не сойти с ума.       Я открыла окно. Солнце садилось. Надев наушники, я включила плеер и села на подоконник, обхватив руками колени. Он был достаточно широким, чтобы можно было удобно сидеть. Эта поза навеяла воспоминания о детстве и юности. Когда мы приезжали в гости к бабушке в маленький городок, я любила так же сидеть на окне — читать, слушать музыку, просто смотреть в открытое окно.       В наушниках заиграли The Jezabels «Peace of mind»: And though I never learned to play I won’t forget The secrets of the game are all but dead … Hey there, baby, we’ll be fine I’ll always want your peace of mind I’ll always look forward to better days ahead       В свое время эта песня подвигла меня научиться играть на пианино.       Перед глазами пронеслись картины из детства: я сижу на подоконнике в бабушкином доме. Мама с бабушкой возятся на кухне. Сестра в огороде собирает огурцы (у нее был настоящий талант, ни одного не пропускала). Под окном растет малина, можно протянуть руку и сорвать пару спелых душистых ягод.       Я совсем забылась, и когда кто-то дотронулся до моего плеча, дернулась от испуга, едва не выпав из открытого окна. Человек среагировал мгновенно, ухватив меня за плечи и стащив с подоконника. Я сняла наушники: — Командор? — Я стучал, ты не отвечала. Зачем ты там сидела? — он кивнул на окно. — Впрочем, неважно. Я пришел поговорить с тобой. — Командор Смит, — перебила я его. — Простите меня, пожалуйста. Мне очень жаль и по поводу Вашей руки, и по поводу Вашей предполагаемой гибели. Мне вас всех жалко. Это ужасный мир. И вы делаете все, чтобы выжить.       Он молча смотрел меня. И я не могла понять, принял ли Смит мои извинения или нет.       Тогда я подошла к нему вплотную. Чтобы хоть немного уменьшить разницу в росте между нами двумя, мне пришлось встать на цыпочки. А потом я обхватила рукой за шею этого мужчину и легко потянула к себе. Он не поддался, поэтому я сказала тихо, глядя ему прямо в глаза: — Эрвин, не сопротивляйтесь.       И он поддался, наклонившись ко мне. Другой рукой я обняла командора за талию и прижалась своей щекой к его щеке. Прошептала: — Не сдавайтесь. Пока Вы живы, надежда есть.       Его руки сомкнулись у меня на спине, и я поняла, что он простил меня. Так мы простояли, обнявшись, какое-то время. В этом объятии не было никакой пошлой подоплеки. Мне, действительно, было жаль, что этот человек узнал о своей неминуемой гибели таким образом. А он просто принял это объятие.       Потом мы разомкнули руки, и я отступила на шаг. Он сказал спокойно: — Мы не будем это обсуждать и никому об этом не скажем. Считай, что я принял твои извинения.       Затем он подошел к окну, посмотрел наружу, и, прислонившись к подоконнику, спросил: — Ты, действительно, вспомнила это недавно? Или знала с самого начала?       Я сказала с жаром: — Только недавно! Я не знала, что мне делать с этой информацией. Как можно сказать человеку, что он умрет? Простите еще раз, что так вывалила это на Вас. Просто даже самый миролюбивый зверь начнет огрызаться, если его загнать в угол. У нас там состоялся не самый приятный разговор, и я потеряла контроль.       Смит оценивающе смотрел на меня, и я выдержала его взгляд. Потом он сказал: — Ты выглядишь бледной и похудевшей. Ты хорошо питаешься?       Его вопрос меня удивил. Я пожала плечами: — Честно говоря, я привыкла совсем к другой еде. И мне нужно бывать на улице. — Я подумал над твоими словами. И не хочу, чтобы ты считала себя моей пленницей. Я разрешаю тебе подниматься на крышу. Также я разрешаю тебе гулять, но при одном условии: тебя не должны видеть рядовые члены Разведкорпуса. Можешь выходить во двор, когда они на тренировках в поле. И не уходи далеко от замка. — Спасибо большое, командор! — мой голос заметно повеселел. — А бегать можно? — Бегать? — в его голосе прозвучала немалая доля удивления. — Да, бегать. У нас так люди физическую форму поддерживают.       Кажется, этот факт показался ему странным. Но тем не менее, он согласно кивнул. Потом сказал: — Обещай, что не попытаешься сбежать.       Я хмыкнула: — Эрвин, поставьте себя на мое место. Что Вы бы сделали?       Настал его черед усмехаться: — Я понимаю тебя. Но и ты поставь себя на моё место. Я просто не могу тебя отпустить. И если ты сбежишь, я отправлю за тобой Леви. Никто не сможет убежать от него.       Смит сказал это таким тоном, что по моей спине пробежал холодок. А он подлил еще масла в огонь: — Есть вещи, которые лично я никогда не смогу сделать с другим человеком, и в частности с тобой. Мне совесть не позволит. Но Леви — другой. Он не столь щепетилен. Поэтому не вынуждай его.       Это была неприкрытая угроза. Таким образом он предупреждал меня и снимал с себя ответственность за всё то, что его подручный может сотворить со мной.       Я начала жалеть, что обнимала его. Командор, очевидно поняв, как угрожающе прозвучали его слова, поспешил добавить: — Даже если ты доберешься до того места, где тебя нашли, то вряд ли отыщешь путь домой. Капитан Леви со своим отрядом обследовал то место. Там ничего нет. Мы не знаем, существует ли связь между нашими мирами, или твое попадание сюда было странной случайностью.       Я сказала холодно: — Понятно. Значит, мне некуда идти. — Да. Ты здесь с нами надолго. И должна извиниться перед майором Закариасом.       Это был удар под дых. Я сказала с неприязнью: — Должна? Честно говоря, он мне неприятен.        На лице Эрвина появилось сердитое выражение, а голос зазвенел металлом: — Не думай, что можешь оскорблять, кого захочешь! То, что в другом мире мы чьи-то персонажи, здесь ничего не значит. Мы — живые люди, и у нас есть чувства. Мы тут боремся за выживание. И ты теперь тоже часть этого мира. Смирись с этим и веди себя соответственно. Извинись перед Майком, и не зли Леви. На этом всё!       Он направился к двери. — Командор Смит, — окликнула я его. — Что? — Теперь, когда Вы всё знаете, Вы же будете осторожны, правда? Ведь то, о чем я рассказала, не обязательно должно произойти. Судьбу можно изменить!       Несмотря на его угрозы, я всё-таки не желала смерти этому человеку.       Эрвин усмехнулся: — Твои слова не открыли мне никакой ужасной тайны. Мы — солдаты и знаем, что можем умереть в любую минуту. Мы уже стольких потеряли. Но у нас есть цель, и пока мы ее не достигнем, будем гибнуть. Не хотелось бы, конечно, чтобы это произошло так скоро. Столько еще нужно сделать.       После этого он вышел из комнаты.       Я села в кресло, чтобы обдумать наш разговор. Я поддалась секундному порыву, и он был совсем не против. Так прижал меня к себе, что у меня дыхание перехватило. The ship is sailing,— раздался глумливый голос в моей голове. Иди к черту. Я тебе уже сказала, что не собираюсь никого соблазнять. Ты же прекрасно знаешь — я не влюбляюсь, я не встречаюсь, я ни с кем не сплю. Все, точка. А вот если бы ты переломила себя, то… Не продолжай. Смит слишком умен, чтобы поддаться на такое. Слышал, как он мне пригрозил капитаном? Из разряда «моя хата с краю — ничего не знаю». Он меня не ненавидит, но готов напустить на меня этого жуткого Леви. Хорошо, что Смит не знает, что я и тому наговорила гадостей. А сам капитан явно не станет жаловаться. Нужно держаться от него подальше. Есть в нем что-то, чего я не могу просчитать. И кстати, то, что он со своим отрядом там ничего не нашел, не означает, что на берегу ничего нет. Я не оставлю намерений попасть туда. А пока план на завтра: извиниться перед долбанным майором, выяснить у Ханджи, когда у корпуса тренировки, и, наконец, выйти на улицу.