21.
Когда-то все было просто — прямая дорога без извилин. Четкие цели: убить как можно больше титанов, помочь Эрвину выяснить как можно больше информации о них же. Когда-то он решил не привязываться ни к кому. Люди приходят и уходят. Сослуживцы гибнут постоянно — он не в силах остановить эту смертельную круговерть. Когда-то он был спокоен. Но это спокойствие закончилось. Теперь, чем бы он ни занимался, где бы ни был, на периферии его сознания постоянно присутствует беспокойство. Как заноза, о которой практически невозможно забыть, но которую по ряду причин невозможно вытащить. И предмет его беспокойства сейчас сидит с поднятыми ногами на подоконнике в его комнате, с раздражающим хрустом грызет морковь и смотрит в звездное небо так, как будто нет на свете ничего интереснее. Уже темно, и с улицы прекрасно просматривается эта картина. Кто-нибудь может увидеть. Кто-нибудь может узнать о них. Странно, что за прошедший месяц никто не увидел, как она выходит из его комнаты. Идиотская привычка сидеть на окне. Идиотская привычка есть морковь. Ему непонятна эта любовь к сырым овощам. Идиотская привычка ускользать вот так, задумавшись, витать в облаках. Мало ли что она может надумать себе в такие моменты. Он постоянно ожидает от нее подвоха. Он давно собирался задать ей один вопрос: — Зачем ты прыгнула? Она, как раз дожевав последний кусок моркови, повернулась к нему и переспросила: — Что ты сказал? — Зачем ты прыгнула с крыши? Она ответила спокойно: — Ты знаешь, зачем. Думала, что таким образом вернусь домой. — Ты бы умерла. — Мы этого не знаем. Он повторил с нажимом: — Ты бы умерла! Пожав плечами, она сказала со вздохом: — Умерла б, так умерла б. Он передразнил ее зло: — Умерла б, так умерла б. Не строй из себя такую бесстрашную. Все боятся смерти. Она посмотрела на него и сказала с этой свой полуулыбкой всезнайки: — Но, Леви, я совсем не боюсь смерти. Ему захотелось встряхнуть ее как следует, отхлестать по щекам — сделать что-нибудь, что вызовет какую-то эмоциональную реакцию с ее стороны вместо этого непрошибаемого насмешливого спокойствия. Но вместо этого он сказал: — Я видел, как сильные мужики плакали перед смертью и звали матерей. Все боятся смерти. Она помолчала немного, а затем процитировала: Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет все, что пело и боролось, Сияло и рвалось. И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь с ее насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет все — как будто бы под небом И не было меня! — Ты сочинила это? Она засмеялась удивленно: — Нет, конечно! Эти стихи написала одна поэтесса моего мира. Написано как будто про меня, правда? Эти строки отображают мое восприятие смерти… Леви, мы все — ходячие мертвецы и начинаем умирать в тот самый миг, когда рождаемся. Просто бесконечный круговорот живой материи в природе. Он поднялся со стула, подошел и навис над ней: — Я все равно не верю, что в тебе совсем нет страха смерти. Выжить — основной инстинкт любого существа. Она начала рисовать пальцем замысловатые узоры на его рубашке, а затем подняв на него глаза, сказала: — Я расскажу тебе одну историю. В детстве мы с родителями и сестрой жили в городе, который находился в горах. Родители работали инженерами на угольном предприятии. Мы часто ездили в столицу. А ездили, знаешь, на такой грузовой машине типа ГАЗели. Сложно объяснить это человеку, который ни разу не видел автомобиль. Ну ладно, представь себе такую большую карету, состоящую из двух, соединенных между собой частей. Задняя половина, полностью закрытая, а в передней окна с трех сторон. По идее в таких машинах нельзя возить людей. В общем, не суть. Когда мне было лет семь, мы всей семьей, и еще сотрудники отца поехали в столицу. Я с мамой сидела в передней части машины, где окна. Был, кажется, февраль, шел снег и дорога на перевале была скользкой. Машина на скорости съехала с дороги в кювет и перевернулась на бок. Меня сильно придавило. Может, мама упала на меня всем весом, я не помню точно. Помню только, что не могла никак вдохнуть. Грудная клетка оказалась сжата. Не знаю, сколько это длилось. Знаю только, что в какой-то момент я поняла, что умираю. У меня совсем не было паники. Я просто начала уплывать куда-то далеко, где не было ни боли, ни страданий — там не было абсолютно ничего. В итоге, все обошлось. Но знаешь, тогда я поняла одну вещь: умирать не страшно. Гораздо хуже тем, кто остается. Как сказал мой любимый писатель «Смерть — не противоположность жизни, а ее часть». Он молча выслушал ее. Он видел, что она говорит совершенно серьезно. Похоже, ей плевать на свою жизнь. Вот, откуда ее извечное высокомерие. Это — высокомерие смертника. И это страшно разозлило его. Нет ничего дороже человеческой жизни! Даже живя среди отбросов Подземного города, он понимал это. А Маргарита, прибывшая из благополучного мира, относится к жизни, как к чему-то несущественному. Той ночью он мучил ее дольше обычного. Мучил, пока она не запросила пощады, сказав, что больше не выдержит. Только таким образом он может заставить ее быть слабой, подчиняться, чувствовать что-то. И потом, когда она уже давно спала, доверчиво прижавшись к нему и тихо посапывая во сне, он всё думал. Думал, что еще полтора месяца назад говорил себе: мне достаточно будет одного раза, просто узнать, какова эта женщина, подчинить её себе. И теперь, когда он обладал этим телом уже много раз, ему этого становится мало. Ему нужно точно знать, что Маргарита никуда не денется. Человек такая скотина — ему всегда всего недостаточно. И он сам ничем не лучше. Хотя знает, что это бесполезно. И он вспомнил, как еще в Подземном городе видел такую вещь, как качели. Даже там, внизу были люди относительно богатые. И он видел, как их дети во дворах своих больших домов качались на качелях. Вверх-вниз. Вверх-вниз. И их отношения напоминают качели. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Взлетать хорошо, приятно, а вот падать не очень. И никогда не знаешь, куда тебя понесет в следующую секунду: вверх или вниз. Эта женщина абсолютно непредсказуема. Замкнулась в своей цитадели. И он никогда не знает, что творится в ее голове. Как будто у него есть время, чтобы тратить его на размышления о такой ерунде. Он занят реальными делами. У него есть долг и обязательства. А вместо этого… Где-то за неделю до этого разговора о смерти, она пришла к нему в комнату. И сразу же начала ластиться к нему: обняла за шею, поцеловала висок. Такое с ней бывает редко. Он приготовился к неприятному сюрпризу. — Леви, а давай съездим в город, — начала она елейным голоском. — Нет, — резко сказал он. — Ты даже не дослушал, зачем мне это нужно. Присев на корточки рядом со стулом, на котором он сидел, женщина положила руки ему на колени и, глядя заискивающе снизу вверх, сказала: — Во-первых, у меня закончился крем для рук и для лица. Это ужас какой-то. Я спросила у Зое, но она такими вещами не пользуется — святая простота. А, во-вторых, я безвылазно сижу здесь уже несколько месяцев. Я ничего не видела в твоем мире. Мне очень интересно. Давай съездим в город. И ты же дашь мне денег на все это, правда? Она выглядела, как щенок, пытающийся заигрывать со взрослым псом. Он сказал резко: — Ты никуда не поедешь. Это окончательное решение. Маргарита резко поднялась. С ее лица мгновенно исчезло заискивающее выражение. Глаза сузились, а губы сжались так, что проступили желваки. Она отошла к окну и скрестила руки на груди: — Вот значит, как? Понятно! Я тут пленница. Спасибо, что в очередной раз напомнили мне об этом, капитан Леви. На него повеяло холодом. Он нехотя поднялся со стула. Знал, что если они сейчас не уладят это, она будет злиться на него и, в конечном итоге, совершит очередное безрассудство. Он занял такую позицию, чтобы не пустить женщину к двери. Им нужно было это уладить. Маргарита сказала: — Я пошла к себе. Спать. Одна. Он перегородил ей дорогу: — Сначала прекрати страдать ерундой. Посмотрев на него со злобой, она отступила на шаг назад, а потом резко прыгнула на кровать, чтобы обойти его и прорваться к двери. Его перекосило — cкачет по его кровати прямо в обуви. Девушка уже почти добежала до двери, когда он настиг ее, и обхватив сзади руками, потащил брыкающуюся назад. Он кинул ее на кровать. Развел ее руки в сторону, сам же сел ей на ноги всем весом, а то эта и лягнуть может. Она оказалась обездвиженной. Ее лицо пылало злобой, а глаза сверкали, как у бешеной пумы. Казалось, еще немного и зашипит. Почему-то эта картина вызвала в нем желание. Отыметь бы ее как следует, чтобы забыла про глупости. Но тут ее лицо исказила гримаса, какая бывает у капризного плаксивого ребенка. Она заверещала: — Гад, гад, гад! Гадкий капитан! Так нечестно! Леви, ты такой вредный! Ему стало смешно — так уморительно она выглядела в тот момент. Ну что за ребенок! Он еле сдержался, чтобы не засмеяться в полный голос. Желание утихло. Он наклонился к ее лицу и, глядя прямо в глаза, сказал: — Из-за тебя мне придется убивать людей. Ее рот приоткрылся от удивления: — Чего? Он слез с нее и сел на краю кровати, спиной к ней. — Если кто-то попытается в городе забрать тебя, мне придется их покалечить или убить. Женщина села рядом с ним и сказала своим обычным спокойным голосом: — Зачем кому-то меня забирать? Я буду одета неприметно. Никто не поймет, что я не отсюда. Он повернулся к ней: — Ты — идиотка? От тебя за километр несет нездешним и странным. Тебе достаточно только рот открыть и ляпнуть что-нибудь. Военная полиция, богатые скучающие бездельники, работорговцы — все они охочи до необычного. Ее глаза расширились: — Работорговцы? У вас тут и такое есть? — Думала, в сказку попала? Тут есть всё, что может породить людская жадность. Она положила руку ему на плечо: — Леви, милый, пожалуйста, не надо никого из-за меня убивать. Я всё поняла — я буду тебя слушаться. Надолго ли это, подумал он, а затем сказал: — Я придумаю что-нибудь с этими твоими женскими штуками… А теперь скажи, кто тебе разрешил скакать по моей кровати в обуви? Она сделала виноватое выражение лица: — Прости, прости. Я очень разозлилась и не подумала. — Одними извинениями ты не отделаешься. Придется тебя наказать, — сказал он, увлекая ее за собой на кровать. На следующий день он подозвал к себе Петру. — Петра, у меня для тебя будет персональное задание. Ты хорошо знаешь город? — Неплохо, капитан Леви. — А ты знаешь в городе лавки, где продаются всякие крема для женщин и прочие женские штуки? Петра посмотрела на него большими глазами. Такого вопроса она от него явно не ожидала. Она даже застыла на несколько мгновений. — Петра? — Да, капитан Леви, я знаю такие лавки в городе. — Хорошо. Вот тебе деньги. Выезжай сейчас же. Купишь крем для лица, для рук, по несколько штук. — Здесь слишком много денег, капитан. — Купи тогда еще какого-нибудь мыла с запахом и что-нибудь для волос. Не знаю, чем там женщины пользуются. — Есть, капитан. — Можешь не возвращаться сегодня же. Навести отца, переночуй у него. И еще, не говори никому об этом задании. Это приказ! — Слушаюсь. Петра уехала. Когда она выезжала со двора, на ее лице все еще было выражение недоумения. Жестоко было просить о таком Рал. Но у него не было выбора. Никак нельзя допустить, чтобы та рвалась в город. А Петра… Петра — солдат. Она предана Разведкорпусу. Она предана их делу. И он знает, что она очень предана лично ему. На следующий день Петра вернулась и привезла приличное количество всяких склянок, коробочек, тюбиков. Он поблагодарил ее, а затем отнес всё это в комнату Маргариты. Ее там не было, и он оставил вещи на кровати. Вечером, как только он зашел в свою комнату, Маргарита появилась на его пороге. — Леви, спасибо большое! И столько всего! Ты — самый лучший! Она повисла на нем и чуть не задушила в объятиях. Хотя он не сказал бы, что это было неприятно ему. Она была по-настоящему счастлива. Качели пошли вверх. Прошло несколько дней после того разговора о смерти. Случилась история с рисунками. В первый миг, когда он увидел их, то подумал, что Маргарита — талантлива. Талантливая и бесстыжая. Все-таки в их мире распущенные нравы. Изображать приличных людей в таком виде. Так он думал, пока не увидел, каким она изобразила его. САМИМ СОБОЙ. Таким, каким его видят все остальные. Лучший боец человечества в стенах. Как же ему опротивело это звание. Каждый раз, когда они проезжают по городу, на него показывают пальцем, и он слышит восторженный шепот. Его раздражает это бездумное преклонение. Интересно, а они были бы такими же лояльными, если знали бы о его бандитском прошлом? Вряд ли! И она видит его только таким? Он разозлился. Не должен был, но разозлился. А Маргарита, конечно, не поняла почему. Вернее, он думал, что не поняла. Но вечером в его комнате она была очень ласковой, и, обняв его, сказала, что видит в нем не только сильнейшего бойца человечества, что он гораздо больше этого всего, и она была искренна. А когда он разомкнул эти объятия и посмотрел на нее, то понял, что это самый подходящий момент сказать эти долбаные три слова. Слова, которые никому никогда не говорил. И вряд ли скажет. Потому что невозможно сказать такое той, для которой он всего лишь сопутствующее обстоятельство жизни в этом мире. Момент был безвозвратно упущен. Качели рухнули вниз. Спустя несколько дней он окончательно укрепился во мнении, что нужно закончить это. Маргарите приснился какой-то кошмар, и в слезах она сказала, что хочет домой. Она не сказала прямо, что ненавидит его. Но он есть часть этого мира, часть всего того, что для нее в такую тягость. Он понял, что эта женщина никогда не будет принадлежать ему окончательно и без условий. Он может обладать ее телом хоть тысячу раз, но ему не покорить ее разум. И осознав это, мужчина ощутил физическую боль. Как будто под ребра ему вогнали нож. А еще накатило желание причинить боль этой женщине в отместку за ее неспособность отдать себя ему полностью. И этот позыв ужаснул его. Неужели он скатился до состояния последней сволочи? Поэтому он прогнал её. Пока еще имел на это силы. Та восприняла это спокойно. И все последующие дни он не видел признаков беспокойства или волнения на лице Маргариты. Как будто не было этих пяти недель. Как будто за это время не сблизились они настолько. Видимо для нее их размолвка стала облегчением. И он сам начал чувствовать, что так лучше. И пусть он снова не спит, пусть тело, привыкшее к практически ежедневной разрядке, мучает его своей ненасытной жаждой, пусть даже мысли о Маргарте постоянно всплывают ни к месту. Но он должен постараться сосредоточиться на том, что важно: Эрен, экспедиция, его отряд. Был поздний вечер. Он зашел к Эрвину обсудить кое-какие рабочие детали. Все было как обычно, но Смит вдруг предложил выпить. В этом не было ничего необычного. Невозможно беспрерывно пахать. Даже им иногда нужно расслабляться и снимать напряжение. В последнее время у него самого был другой способ для этого, но теперь та дорога закрыта. Эрвин достал из шкафа бутылку, два стакана, налил. Они выпили. Они достаточно давно знали друг друга, чтобы молчать в присутствии друг друга и не испытывать неловкости. Командор вдруг спросил: — Леви, ты веришь в успех нашего дела? — От моей веры тут ничего не зависит. Я просто делаю, что должен. — Наверху нами недовольны. Ты знаешь, что у нас сильные оппоненты среди власть имущих. Судьба Разведкорпуса зависит от этой экспедиции. — Знаю. — Эрен будет готов? — Должен быть готов. Но его сила это не есть что-то поддающееся контролю. Могу сказать точно, что на нас он не нападет. Когда он в состоянии титана, то различает врагов и друзей. Вот только ему сначала нужно превратиться в титана. Здесь были проблемы. Но, кажется, мы их решили. Они поговорили еще немного об экспедиции. Леви уже собирался уходить, но задал вопрос, который давно хотел задать: — А что будет с той женщиной, когда мы уедем в экспедицию? Эрвин сразу же понял, о ком идет речь. — Я еще не решил. Еще есть полтора месяца. Не хочется оставлять ее саму по себе. Но и с собой мы взять ее не можем. Не знаю, мне нужно хорошо подумать. — Она здесь уже четыре с половиной месяца. — Знаю. Но я пока не готов услать ее куда-нибудь, или отпустить, или открыть правду о ней. Что-то меня сдерживает. Услышав это, Леви почувствовал, как что-то кольнуло его внутри. Какое-то неприятное чувство. Он спросил: — Ты не готов, потому что думаешь, что от нее может быть какая-то польза? Или есть еще какие-то причины? Нелогичные, но, тем не менее, заставляющие держать ее здесь? Смит посмотрел на него, и на его лице появилась холодная улыбка: — Леви, если хочешь что-то спросить у меня, спрашивай прямо. — Нет. Уже поздно. Я пойду. Он уже почти дошел до двери, когда услышал, как Эрвин сказал: — За всеми этими приготовлениями я и забыл, что это может быть моя последняя экспедиция. Леви резко повернулся: — Ерунда. Теперь, когда мы предупреждены, мы будем осторожны. Ты будешь осторожен. — Смерть невозможно обмануть. Он знал, что Смит прав. Но и в то же время понимал, что все бывает впервые. Теперь-то он знает, что все возможно. — Эрвин, не будь занудой. События последних месяцев ясно доказали, что бывают чудеса. Усмехнувшись, командор пробормотал себе что-то под нос. Леви переспросил: — Что? — Судьбу можно изменить. Так она тогда сказала. — Она? — Ева. Сначала обняла меня, попросила прощения, а потом сказала, что судьбу можно изменить. Обняла? У Леви противно заломило в затылке, и он поморщился. Это еще что за новость? Впервые слышит. Он переспросил: — Что значит обняла? — А чему ты удивляешься? Думаешь, женщина не может меня обнять? — Я ничего не думаю, просто удивился. Я пойду. Поздно уже. Он распрощался с командором. И ноги понесли его прямиком к ее двери. По дороге он думал. Вот значит как: обнималась с Эрвином, а он и не знал. Ну не идиот ли! Бессовестная, наглая, хитрая девка. Наверняка, еще что-нибудь скрывает. Правильно, он ее прогнал. Но почему тогда сейчас идет прямо к ее комнате? Он просто посмотрит на это лживое лицо. И всё! Она там спит, как убитая. Даже не проснется, так что вреда не будет. Открыв бесшумно дверь, он зашел неслышно в комнату. Там была полнейшая тишина. Луна в ту ночь была практически полной и освещала внутренности комнаты сквозь незашторенное окно. Маргарита спала на спине, строго по середине кровати. Волосы аккуратно убраны в сторону, руки под одеялом вытянуты вдоль тела, лицо очень бледное. Он стоял так какое-то время, пока до него не дошло, что дыхания не слышно совсем. Обычно во сне она негромко сопит. А тут абсолютная тишина, и одеяло на груди не поднимается в такт дыханию. И лицо бледное. По позвоночнику мужчины пробежал озноб, сердце бешено забилось, а на языке появился липкий привкус страха. Это повторяется снова! Как тогда с Изабель и Фарланом! Умерла! Ускользнула во сне! Переправилась на ту сторону! Не может быть! Она же молодая и здоровая. Он стоял там, а мысли бежали по кругу. Ему просто нужно было приложить пальцы к ее шее и проверить пульс. Но он никак не мог себя заставить. Так, бывает, оттягиваешь неизбежное. Знаешь, что плохое уже произошло, но отсрочиваешь тот момент, когда у тебя не останется иного выбора, как принять это. Наконец, он подошел и приложил два пальца к шее: она была теплая, под пальцами билась едва заметная ниточка пульса. Ну и идиот же он! Дважды идиот! Она просто спит. Он поднес пальцы к ее губам и ощутил еле заметное колебание воздуха. Но все-таки странен этот сон подобный смерти! Он много раз видел, как она спит. И никогда не было такого. А потом пришла злость на себя. Да что это такое с ним? Он стал слабым. Испугался, как последний идиот. Стоял, как столб. Почему его это заботит? Что он вообще тут делает? Он же покончил с этим. Оставалось совсем немного, и он бы избавился от этого навсегда. Нужно уйти отсюда — оставить её позади. Но с другой стороны, как он может уйти сейчас, когда она в таком состоянии? Ему нужно присмотреть за ней до утра. И вместо того, чтобы уйти навсегда, или остаться, но провести остаток ночи в кресле, он по привычке разделся и лег рядом. Так как Маргарита лежала посередине, места с краю оставалось немного. Он придвинулся совсем близко. Голова у него немного плыла от алкоголя, но пьяным он не был. Ему сложно напиться до настоящего опьянения. Он по привычке засунул руку ей под ночную рубашку и начал гладить живот. Затем его рука поднялась к левой груди. Он двумя пальцами легко сжал сосок, тот затвердел, и он немного поиграл с ним, а потом обхватил грудь всей пятерней, чувствуя, как под его ладонью бьется сердце. Он делал так много раз раньше. Часто так и засыпал, а утром она ругалась, что он своей тяжелой ручищей на ее груди полночи не давал ей дышать нормально. Но при этом она никогда не скидывала его руки с себя, принимая как должное то, что ему нравится тискать разные части ее тела. Но все это было в прошлом. А почему он делает это сейчас? Кажется, он все-таки выпил больше, чем нужно было. В этот момент она сделала глубокий вдох и проснулась. И испугалась. И сразу же начала отбиваться от него. А его уже немного понесло. Он с чего-то решил, что если она проснулась, то можно не останавливаться и взять то, что и так по сути его. Вернее он думал, что его. Пока она ни произнесла это слово: изнасиловать. Это слово витало в воздухе между ними с самого первого их раза. Его присутствие всегда было очевидным для него. Не такой уж он и дурак, чтобы не понимать, как называется то, что он сделал с этой женщиной, когда она попыталась сбежать. И хотя она много раз говорила, что он не такой, что она сама согласилась, то была маска. Настал момент, и Маргарита выдала свои настоящие чувства: она ненавидит этого отвратительного подонка. Она ненавидит его. Он успокоился и понял, что теперь-то точно нужно уйти, освободив ее от себя. Вот только уйти ему не дали. Она вцепилась в него. Он недоумевал, откуда столько силы в этих тонких руках? Он, конечно, мог спокойно стряхнуть ее с себя. Вот только не хотел. Черт с ним! Он официально признает, что в этом конкретном случае он безвольная тряпка. Да и самобичеванием можно будет заняться позже. А сейчас можно сделать то, что у него получается очень хорошо. Так хорошо, что она стонет и кусает свои губы, вскрикивая в порыве экстаза, и царапает его спину, шепча его имя. И это самая лучшая музыка для его ушей. А остальное все ненужная полемика — переливание из пустого в порожнее. Не нужно много раздумывать там, где и так все понятно — эта женщина принадлежит ему, и он не даст ей умереть или исчезнуть. И какие бы неприятные сюрпризы она не преподнесла ему впредь, он справится со всем, простит все, кроме измены и предательства. На следующее утро Маргарита решила испытать его решимость на прочность. Когда он проснулся, она сидела в кресле. От ночной бледности не осталось и следа — свежа и готова вылить на его голову очередное ведро говённых признаний. Что и последовало. И он даже не знал, что прозвучало более дико: что Майк узнал про них, или что титаны не представляют для нее опасности. То, что Майк, чертов ищейка, любит совать свой нос в чужие дела, он знал давно. Но вот так нагло зажимать и обнюхивать ее. Не зря самого Леви терзали подозрения на его счет. Но она упросила его ничего не предпринимать. Он нехотя согласился с ней. Да и не дело устраивать драки в корпусе. Но себе взял на заметку, что словесно он Майка приструнит. Надо раз и навсегда дать тому понять, что ему тут ловить нечего. А вот вторая новость была из разряда фантастических. Он внимательно выслушал всю историю. Смотрел на нее и думал, что теперь у нее развязаны руки. Она свободна — ей не страшна главная угроза их мира. Фактически ее ничто больше не держит здесь. Ей не нужна его защита. И он спросил наугад, почему она еще не сбежала. Маргарита попыталась изобразить возмущение, но по ее лицу он понял, что попал в самую точку. Вот оно что! Просто не успела. Он вспомнил о своем ночном решении и понял, что поздно отступать. Поэтому он поставил ее перед фактом, что она теперь принадлежит ему. Что ей не сбежать. Он найдет ее везде. Женщина начала изворотливо плести про каких-то ученых с их теориями. Она буквально вырвала у него признание, что он не может просто взять и отпустить ее. Он не стал рассказывать ей, что уже решил все это прекратить и эти несколько дней чувствовал ужасное облегчение, что больше не связан этим. Ровно до того момента, когда ему показалось, что она умерла. И тогда-то он понял, что был спокоен, потому что Маргарита была рядом, и он мог в любой момент заявить свои права на нее. А померещившееся ему ночью доказало, что он не сможет расстаться с ней. И тут ему пришло в голову, что теперь можно взять ее с собой в экспедицию. Сначала эта идея показалась дикой даже ему самому, но чем больше он думал, тем яснее понимал, что ее и на минуту одну оставить невозможно без того, чтобы она не влезла в какую-нибудь авантюру. Но сможет ли он управиться и с Эреном, и с ней? Не слишком ли много он на себя берет? А Смит? Как тот воспримет это? Нужно ему все рассказать как можно скорее, пока другие не донесли. Он озвучил женщине свое решение насчет экспедиции. И в этом вопросе она оказалась не согласна с ним. У него иногда создается впечатление, что она противоречит ему из вредности. Что она специально бесконечно испытывает на прочность его терпение. Впрочем, он дал ей понять, что решения тут принимает он, а ей остаётся только смириться. Лучше так — ставить ее перед фактом. Бесполезно стараться ее убеждать. Он ей три слова, а она в ответ тридцать три, змея изворотливая. Он пошел к Эрвину. Ему предстоял нелегкий разговор, и он не мог предвидеть последствия своего признания. Вошел в кабинет и сел на стул напротив Эрвина. — Леви, — сказал тот, — ты сегодня рано. — Эрвин, — начал он в своей обычной холодной манере. — Я и эта женщина — мы теперь вместе. Кажется, впервые он увидел Эрвина Смита удивленным. Человек, который всегда был на шаг впереди остальных, услышал то, что совсем не ожидал услышать. Сглотнув, Смит переспросил: — Вместе? Он ответил лаконично: — Трахаемся. Уже полтора месяца. Командор вскочил со стула: — Что ты несешь? И почему ты говоришь это сейчас? — Потому что о нас узнали. Эрвин, я все это время врал тебе. Командор сел назад, устало потер ладонями лоб и сказал, вздохнув: — И что ты предлагаешь мне делать с этим? — Делай, что хочешь. Ты — командир. Я — твой подчиненный. Я нарушил все правила. Теперь решение за тобой. Если захочешь, отдай меня под трибунал. Эрвин посмотрел на него с горькой усмешкой: — Ты же понимаешь, что в твоём случае это работает не так. И помолчав, спросил: — Леви, это серьёзно? — Да. — Тогда я не вправе указывать тебе. Они молча смотрели друг на друга. Леви чувствовал, что Смит хочет что-то спросить, но не знает, как к этому подступиться. — Эрвин, ты еще не задал главного вопроса. — И что же это за вопрос? Похоже, Смит не собирался помогать ему. Пришлось самому озвучить этот вопрос: — Ты не спросил, как она согласилась спать со мной. Командор промолчал. Просто смотрел на Леви, понимая, ЧТО именно услышит дальше, но не желая взваливать еще и это на свои плечи. Леви чувствовал, как внутри него разгорается желание выложить все начистоту, разделить еще с кем-нибудь это бремя. Он продолжил: — Она не соглашалась. Я принудил ее лечь со мной в постель. Смит вскочил со стула, подлетел к нему и нависнув, сказал зло: — Ты понимаешь, что ты говоришь? В какое положение меня ставишь? За полтора месяца до экспедиции, когда на кону стоит судьба Разведкорпуса и всего человечества, ты заявляешь, что… — он сбился, но потом продолжил, — что обошелся плохо с женщиной. Эх, Эрвин, Эрвин — мастер эвфемизмов. Всегда найдет, как обойти острые углы. — Обошелся плохо. Так ты это называешь. Не надо мне тут стелить солому. — Знаешь, Леви, я не понимаю одного. Это все не похоже на нее. Я не верю, что кто-то мог заставить эту женщину сделать что-то против воли. И она молчала? Много раз могла пожаловаться Ханджи или мне, на худой конец. Или ты ее запугивал? Я в такое в жизни не поверю. Ты что-то не договариваешь! Он помолчал. Эрвин, как всегда, зрит в корень. Ну что ж, рассказывать, так всю историю до конца. — Она говорит, что ее не заставляли. У того сделалось такое лицо, как будто у него резко разболелись все зубы. — Что за ерунда? Ты сам себе противоречишь! Друг, что с тобой такое? — Правда в том, что я знаю, что поступил с ней плохо. Но я просто не мог иначе. И когда начинал это, я не думал, что будет настолько сложно. Это как стараться удержать в ладони воду, которая ускользает сквозь пальцы. Знаешь, она очень умная, скрытная и изворотливая. Она врала нам с самого начала. На самом деле ее зовут Маргарита. Ее настоящую фамилию я не знаю. И возраст другой. Ей тридцать лет. На лице командора появилось удивленное выражение: — Зачем кому-то скрывать свое имя? — Вот именно. Теперь ты понимаешь, с чем мне приходится иметь дело. Но, тем не менее, ее вранье не может служить оправданием тому, что я с ней сделал. Смит немного подумав, сказал: — Леви, ты говоришь загадками. Но как я понял, не все так плохо. Я не понимаю, почему ты наговариваешь на себя. Она, конечно, другая и характер у нее сложный. Но она — женщина. А женщины либо любят, либо нет. Разве могла бы она быть с тобой шесть недель просто так? Нет, Эрвин ни черта не понимает! Да и откуда ему? — Любит? — Леви практически выплюнул это слово. — Мы говорим о женщине, которая на все смотрит с насмешливым высокомерием. Хрен знает, что у нее в голове… Знаешь, она не боится смерти. Ей на все насрать! Она не воспринимает ничего всерьез здесь. Мы для нее просто персонажи какой-то неинтересной истории. И все наши потуги кажутся ей жалкими. Сама-то она свободна от всего этого. Даже эти сучьи титаны не могут причинить ей вреда! Услышав последнюю фразу, Эрвин замер на месте: — Что ты сказал? Леви рассказал ему всю историю. Смит подошел к окну, и долго всматриваясь вдаль, обдумывал что-то. А Леви… Сам он не почувствовал никакого облегчения после своего признания. Даже Эрвин не понимает его. Командор заговорил, как будто прочитав мысли друга: — Леви, я понимаю тебя. Ты думал, что… привязав физически ее к себе, ты заставишь ее отказаться от мыслей о своем мире. Но это не помогло. Смит отошел от окна и присел на край стола: — А ведь я только вчера рассказал тебе, что обнимался с ней. Леви поморщился: — Честно говоря, я не хочу больше слышать об этом. Давай остановимся на том, что это было и все. — Хорошо. Тогда ответь: что будет дальше? — Эрвин, все эти годы я ясно видел предстоящий нам путь. Мы должны сражаться до тех пор, пока удача на нашей стороне. Но все когда-нибудь кончается. Так и мы должны рано или поздно погибнуть. Нас будут помнить, но на смену нам придут другие. И будут также храбро сражаться. И так будет, пока длится эта война. Пока титаны не будут повержены, продолжится этот бесконечный смертельный круговорот. И меня вполне устраивал такой путь. Не самая поганая жизнь. Особенно после того, на что я нагляделся внизу. Но теперь мне этого мало. Теперь мне есть для чего жить. Эрвин усмехнулся: — Другой вопрос, нужна ли твоя жизнь этому чему-то, да? Да, подумал Леви, Смит всегда зрит в суть проблемы. И знает, как ударить побольнее. Сказал вслух: — Это не важно. Главное, что мне это нужно. Ей придется смириться. Помолчав, командор сказал невесело: — Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда сказал, что заставляешь ее… И что будет дальше? Как ты сможешь совместить это со своими обязанностями? Скоро экспедиция. Ты знаешь, я рассчитываю на тебя, как ни на кого другого. Ты отвечаешь за Эрена. — Насчет моих обязанностей не волнуйся, я справлюсь. Я все сделаю… И она поедет. Я ее тут не оставлю, предоставленную саму себе. Эрвин поморщился: — Потащишь неподготовленного человека за стену? Леви усмехнулся: — Неподготовленного? С какой стороны посмотреть. Она в неплохой физической форме и драться, кстати, умеет, — он инстинктивно потер то место под ребрами, куда она тогда пнула. От Эрвина не укрылось это движение, и он сказал: — Даже знать не хочу. Ну что же, значит, решено. Пусть едет. Под твою личную ответственность. И за это время пусть немного освоит привод. Я не могу пустить за стену безоружного человека. Леви кивнул головой: — Ладно. Он встал: — Я пойду. Она, наверно, уже все рассказала Ханджи. И та вовсю мучает ее своими экспериментами. Он уже практически дошел до двери, когда услышал голос командора: — Может прекратишь это, пока не поздно? Повернувшись, он сказал устало: — Уже поздно. И вышел из кабинета. И наткнулся на Майка. А вот с ним можно было не церемониться. И он с превеликим удовольствием сказал кое-что тому. Кое-что пошлое, но зато прямолинейно действенное. А у того лицо-то вытянулось. Зато теперь не будет больше лезть к Маргарите. Итак, он уладил все со Смитом. Теперь осталось убедить ту учиться маневрированию, а дальше экспедиция. И в этот раз у них будет новое оружие против титанов. Эрен! За эти месяцы он привык к этому мальчишке. Сначала ему казалось странным само существование разумного титана. Когда они с Эрвином пошли в подземелье, где того держали, он подумал «и вот этот жалкий, испуганный сопляк и есть разумный титан?». Но потом он задал тому вопрос и увидел в его глазах жажду убить как можно больше этих тварей. И понял, что этот Йегер не так безнадежен. Поэтому взял на себя ответственность за судьбу мальчишки. Но, чтобы вырвать его из лап Военной полиции, им с Эрвином пришлось провернуть один фокус. Показать всем, что они смогут с ним справиться. И он избил пацана прямо в зале суда. Избил по-настоящему. Хладнокровно, не испытывая в процессе ни удовольствия, ни жалости. Он просто сделал то, что должен был. И таким образом, Разведкорпус заполучил пацана в свои руки. Был сформирован специальный отряд приглядывать за Эреном. Он сам лично отбирал в него людей. Притирка шла медленно. Только Ханджи пылала энтузиазмом. А вот его люди относились к Эрену с большим недоверием. Они настолько привыкли ненавидеть титанов, что поверить не могли в то, что человек может превращаться в одного из них и быть союзником. Да и не мог сначала Эрен превращаться. В первый раз он искусал себе все руки до крови, но так и не смог стать титаном. Зато потом каким-то образом неосознанно создал огромную руку. Его команда отреагировала на это плохо. Одно дело знать, что кто-то может так делать, а другое дело — видеть собственными глазами. Сам-то он отнесся к этому спокойно и смог успокоить своих людей. А потом Ханджи выдвинула теорию, что Эрену, для того чтобы превратиться, мало болевой стимуляции, ему нужна какая-то четкая причина. И причиной его неожиданного превращения явилось то, что он хотел поднять упавшую ложку. После этого дела пошли лучше. Его команда признала свою неправоту. Они стали относиться к мальчишке с меньшим предубеждением. На протяжении трех месяцев они регулярно выезжали на несколько дней далеко в лес, где не было людей. И там Эрен превращался. Когда он в первый раз полностью явил себя им в обличии титана, они занервничали. Но он вел себя смирно. И длилось это недолго. К тому же у них был запасной план. И Йегер знал о нем. Знал, что если он начнет буянить, его вырежут из тела титана, и он, возможно, лишится конечностей. Поэтому вел себя смирно. Придя в себя, Эрен мало, что помнил о пребывании в теле титана. Но он заверил их, что там он полностью осознавал, кто его союзники. Это он помнил совершенно ясно. С каждым разом Йегер все лучше и лучше контролировал себя в теле титана. Запоминал все больше информации. Ханджи не могла нарадоваться на него. Смит тоже был доволен. Помимо этого, они регулярно тренировались с приводами. И здесь мальчишка был не так безнадежен. Его техника оказалась неплохой. И он был довольно быстрым. Леви понял, что от него будет толк. И вот теперь эти две линии сошлись в одну. За полтора месяца до экспедиции получилось так, что он взвалил на свои плечи двух людей, обладающих определенными способностями. И ему придется отвечать за них за стеной. Сможет ли он? Должен смочь. От этого зависят судьбы многих. И все было бы ничего, если б Маргарита была бы менее собой. Не такой упрямой и хитрой. Она продолжала испытывать его терпение на прочность. Несмотря на возраст, у нее выявилась определенная естественная склонность к маневрированию. Оказалось, женщина хорошо умеет держать равновесие. Но она ни в какую не хотела использовать привод. Она слишком много думает. В использовании УПМ нужно уметь отдаваться инстинкту. Но, похоже, ей трудно отключать голову. Хотя не ему говорить, что кто-то слишком много думает. После разговора с Эрвином его самого затопило чувство вины за то, что он врал другу. Вины за то, что сделал с женщиной. Что продолжает заставлять ее делать вещи, которые ей не нужны. Например, использовать привод. Хотя и видит, что ей все это ужасно не нравится, что она боится этого. И ведь Эрвин так и не понял до конца того, в чем он ему признался. А может, не поверил ему. Или просто не хотел. Не так-то просто принять, что твой ближайший соратник — насильник, который принуждает женщину быть с ним. Прошла неделя. Маргарита уставала от тренировок. Она каждую свободную минуту времени отдавала сну и перестала приходить к нему. А он и сам не делал никаких попыток снова сблизиться. Каждый раз, когда он подумывал затащить ее в постель, то вспоминал какое лицо сделалось у Смита, когда он сказал тому, что принудил ее. Секунду, всего секунду на лице друга было выражение отвращения. Но Леви этого хватило. Он запомнил это. В один из дней он не разбудил Маргариту на тренировку. Вместо этого поехал один в лес. Ему нужно было проветрить мозги. Он уехал так далеко, что даже замка не было видно. Привязал лошадь к дереву и используя привод, взлетел на самое высокое дерево, подставил лицо солнцу. Кругом была тишина и покой. В его голове бродили мысли. Все-таки жизнь прекрасна. И хочется жить. И хочется сделать еще больше. Он полетел между деревьями. Выделывал разные кульбиты опасные настолько, что даже у него, привычного к этому, захватывало дыхание. До сего момента он использовал привод только ради дела и не понимал людей, получающих удовольствие от полета. Изабель была такой. Каждый раз, там, в подземелье она не могла сдержать радостного крика на особо крутых виражах. Изабель и Фарлан. Его друзья, потерянные давным-давно. Уже прошло шесть лет. Но легче не стало. Он остановился на вершине огромной сосны. Стая птиц взмыла клином в небо. Он наблюдал за их свободным полетом. И понял, что нужно сделать, чтобы Маргарита перестала бояться летать. Ей просто нужно испытать это чувство полета. И еще он понял, что есть такие люди, которые будут до конца цепляться за свое упрямство. Будут упорно отказываться от чего-то действительно хорошего. И только более сильная воля, сломив их сопротивление, покажет им, что они были не правы. Маргарита из таких людей. Ведь некоторые люди могут прожить всю жизнь, не испытав того, что есть между ними двумя сейчас. Это настоящее. Леви понял, что если бы не заставил ее тогда, она всю жизнь прожила бы за высокими стенами своего девственного холодного высокомерия. От этого осознания стало немного легче. Он сказал себе: я, Леви — хладнокровный, грубый, циничный чистоплюй, сильнейший из людей в пределах стен, бывший бандит из трущоб, а ныне капитан Разведкорпуса, люблю самую упрямую женщину на свете, и она любит меня. Сама еще не поняла, что любит, но рано или поздно поймет, или я сам заставлю ее понять. Она будет жить. И я не погибну. У меня все получится. И за пределами стен, и здесь. Потому что если я не смогу, то кто тогда сможет? Он вернулся к своему коню и пустился в обратный путь.21.
7 октября 2018 г. в 16:27