27.
— Ты задумывалась, когда всё пошло не так? В какой конкретный день и точный час ты стала такой? — спросила она. Когда? Действительно, когда же? Задалась я вопросом, глядя вниз с десятиметровой высоты. Я сразу же узнала это место — стадион моей старой школы. Мы сидели на громоздком металлическом сооружении, не имевшем названия, но являвшимся обязательным атрибутом практически каждого школьного стадиона, построенного в восьмидесятые годы в Ташкенте. В то время проходила массовая застройка новых районов. И как грибы, росли школы, построенные по однотипному проекту — двухэтажные, блочного типа, со стадионом, оснащенным стандартными турниками. Какие физические качества должен был развивать конкретно этот турник, для меня осталось загадкой. Научить школьников не бояться высоты? Две параллельные металлические широкие балки с перилами, соединенные между собой, на которые можно было взобраться по лестнице с двух сторон, слезть можно было по этим же лестницам или скатиться по металлическому шесту. Что, кстати, лично я очень любила делать. Но что нам категорически запрещали делать учителя на уроках физкультуры. В мое время этот турник уже не использовался. Но я частенько приходила на стадион по вечерам: бегала, а потом предавалась своей тайной страсти — раз за разом взбиралась наверх и скатывалась по шесту с ветерком. Потом, когда я уже окончила школу, металлические громадины исчезли практически со всех стадионов города. Власти спохватились и решили, что эти странные осколки советского прошлого и так долго мозолили глаза, подвергая опасности детей. Впрочем, лично я не слышала, чтобы хоть кто-нибудь покалечился, упав оттуда. В детстве мы делали вещи гораздо более странные и опасные: прыгали с козырьков подъездов, таскали зеленые персики и урюк из чужих садов, пропадали целыми днями непонятно где, лазили по крышам пятиэтажек. У нас не было сотовых телефонов, компьютеров и айподов. У многих даже кабельного телевидения не было. Мы выросли на улице. Я окинула ее, а вернее себя, оценивающим взглядом. Судя по стрижке, мне семнадцать лет — десятый класс. В том году мне почему-то взбрело в голову, что неплохо было бы постричься короче. И вместо того, чтобы просто укоротить свои длинные волосы сантиметров на десять, я постриглась под очень короткое боб каре. Не знаю, о чем я думала тогда. Поступив в институт, я замучилась отращивать волосы. Оглядев девушку, я сказала: — Я так любила этот голубой спортивный костюм. Как сейчас помню тот день, когда мы купли его в магазине турецкого трикотажа недалеко от Ганги. Эх, умеют все-таки турки делать вещи. Я снова посмотрела вниз и поняла, что попала на ничем не примечательный урок физкультуры. Судя по погоде, на дворе стояло начало апреля, когда солнце уже хорошо пригревает, но еще нет удушающей азиатской жары. Мои одноклассники толпились на беговой дорожке, по очереди выполняя челночный бег. Я всегда любила уроки физкультуры, но вот челночный бег просто ненавидела. Так и вижу Сатану, сидящего в аду, злобно потирающего руки и придумывающего этот долбанный челночный бег. Я снова повернулась к ней и спросила: — Я в коме? У меня субарахноидальное кровоизлияние из-за того, что я два раза получила по голове? — Нет. Ты просто без сознания. — Зачем мы здесь? Почему опять Ташкент? Почему школа? Она не ответила, кивком показав на подростков, толпящихся внизу. Я скользнула по ним глазами, выискивая три до боли знакомые и родные фигуры. Вот они стоят в конце очереди. Машка ростом под сто восемьдесят с ее раскосыми глазами, унаследованными от отца казаха, и черными, как смоль волосами и бровями вразлет, которые она позаимствовала у матери украинки. Инга — хрупкая, белокожая и очень светловолосая, голубоглазая, красивая холодной красотой своих немецких предков. И Алина. Мое сердце пропустило удар. Стоит, улыбается. Такой я ее запомнила. Карие глаза с хитринкой, ямочки на щеках, длинные темно-русые волосы и красивые пухлые губы. Мы, будучи на пару обладательницами пухлых губ, всегда подшучивали друг над другом, называя их «татарскими пельменями». Действительно, у женщин-татарок частенько встречаются такие губы. Вот они три части идеального квадрата, четвертую сторону которого составляла я. Стоят, смеются, не обращая ни малейшего внимания на остальных. Мы подружились в пятом классе. Я к тому времени проучилась в этой школе год. Худший год моего детства. Переехав в столицу из маленького городка в горах, я совершено не вписалась в новый коллектив. Дети могут быть очень жестокими. Учительница тоже меня не взлюбила. Этой жирной, наглой старухе нечего было поиметь с моих родителей — обычных инженеров. Я окончила четвёртый класс морально опустошенной, ушедшей в себя и с ДОВЕСКОМ, но полной решимости больше никому не позволять делать из меня жертву. Именно тогда появился мой странный друг. Сначала он был мальчиком — таким же ребенком, как я. Он рос вместе со мной. Пятые классы формировали произвольно, перемешивая выпустившихся из началки учеников. И там я встретила их. Каким-то образом мы сразу поняли, что очень похожи. Мы подружились и с тех пор были неразлучны. Иногда я думаю, встреть я хотя бы одну из них на год раньше, я была бы другой. Я была бы целой. Четыре отличницы против всех остальных в классе. Мы никогда не давали списывать, плевать хотели на их бесконечные разборки, походы на дебильные дискотеки, пьяные вечеринки в старших классах, бесконечные обсуждения, кто с кем ходит (так тогда называли, если мальчик встречался с девочкой). Нам все это было неинтересно. Мы были на своей волне — могли пойти объедаться мороженным, а потом все вчетвером слечь с ангиной. Или сесть на какой-нибудь автобус и уехать в такой район Ташкента, где раньше никогда не бывали, вроде Куйлюка, Сергелей или Корасу, и шататься там, ища на жопу приключений. Мы были друг у друга, всегда выступая единым фронтом, если кто-нибудь нападал на одну из нас. — Зачем ты мне это показываешь? Зачем бередишь старую рану? — Просто хочу напомнить, что у тебя в жизни было и такое. На днях, смотря на сплоченные ряды Разведкорпуса, ты думала, что у тебя давно не было подобного, ты долгое время не испытывала такого чувства единства, не могла рассчитывать на кого-то, кроме себя. Но на самом деле, у тебя было такое. Этим троим ты доверяла. — Действительно. Доверяла. Практически полностью. Они не знали только про тебя. Мы были очень близки. Но очень жестоко с твоей стороны напоминать мне об этом. Ты же знаешь, что я сейчас редко вспоминаю о тех годах. Я постаралась забыть. Потому что с хорошими воспоминаниями приходит боль. После школы мы разлетелись в разные стороны. Я поступила в один из престижных вузов Ташкента, Машка уехала в Москву и поступила в МГУ, Инга эмигрировала с родителями в Германию, а Алина… По какой-то глупости она не смогла сдать вступительные экзамены в институт и пошла работать. Алинка всегда была из нас самой раскованной, и татарское воспитание почему-то не останавливало ее. Еще в школе она начала встречаться с парнями гораздо старше нас — с деньгами, на крутых тачках, но с каким-то хищным блеском в глазах. Мы предупреждали ее, что ничем хорошим это не закончится, но подруга не хотела слушать. Когда я училась на втором курсе, ее нашли убитой — задушенной. Убийцу так и не поймали. Кто-то из соседей видел, как накануне вечером она садилась в какую-то машину. Я не видела ее мертвой — гроб был закрытым. Из нас троих только я присутствовала на похоронах — девчонки не смогли вырваться. После случившегося я в очередной раз задумалась о том, что умереть можно в любой момент. И близкий тебе человек, который минуту назад дышал, смеялся, строил планы на будущее, будет лежать задушенным под балконом чужого дома. А еще я злилась. Злилась на Алину за то, что она была такой неосторожной. Злилась на себя, что не сделала больше. Я могла попытаться убедить ее не играть с огнем, наорать, в конце концов, как-то достучаться. Мы до сих пор общаемся с оставшимися. Мы не виделись лично больше десяти лет, но регулярно переписываемся в соц. сетях. Маша, в конце концов, вышла замуж за канадца и живет в Ванкувере, а Инга к нашему общему изумлению родила четверых детей от зажиточного мужа-бюргера и уже далеко не такая худышка, какой была в школе. Есть у меня одна старая фотография. Мы тогда пропустили последний звонок в школе — плевать мы хотели на них всех. Вместо этого мы пошли в наш любимый Японский сад, а потом гуляли до рассвета по городу, счастливые от того, что, наконец, освободились от этих оков под названием «школа». Когда мы были в Японском саду, то попросили кого-то нас сфотографировать. Я стою с краю, рядом стоит Алина, прижавшись к моему боку и положив правую руку мне на плечо. Я счастливо улыбаюсь, не подозревая, что левой рукой эта мелкая хулиганка наставила мне «рога». А она в свою очередь даже не догадывается, что Машка, стоящая в середине, пристроила ей свою пятерню за голову в виде короны. Инга стоит вполоборота и взирает на все это безобразие со своей обычной немецкой флегматичностью. Когда мне становится очень хреново, я вытаскиваю эту фотографию и долго смотрю на нее. Но я стараюсь этим не злоупотреблять. Потому что это не приглушает боль, а просто напоминает о том, что бывает боль гораздо более мучительная. После окончания института я просто плыла по течению. Волею судеб оказалась в Сибири. Жила для себя. Старалась ни к кому не привязываться, пока не оказалась в этом странном, выдуманном мире. Пока не встретила Леви. Я полюбила его, даже не будучи полностью уверенной в том, что он существует. — Как же мы с тобой облажались! — сказала я вслух. — Надо было рассказать Леви про другого титана в разведке. — Но, в конечном итоге, ты смогла их обезвредить. Дальше ими займется Разведкорпус. — Из-за этого пострадал невинный человек. Боюсь, что когда я приду в себя, то узнаю, что Жан умер. И его смерть будет на моей совести. На НАШЕЙ совести. — Жан — солдат. Он вступил в Разведкорпус добровольно и знал, на что шел. — Мне от этого не легче. Я задумалась. Апрельское солнце припекало. Пахло нагретым металлом. Я сказала: — Зря я тебя тогда послушала. Я была близка к провалу… Думаю, тебе стоит исчезнуть на какое-то время. Она грустно улыбнулась: — Ты же знаешь, что это не так работает. Ты не можешь просто прогнать меня. — Я понимаю, что ты никуда не денешься. Просто какое-то время не тревожь меня. Позволь разобраться с последствиями того, что мы натворили. — Как хочешь. Все равно от меня сейчас будет мало пользы. Тебе нужно будет уладить всё с Леви. Мой молодой двойник шутливо хлопнул меня по плечу: — Подруга, он прибьет тебя! Вернее, сначала дождется, пока ты залечишь свои раны, потом оттрахает как следует, а затем прибьет. Тут я тебе не советчик. Мне непонятна твоя любовь к этому человеку. И мне непонятно, почему он тоже так вцепился в тебя. Она встала: — Ладно. Кажется, подходит наша с девчонками очередь. Девушка посмотрела на меня серьезно: — Маргарита, ты не думаешь, что пора возвращаться домой? Ты изменилась. Не боишься потерять себя в этом мире? Сказав это, она ухватилась за шест и скатилась вниз. Я видела, как она подбежала к подругам, и они начали говорить о чем-то с ехидными лицами. Обсуждают, наверно, какое все-таки говно этот челночный бег, и какой это засранец его придумал. Ну что ж, и мне пора. Последовав ее примеру, я схватилась за столб и поехала вниз.***
Когда я открыла глаза, все было белым. Белый потолок, белая ширма, закрывающая кровать, белый пододеяльник на одеяле, которым я была укрыта. Признаюсь прямо: терпеть не могу белый цвет. Я смотрела в потолок и думала, почему я сейчас вспомнила девочек. Как будто мне не достаточно физической боли? Я пошевелилась — все тело ломило. Поднеся руку к голове, нащупала под волосами швы. Оглядевшись немного, я поняла, что лежу на кровати в лазарете Разведкорпуса. Обзор закрывала ширма, стоящая по периметру кровати. На мне была надета какая-то длинная больничная рубашка с длинными же рукавами. Я почувствовала на ребрах давящую повязку. Видимо, они поняли, что у меня сломаны ребра и наложили бандаж. Лицо болело. Вообще, все болело. Я пошевелилась и попыталась приподняться в кровати. Ширма отъехала в сторону и передо мной появилась та же женщина-врач, которая зашивала мне голову после моего вояжа в лес. — Вам нельзя вставать, — сказала она голосом, не терпящим возражений. — Жан живой? — спросила я. Она проигнорировала мой вопрос: — Послушайте, Маргарита, у Вас сотрясение мозга, сломаны три ребра, синяк на левой скуле, гематомы и ссадины на плече и животе, и все руки и ноги в синяках, потому что вы дрались. — Доктор Майерс! Вы слышали мой вопрос? Что с Жаном? — Пока живой. Мы зашили рану. Но он потерял слишком много крови. Он, конечно, молодой и сильный, но мы не уверены, что он сможет справиться с такой кровопотерей. У него слабый пульс и давление очень низкое. — Вы ему лили что-нибудь? Она непонимающе посмотрела на меня: — Лили? — Да, — раздраженно сказала я, — Внутривенное вливание: раствор Рингера, физраствор, глюкозу, что-нибудь, чтобы хоть немного восполнить объем и предотвратить остановку сердца? В лесу у Жана уже была одна, и я его еле откачала. — Я не понимаю, о чем Вы говорите, — сказала она, а потом добавила, — Вы врач? Я начала злиться: — Нет. Я просто умная. Сколько времени прошло с тех пор как нас привезли? — Три часа. Я задумалась. Хорошо, что он не умер, пока я была в отключке. Но это может произойти в любой момент. Итак, они не знают о внутривенных вливаниях. Значит, о переливании крови и о группах крови тем более не слышали. У меня первая отрицательная группа крови. Раньше люди с этой группой крови считались универсальными донорами. Но после открытия групповых антигенных систем, таких как Келл, Кидд, Даффи и других, мнение об универсальной донорской крови поменялось. Сейчас рекомендуется переливать кровь только той же группы и резуса. Впрочем, в крайних случаях можно перелить первую отрицательную, но не более чем пятьсот миллилитров. А сейчас разве не крайний случай? Он же умирает. Даже пятьсот миллилитров помогут ему продержаться. — Надо лить кровь, — я даже не заметила, что сказала это вслух. Когда-то давно я читала о прямом переливании крови прерывистым способом при помощи шприцов. Но это довольно опасный способ. Нужно действовать быстро, потому что кровь моментально свёртывается. А еще есть риск образования в крови мелких тромбов. И насколько я помню, для предупреждения свертывания крови необходимо было использовать антикоагулянт в виде раствора цитрата натрия. Но они тут вряд ли слышали о таком. И почему я так уверена, что у них такие же группы крови, как и у нас? С другой стороны, должны быть такие же, не пришельцы же они. — Маргарита! — кажется, доктор Майерс уже несколько раз окликнула меня. — Что с Вами? Еще не пришли в себя? Бормочете себе под нос что-то про кровь. Я с большим трудом приподнялась на локтях: — Надо перелить Жану хотя бы пятьсот миллилитров моей крови. — Что? Как можно перелить кровь от одного человека другому? — Слушайте, в моем мире могут легкие от одного человека другому пересадить! — В Вашем мире? Вам срочно нужно лечь. Вы несвязно мыслите после удара по голове. Я взвилась: — Это ваша местная медицина несвязная! А я-то в своем уме. Но мои слова не произвели на нее никакого эффекта — я видела, что женщина не верит мне. В этот момент дверь в лазарет открылась, и вошли Зое с Майком. Они направились к моей кровати. Зое воскликнула: — Маргарита! Как ты себя чувствуешь? Ты нас всех… Я не дала ей договорить: — Зое, к черту мое самочувствие. Жан умирает. Нужно перелить ему хоть немного моей крови — я универсальный донор. Она не поняла: — Разве можно… Я снова ее оборвала: — Еще как можно. Если можно по небу летать, то и это можно, поверь мне. Она засомневалась: — Ну, не знаю. Ты же не врач. Я перевела глаза на Майка: — Майк, ну хотя бы Вы поверьте мне! На его лице отразилось замешательство. Все почему-то замолчали, ожидая его решения. Наконец, майор сказал: — Доктор Майерс, делайте! — Но майор Закариас, это же немыслимо. — В отсутствии командора Смита я здесь за главного, и я приказываю Вам: делайте, как говорит Маргарита! Она скривилась, но, тем не менее, подошла ко мне. — У вас есть шприцы объемом двадцать-тридцать миллилитров? — спросила я. — Есть на двадцать. Это самые большие. — Несите все имеющиеся в наличии. Когда она ушла, Зое присела на край моей кровати и спросила: — Ты знала о титанах в Разведкорпусе? Holy shit! Нашла время спрашивать! — Я не знала точно, но в день вашего возвращения из экспедиции мне показалось, что я что-то видела. И предвосхищая твой вопрос, скажу сразу, давай потом будем выяснять, что я видела и почему не рассказала, ладно? Сейчас тут человек умирает. — Последний вопрос. На поляне мы нашли какие-то странные штуки… — Это мое. Это оружие моего мира. Они оба изумленно уставились на меня. Майк спросил: — Откуда у тебя оружие? Я сказала ехидно: — В свое время вы, умники, плохо обыскали мою сумку. В любом случае, это оружие больше не будет работать. Мне нечем его зарядить — я все использовала. Вернулась доктор Майерс: — Я смогла найти только два таких больших шприца. Мы их очень редко используем, поэтому их мало. Шприцы были сделаны из стекла и металла. Помню, когда я была совсем маленькой, у нас дома тоже был такой стеклянный шприц многоразового использования. Перед каждой инъекцией мама кипятила его, чтобы продезинфицировать. Было это в скудные девяностые годы, и одноразовые шприцы в аптеках еще не продавали. — Ясно. Я задумалась. Всего два шприца. Значит, придется использовать их поочередно. Оставлять иглы в венах, и менять только шприцы или каждый раз заново колоть вену? Если оставить иглы, кровь может затромбировать просвет иглы шприца. Наверно. Черт, я же не медик, у меня только отрывочные знания обо всем этом. Итак, крылышко или ножка, крылышко или ножка? Ладно, думаю, второе. А это значит, что небольшая часть крови Жана так или иначе попадет в мою кровеносную систему, потому что у нас не будет времени кипятить их после каждого использования. Я почувствовала внутреннюю дрожь. В моем мире даже маленькие дети знают, что нельзя использовать шприц после кого-то. Но с другой стороны, у меня не было выбора. Можно только надеяться, что Жан — здоров! Я обратилась к врачу: — Доктор, для того, чтобы выполнить процедуру, нужен еще кто-нибудь. Она окликнула: — Финн, иди сюда! Перед нами появился молодой темноволосый человек в белом халате. Я объяснила им процедуру, упирая на то, что все нужно делать очень быстро. Один занимается забором крови у меня, другой тут же вливает ее Жану, первый в это же время вторым шприцом берет кровь и так по кругу. — Когда будете вливать кровь Жану, лейте в вену равномерно, не слишком быстро, но и не слишком медленно, иначе она свернется. Следите, чтобы в шприцах не было пузырьков иначе начнется эмболия. Для того чтобы влить достаточное количество крови, придется сделать где-то двадцать пять инъекций. Надеюсь, мои вены выдержат это. Они, коротко посовещавшись, решили, что доктор Финн будет заниматься забором крови, а Майерс вливать. Dios, хоть бы они не налажали! Майк и Зое внимательно слушали, как мы обсуждаем предстоящее дело. Меня немного беспокоило их присутствие. Шли бы своими делами занимались. Я спустила ноги с кровати, чтобы встать. Голова ехала. — Помогите мне дойти, — сказала я. Майк подошел к кровати: — Позволь мне, — с этими словами он легко, как пушинку, подхватил меня на руки. Жан лежал на койке в другом конце лазарета. Специально, наверно, положили парня так далеко от меня, чтобы я не слышала его прерывистого дыхания. А дела его были хуже некуда: глаза запали, кожа отливала мертвенной бледностью, все черты лица заострились. Майк усадил меня на стул рядом с кроватью. Врачи деловито приготовили все для процедуры. Закатав рукава, я посмотрела на свои руки — из-за худобы вены на них всегда хорошо проступали. — После первого шприца давайте сделаем небольшой перерыв — посмотрим на его реакцию. Если не будет отторжения, тогда продолжим, — предложила я. — Хорошо, — сказала доктор Майерс, потом добавила — майор Закариас, майор Ханджи, извините, но вам здесь делать нечего. — Почему? Нам тоже интересно. Я такого раньше не видела и хочу посмотреть, — сказала Зое с энтузиазмом. Я бросила на нее укоризненный взгляд: ей здесь театр что ли? Майк мягко взял ее под локоть: — Зое, идём. Не на что здесь смотреть, — потом обратился к врачу, — Доктор Майерс, пожалуйста, не убейте Маргариту. — Такую убьёшь, — пробормотала та себе под нос. Они вышли. Протерев мою руку спиртом, Финн воткнул иголку в вену. Было больно. Я не боюсь уколов, но это не значит, что я не чувствую боли. Тем более если колют какими-то средневековыми орудиями пытки. Взяв кровь, он быстро передал шприц доктор Майерс. Она спокойно и равномерно влила кровь Жану. Нужно отдать ей должное — в вену она попала с первой попытки. Мы втроем замерли, наблюдая за его реакцией. Ничего не изменилось, он все также дышал с присвистом. Но самое главное, что не стало хуже! Прождав минуту, мы продолжили процедуру. После десятого шприца, вены на моей правой руке взбунтовались. Пришлось переместиться на левую. Врачи оказались довольно компетентными — они действовали внимательно, слаженно и без нервов. Где-то в середине процедуры, я заметила, что щеки Жана слегка порозовели. Это доказывало, что мы на верном пути. Эта мысль помогла мне продержаться до конца. Потому что с каждым новым забором крови я чувствовала себя всё хуже и хуже. Для моего измученного тела подобная нагрузка оказалась излишней. Меня резко затошнило, голова закружилась и появилась сильная слабость. Я вздохнула с облегчением, когда все закончилось. Доктор Майерс принесла мне стакан воды и какое-то лекарство: — Маргарита, выпейте это. Я проглотила лекарство и запила водой. Сказала через силу: — Мне бы лечь. Что-то мне не по себе. Доктор Финн отнес меня на кровать, и я практически мгновенно отключилась. Моему телу нужен был отдых. Я пребывала в блаженном забытьи больше суток и не знала, что в тот же день, ближе к вечеру вернулись командор Смит, Леви и Эрен. Смит и Леви не были особо удивлены, что личность титанов раскрылась. Но вот тому, каким образом это произошло, они удивились несказанно. Ханджи взяла на себя нелегкий труд рассказать Леви обо мне. Сначала казалось, что капитан повел себя слишком спокойно. — Понятно, — только и сказал он и направился в лазарет. Доктор Майерс, которая дежурила там, и раньше сталкивалась с капитаном Леви и знала о его непростом характере. Поэтому, когда он вошел в лазарет, не поздоровавшись, и сразу же направился к моей кровати, она не удивилась. Она увидела, как мужчина замер на пару минут рядом с кроватью, ничего не делая, просто всматриваясь в побелевшее, наполовину залитое синяком лицо лежащей там женщины. На его лице застыла обычная маска бесстрастности, но в глазах переливался такой жутковатый блеск, что доктор предпочла ретироваться в другой конец комнаты. Впрочем, надолго ей скрыться от капитана не удалось. Приблизившись, Леви спросил: — Как Маргарита? — Состояние стабильное. Сейчас она отдыхает. — Какие у нее травмы? Доктору не хотелось вдаваться в подробности. Ей не до конца было понятно положение этой женщины в Разведкорпусе. То, что она не является членом вышеупомянутого корпуса, она поняла еще когда зашивала той рану на лбу. — Капитан Леви, я не думаю, что имею право распространяться на этот счет, — сказала она, а про себя подумала, что врачебную тайну еще никто не отменял. Ее собеседник прищурил глаза, подошел к ней вплотную и сказал с жутковатой ухмылкой, обращаясь по имени: — Анна, мне плевать на твои права. Сейчас ты мне все расскажешь. И ей пришлось выложить и про сломанные ребра, и про синяки, ушибы, сотрясение мозга и даже про переливание крови. По мере рассказа выражение на лице мужчины становилось всё более и более жутким. А услышав про последнее, он сказал зловеще: — Значит, несмотря на все ее травмы, вы имели наглость еще и это сделать. Доктор испуганно взвилась, чувствуя, как начинают дрожать от страха ноги: — Во-первых, она сама настояла, буквально заставила нас! Во-вторых, это помогло пациенту, — сказала она, и они одновременно повернули головы, туда, где на кровати лежал Жан, уже не похожий на мертвеца, все еще пребывающий в глубоком обмороке, но уже со стабилизировавшимися давлением и пульсом. А потом добавила: — К тому же ответственность за это взял на себя майор Закариас. Это был его приказ. — И этот тут постарался, — сказал капитан и вышел стремительным шагом из лазарета. Потом в кабинете Смита состоялся весьма неприятный разговор. В присутствии Ханджи и Смита, Леви в своей обычной оскорбительной манере высказал Майку, что его отряд наблюдения провалил свое задание, проворонив тех двоих. Майк выслушал претензии Леви спокойно, понимая, что хотя бы частично тот прав. Но когда Леви в еще более жесткой манере спросил у Майка, какого хрена тот позволил проводить опасную медицинскую процедуру на еле живой Маргарите, майор потерял терпение. — Это спасло жизнь тому парню! К тому же разве можно запретить ей что-то? Она упряма, как бык! — Если бы я был здесь, то не позволил бы. Обычно спокойный и неразговорчивый Майк сказал зло, повысив тон: — Но тебя здесь не было. И она не твоя собственность! Хватит вести себя так, как будто она принадлежит тебе. Маргарита все равно делает то, что хочет! Ты пыжишься, изображая хозяина положения, но это только видимость. Ты выглядишь жалко! Леви подошел и посмотрел снизу вверх на Закариаса, при этом лицо его было страшнее, чем у Дьявола, которого разбудили звонком в пять часов утра и словами: Извините, ошиблись номером. — Что ты сказал? — спросил он таким тоном, что в комнате температура упала на несколько градусов. Но Майк тоже был не из пугливых. Он, нахмурив брови, стоял со скрещенными на груди руками и смотрел сверху вниз на Леви. Эрвину пришлось вмешаться: — Довольно! Разойдитесь! Леви презрительно хмыкнул и отошёл в другой конец комнаты. Командор Смит знал, что когда-нибудь неприязнь между этими двумя достигнет апогея. Ему нужно было разрешить эту ситуацию, стараясь не задеть их чувств. Он сказал: — Леви, сейчас уже бесполезно искать виноватых в том, что эти двое сбежали. Мы с самого начала даже не были уверены в их существовании. А обвинять безосновательно людей, которые прошли Трост и экспедицию за стены, не в духе Разведкорпуса. Хорошо, что, в конечном итоге, они оказались в наших руках, и никто не погиб. Насколько я понял, Маргарита будет в порядке и этот парень Кирштейн тоже. А сейчас нам нужно думать о том, что дальше с ними делать, как заставить их все рассказать. Леви сказал зловеще: — Я не буду против провести с этими двумя какое-то время наедине. Я смогу развязать им языки. Смит сказал резко: — Леви, пока ты не будешь держать себя в руках, я тебя и близко не подпущу к ним. Они мне нужны живыми и желательно целыми. Тобой сейчас владеет желание поквитаться с ними. Мне это ни к чему… Ханджи, ты займешься этим. Необходимо придумать способ не дать им трансформироваться и вытянуть из них все, что они знают. Все это время Зое наблюдала за происходящим с нарастающим удивлением. Она давно знала, что между Леви и Майком никогда не было особой любви. Но их взаимная неприязнь редко прорывалась на поверхность. Теперь же она поняла, что появилась причина, из-за которой напряжение достигло апогея. Бедный Майк, подумала она, он тут явно проигрывает Леви. И судя по реакции Смита, он в курсе всего этого. Как женщина, она понимала чувства всех троих. Но, как один из командиров Разведкорпуса, считала, что они не вправе позволять себе такое. — Мы с моими ребятами придумаем, как держать их в узде, — ответила она на реплику Смита. — Я буду в лазарете, — сказал Леви и вышел. Там он и провел весь остаток дня, ночь и часть следующего дня, отлучаясь несколько раз не более чем на пятнадцать минут и страшно нервируя своим присутствием докторов. Впрочем, я, витая в каких-то кущах, этого, естественно не видела. Я пребывала на зыбкой границе между сном и бодрствованием. Во всем теле переливалась страшная слабость и очень хотелось пить. Я почувствовала, как чья-то рука приподняла мою голову, губ коснулся холодный край кружки, и я услышала голос Леви: — Выпей это. Я сделала глоток. Содержимое кружки оказалось горьким на вкус. — Хорошо, давай еще. Тебе нужно выпить все до дна. Пришлось ему подчиниться. Когда экзекуция закончилась, я приоткрыла глаза. У Леви был растрепанный вид: под глазами залегли черные тени, волосы всклочены, лицо осунулось. Я спросила еле слышно: — Что это была за горькая псевдолекарственная хрень? Он взял меня за руку: — Дерзишь, значит, жить будешь. Медик сказал, что это укрепит твои силы. — Леви, а как Жан? Он живой? Капитан посмотрел на меня недовольно: — Все в порядке с твоим Жаном. Живой, очнулся даже, сейчас спит. Не понимаю, почему ты так печешься об этом щенке. — Не злись. Во-первых, он не мой, а во-вторых, он мне очень помог. — Ясно. Я спросила: — Когда ты приехал? Сколько я пробыла без сознания? — Мы приехали вчера вечером. Ты пробыла без сознания сутки. Значит, все произошло вчера рано утром. А такое чувство, как будто уже сто лет прошло. Потом я сказала: — Помоги мне встать. Мне нужно в туалет. — Я тебя отнесу. — Не выдумывай. Я тяжелая. — Это ты не выдумывай. У тебя совсем нет сил. Давай, закинь руку мне на шею. Я сделала, как он сказал, и Леви легко меня поднял. В очередной раз я подивилась, как такой мелкий мужик может быть таким сильным. Тут же мне вспомнилось кое-что, и я сказала негромко: — А помнишь, как в первый день была похожая ситуация? «Пойдешь сама, на мою помощь не рассчитывай», — передразнила я его. — Дура. Нашла, что вспомнить. Когда Леви нес меня по коридору, я закрыла глаза, прижалась к нему и вдохнула его запах. Такой знакомый и родной. Сразу же стало легче на душе и показалось даже, что отступила физическая боль. — Нюхаешь меня? — спросил мужчина с подозрением. — Знаю, от меня несет — я два дня не мылся и не менял одежду. — Ты замечательно пахнешь, — прошептала я. — И чем же? — Собой. Я так люблю твой запах. — Похоже, тебя ударили сильнее, чем мы думали. Такую ерунду говоришь. Я открыла глаза: — Это не ерунда. Я в здравом уме. Тут мы дошли до туалета, Леви занес меня внутрь, усадил. — Может, выйдешь? — сказала я. — Чего я там не видел? И куда только пропала вся его брезгливость? Может, пока я валялась в лазарете, капитана какой-нибудь инопланетный похититель тел подменил? — Я так не могу! Выйди! — Ладно, если что, кричи, я за дверью. Помочившись, я внимательно разглядела содержимое унитаза. Вроде, крови в моче не было. Значит, почки не пострадали. Смыв, я направилась к умывальнику. Над ним висело старое потрескавшееся зеркало. Но даже в таком зеркале было видно, что я ужасно выгляжу: волосы сбились в клоки, на левой стороне лица большой синяк, губы потрескались, под глазами черные круги. Остановив взгляд на синяке, я подумала: и почему в этом мире меня постоянно бьют по лицу? А еще я чувствовала себя грязной. Когда же я мылась? Кажется, позавчера. Мне срочно нужно было в душ. Я огляделась: это был совмещенный санузел — пара душевых в одном углу, пара унитазов в другом. Наверно, это был санузел лазарета. Я открыла шкафчик рядом с раковиной и обнаружила там несколько новых кусков мыла. Потом добралась до двери, держась за стену, и, открыв ее, сказала: — Леви, здесь есть душ. Мне нужно вымыться. Принеси, пожалуйста, пару полотенец. — Врач сказал, что тебе нельзя напрягаться. — Я сама себе врач! Сейчас мне нужно искупаться. Полотенца, пожалуйста! — сказала я резковато и захлопнула дверь перед его носом. Зря я, конечно, это сделала, но меня начинало раздражать, что все стремились мною командовать! Попутно выяснилось, что дверь не запирается на замок. Но мне было все равно. Их проблемы, если кто-то увидит мое побитое тело. Потом такое фиг развидишь. Я еле как сняла рубашку, размотала бинт с ребер. Потом оглядела себя с головы до ног, оценивая ущерб. На руках были синяки — оборонительные травмы из-за того, что я парировала удары в драке. К ним добавились дорожки следов на венах — наркоман со стажем позавидовал бы. На плече красовался кровоподтек и еще парочка на животе. На боку и руке алели ссадины от падения. На ногах тоже были синяки из-за драки. Невесело подумалось, что получается совсем как у Бажова — Бабка Синюшка. Вот только та своими непомерно длиннющими руками охотников за богатствами утаскивала да топила в бездонном колодце. А то бывало и показывалась в образе прекрасной девушки. Впрочем и здесь прослеживалась аналогия. Та парочка приняла меня за слабую женщину. Особенно сплоховал Райнер. Ровно в ту секунду, когда он коснулся моего, потерявшего по его вине сознание, тела, на него перекинулось проклятье. Не знал он, что под этой привлекательной личиной таится нечто темное. И теперь этот парень на пару с другом по моей вине оказался в таком же бездонном колодце, откуда назад ходу нет. Боюсь подумать, что с ними сделает Разведкорпус. Погруженная в невеселые мысли, я взяла мыло, включила воду и встала под душ. Сначала намылила тело. Все движения требовали изрядных усилий. Потом взялась за волосы. Я как раз обильно намыливала их во второй раз, когда услышала звук открываемой двери. — Леви, надеюсь, это ты? Не получив ответа, я спешно промыла глаза от мыла, боясь увидеть там какого-нибудь незнакомого бедолагу. Открыв глаза, я увидела, что Леви стоит с совершенно жутким лицом и сжимает полотенца в руках. — Что с тобой? Что такое? — спросила я испуганно. — Я убью этих тварей! — процедил мужчина, и до меня дошло: он увидел всю эту красоту на моем теле. — Ничего страшного! Со мной все будет в порядке! — я собралась выходить, но у меня закружилась голова — пришлось закрыть глаза и ухватиться за стойку душа. Послышался шелест одежды, потом Леви сказал: — Подвинься немного, — и встал рядом со мной под воду. Я удивилась: — Ты чего? — Мне тоже нужно вымыться. Я наблюдала, как быстро он намыливается, не совершая ни одного лишнего движения. Мокрые волосы мужчина откинул назад, открыв лоб. Я поймала себя на парадоксальной мысли: у меня все тело в синяках, еле держусь на ногах, а сама думаю только о том, как мой жутко сексуальный любовник впервые принимает со мной душ и при этом выглядит круто. Так я и стояла там, поедая глазами мужчину. Впрочем, продолжалось это недолго — капитану хватило буквально пары минут, чтобы полностью вымыться. Леви вывел меня из душа и вытер как ребенка: одним полотенцем голову, вторым тело. Потом натянул на меня чистую одежду. Он и об этом подумал! Затем вытерся сам и обмотал полотенце вокруг бедер. Я с безмолвным стоном подумала: да что же он творит со мной? У меня же сейчас кровь, которой и так мало осталось, носом пойдет! Я думала, что после этого мы пойдем назад в лазарет, но не тут то было. В одном из углов санузла стояло что-то вроде пары табуреток. Наверно, их используют, когда моют пациентов, которые не могут стоять в душе. Леви подвел меня к этим табуреткам, усадил на одну из них, сам же уселся на другую. Спросил со своим обычным холодным выражением: — Ты знала, что в Разведкорпусе есть еще титаны? Вот оно как — сейчас будет допрос с пристрастием. Я решила, что вранье тут не поможет: — Подозревала. В день, когда вы вернулись из экспедиции, мне показалось, что я видела какое-то странное лицо в толпе разведчиков. — Почему мне не рассказала? — Я ни в чем не была уверена. Вы только что вернулись из экспедиции, потом вам нужно было ехать в столицу с Эреном. Я не хотела отвлекать тебя от дел и обвинять кого-то безосновательно. Он смотрел мне прямо в глаза, и взгляд мужчины прожигал меня насквозь. Так и казалось, что Леви сейчас скажет голосом Жоржа Милославского «Ой, не похоже, ой, халтура!» — А что было в лесу? Ты следила за ними? Почему дело до драки дошло? — вопросы сыпались один за другим. Тут я могла, не кривя душой, сказать правду: — Я просто гуляла и случайно набрела на этого Райнера. Не знаю, какие мотивы им двигали, но он первым напал на меня. Между прочим, он меня похитил. Удивительно, что я смогла так легко отделаться. — Случайно набрела на дезертиров. Случайно при себе было оружие. Случайно уложила двоих титанов, — тон капитана не предвещал ничего хорошего, а глаза стали холоднее сибирской ночи в январе. — Я носила с собой оружие, потому что в замке практически никого не осталось. Мало ли что в этих лесах водится! А то, что я смогла справиться с этими двумя… Ну что ж. Значит, не так уж плохо я дерусь. К тому же они были без оружия. И не рискнули трансформироваться. И Жан вовремя подоспел. Вот и всё. — Вот и всё? Думаешь, отделаешься от меня тремя фразами? Я начинала терять терпение. Вообще-то я со вчерашнего утра ничего не ела, и у меня очень кружилась голова. А Леви бессердечно допрашивал меня, да еще и сверкал перед глазами своим идеальным прессом. — Леви, в общих чертах все было так. Может, закончим этот разговор, — сказала я примирительно и протянула руку, намереваясь погладить живот мужчины. Капитан перехватил мою руку: — Не надо. Я начала злиться по-настоящему, поэтому выдернула свою руку из его лапы и сказала холодно: — Ты имеешь полное право злиться на меня. Но ты знаешь, какая я. Если тебе мешает мое присутствие, то можешь в любой момент сказать, чтобы я уходила. Не пропаду, как-нибудь найду дорогу домой. Он посмотрел на меня исподлобья: — Ты этого хочешь? Уйти? Я закусила губу от досады, а потом сказала: — Нет. Я не хочу уходить! Я хочу быть тут, с тобой. Пока что, добавила я про себя. Поднявшись, Леви сказал: — Мне нужно одеться. И это все? Да он мастер восьмидесятого левела уходить от сложных разговоров. Одевшись, капитан подошел, взял меня под руку и помог подняться: — Тебе нужно вернуться в постель. А еще тебе нужно поесть. — А полотенца? И грязная одежда? — Оставь здесь, я займусь этим позже. Мы уже подходили к дверям лазарета, когда мужчина остановился тем самым вынуждая остановиться и меня. Сказал в своей обычной холодной манере: — Не надейся, что я тебя прогоню. Но наш разговор еще не окончен. И не лезь ко мне с нежностями, пока не придешь в себя. Если ты думаешь, что я не захочу тебя, пока ты в таком состоянии, то плохо знаешь меня. Поэтому не провоцируй меня, Маргарита. Не вынуждай падать еще ниже и трахать израненную женщину. Потому что я способен и на это. Тебя я хочу любую. Я почувствовала, как от его слов, мои щеки бросило в жар. Мы вошли в лазарет. Ширма рядом с кроватью Жана была задернута. Интересно, он спит? Хотелось бы поговорить с ним. Когда мы приблизились к моей кровати, я поняла, что меня ждет очередная засада! На тумбочке рядом стояла тарелка, на которой была картошка с МЯСОМ! Рядом стояла еще одна тарелка с хлебом. И стакан молока! Я замерла, как вкопанная. — Это что такое? Кто это сюда принес? — спросила я нервно. — Это я приказал, — сказал Леви. — Что?! — взвилась я, — Ты же знаешь, что я не ем мясо, и молоко не пью! Я не буду это есть! Я просто хлеба поем. — Нет. Ты будешь есть и пить это. Ты не поправишься, если будешь есть один хлеб и овощи. Он жестко взял меня под локоть и усадил на кровать. Потом взял в руки тарелку с едой, и подцепив на вилку кусок мяса, сказал: — Открывай рот. Я упрямо замотала головой: — Если это свинина, то я лучше сдохну, чем съем хоть кусок! — Это говядина. Впрочем, я и сама это прекрасно видела. За столько лет борьбы с мясом я научилась отличать его виды по внешнему виду и запаху, и обходить за километр. С говядиной еще можно было как-то смириться. Говядину я перестала есть всего пять лет назад. — Не заставляй меня ждать, — сказал недобро Леви. Я нехотя открыла рот и взяла с вилки злополучный кусок. Прожевала. После стольких лет перерыва вкус у мяса был странный. Мне оно показалось каким-то жестким и неприятным. Капитан поставил тарелку на тумбочку и подал мне стакан с молоком: — Пей. Я нехотя сделала несколько глотков. В итоге, он заставил меня съесть все, что было на тарелках и выпить все молоко. Я говорила ему, что дальше сама замечательно справлюсь, но Леви не попался на эту удочку. Когда экзекуция была окончена, он сказал: — Теперь отдыхай. Мне нужно идти работать. И ушел. Конечно, разумом я понимала, что Леви прав — для того, чтобы поправиться, мне нужно хорошо питаться. Кальций для костей, красное мясо, чтобы повысить гемоглобин. Но от этого мне легче не стало. Я чувствовала, как злополучное мясо камнем лежало в моем желудке. И тут я услышала смех. Сначала тихий, потом все громче. Ширма рядом кроватью Жана отъехала в сторону. Я поняла, что он не спал, и все слышал. Парень сказал ехидно: — Капитан помыкает тобой, как хочет. Тобой? Что-то не припомню момента, когда мы перешли с ним на «ты». Странный тут все-таки мир. Ну да ладно, мы ж теперь с ним blood buddies. Я ответила ему также ехидно: — О! Мертвец ожил! Он перестал смеяться. Держась за спинки кроватей, я медленно подошла к его кровати и села рядом на стул. Спросила: — Как ты? — Я думал, что мне крышка. Да тебе и была крышка, подумала я про себя, а вслух сказала: — Ты был на краю смерти. Он смутился: — Кхм… Мне… мне сказали, что я умер на той поляне. — Было дело, — подтвердила я, — мне пришлось постараться, чтобы тебя откачать. Но ты оказался крепким орешком. — Откачать? То есть дыхание рот в рот ты тоже делала? Нашел о чем волноваться: — А ты как думаешь? Конечно. На его лице отразилось смущение вперемешку с отвращением? Это еще что за фигня? — Жан, что за лицо? Я тебе в матери гожусь. Если бы я родила тебя в четырнадцать лет… Слушай, на той поляне я сделала то, что было необходимо. Так что не накручивай себя. Твой настоящий первый поцелуй еще впереди. Вот признаешься Микасе… А про себя подумала: только она его стопроцентно отвергнет — Микаса влюблена в Эрена, и только слепой этого не заметит. После моих слов лицо парня залила густая краска стыда. Забыл уже, как просил передать Микасе, что любит ее. Он забормотал: — Я не… я не… Потом добавил, нахохлившись, как петух: — Забудь про это. Если ты скажешь что-нибудь Микасе или кому-нибудь еще, то я… я не знаю, что сделаю. Мне показалось, что наш разговор зашел в какое-то странное русло, поэтому я поднялась со стула и сказала: — Ладно, отдыхай. Я уже повернулась уходить, когда он поймал меня за рукав рубашки: — Подожди. Я хотел сказать… В общем, спасибо, что не бросила меня и что не дала умереть. А еще мне рассказали про кровь. Я раньше о таком не слышал и не знаю, что это значит, но все равно спасибо. Улыбнувшись, я сказала: — Я тоже должна тебя поблагодарить. Если бы ты не появился на той поляне, дело приняло бы совсем дурной оборот. Благодаря тебе поймали тех двоих. Сжав зубы, Жан сказал зло: — Эти проклятые предатели! Райнер и Бертольд! До сих пор не могу поверить, что они титаны, и что мы дали им ускользнуть. — Но все закончилось хорошо, во многом благодаря тебе, — сказала я успокоительно. Он вспылил: — Не надо мне приписывать свои заслуги. Я же не тупица! Я проиграл Райнеру! А ты смогла обезвредить их обоих. Я столько лет тренировался, а в итоге двух самых страшных титанов смогла победить… — он окинул меня взглядом, — обычная женщина. Ты даже не член Разведкорпуса! Кстати, кто ты такая? Я видел, как ты вырубила Райнера каким-то странным оружием! И кровь. У нас так никто не делает. Мы теперь родственники? Мы как-то связаны? Кажется, эта перспектива его совсем не привлекала. — Успокойся. В моем мире переливание крови обычное дело, — сказала я и осеклась. — В ТВОЕМ МИРЕ? Я невольно сболтнула лишнего, поэтому вознамерилась слинять к своей кровати без объяснения. Но он схватил меня за руку. Для человека, который вчера был при смерти, Жан был больно резвым. — Куда собралась? Расскажи мне все! Но, видимо, этот рывок отнял у него последние силы, потому что я с легкостью высвободила свою руку из его. Он, обессилив, откинулся на подушку и сказал: — Пожалуйста, расскажи. Я имею право знать. — Если я расскажу, мне придется тебя убить. Парень вытаращил на меня глаза: — Чего? — Да ничего. Просто шутка такая. Я снова присела на стул: — Слушай, Жан. Я, конечно, могу тебе рассказать, но это не принесет тебе облегчения. Боюсь, у тебя возникнет еще больше вопросов. Если ты готов к этому, то я расскажу. И еще ты должен поклясться, что не скажешь ни одной живой душе о том, что я тебе расскажу. — Я хочу услышать. Клянусь, что никому не расскажу. И я вкратце рассказала ему всю историю: про свой мир, про случайное попадание сюда, про то, что они персонажи книги (вдаваться в подробности про мангу и аниме не стала — такого ему точно не понять). Естественно, я о многом умолчала, например о том, что титаны на меня не реагируют и о чтении мыслей. И о многом другом. Жан обалдел и тут же начал мучить меня вопросами. Но в этот момент явился доктор Финн и погнал меня в кровать. А вечером пришел Леви. Он принес с собой бумаги, уселся за докторский стол и начал работать. Я видела, что его присутствие нервирует и Жана, и доктора Финна (его очередь была дежурить). Но капитан плевать на всех хотел. Я попыталась уговорить его пойти ночевать в свою комнату, на что получила категорический отказ. Такой же категорический отказ, но только от доктора, я получила на свою просьбу отпустить меня из лазарета. Мне сказали, что я должна побыть под наблюдением еще хотя бы два дня. Вот так и получилось, что мне пришлось ночевать в одном помещении с этими тремя. Леви улегся на соседнюю койку, а доктор всю ночь бодрствовал. Не знаю, чего он там караулил, ведь мы с Жаном чувствовали себя хорошо. У каждого своя работа. Когда я проснулась, солнце уже стояло высоко, и было, наверно, часов двенадцать. Я услышала громкий шепот за ширмой: — Эрен, нам нужно идти, сейчас врач с обеда вернётся. Мы же приходили к Жану. А теперь должны уходить. Если нас тут поймают, то у нас будут неприятности. Я узнала голос Армина. Потом я услышала, как Эрен сказал упрямым шепотом: — Я хочу посмотреть, как она. Жан сказал нормальным голосом: — Эрен, идиота кусок, ты там уже пять минут торчишь. Отодвинь ширму и посмотри. Она там дрыхнет, как сурок. Такого я стерпеть не могла, поэтому сказала громко: — Жан, тебя манерам в трактире учили? Я услышала, как Жан что-то возмущенно заверещал, кто-то засмеялся, а потом ширма отодвинулась, и я увидела неразлучную тройку. Микаса сказала: — Маргарита, извините, что разбудили Вас. Эрен не хотел уходить, пока не увидит Вас. Если она и ревновала, то на ее манерах это ничуть не отразилось. Как всегда спокойна и вежлива. Я села в кровати: — Ничего страшного. Правда, вид у меня ужасный, так что не обессудьте. Эрен замер на месте и впился глазами в мое лицо, при этом его брови были нахмурены. Микаса и Армин видели меня на поляне, а этот нет. Я подумала: видел бы ты, какие синяки у меня на теле. Чтобы прервать затянувшееся молчание, я сказала: — Армин, детка, там у врача на столе графин с водой и стаканы. Принеси мне, пожалуйста, стакан воды, пить очень хочется. — Да, сейчас. Пока он ходил за водой, Эрен сказал зло: — Эти чертовы предатели, Райнер и Бертольд! Был бы я здесь, я бы задал им. Притворялись нашими друзьями, а сами… Сволочи! Микаса положила ему руку на плечо: — Эрен, успокойся, сейчас не место и не время. Вернулся Армин с водой, я взяла стакан и поблагодарила его. Потом сказала: — Ребята, спасибо, что зашли. Но сейчас вам лучше идти. А то у вас будут неприятности. — А она дело говорит, — услышали мы голос Леви. Он стоял, привалившись к косяку. Руки скрещены на груди. — Кто вам разрешил сюда приходить? — спросил капитан недобро. Эрен, как самый безбашенный из этой тройки, сказал: — Мы пришли к Жану. Что плохого в том, чтобы навестить товарища? — Понятно, — сказал Леви. — Если вы закончили свой визит, тогда выметайтесь отсюда. Они поспешно ретировались. Леви подошел к моей кровати, задвинул ширму, присел на край кровати и спросил тихо недовольным голосом: — Что за привычка называть всех детка? Значит, он был тут с самого начала: стоял в коридоре и слышал все. Дверь-то открыта была. Я также тихо ответила ему: — Да так. Заразилась от одного человека давно. Правда, он так только к женщинам обращался. Но эти ребята еще дети, поэтому не вижу в этом ничего плохого. — Что за мужик? Какие отношения у тебя с ним были? Вопрос не бровь, а в глаз. — Мы были просто друзьями. Потом он уехал в другую страну. Кстати, это он научил меня драться. — Понято. Ну что ж, одно я знаю точно — ты с ним не трахалась. Моя челюсть рухнула на уровень плинтуса. — А? — сказала я. — Ничего. Иди умывайся, а потом я попрошу, чтобы тебе принесли еду. Я пошла в душевую и сделала свои дела. Во всем теле все еще была слабость, но я уже могла самостоятельно передвигаться. Голова болела, но сильное головокружение прошло. Значит, сотрясение оказалось легким. Крепкая все-таки у меня черепушка! Потом был обед. Опять проклятое мясо, но у меня не было сил сопротивляться. Мы с Леви решили, что это будет последняя моя ночь в лазарете, и на следующий день я вернусь в свою комнату. Я выдохнула с облегчением. Не люблю я толпу. С одной стороны Жан, который помирает от желания терзать меня вопросами о моем мире, и его сдерживает только тот факт, что практически все время с нами торчит врач. С другой стороны доктора, которые пичкают меня непонятными местными пилюлями. Большую часть дня я просто лежала с закрытыми глазами, притворяясь спящей, чтобы ко мне не лезли. Иногда, я действительно проваливалась в сон. Приближался вечер. Я лежала с закрытыми глазами в полудреме, когда услышала, как отодвинулась ширма. Леви, наверно, пришел. Я уже собиралась открыть глаза, как почувствовала, что меня гладят по голове. И тут я поняла, что это точно не Леви. Он такими телячьими нежностями не страдает. Мне стало интересно, что же будет дальше. Я почувствовала, как этот человек легко провел пальцами по моей подбитой щеке. Когда его пальцы оказались около моих губ, я поняла, что пора прекращать эту хрень, поэтому перехватила его руку и открыла глаза: — Майор, Вас не учили, что нельзя трогать без разрешения других людей, особенно женщин? Он ответил, как ни в чем не бывало: — Обращайся ко мне по имени. Отпустив его руку, я села в кровати: — Майк! Честно говоря, жутко, когда кто-то трогает лицо спящего человека. Он присел на край моей кровати: — Ты не спала. Могла бы сразу открыть глаза. Туше! Я сказала насмешливо: — Мне было интересно. — Тебе было также интересно, когда ты пошла в лес? Когда вступила в бой с теми двумя? Ты ищешь смерти? Улыбка пропала с моего лица. Приехали! Еще один нотации пришел читать. — Может быть, и ищу, — мой ответ прозвучал вызывающе. Он повысил голос: — Это неверный ответ! Хватит строить из себя бессмертную. Я не раз видел такое в экспедициях. Такие люди долго не живут. Черт! Я вспомнила про Жана, который может слышать нашу свару и повернула голову в ту сторону. Майк понял меня: — Там никого нет. Врач повел его в душевую. Мы тут одни. — Понятно. Подловили момент, чтобы высказать мне все. Долго же Вы ждали. — Твой сторожевой пес никого сюда не пускал, — сказал он, очевидно, имея в виду Леви. И действительно, почему-то за эти дни мне даже в голову не пришло, что никто из них не пришел меня навестить. Ни Зое, ни Майк, ни Смит. Хотя, последний, скорей всего, просто не захотел. И тут в глубине моего сознания всплыла мысль, которая еще со вчерашнего дня не давала мне покоя: — Майк, а где Ханджи? — Она занята, — сказал он, при этом на его лице появилось странное выражение. — Чем занята? — Делами. Он поднялся, намереваясь уйти. Но я не собиралась так просто сдаваться. Поэтому схватила его за руку и потянула обратно на кровать. К моему удивлению, он поддался и снова сел. Я, не выпуская его руки, спросила: — Что вы делаете с теми двумя, с Райнером и Бертольдом? Я уверена, что Разведкорпус сейчас пытается вытянуть из них информацию. Но вот только каким способом? Он посмотрел куда-то в сторону: — Разными способами. Разными. Какими это разными? — Майк, их пытают? Майор ничего не ответил. Но по его лицу я видела, что права. Я продолжала сжимать его руку. Так вот чем занимается Зое. Уверена, что она делает это не со зла. Но в своем исследовательском кураже и из-за верности Разведкорпусу она готова на многое пойти, наверно даже на такое. Эти мысли проносились в моей голове. А Леви? Где он весь день пропадает? Я спросила упавшим голосом: — Леви тоже в этом участвует? Мужчина не ответил на мой вопрос, просто смотрел в сторону. Вцепившись ногтями в его руку, я сказала, повысив голос: — Майк! Леви тоже в этом участвует? Он посмотрел на меня и кивнул. Я отпустила его руку: — Понятно. Майор поднялся и сказал: — Мне жаль. — Мне тоже. Он уже сделал несколько шагов, когда я его окликнула: — Спасибо, что со своими людьми спасли меня и Жана в лесу. Ума не приложу, как вы нашли нас. — Мы не знали, где вас искать. Армин рассказал, что Райнер и Бертольд пропали, что ты ушла в лес, и что Жан отправился искать тебя. Мы кинулись в погоню, но никак не могли найти вас. Потом мы услышали твой крик. Вот оно что: тот последний крик отчаяния все-таки спас меня. Когда он ушел, я упала назад в кровать. Я обрекла тех двоих на боль. Да, из-за них погибли тысячи людей. Они пытались убить и меня. Но в конечном итоге, они все еще дети. А я обрекла их на пытки. И Леви участвует в этом. И мне это совсем не нравится. В тот вечер я все вглядывалась в лицо капитана. Но он не изменился. Наверно, пришел в палату прямиком от тех двоих. Что он там делал? Я поняла, что необходимо прекратить это любыми способами. Мне нужно было что-то сделать. Я не могла позволить любимому человеку творить такое. Весь оставшийся вечер я вела себя, как обычно, стараясь не выдать своей осведомленности. Потом я легла спать. Сон не шел, и я просто лежала с закрытыми глазами. За ширмой приглушенно светила свеча — Леви опять работал за докторским столом. Я раздумывала, что же мне дальше делать. Ответ пришел с неожиданной стороны. Уже было довольно поздно, когда я услышала приглушенные голоса за ширмой. К тому времени Жан уже видел десятый сон, врач тоже куда-то испарился. А вот я не спала и все слышала. Это был командор Смит. Я слышала, как он приглушенным голосом спрашивал у Леви, как я себя чувствую. Следующий его вопрос заставил меня насторожиться: — Есть какой-нибудь прогресс с теми двумя? Леви ответил так же тихо: — Нет. Пока наши методы не дали результата. Смит помолчал. Потом сказал: — Ты знаешь, что нужно сделать. Леви резко ответил: — Она не будет в этом участвовать! Смит ему возразил: — С ее способностью читать мысли она сможет быстро добыть требующуюся информацию. — Я не подпущу Маргариту к тем двумя. Ты не понимаешь, потому что не видел… Я не позволю этого. — Леви. Этого всего могло не произойти, если бы мы использовали ее способности раньше. Маргарита бы с легкостью вычислила, кто из них титан, просто посмотрев на них. Но ты тогда также категорически отказал. И что в итоге? — Я знаю и не снимаю с себя ответственности за это. Тем не менее, это — мой окончательный ответ. Я слышала, как Смит вздохнул: — Понятно. Я однажды сказал, что ответственность за Маргариту теперь лежит на тебе. И не отказываюсь от этих слов. Но, может, стоит предоставить ей право выбора? В конечном итоге, она уже часть этого мира. Иначе тебе придётся самому добиваться результата. А результат мне нужен! — Я понял тебя, и все сделаю. Эрвин, меня ты можешь использовать так, как считаешь нужным. Но не её. После этого Смит ушел. Я поняла, что Леви в ущерб себе и Разведкурпусу все это время пытался оградить меня от неприятностей. На душе сделалось тепло, но в то же время очень грустно. На следующее утро я, наконец, вырвалась из лазарета и вернулась в свою комнату: к своей кровати, к уединенности и к своим вещам. Я сходила в душ, потом поела. Затем привела себя в порядок и оделась. Я даже подкрасилась немного. Мне предстоял нелегкий разговор. Во всем теле еще была слабость, да и ребра побаливали, но в целом я чувствовала себя неплохо. Подойдя к кабинету Смита, я легко постучала в дверь. В такое время он должен был быть один. Услышала, как он сказал: — Войдите. Войдя, я поздоровалась: — Командор, доброе утро. Можете уделить мне немного времени? Эрвин удивился при виде меня: — Маргарита? Ты должна отдыхать. — Со мной все в порядке. Ну, так как, поговорите со мной? — Конечно, присаживайся. Я села на стул. Смит изучающе разглядывал мое лицо. Я хотела начать разговор, но он меня опередил: — Я несколько раз приходил в лазарет, но ты либо была без сознания, либо спала. — Спасибо за заботу. — Прежде чем ты расскажешь о своём деле, позволь мне задать тебе вопрос. Ты знала о других титанах в корпусе? Gosh! Одни и те же вопросы по кругу. — Догадывалась. Но не была уверена. Думала, что это только подозрения. — А почему ты никому не рассказала о своих подозрениях? Почему пошла в тот лес? Ведь ты могла погибнуть. — Мне просто было скучно. Наверно, искала приключений. Он встал из-за стола и пораженно посмотрел на меня: — Скучно? Тебя избили, ты могла погибнуть и говоришь, что тебе было скучно?! — Да, — ответила я просто. Он стоял и смотрел на меня сверху вниз, а я смотрела на него снизу вверх, и никто не хотел уступать в этой перестрелке взглядами. Командор нарушил молчание: — А что ты Леви сказала? — Что все вышло случайно. Но, кстати, Райнера я встретила в лесу случайно. Другое дело, что у меня там был момент, когда я могла убежать и отправиться за помощью, но вместо этого я предпочла пойти за ними и вступить в схватку. Мужчина обошел вокруг стола и остановился рядом со мной. Я поднялась. Дежавю. Была уже между нами подобная сцена. Кажется, он тоже вспомнил об этом. — Почему ты так откровенна со мной? — Почему-то так получилось, что в этом мире Вы для меня кто-то вроде личного исповедника. Вам я могу рассказать практически все. — Мне это не нравится. Мне не нравится скрывать от Леви, какая ты на самом деле. — Эрвин, а какой вы на самом деле? Кто-нибудь видел ваше настоящее лицо? Кто-нибудь знает, какие мотивы у Ваших поступков? Чем и кем Вы готовы пожертвовать для достижения своих целей? Так мы стояли друг напротив друга. Я пришла сюда совсем за другим, но разговор неожиданно зарулил совсем не в то русло. И почему рядом с этим человеком во мне всегда проявляются мои худшие черты? Ничего не понимаю. Ведь он столько делает для человечества. Может, все дело в том, каким образом он делает это все. — О чем ты хотела поговорить со мной? — Я сделаю это. — Что? — Я добуду вам информацию. Вы же пока не добились успеха с Райнером и Бертольдом? Командор скептически посмотрел на меня: — Интересно, откуда же у тебя такие сведения? Над этим бьются лучшие умы Разведкорпуса. Почему ты так уверенна, что сможешь сделать то, что не могут они? — Должна смочь. Я не хочу, чтобы Леви и Зое продолжали делать то, что делают сейчас! Он посмотрел на меня с подозрением: — Откуда ты знаешь, чем они занимаются? — Видите ли, я умею добывать информацию. Смит задумался. Наверняка, взвешивал все за и против. Потом спросил: — Каким образом ты заставишь их говорить? Твоя способность читать мысли может оказаться бесполезной, если они просто не будут думать о том, что мы хотим знать. — А это уже моя проблема. Но у меня есть несколько условий. Он усмехнулся: — Конечно, ведь безвозмездная помощь не в твоем характере. Чего ты хочешь? — Думайте, что хотите. А условия следующие: первое — после окончания нашего разговора вы пойдете и прикажете Леви и Ханджи перестать делать то, что они там с ними делают. Второе — то, что я собираюсь сделать, может занять определенное время, и Вы мне предоставите это время. Третье — я займусь только одним из них — либо Райнером, либо Бертольдом. Еще не решила кем — мне нужно подумать. Четвертое, мне никто не будет мешать, никто не будет присутствовать или подслушивать. Если Вы согласны, тогда я начну завтра. — Сколько времени тебе нужно? — Не знаю. Здесь нет никакой определенности. Задумавшись, он смотрел на меня оценивающе. Потом сказал: — Если ты надеешься соблазнить их, то это будет тратой времени. Ты, конечно, красивая, но вряд ли это сработает. И Леви такого точно не допустит. Я скривила губы: — Командор, а вот это было грубо. Не нужно считать меня поверхностной блядью. Знаете, единственное, что я в себе по-настоящему люблю и ценю — это мой ум. Может, это прозвучит заносчиво, но мой мозг работает как идеальный механизм… Ну так, как? Что скажете? — Я согласен. А что ты скажешь Леви? — Это мое дело. — А твои травмы? Я усмехнулась: — То, что я собираюсь делать, никак не связано с физической работой. — Понятно. Тогда приступай завтра. Я предупрежу охрану. У тебя будет доступ к ним. — Один. Мне нужен только один из них. Мы распрощались, и я покинула кабинет. В коридоре я остановилась, почувствовав, как в груди поднимается чувство легкого волнения и радостного предвкушения. У меня бывает такое, когда предстоит выполнить какую-то сложную работу. Я все сделаю. Я не позволю Леви и дальше катиться в эту бездну. Когда-то давно я позволила дорогому мне человеку упасть во тьму. Больше это не повторится!