16.
Когда он увидел ее, стоящую на крыше замка, то сначала не понял, что она собирается сделать. Зачем она там стоит? А потом девушка повернулась спиной, раскинула руки и прыгнула. Вот так просто: без колебаний упала назад. Его мгновенная реакция, наработанная годами долгих тренировок, спасла момент. Реакция и счастливое совпадение, что на нем было УПМ. Он подхватил свободно падающее тело, а потом они врезались в стену замка, и он постарался принять весь удар на себя. Когда они оказались на земле, она безжизненно обмякла. Он прислонил ее к стене и склонился близко — дышит! Это было очень опасно! А если бы в этот момент его здесь не было? Ведь сейчас он должен находиться на совещании у Эрвина, но командор дал ему персональное задание. Это не могло быть совпадением. Она намеренно выбрала это время — знала, что ей никто не помешает. Она заранее всё спланировала! Это была не первая ее попытка проверить его мир на прочность, попытавшись причинить себе вред. Ему, придающему огромное значение человеческой жизни, эта ее способность — бездумно рисковать своей — кажется безумием. Насколько отчаянно она хочет вырваться отсюда? Наконец, женщина пошевелилась, посмотрела на свое левое плечо и скривила губы от боли. Затем перевела взгляд на него. На ее лице не отразилось ни малейшего раскаяния. Чуть не просрала свою жизнь, дрянь! От этой мысли внутри него все закипело, и он сам не понял, как ударил ее по лицу. Ударил изо всей силы. Голова ее запрокинулась назад, и он увидел, как из разбитой губы пошла кровь. Проклятье! Как можно было так сорваться? Бить женщину по лицу! Но ему хотелось схватить ее и вытрясти всю дурь, заставить понять, какой идиоткой она была. А потом она просила его не говорить Эрвину, обещая, что больше не будет так делать. И он согласился врать Эрвину, как последний идиот. А что еще оставалось делать? Узнай Смит об этом, запрячет ее куда-нибудь. А вот этого точно нельзя позволить. Ведь он еще не… Еще не что? Тут он даже мысленно не хотел произносить это. На следующий день он специально подкараулил ее в столовой. Синяк залил всю правую половину лица, под глазом залегла тень, а нижняя губа припухла. Он спас ей жизнь, а она смотрела на него со злобой и ненавистью. Ему хотелось немного пожалеть ее, а вместо этого наговорил резких слов. Его злило, что эта идиотка не осознаёт, как рисковала. В один из вечеров он задержался в кабинете Эрвина допоздна — они обсуждали план предстоящей пятьдесят седьмой экспедиции. Возвращаясь к себе уже за полночь, он издалека увидел, что в полутемном коридоре кто-то стоит. Автоматически подобравшись, приглушил шаги. Она стояла там практически голая, не считая полотенца обмотанного вокруг тела. Обнаженные плечи и ноги; глаза закрыты. Привалилась к стене на полусогнутых ногах. Эта идиотка совсем сдурела? Стоять тут в таком виде! Это все равно, что перед умирающим от жажды поставить полный кувшин воды. У любого терпения есть предел! Она открыла глаза и посмотрела на него, как на пустое место. Даже не сделала попытки объясниться. Просто стояла, как приглашение к действию. Он подошел совсем близко. Синяк еще не сошел с лица, разливаясь желтизной. От нее пахло свежестью душа. Хрупкая шея манила своей беззащитностью. Было бы достаточно одного движения его пальцев, чтобы полотенце упало, открыв то, что давно стоит перед его мысленным взором. Он почувствовал, как внутри поднимается желание. Захотелось развернуть ее лицом к стене и трахать до тех пор, пока не выбьет из нее всю наглость. Он подумал: да пошло оно всё! Сама виновата! Наклонившись к ее лицу, он провел языком по нижней губе девушки. Дальше его просто понесло. Кажется, она пыталась оттолкнуть его. А он целовал ее. Сначала просто губы, потом проник своим языком в ее рот. Ласкал ее язык, чувствуя ее вкус. Этот вкус он теперь точно не забудет. Прижался всем телом, через полотенце чувствуя жар ее обнаженного тела. Запустил одну руку ей в волосы, не оставляя шанса отвернуться — избежать его насильной ласки. Другой рукой гладил шею, кончиками пальцев чувствуя, как она дрожит. Пришла мысль: что я делаю? Нужно остановиться сейчас же. Еще немного, и я точно не остановлюсь. Оторвался. Вместо того чтобы подхватить ее на руки и утащить в свою комнату, смог просто уйти, ограничившись поцелуем. В комнате он опустился тяжело в кресло. И минут пять сидел с закрытыми глазами, убеждая себя, что если сейчас вернется и завершит начатое, то хуже будет всем: ему, ей, его товарищам. Он и так выдал себя. Когда желание утихло, он задумался о том, что дальше может выкинуть эта ненормальная. Нужно будет пристальнее следить за ней. И каково же было его удивление, когда на следующий день увидев его, она поздоровалась как ни в чем ни бывало. Девушка вела себя совершенно невозмутимо. Он не заметил ничего необычного. Казалось, что произошедшее в коридоре привиделось ему. Но почему же тогда, каждый раз, когда его взгляд падает на ее губы, он вспоминает, какие они на вкус. Прошло две недели. В одну из ночей проходя мимо двери ее комнаты, он слышал там звуки. Его удивило, что она еще не спит в столь поздний час. Потом он работал в своей комнате, но какое-то ноющее чувство на задворках сознания не давало покоя. Интуиция его никогда не подводила. С того случая в коридоре он больше не приходил ночью в ее комнату. Но сегодня решил пойти. Кровать оказалась пуста, и ее вещи тоже пропали. На миг поразила неприятная мысль: а вдруг она снова прыгнула с крыши? Но он сразу же отмёл этот вариант. Он не сразу сообразил, куда она девалась. На ночь двери жилого корпуса запираются, а у ворот замка стоит охрана. Наконец, проскользнула мысль, что окна женской душевой выходят на внешнюю сторону. И его догадка подтвердилась — из окна свисала веревка. Он сразу же понял, что есть только одно место, куда та могла направиться. Только непонятно было, как она узнала, где ее нашли. Не иначе выведала у Ханджи. Чтоб эта четырехглазая провалилась вместе со своим болтливым языком! Он быстро запряг лошадь, а потом гнал ее во весь опор. В голове крутились назойливые мысли: вдруг ее там не окажется? Что, если она подалась в другое место? Было еще темно, но луна давала достаточно света. Подъезжая к озеру, своим острым взглядом он издалека заметил одинокую фигурку, сидящую на берегу. Всё-таки она не смогла вернуться в свой мир! В этот момент он решил отбросить все сомнения. Он давно понял — нельзя оставлять позади то, что тебе дорого. И он не отступит. А она, смешная, даже пыталась дать ему отпор. Впрочем, как оказалось, драться умеет. Сколько еще секретов она хранит? Он с самого начала знал, что она рассказывает им не все. Потом они поехали домой. Девушка впала в какой-то ступор. Практически всю дорогу она продрыхла, спокойно обнимая его за талию и уткнувшись лицом в плечо. Что не так с этой женщиной? Она совсем его не боится? Неужели не понимает, что он из себя представляет? Не осознаёт, в какой опасности она находится? У нее инстинкт самосохранения есть? Или ей просто в голову не приходят мысли о том, что ее ждет? Когда они вернулись в штаб, он знал, что будет дальше. Не осталось никаких сомнений, никаких терзаний — он все для себя решил. В нём было понимание того, как называется то, что он собирается сделать с ней. Как это подло, низко и несправедливо. И заранее себя ненавидел за это, понимая, что чем сильнее она будет сопротивляться, тем больнее он сделает ей. Но даже всё это не могло заставить его изменить свое решение. Казалось, она не осознавала, зачем он привел ее в свою комнату. А когда поняла, то сделала жалкую попытку сбежать. Как будто можно вырваться из когтей такого хищника. Но тем не менее он сдержался и не накинулся на нее сразу же, до последнего надеясь, что ему не придется причинять ей много боли. А потом были эти слова: или возненавижу, или… Думал, уже ненавидит. Но на ее лице не было явных признаков отвращения или ненависти, и он смог признать, что ему нужен не один единственный раз, что ему нужно все. Она сдалась. Сказала, что принимает его. Была на ее лице какая-то обреченная решимость. И когда он поцеловал ее, то почувствовал, как она отвечает ему. Отвечает не очень умело и робко. Но позволяя этим своим ответом слабо надеяться, что происходящее между ними не будет ужасной катастрофой, что он не совершает самый безжалостный поступок в своей жизни. Когда она призналась, что он первый, сердце пропустило удар. Никто до него не видел ее такой, не чувствовал ее дрожи, не целовал это тело. От этих мыслей он практически потерял контроль, но смог сдержаться. Не хотелось, чтобы она ассоциировала это с болью. Он знал, что только от него зависит, примет ли она его физически или будет бояться и ненавидеть секс. Поэтому он очень постарался, и в конце концов она сама попросила любить ее изо всей силы. Он понял, что сумел пробудить в ней желание, смог показать, как хорошо им будет вдвоем. И вот то, что он представлял столько раз, перед его глазами: оказывается, в минуты высшего напряжения она кусает нижнюю губу, глаза затуманены, волосы разметались по подушке, свет из окна мягко льется на обнаженную грудь, она сжимает его руки, уже не в состоянии сдерживать свой голос. И вопреки своим опасениям он не видит на ее лице ненависти или отвращения. Она полностью в его власти — дрожит и стонет под ним, а внутри нее так узко, горячо и невыносимо хорошо. Но потом она попыталась закрыть лицо руками. Как будто ей стало стыдно, что она отдалась такому, как он. А он до самого конца хотел видеть ее лицо. Ведь только в тот момент и была настоящая она без всей своей скрытности, надменности и насмешливости. И он сделал так, чтобы она не могла оттолкнуть его или отвернуться. Он впитывал выражение одновременно муки и наслаждения на лице женщины, то, как она отвечала на его движения внутри нее. Это было её наказанием. Он продержался долго, дав ей понять, что здесь, в постели с ним она будет зависеть от него и подчиняться. И от этого финал был очень ярким — он давно такого не испытывал. А еще он перешел последнюю грань, выплеснувшись внутри нее и даже не сделав попытки пресечь это. Ему хотелось чтобы она ПРИНЯЛА его ТАК. А потом последовало это отвратительное признание. Что за человек скрывает свое имя? Что за извращенная осторожность? Он всегда чувствовал, что она откликается на свое имя на миг позже, чем нужно. Просто это не ее имя. И фамилия чужая. И возраст — тридцать лет. Дожила до такого возраста и ни с кем не спала? Не может быть. Сколько их было, кто видел и чувствовал всё это? От этой мысли закипела кровь. Ему захотелось наказать лгунью — заставить ее страдать. Но она смогла успокоить его. Ее слова, что он теперь ей не чужой, прозвучали так во-время. И он поверил ей. Они полчаса вместе, а он уже прощает ей такое. А что ему оставалось делать? Не поверить значило бы разрушить то, что чудом возникло ниоткуда. Ведь за три месяца, прошедшие с момента ее появления, он ни на секунду не допустил, что она примет его притязания и так легко согласиться быть с ним. После они сделали это снова. И он окончательно убедился, что она не врала о том, что у нее до него никого не было. Стыдливость в ней сочеталась с любопытством, а податливость с чувствительностью. Перед ним как будто был совсем другой человек. Не та холодная глумливая дрянь, которая на протяжении трех месяцев трепала ему нервы. Она показала свою другую сторону, превратившись в его объятиях в доверчивую, страстную и податливую женщину. Она жаждала его ласки. Он понял, что такой она будет только наедине с ним. Когда ее накрыла волна экстаза, он почувствовал, как внутри нее все дрожит и сжимается. Он ощущал ее прерывистое теплое дыхание на своем лице, она так доверчиво обнимала его за плечи. И в этот момент в его груди появилось странное жгучее чувство. Он понял, как же это приятно, когда женщине с тобой хорошо. Раньше секс был для него просто способом получить физическую разрядку. Выросший в самой распутной части Подземного города, он был хорошо осведомлен о всех гранях физической любви. И с женщинами, которые у него были, он зачастую вел себя жестко. Ему нравился грубый секс. Но они все равно возвращались к нему, привлеченные его пугающей силой. А он в свою очередь использовал их по прямому назначению, не особо задумываясь о их чувствах. Ведь он с самого начала давал им понять, для чего они нужны ему, и не его вина, что они не смогли противостоять своей похоти. Поэтому с ними можно было не церемониться. Но теперь все изменилось. Ему очень не хотелось быть грубым с Маргаритой, и он пообещал себе постараться, чтобы его обычная жёсткость в постели не выходила за пределы приятной жёсткости. Ему нужно постараться усмирить свою хищную натуру. А еще он осознал, что ему приятно трогать ее. Раньше он не понимал, зачем люди обнимаются и целуются. Всё это казалось ему ненужным и нечистоплотным. И у него никогда не возникало потребности в вещах подобного рода, даже когда он трахался с очередной женщиной. До определенного момента не возникало. Но зато, когда такое желание возникло, то оказалось направлено на женщину, которая, как он думал, не позволит себя и пальцем тронуть. И это желание жгло его изнутри этих долбанных три месяца, пока он не сделал ее своей. И вот теперь она здесь — спит на кровати в его комнате. Он спокойно и в любой момент может подойти, разбудить ее, поцеловать, подмять под себя и сделать все, что захочет. Вдыхать ее запах, целовать губы, ласкать ее тело, брать в разных позах, коих он знает огромное множество благодаря детству, проведенному в борделе. Маргарита принимает это. Отвечает ему, так чувственно реагируя на ласку. И его очень возбуждает этот контраст: то, какой неуступчивой и насмешливой она казалась сначала, и какой податливой оказалась в постели с ним. И в общении с ним она изменилась. Пропали настороженность и язвительность, с которыми она относилась к нему раньше. Маргарита оказалась довольно лёгким человеком. Он с удивлением понял, что в отличие от него, ей не составляет труда говорить такие слова, как «спасибо», «пожалуйста» и «прости». Она хвалит его, и это не выглядит как дешевая лесть. Она шутит, и это не звучит пошло. Улыбается ему, но не заискивает. Любит прикасаться, но не липнет. Иногда рассказывает забавные истории из своей жизни, позволяя ему немного отвлечься от бесконечных мыслей о предстоящей экспедиции. Но в то же время знает, когда нужно помолчать, позволяя ему сосредоточиться на работе. И ему комфортно в ее присутствии. И хочется, чтобы она была такой только с ним. Эта ее сторона должна принадлежать только ему. И он прекрасно осознает, что переход от этой Маргариты к беспощадной суке может свершиться по щелчку пальцев. И это его тоже заводит. Но есть кое-что, тревожащее его — он не знает, как она относится к нему. Женщины обычно охотно говорят о своих чувствах. Эта вообще о чувствах не говорит. Она подчиняется ему, но он знает, что у нее еще остались секреты. В ее зеленых глазах есть нечто странное — какое-то наложение. Внутренний мир, в который ему хода нет. Она отвечает на все его вопросы, но у него иногда остается чувство недосказанности. Впрочем, сам-то он запретил ей спрашивать о себе. И она подчинилась. А что ему оставалось? Что он может рассказать? Что он — сын проститутки, бывший бандит, выросший среди нечистот подземного города. Порой она ускользает, смотря на него так, как будто видит впервые в жизни, так, как будто он никто. И пусть даже это длится секунды, он знает этот взгляд. Это взгляд превосходства. Для нее весь их мир только малая часть от ее мира — какое-то произведение, придуманное на потребу публики. Несмотря на то, что она полностью зависит от них, а теперь и физически зависит от него, внутренне она остается свободной. Свободной от титанов, от стен, от обязательств, от него. И хотя он знает, что, по сути, не имеет никакого права на ее внутренний мир, его охватывает холодное бешенство. А вдруг она исчезнет, оставив его позади, как до этого исчезли мать, человек, который его вырастил, друзья? Он заглушает сомнения сексом, доказывая и себе и ей, что она здесь, с ним, и полностью в его власти. Она не сопротивляется и никогда не отказывает ему. Но по лицу Маргариты он видит, что она понимает, почему он так ведет себя. А порой, когда думает, что он не видит, Маргарита смотрит на него с откровенной жалостью. Он пару раз ловил на себе такие взгляды. И один раз, не выдержав, сказал недобро: — Почему ты смотришь на меня с жалостью? Разговор происходил в его комнате. Она лежала в кровати, а он работал за столом. И внезапно повернувшись, поймал этот ее взгляд. Она приподнялась на локте и сказала прямо: — Потому что мне вас жалко. Вообще всех людей тут жалко. Вы живете в аду. Внутри него поднялось чувство ярости. Он не хотел, чтобы она его жалела. Только не она. Ведь это означало бы, что он выглядит жалким в ее глазах! Поэтому он приблизился к кровати, склонился к ней и сказал зло: — Не обесценивай наши усилия и наши жертвы своей жалостью. Он думал, что Маргарита ответит что-нибудь колкое, но вместо этого она поднялась и обняла его. Это явилось для него полнейшей неожиданностью. Ее объятие было таким сильным. Она сказала тихо: — Леви, можешь злиться на меня сколько хочешь. Но это не изменит моего отношения. Я не хочу, чтобы вы все страдали. Я не хочу, чтобы ТЫ страдал. И от этого её ответа странно заныло у него в груди. Он не узнает себя. Он давно разучился испытывать сильные чувства: ярость, злость, привязанность. Но только не с этой женщиной. Он как бы раздвоился. Днем он обычный Леви — капитан Разведкорпуса, все мысли которого заняты подготовкой к экспедиции, тренировками, «воспитанием» Эрена (пока что все бесполезно, тот так и не может контролировать свою силу и по желанию превращаться в титана; из-за этого экспедиция откладывается до того момента, когда будет хоть какой-то сдвиг). Но когда они вдвоем с Маргаритой, его мысли идут совсем в другое русло. Перед ним стоят вопросы: как дальше быть? Рассказать обо всем Смиту? Как поступить с ней на время экспедиции? И самый главный вопрос: что чувствует она? Иногда он смотрит, как она спит, и на него накатывает старое желание: сжать ее шею руками, оборвав свои и ее мучения. Впрочем, он знает, что никогда не сделает этого. Только не теперь, когда он уже получил так много и хочет еще. Он даже не понял, когда и как это произошло. Сложно назвать точный день или час своего падения. Может, это случилось в первый же день ее пребывания здесь. Когда она в лазарете открыла свои ведьмины зеленые глаза. Но он может назвать точный день и час осознания! Это было вскоре после той безобразной сцены в кабинете Эрвина. Был поздний вечер, и он работал в своей комнате, когда вдруг услышал женский крик. Он точно знал, что Ханджи в этот день в штабе отсутствовала, а кроме нее в этом крыле была только одна женщина. Пронесясь по коридору, в дверях ее комнаты он столкнулся с Майком, который тоже прибежал на крик. В комнате горела свеча, и она в одной короткой ночной рубашке стояла на кресле, прижав руки ко рту. Увидев их, она вскрикнула: — Он там!!! Его первой мыслью было: неужели титаны добрались и сюда? Он метнулся к окну, но она сказала нервно: — Да не окно! Он под кроватью! Он уставился сначала на нее, потом они с Майком непонимающе посмотрели друг на друга. Он сказал: — Что там? Скажи нормально. Она сказала истерично: — Огромный, жирный, страшный паук! И почему вы не предупредили, что у вас тут водится такой ужас? — Ты устроила истерику из-за паука? — он поверить не мог, что она подняла шум из-за такой ерунды. — Я собиралась ложиться спать, а это сидело на моей кровати. А если б я легла, и он оказался бы на мне. Мерзость! — ее лицо передернулось, и на нем застыло выражение ужаса. — Вы должны найти его. Я не сойду с этого кресла, пока вы его не убьете. Что за ерунда, подумалось ему, столько шума из-за какого-то паука. Он сказал: — Слезай оттуда и не выдумывай. Она топнула ногой как ребенок: — Нет! Найдите его! — тут ей в голову пришла какая-то мысль. — А вдруг он не один, и за креслом тоже что-то есть! Нимало не смущаясь, что ночная рубашка еле прикрывает ее зад, она перегнулась через кресло. Внимательно все осмотрев, вынесла вердикт: — Фух, там никого нет. В этот момент пауку, видимо, надоело отсиживаться под кроватью, и он решил переползти деловито в другое место. Когда насекомое показалось из-под кровати, она завизжала и запрыгала в кресле, как ненормальная: — Вон он! Убейте его! Майк одним ловким движением ноги прихлопнул свою жертву, затем поднял за лапу и выкинул в окно. Паук в действительности оказался довольно крупным. Женщина сползла в кресло и поджала под себя ноги: — Он может быть не один. Теперь вы двое должны осмотреть все в этой комнате. Я не сойду с кресла, пока вы это не сделаете. Что за дерзость, подумалось Леви. Приказывает им, наглая девка. Он уже хотел резко ее отчитать, но Майк опередил его, подойдя к креслу, присел на корточки и спросил спокойно: — Ева, ты боишься пауков? Посмотрев на него жалобно, она сказала: — Простите меня за истерику. У меня ужасная арахнофобия. Я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что это не рационально, но пока вы не убедитесь, что здесь больше никого нет, я не смогу заснуть. Я даже ноги на пол спустить не смогу! Майк успокоительно погладил ее по руке, а потом сказал: — Не бойся, мы все проверим. Затем поднявшись, обратился к нему: — Леви, давай все осмотрим. В этот момент он почувствовал непреодолимое желание кинуться на Майка. Перед глазами стояла картина, как тот гладит ее по руке. Вот сволочь! Пользуется ситуацией, чтобы выставить себя хорошим. — Леви! — Майк снова обратился к нему. — Да. Они осмотрели каждый закуток в ее комнате, каждый угол. Всю мебель. Она их даже заставила осмотреть свою постель. Между прочим, он увидел пыль за шкафом и за кроватью. Неудивительно, что тут пауки завелись. Он хотел высказать ей это, но сдержался. Не хватало еще выставить себя окончательно сволочью, особенно на фоне «добренького» Майка. Когда, они закончили осмотр, Закариас подошел к креслу и протянул ей руку: — Ева, здесь никого нет. Она уцепилась за его руку и поднялась из кресла. Майор подвел ее к кровати: — Ложись спать, уже поздно. Она забралась под одеяло, посмотрела на Майка и спросила, как ребенок: — Под кроватью, правда, ничего нет? — Нет, не бойся. Если что, ты знаешь, моя комната недалеко. Я чутко сплю. Позови меня, я сразу приду. — Спасибо Вам большое, майор. Вы меня спасли, — она сказала это очень искренне. — Капитан, Вам тоже спасибо, — добавила вежливым, холодным тоном. Майк затушил свечу: — Все, спи. Они вышли из ее комнаты. В коридоре Майк усмехнувшись, сказал: — Женщины — странные создания. Боятся такой ерунды. Она совсем как ребенок. После этих слов он развернулся и ушел в свою комнату. А Леви остался стоять там, как истукан. Его охватила черная злоба. Ну и гад же этот Закариас! У него с ним счеты еще со времен Подземного города. Он никогда не забудет, как тот макнул его лицом в грязную лужу. А теперь еще и это. Вот уж нет, тут он ему не проиграет. И откуда она знает, где комната Майка? Она была у него? Что она там делала? Эти мысли проносились в его голове одна за другой. Захотелось вернуться, вытащить ее из кровати и вытрясти ответы на эти вопросы. Но потом он оборвал себя. А какое право он имеет? Он вернулся в свою комнату. Работать совсем не хотелось. Он сидел за столом и смотрел в одну точку, не понимая, что с ним творится. Потом пришло озарение. Это же ревность! Жгучая, черная, пожирающая ревность. Вот оно что! И как ему от этого избавиться? Нужно было усилием воли заставить себя не думать о ней. Но час шел за часом. Уже был почти рассвет, а он все также сидел, уставившись в одну точку. Наконец, сказал себе: я имею право. Я столько перенес в этой жизни, столько сражался. И теперь я имею право взять то, чего хочу. Сразу же стало легче. Он не знал, когда это произойдет. Завтра или через год. Но он не проиграет никому. Тем более какому-то Закариасу. Внутренний голос прошептал: но Майк в отличие от тебя высокий. А тебя она ненавидит с самого первого дня. Он никогда не комплексовал по поводу своего роста. Это не помешало ему стать сильнее всех остальных. Да и та женщина ненавидит его не из-за роста. Будь он хоть статным красавцем под два метра ростом, дело же совсем не в этом. Ему надо будет с этим справиться. Пока он не знает, как и что будет делать, но точно преодолеет ее неприязнь. Вот так пришло осознание. Сейчас, когда все позади, легко это вспоминать. Но тогда это было как ад. Впервые почувствовать такое в его-то возрасте. Как мальчишка. В итоге он не проиграл. С тех пор он внимательно следит за Майком. Тот не высказывает явного интереса, но Леви знает, что там что-то есть. Он так и не спросил у Маргариты, откуда она знает, где комната майора. И не собирается спрашивать. Не хочет лишний раз напоминать ей о том случае с пауком. Не надо ей вспоминать, что другой мужчина был к ней добр. Хорошо, что они редко сталкиваются. И уж он-то приложит все силы, чтобы они вообще не пересекались. Он по-прежнему мало спит. Но ужасная бессонница, которая мучила его годами, наконец, отступила. Теперь он может проспать несколько часов подряд, и сон его будет крепким и без сновидений. А самое главное — он просыпается отдохнувшим, даже если спал всего часа три-четыре. Впервые он так заснул в то утро, когда они с Маргаритой в первый раз занимались сексом. Просто вырубился на пол-часа. И хотя его пробуждение было не совсем приятным, потому что женщина, лежащая рядом, собиралась признаться во лжи, но сам факт такого крепкого сна не ускользнул от его внимания. И вскоре он понял, что это не единичный случай. Когда Маргарита рядом, он спит и высыпается. Хотя ему-то самому не сравниться в этом с ней. Он впервые видит человека, для которого сон как священнодействие. Она может спать по десять-двенадцать часов. Постель для нее — убежище. Пару раз нечаянно зажав ее волосы, он выслушал гневную отповедь о том, какой он невнимательный. Теперь он всегда автоматически отодвигает ее волосы в сторону, когда придвигается поближе. Во сне она постоянно стягивает с него одеяло. А еще, бывает, отталкивает, пытаясь освободиться от его объятий. Но он держит ее крепко. Он надеется, что она делает это неосознанно. Но иногда приходит мысль: я заставляю ее заниматься этим? Как она ко мне относится? Он думал, что после пятого, десятого раза успокоится, расхочет, что его отпустит. Но это не помогло. Он хочет еще. Говорит себе, да это же обычное женское тело. Но тут же вспоминает округлость хрупких плеч; как его руки сжимают ее грудь. Несмотря на то, что Маргарита худая, она не плоская. Ее грудь идеально ложится в его руку. Приятная мягкость плоского живота. Крутой изгиб бедра. Ноги бегуньи. Нежная кожа внутренней поверхности бедра, на которой так и хочется оставить следы. И он может сделать с этим телом все, что захочет. Хотя нет, не совсем все. Она и тут проявила свой характер. С самого начала, как она выразилась «никаких оральных и анальных заходов». Сказала, что в их мире это считается абсолютно нормальным, но она таким заниматься не станет. В его мире такие вещи тоже делают. Он видел подобные картины еще в раннем детстве, в борделе. Ему и самому, бандиту из Подземного города, раньше доставляло удовольствие ставить очередную женщину на колени и трахать в глотку, наблюдая, как она мычит, хрипит и давится его немаленьким членом, но привлеченная его устрашающей силой и хорошими навыками в постели, принимает это. А потом возвращается снова и снова, позволяя с каждым разом все больше, послушно следуя его желаниям, чтобы в ответ он заставил ее трястись и биться в конвульсиях удовольствия на своем члене. Пока ей уже нечего было дать ему, и он попросту говорил больше не приходить. Маргарита же сразу дала понять, что если он попробует сделать что-нибудь такое сам или заставит ее, она больше его к себе в жизни не подпустит или вообще исчезнет. Он ей поверил. Эта просто так угрожать не будет. И почему-то сразу же смирился с этим. Тот разговор получился у них очень жестким. Это была их третья ночь вместе. Они молча лежали в постели, отдыхая после того, как он трахнул ее в своей любимой позе. Он неосознанно поглаживал рукою ее грудь, иногда сжимая ее, просто чтобы почувствовать эту податливую мягкость. Она, уже скатываясь в сон, пробормотала: — Леви, знал бы ты, что Фрейд говорил о пристрастии мужчин к женской груди. Он ответил резко: — Я не знаю, кто такой Фрейд. Женщина оживилась: — О, тот еще пошлый старикан. Изучал сознательное, бессознательное и подсознательное. Во многом заблуждался, но все равно великий. — И что же он говорил? — Лучше я оставлю это при себе. А то тебе разонравится моя грудь. Ему совсем не понравился ни ее тон, ни ее слова. Как очередное напоминание, что она не отсюда и знает много вещей, неизвестных ему. Он терпеть не может, когда Маргарита говорит о вещах, неведомых ему. А она делает это специально, постоянно показывая свое умственное превосходство, напоминая, кто она и кто он, и в чем их разница. Он сказал презрительно: — А кто сказал, что мне в тебе хоть что-то нравится? Она замерла на миг, как будто ее ударили. Затем резко высвободилась из его объятий, поднялась с кровати и начала искать в темноте ночную рубашку. Он спросил: — Ты куда? Женщина не ответила — он слышал только, как она натягивает на себя одежду. Встал с кровати и в два шага очутился пред ней. В комнате было темновато даже для его глаз, поэтому он не мог толком разглядеть выражение ее лица. — Куда собралась? — спросил он требовательно еще раз. — Уйдите с дороги, капитан, — ответила она ледяным тоном. Он понял, что не на шутку разозлил ее своими словами. Маргарита опять обращалась к нему по званию. Также он осознал, что в тот момент легко могло разрушиться хрупкое доверие, которое установилось между ними. Не в его характере извиняться или идти на попятный, но он все-таки сказал: — Глупая, я пошутил. Последовал мгновенный словесный выпад: — Засунь свою снисходительность и свои шутки себе в одно место! Почему-то он почувствовал возбуждение от ее злости. Представил, как у нее сейчас сверкают глаза от ярости. Он резко придвинулся к ней и правой рукой грубо сжал ее ягодицу под ночной рубашкой: — А что если я сейчас кое-что засуну тебе кое-куда? Оттолкнув зло его, она прошипела, как дикая кошка: — Слушай, вояка хренов! Я не какая-нибудь бордельная давалка, которая тебе даже не нравится, и которая здесь для того, чтобы выполнять приказы, удовлетворяя твои сексуальные аппетиты. Так что убери от меня свои руки и уйди с дороги. Она явно вознамерилась выйти за дверь и больше никогда не показываться в его комнате. Ему хотелось заломить ей руки, бросить на кровать и заставить пожалеть о том, что она посмела так разговаривать с ним. Но он понимал, что нельзя такое делать. Она уже почти дошла до двери, когда он сказал без выражения: — Мне нравится. — Что ты сказал? — Мне все нравится, — сказал он громче. — Что все? — В тебе. Ты. Нравишься. Он произнес это неохотно, отрывисто, не желая показывать свою слабость. Она замерла: — Правда? — …Да. Несколько мучительных мгновений прошли в молчании. Потом он подошел к ней, притянул ее к себе и сказал резко: — Не смей больше никогда так разговаривать со мной. Поняла? Никогда! Больше я такого не стерплю! Она сказала примирительно, обняв его за шею: — Хорошо. Леви, прости меня, пожалуйста. Он легко подхватил ее на руки. — Что ты делаешь? Я же тяжелая! — Нашла тяжесть. Отнес ее на кровать. Он все еще чувствовал возбуждение от недавней ссоры, хотя и кончил уже сегодня ранее два раза. Определенно, с этой женщиной он может и больше. И как бы ему не было жаль ее, но очень хотелось еще раз. Поэтому без лишних расшаркиваний задрал ее ночную рубашку и начал целовать грудь, а потом спускался все ниже и ниже, пока его губы не оказались практически у самого укромного места. Он никогда раньше не делал женщине подобных вещей — даже мысли об этом казались ему паскудством и гадостью, но здесь и сейчас это не виделось таковым. Ему хотелось узнать, какова она на вкус там. Но в этот момент она резко отодвинулась от него: — Ты что делаешь?! — Я вроде как провинился, поэтому хотел сделать тебе приятно. — Ну уж нет. Вот этого точно не будет. Никаких оральных и анальных заходов. Попробуешь сделать что-нибудь такое сам или заставить сделать меня, я тебя и на километр к себе больше не подпущу или, вообще, исчезну! Я сейчас говорю абсолютно серьезно! Ее голос прозвучал практически истерично. Ему стало понятно, что он подошел к той грани, где она может сорваться. Хотел как лучше, а получилось… Да уж, с ней не соскучишься, подумалось ему. Он лег на спину, закинул руки за голову и задумался. Черт побери, где-то такая смелая, а где-то как ребенок. С крыши прыгнуть может, а вот это не может. Она придвинулась поближе, уперлась подбородком ему в плечо и сказала уже совсем другим тоном: — Леви, ты обиделся? Пожалуйста, не злись на меня. В моем мире это считается абсолютно нормальным, и я принимаю это, потому что думаю, что каждый сам волен распоряжаться своим телом. Но лично я таким заниматься не буду. Можешь считать меня зажатой старой девой, но это не для меня. Ну не обижайся, — добавила она тягучим голос, чмокнув его в плечо. Она, как кошка, подумалось ему. Только что шипела и была готова вцепиться ему в горло, и вот уже ластится. — Я не обижаюсь, — сказал он спокойно. — Я не собираюсь принуждать тебя делать то, что тебе неприятно. Про себя же он подумал, что порой сам факт того, что она вообще согласилась с ним спать, кажется невероятным. И лучше не подталкивать ее к грани. — Спасибо… Честно говоря, ты можешь кое-что сделать… Даже не знаю, как это сказать. Она помолчала немного, затем сказала тихо, почти шепотом: — Можешь почаще меня целовать?.. Мне нравится… У тебя так хорошо получается. У меня совсем нет опыта… Раньше я ни с кем так… А, черт, забудь! Она совсем как ребенок! Что за инфантильность! Смутилась сама и его смутила. У него хорошо получается? В бурной юности ему много раз говорили, как хорошо он трахается, но никто не хвалил поцелуи. А этот тридцатилетний ребенок просит целовать чаще! И становится от этого тесно в груди, и хочется сжать ее в объятиях и не отпускать никогда! Он придвинулся к ней поближе, обхватил рукой ее затылок. Сначала поцеловал нежную кожу под глазом, затем скулу, потом спустился к губам. Поцеловал сначала нижнюю губу, потом верхнюю. Она приоткрыла губы навстречу ему и чуть высунула язык. Он целовал ее долго, нежно, глубоко, пока у них обоих не закончилось дыхание. Со вздохом они оторвались друг от друга. Он почувствовал сильное возбуждение и прижался к ней, давая понять чего хочет. — Можно? — Да. Раздвинув ноги, она выгнулась ему навстречу. Он медленно вошел, в очередной раз подивившись, как сильно она сжимает его изнутри, какое у нее там всё узкое. Несмотря на свой немаленький размер, он всегда старается войти как можно глубже, полностью погрузиться в эту горячую, нежную, влажную, узкую глубину. И кончает часто максимально глубоко в нее. Маргарита не противится. Она сказала, что застрахована от беременности. Он не признается до конца даже себе, но, кажется, надеется сделать ей ребенка. Он ничего не знает о детях. Никогда не задумывался об этом. Даже на миг не мог представить себе, что у него будет семья. И сейчас, когда все так зыбко, об этом не может быть и речи, ведь это огромная ответственность, а он должен отдать все силы предстоящей экспедиции. Но в то же время он думает, что, если у нее будет ребенок, она останется навсегда в этом мире — таким образом он привяжет ее к себе. Эти сумбурные, дикие, глупые идеи бродят в его голове. Низко же он пал! Иногда она прижимается щекой к его груди, слушает биение его сердца, гладит рукой его живот, обнимет, целует его в шею, сплетает свои пальцы с его пальцами. Кажется, его физическая форма вызывает у нее отклик. В такие моменты ему кажется, что он ей не противен, что не заставляет ее быть с ним. В одну из таких ночей она лежала в его объятиях. Он слышал по ее дыханию, что она почти заснула. Спросил: — Маргарита, тебе нравится? Она сонно откликнулась: — Мнн… Что ты спрашиваешь? Он повторил вопрос: — Тебе нравится мое тело? Она ответила, не открывая глаз: — Угу. Ты невероятно красив… Леви, милый, я спать… Она не закончила фразу. Задышала ровно, и он почувствовал, как ее тело расслабилось. Вот так походя, сказала, что он красивый, и дрыхнет. Завтра даже не вспомнит об этом разговоре. Еще назвала его милым. У нее есть эта привычка обращаться к нему «Леви, милый». Даже если захотел бы, он вряд ли смог бы стать милым. Никто никогда не называл его красивым или милым. Женщины, которых он трахал в прошлом, не посмели бы сказать подобное. Он вслушался в еле слышное сопение, провел пальцем по ее скуле, тронул губы, погладил по руке. Пришла мысль: это всё мое, никому не отдам! И то, что она засоня, еле просыпается по утрам принадлежит ему; и то, как румянец заливает ее щеки, когда он говорит ей что-нибудь неприличное, тоже его; и даже ее насупленный вид, когда он злит ее, принадлежит ему; и то, как она с подозрением рассматривает всю местную еду — у нее настоящий пунктик на этот счет; и как недовольно закатывает глаза и поджимает губы, когда ее что-то раздражает, и все её улыбки; а еще Маргарита не может прямо смотреть на солнце — сразу начинает чихать, говорит, что это называется «солярное чихание». Все ее мелкие привычки. И ее острый ум, непокорность, вредность и насмешливость. И в то же время ее податливость, нежность, страстность. То, как она шепчет его имя в моменты экстаза. Всё это его. А ее любовь? На этот вопрос у него нет ответа. Все считают его жестоким, грубым, циничным и надменным чистоплюем, многие боятся его. Пусть так. Плевать. Он такой и есть. Но это не означает, что он не может испытать привязанности к другому человеку, к женщине, захотеть кого-то. Сжав ее безвольную руку, он поднес ее к своим губам. Она пошевелилась во сне и пробормотала: — Леви… К его лицу прилила волна жара. И не только к лицу, откровенно говоря. Так возбуждающе бормочет его имя во сне. Черт, надо прекращать! Она же спит. Он ее так разбудит. Один раз он уже так прокололся, и его до сих пор терзают отголоски сожалений о том утре. Было это через пару-тройку недель после начала их отношений. В то утро он проснулся отдохнувшим и бодрым. Часы показывали половину пятого. Маргарита лежала на боку спиной к нему и тихо посапывала во сне. Накануне вечером между ними ничего не было, потому что был законный день ее отдыха. Он сам установил это правило — каждую третью ночь он ее не трогает. Попросту жалеет, понимая, как непросто этой женщине справляться с его вожделением. Это началось давно. Ему было четырнадцать лет, когда пришло понимание, что он обладает приличным аппетитом в этой области. Раннее взросление и детство в борделе наложили свой отпечаток. А еще он всегда был уверен, что его отцом был какой-нибудь похотливый мудак — завсегдатай публичный домов. В конечном итоге он смирился со своей сущностью, и живя в Подземном городе, не отказывал себе ни в чем, считая, что вряд ли доживет даже до двадцати трех. Поступив на службу в Разведкорпус, он научился отключать это — просто не думать о своих желаниях. Борьба с титанами требовала абсолютной сосредоточенности, и у него не было времени гоняться за юбками. Самоконтроль всегда был его сильной стороной. И сказать себе «нет» не являлось проблемой. Но теперь всё изменилось. Невозможно по щелчку пальцев заглушить желание, когда Маргарита лежит рядом — такая мягкая и теплая со сна. И ему хотелось бы заниматься этим утром — получать заряд бодрости на весь день. Но он знает, что этого не будет. Ему вставать в шесть утра, а для неё это немыслимая рань — она встает после восьми. Поэтому остается только принять прохладный душ, чтобы остудить себя. А потом ночью получить свои законные два раза — первый для разминки, разрешая себе достигнуть пика быстро, а второй — максимально растягивая удовольствие, пока она не начнет просить пощады. Это ужасно неправильно, но ему очень нравится, когда Маргарита становится слабой, дрожит и кричит под ним, а ее голос полон мольбы. В такие моменты его накрывает особенно яркое удовольствие. Лёжа в постели, он зло усмехнулся своим мыслям. Законные два раза? А в каком таком законе написано, что он имеет право требовать хоть чего-то от этой женщины? То, что она так легко соглашается на его притязания, ничего не значит. А он, поддавшись на эту кажущуюся легкость, начинает мыслить такими понятиями, как «законный», «имею право» и «моя». Его поведение всё больше начинает напоминать поведение этой девчонки Микасы. Ему всегда казалась ненормальной ее верность Эрену. Но теперь всё видится в ином свете. И его не может не настораживать тот факт, что они однофамильцы. Не зря умирающая мать дала ему наказ ни в коем случае не выдавать свою фамилию. За происхождением Аккерманов скрывается какая-то тайна. Это связано каким-то образом с глубоким чувством привязанности, которое они умеют испытывать. И кажется ему, что и он начинает испытывать подобное чувство. Маргарита слегка пошевелилась во сне. Толком не застёгнутая ночная рубашка соскользнула, обнажив плечо. Ему нужно было вставать, но напоследок хотелось хоть немного подзарядиться. Поэтому он припал к ее плечу губами, а его рука поглаживала под одеялом ее бедро. В этот момент она снова пошевелилась. А потом и вовсе повернулась к нему. Ее глаза были открыты! Маргарита посмотрела на него заспанным, но вполне осознанным взглядом. Его бросило в жар — краска стыда прилила к лицу. Кем он себя только что выставил? Извращенцем, который лапает спящую женщину! И это не в первый раз. Она знает, что он видел ее голой в лазарете. В этот момент он ощутил прилив какой-то дикой злобы. К себе, к ней, к своим чувствам, к ее проницательности. Когда-нибудь она посмеётся над ним за это. На лице женщины появилось встревоженное выражение — ее явно сбило с толку сердитое выражение его лица. Он подумал, что ему нужно просто подняться с кровати, одеться и уйти. Спустить всё на тормозах. И никогда не говорить об этом. Но в этот момент женщина потянулась к нему и припала к его губам. И это разозлило мужчину еще больше, потому что означало, что она понимает его чувства. И опять, мать её, жалеет! Он жестко ответил на поцелуй. Грубо ворвался языком в ее рот, пил ее дыхание, а под конец довольно сильно прикусил ей нижнюю губу. Когда поцелуй закончился, и он посмотрел на лицо Маргариты, то увидел там выражение недоумения. И это разозлило его еще больше. Было бы лучше, если б она высказала ему всё в своей обычной насмешливой манере. А потом он понял, что прижимается к ней всем телом, и у него дикий стояк. И она не может ни чувствовать этого. Грубым движением он содрал с нее ночнушку, а потом развернул к себе спиной. Ему хотелось одного — овладеть ею и трахать до тех пор, пока она не забудет, какой он подлец. Раздвинув ноги женщины, он попытался войти в нее, но у него ничего не получилось. Тогда он усилил нажим, и услышал, как она вскрикнула. В этот момент пришло осознание, что он насилует ее. Потому что это был отнюдь не стон удовольствия — он делал ей больно. И он почувствовал, что она сухая и сжимается. Он увидел как напряжены ее хрупкие плечи, а самое главное — он не мог видеть выражение ее лица. Но знал, что если развернет сейчас Маргариту к себе, то увидит там только страх и отвращение. Каким же идиотом он себя выставил! Она всего лишь пару недель занимается сексом с мужчиной. У нее там всё тугое и узкое. А он с наскоку лезет к ней со своим немаленьким размером. До этого он не совершал подобных ошибок, всегда хорошенько возбуждая и растягивая ее до нужного состояния. Он отодвинулся от нее и убрал свое хозяйство обратно в штаны. Маргарита продолжала молча лежать на боку спиной к нему. Нужно было извиниться. А ему хотелось только одного — бесславно бежать из комнаты и не попадаться ей на глаза до вечера, надеясь, что этот позор испарится сам по себе. Он не привык просить прощение у людей — толком не знал, как это делается. Казалось, все его усилия пошли крахом. Всё, чего он достиг в отношениях с ней за это время. Поэтому всё-таки пересилил себя, положил руку ей на плечо, и, склонившись, сказал тихо: — Маргарита, прости меня. Подобное больше не повторится. Волосы скрывали ее лицо, и он надеялся, что женщина приняла его извинения. В этот момент она ухватилась за его руку, лежащую на ее плече. Он сначала не понял, чего она хочет, но потом почувствовал, как она тянет его пальцы вниз. Не веря своим глазам, он увидел, как она кладет его ладонь на свою промежность, а потом направляет его пальцы, показывая, чего хочет. Долго не раздумывая, он начал массировать ее горошину, сразу же задав ритм и амплитуду, которые ей нравятся. Вскоре она задышала глубоко, а он почувствовал под пальцами выступившую смазку. Тело женщины расслабилось. Тогда он пошел дальше и нырнул двумя пальцами внутрь нее. Начал интенсивно ласкать ее там. В какой-то момент Маргарита начала тихо постанывать и подаваться навстречу его пальцам. Он и сам сильно возбудился, но не делал никаких попыток подступиться к ней. Вдруг она позвала тихо: — Леви… Он остановился, испугавшись, что снова причинил ей боль. А самое главное — он все еще не видел ее лица. Это было своего рода наказанием, потому что она прекрасно знает, что ему нравится видеть ее лицо во время секса. Женщина протянула руку и начала гладить его сквозь ткань. Член стал каменным и рвался из штанов. Ему казалось — еще немного, и он сорвется. В этот момент она сказала тихо: — Я хочу тебя внутри. И убрав руку, легла на живот, слегка раздвинув ноги. Два раза его просить не нужно было — мужчина оперся руками и ногами о кровать и легко вошел в Маргариту. Он услышал явный вздох удовлетворения. Начал активно толкаться внутри нее. Он видел как ее руки сжимают края подушки, слышал ее стоны и вскрики. Вдруг она повернулась к нему, и он, наконец, увидел ее лицо — глаза полузакрыты, на щеках румянец, рот приоткрыт. Она сказала, прерывисто дыша: — Мне с тобой так хорошо. Его как будто молнией ударило — пятнадцать минут назад он чуть не изнасиловал ее, а теперь она говорит, что ей хорошо. Тогда он вышел из Маргариты и развернул её лицом к себе. Закинул ноги женщины себе на бедра и склонился к ее лицу. Прильнув к ее губам глубоким поцелуем, он одновременно начал медленно пенетрировать ее. Из-за нехватки кислорода ее внутренние мышцы сжимали его, даря очень приятные ощущения. Когда поцелуй закончился, он начал двигаться в ней с удвоенной силой. Ему нужно было довести ее до пика первой. Женщина вскрикивала под ним, подавалась навстречу, комкала пальцами простыню, и он понял, что уже скоро. У него и самого практически не оставалось сил терпеть. Наконец, она, издав громкий стон, выгнулась и задрожала под ним. Но он уже не мог остановиться, потому что чувствовал подступающий экстаз и знал, что в этот раз удовольствие будет особенно ярким. Он оказался прав: оргазм был настолько сильным, что перед глазами замелькали какие-то цветные пятна, и не сдержавшись, он издал стон удовольствия. Придя в себя, он понял, что сжимает ее в объятиях. Отодвинулся немного, и они встретились взглядами. Маргарита улыбнулась довольно и сказала: — Леви, ты — лучший. Я думала, у меня крышу сорвет от наслаждения. Нам стоит иногда делать это с утра. Ощущения совсем другие. Он согласно кивнул, не зная, что сказать. Как может она называть его лучшим после того, как он причинил ей боль? Он же вел себя сегодня как подонок. Или у нее такая короткая память? Она видит только хорошее и не замечает монстра, живущего внутри него? И чтобы лишний раз доказать самому себе, какой он негодяй, и, может даже вывести ее из равновесия, он сказал жёстко: — Ты же понимаешь, что это не считается? Ночью я всё равно оттрахаю тебя два раза. Она вздохнула, прижалась к нему и сказала тихо: — Я знаю. Зачем ты так грубо? Я же никогда не отказываю тебе. А сейчас побудь со мной, пока я не усну. Он обнял ее, и через пять минут Маргарита уже спала. А он направился в душевую и всё раздумывал о произошедшем. Стоя после душа перед зеркалом, он разглядывал своё лицо и не видел там ничего хорошего. Похотливый низкорослый мерзавец, который некогда был вором, а теперь использует свои навыки для убийства титанов. Внутри него живет монстр, который время от времени вырывается на волю. И сегодня это чудовище чуть не сгубило то, что он так тщательно выстраивал — доверие. Маргарита вверила ему себя, а он чуть не просрал всё. На лице в зеркале появилась полу-усмешка полу-оскал. Он сказал себя мысленно: не портачь больше, потому что сейчас только влечение привязывает Маргариту к тебе. Нельзя делать ей больно, если хочешь, чтобы она осталась с тобой. А ты хочешь! Хочешь так, что у тебя скоро не будет сил отпустить ее, даже если она пожелает уйти. Поэтому старайся лучше, долбанный идиот! Не будь мразью! Только не с ней. Заставь ее выкинуть из головы мысли о своем мире. Или тебе придётся отпустить ее. Потому что тебе нужно не только ее тело. Как ты и сказал, тебе нужно всё.***
Когда-то давно Эрвин сказал, что у них нет ответов, почему титаны существуют, почему пожирают людей, и что ограниченные своим невежеством, они так и остаются просто кормом для этих тварей. Тогда Эрвин позвал его за собой, внушив надежду, что существует нечто, что рассеет их отчаяние. С тех пор и до появления этой женщины он чувствовал себя нужным, знал, что проживает жизнь не зря, что от того, что они делают, зависит будущее человечества. Теперь они знают, почему титаны существуют: просто кто-то так захотел. Они остаются кормом для этих тварей ради чьего-то развлечения! И да, тайна титанов будет раскрыта еще при их жизни, но Маргарита не знает подробностей, не читала, потому что ей это все показалось чушью! Их жизнь казалась ей чушью! Теперь его глаза действительно не затуманены! Он видит полную картину: Эрен приведет их к разгадке! Намечается огромный сдвиг во всей этой ситуации с титанами. Он знает, они сражались не зря; не зря столько людей погибло. И нужно продолжать сражаться! Но также он видит еще одну вещь: Маргариту он не оставит позади, как когда-то друзей. Тогда их жизни послужили расплатой за его высокомерие и гордость. Больше он такой ошибки не совершит. Он даже не знает, чувствует ли эта женщина к нему что-нибудь, кроме физического влечения, и опасается узнать ответ на этот вопрос. Но ясно одно: впервые в его жизни есть что-то хорошее, то, что принадлежит только ему. И он не оставит эту женщину. Также Эрвин сказал ему давно: сожаления притупят все твои будущие решения. Никто не может предсказать результат. Каждое новое решение имеет смысл повлиять только на твое следующее. Так и есть. Он согласен с ним. И никогда не пожалеет о решении, которое принял той ночью на берегу озера. Сделать Маргариту своей. И бороться за нее, пока он жив. Даже если ему придется бороться с ней, самим собой и всем окружающим миром!