Реальность создаёт разум

28.

      Он провалился. Потерпел поражение. Дал себя поймать. Эти мысли сжигают его, когда он остаётся один. Эта боль терзает гораздо сильнее, чем физические страдания от пыток.       А начиналось все очень хорошо. Они с легкостью смогли пробить брешь в стене Мария. В создавшейся суматохе им не составило особого труда притвориться беженцами и попасть за стену Роза, где они благополучно влились в ряды кадетов. Бертольд и Энни прошли этот путь вместе с ним. Их объединяла одна цель. А еще в них горело желание помочь своим семьям выбраться из гетто и стать почетными марлийцами. Прожить хорошую жизнь. И когда его начинали грызть муки совести из-за содеянного, он вспоминал, за что они заплатили такую цену. Себя-то он считал человеком конченным: убийца, злодей, чьи дни сочтены.       Хотя они были еще совсем детьми, но всё же понимали, на что соглашались. Им объяснили, что владеющий силой титана живет только тринадцать лет с момента обретения этой силы. И приняв это, они стали ВОИНАМИ.       Но потом все пошло не так. Сначала Энни провалила задание. Он никогда никому этого не говорил, но втайне считал Энни самой сильной из них. Ее замкнутый нрав, упрямство, сосредоточенность — он всегда думал, что эти качества помогут ей довести дело до конца. Напрасно. Все оказалось впустую. Эрен победил ее. Этот упрямый смертник оказался сильнее, чем они думали.       Когда они с Бертольдом встретили того в кадетке, то даже не подозревали, что он окажется таким же как и они — разумным титаном. Они жалели его. Он рассказал о гибели своей матери. Они знали, что и это на их совести, но ничего не могли с этим поделать. Им оставалось только следовать выбранному пути. И если бы только Энни не была такой неосторожной: она выбрала неудачное время для нападения. Она поспешила. Впрочем, ее можно было понять. Дома она оставила больного отца, поэтому хотела скорее завершить миссию и вернуться домой.       И еще одна мысль не давала ему покоя: враги заранее подготовили ей ловушку. Каким образом Разведкорпус узнал о женской особи? Он так и не выяснил.       Но из-за этого провала они все попали под подозрение. После возвращения из экспедиции он почувствовал, как что-то неуловимо изменилось. За всеми, кто пришел из сто четвертого кадетского корпуса, приглядывали. И им с Бертольдом практически удалось ускользнуть в тот день. Они разделились, и он добыл лошадей. А потом они должны были встретиться в условленном месте в лесу.       Он все думает, что было бы, если б он просто позволил той женщине уйти? В тот момент ему казалось, что он принял правильное решение. Сейчас сложно это объяснить, но каким-то шестым чувством он понял, что она догадалась, кто он такой. Вот так с первого взгляда разглядеть в человеке разумного титана. Разве такое возможно? Он до сих пор не знает, как она поняла. Когда он задает ей этот вопрос, она в который раз говорит ему, как маленькому ребенку: — Райнер, я уже говорила тебе: просто прочитала это на твоем лице.       Он не верит до конца. Как можно увидеть такое? Ни у кого нет такой способности!       В любом случае, за первой ошибкой последовала вторая. После того, как она смогла уйти от него, он настоял на том, чтобы они с Бертольдом нашли ее. Вместо того чтобы сесть на лошадей и скакать во весь опор оттуда, он решил преследовать ее. Им владело ребяческое чувство обиды, что какая-то мелкая девка со связанными руками смогла его обхитрить. Правда, на миг ему показалось, что в ее лице проглянул сам дьявол. И слова, которые она сказала, прозвучали не как простая угроза, а как совершенно определенное НАМЕРЕНИЕ.       Когда она пришла сюда, в подвал в первый раз, он спросил: — Пришли за моим лицом? Что-то не вижу ножа. Не руками же Вы его будете сдирать.       Она насмешливо улыбнулась: — Ты запомнил? Нет, мне не нужно твое лицо. Честно говоря, я предпочитаю избегать изделий из натуральной кожи и меха.       Когда она говорила это, взгляд ее был прямым, даже в какой-то мере ласковым. На левой стороне лица, куда попал его кулак, разлился синяк. В подземелье было жарковато, и рукава ее рубашки были закатаны. На руках тоже были синяки. Он вспомнил, как хрустнули ребра, когда на той поляне ударил ее в живот. У нее должна быть сломана пара ребер. Но он не заметил в ее взгляде злости или ненависти. А как же то ужасное лицо, которое он видел тогда?       Он сказал: — Я не знаю, зачем Вы сюда пришли и чего добиваетесь, но не надо притворяться доброй. Я помню то Ваше лицо. И Вы зря теряете здесь время. Я ничего не скажу. Я перенес пытки и не сломался, поэтому Вам тут делать нечего.       Она присела на край кровати, на которой он теперь проводил большую часть своего времени. Поставив подбородок на свою руку, посмотрела на него с полуулыбкой: — Ах да, то мое лицо. Ты видел его. Ну что ж, девушка должна уметь себя защищать.       Потом она неожиданно положила ему руку на лоб и сказала: — Ты же знаешь, что я могу читать твои мысли.       Действительно. В лесу она спросила у него, какой он титан. Он тогда промолчал, но она все равно узнала ответ. Еще и поэтому он кинулся за ней. И проиграл. Обстоятельства ли сложились не в его пользу, оказался ли он слабым, или удача отвернулась от него — сейчас сложно сказать. Просто в одной точке сошлось слишком много. А все из-за этой… Из-за этой… В нем закипела ярость.       Он подумал зло:       Дрянь! Сука! Капитанская подстилка! Гадина! Тварь! Напала сзади! Когда я выберусь отсюда, то разорву тебя на мелкие куски! Я заставлю страдать тебя и твоего коротышку и всех тут! Вы будете просить пощады! Я вас всех отдам на съедение титанам! Чтоб ты сдохла! Если бы только мои руки не были скованы!       Он знал, что девушка слышит его. Но она никак не отреагировала на оскорбления. Просто сидела с закрытыми глазами. Когда же у него кончились оскорбления, она убрала руку с его лба, и вздохнув, сказала все с той же спокойной полуулыбкой: — Все правильно. Сейчас тобой владеет бешенство. Ты чувствуешь, как злоба грызет тебя изнутри. Столько усилий, столько жертв, и все пошло прахом. Давай же освободись от этого. Тебе нужно побороть это чувство, иначе оно сожрёт тебя изнутри. Когда человеку не удаётся исполнить то, к чему он так долго готовился, чего так желал, ему кажется, что весь мир рухнул. Что его все предали. Что больше ни в чем нет смысла. Чувствуешь это? Как будто в груди что-то жжет, не позволяя тебе дышать нормально? Освободись от этого. Ругайся, кричи, плачь, поноси всех подряд. Тебе станет легче.       Она встала: — Ну что же ты? Вот я стою перед тобой. Направь на меня свой гнев. Из-за меня ты провалился. Я предательски нанесла тебе удар в спину.       И он, действительно, почувствовал, как в груди поднимается чувство ужасающей ненависти. Когда его пытали, он не проронил ни звука, но теперь ему хотелось орать во весь голос — реветь, как раненое животное. И более ни в силах сдерживать это желание, он заорал. Из него вырывались оскорбления, он дергался, как ненормальный, на этой проклятой кровати, пытаясь разорвать цепи, которыми был прикован к кровати. По крайней мере, ему так казалось. Но он знал, что на самом деле его крик был не таким уж и громким. И цепи он порвать никак не сможет. Ведь он совсем ослабел из-за той дряни, которую ему подливают в воду.       После схватки на поляне, он очнулся уже в подвале. Все тело ломило, особенно нестерпимо болела шея. Он так и не понял, каким оружием та женщина вырубила его. Он только помнил, что смог одолеть Жана и уже думал, что дело сделано. Но рано радовался.       Первые сутки после своего захвата он провел, спеленатый, как младенец. Даже в рот ему вставили кляп, чтобы он не мог прикусить язык и трансформироваться. Ему не давали ни еды, ни воды и не водили в туалет. У него страшно затекло все тело, он лежал в темноте и не знал, что они сделают с ним. Он то и дело проваливался в забытье. Наконец, дверь открылась, и ему в глаза ударил свет.       Он узнал эту женщину. Ханджи. Так, кажется, ее зовут. Он слышал о ней. Сильный боец, и помешана на исследованиях.       Двое ее подручных подняли его и усадили на стул. Сев на другой стул напротив него, она сказала: — Привет, мой маленький титанчик. Меня зовут Зое Ханджи. Надеюсь, мы подружимся.       За стеклами очков безумно поблескивали ее глаза. Ненормальная, подумал он.       Она встала со стула, и начав расхаживать перед ним из стороны в сторону, продолжила: — Мы долго размышляли, как не позволить тебе трансформироваться. Ведь болевой стимул для тебя как спусковой механизм. А нам нужно чтобы ты МОГ чувствовать боль, но не становился титаном. И тут я вспомнила об одном любопытном растении. Видишь ли, я с детства была очень любопытной, и учитель естественных наук в школе часто занимался со мной дополнительно. И он мне рассказывал, что в местных лесах есть такое растение, сок которого весьма любопытно влияет на организм людей. Человек становится вялым, все движения даются ему с трудом, в мышцах совсем не остается сил, но сознание его остаётся ясным. Он даже может говорить, он все чувствует, но не способен выполнить никакую серьезную физическую работу. Как тебе такое? Я думаю, что в таком состоянии ты вряд ли сможешь трансформироваться. Я достаточно изучала Эрена, чтобы понять, что нахождение в теле титана требует очень много сил.       Потом она повернулась к своим помощникам: — Ребята, вперед.       Они подскочили к нему. Запрокинули его голову назад, вытащили кляп изо рта и тут же вставили между зубами металлическую пластину, чтобы он не мог сжать зубы. Потом они разжали ему челюсти и насильно влили в горло что-то. Чтобы не захлебнуться ему пришлось проглотить, и он почувствовал странный сладковатый вкус.       Практически сразу же его ноги и руки налились тяжестью. Они развязали его — в путах больше не было нужды. Он попытался встать со стула и тут же свалился. Они подняли его. Даже сидеть ему удавалось с трудом. Та странная женщина сказала: — Сейчас тебя отведут в туалет. Потом дадут поесть, а потом тобой займусь я, — при этом ее глаза недобро блеснули.       Двое дюжих парней оттащили его в сортир. Он практически не мог стоять на своих ногах, и в туалете ему пришлось опираться на стену. Потом его накормили — хлеб и вода. А затем им действительно занялась та женщина. Сначала она попробовала сделать небольшой надрез на мышце руки, там, где не было вен и артерий. Она комментировала свои действия: — Сначала нам нужно установить, будет ли в таком состоянии работать регенерация.       Разрез начал дымиться и медленно зарастать.       Она воскликнула: — Отличные новости! Это значит, что мы можем делать с тобой практически все. В любом случае, ты исцелишься.       Следующие два дня были худшими днями в его жизни. Они не давали ему и минуты покоя. Они кололи и резали его, постоянно задавая вопросы. Он старался все сносить стойко, но пару раз был на грани.       Когда им занималась та женщина, он не видел в ее лице ни злости, ни удовольствия от того, что она делает. Кажется, для нее это была вынужденная необходимость. И еще ей было любопытно. Не более.       Его убеждали, что у него нет иного выхода, как рассказать им все. Взывали к его совести. Угрожали убить Бертольда.       Так прошло какое-то время. Сколько конкретно времени? Он не мог сказать. Он проваливался в бессознательное состояние, но они приводили его в себя. Интересно, а Бертольда они тоже пытают? Он боялся за друга детства. Ведь тот никогда не был таким сильным, как он сам.       В какой-то момент дверь открылась, и внутрь вошел человек. Сначала он не понял, кто это. Услышал, как тот сказал:  — Ханджи, меняемся.       Эта странная женщина хотела возразить, но не стала. Тот человек подошел близко. Райнер, привязанный к стулу, увидел в руках того пару длинных перчаток. Потом он поднял глаза и понял, кто перед ним. В Разведкорпусе ходили легенды о его силе, но почему-то всегда рядом с этой силой поминали и невысокий рост капитана Леви.       Мне крышка, подумал он. Я спекся. Он вспомнил слова, произнесенные Жаном на той поляне. Сейчас его порежут на куски. — Привяжите его к стене, — приказал капитан. Он сказал это таким тоном, что по спине Райнера пробежали мерзкие мурашки.       Двое дюжих подручных Ханджи отвязали его от стула и привязали к стене. — А теперь все вон, — сказал капитан.       Когда они остались вдвоём, тот медленно натянул перчатки. — Интересно, почему титанами оказались такие мелкие говнюки, как ты и твой дружок? Сколько лет тебе было, когда ты разнес ворота? Двенадцать?       Райнер промолчал. Будь он проклят, если из него вырвется хоть один звук.       Капитан остановился перед ним, скользя по нему холодным изучающим взглядом. И, вдруг замахнувшись, нанес сокрушительный удар ему под дых. Райнеру показалось, что из него вышибли весь воздух. В животе разлилась резкая боль. Он повис на цепях, которыми был привязан к стене, напрасно пытаясь отдышаться. — Что скажешь, ублюдок, приятно? Или тебе гораздо приятнее бить кого-то самому, например, слабых женщин? — спросил капитан ледяным тоном.       Он хотел ответить ему, что ту женщину сложно назвать слабой, но не отступил от своего решения быть немым, как рыба. — А я видел результат твоей работы. Хорошо постарался. Гордишься собой?       Сказав это, он нанес ему не менее сокрушительный удар в челюсть. — Это только начало. У нас с тобой есть все время этого мира. Ты мне все расскажешь. Зачем вы проломили стену? Кто вас послал? Каковы ваши цели?       Действительно, это было только начало. Капитан себя не сдерживал. Райнер не знал, сколько еще выдержит. Так прошло несколько часов.        Все закончилось неожиданно. — На сегодня хватит, — сказал капитан. Потом осмотрел свою одежду. Кое-где на ней была кровь.       Добавил с презрением: — Запачкался в крови такого отброса, как ты.       После этого его сняли со стены, привязали к стулу и принесли хлеба с водой. У воды был сладковатый привкус. Он сразу понял, что они подмешали туда сок той травы. Сначала решил не пить ее, но потом подумал, что ему нужно пить, иначе он не сможет восстановиться. Запас его прочности не бесконечен, и если он не будет есть и пить, его раны не заживут.       Ночь он провел, привязанный к стулу.       Утром его сводили в туалет. Начинался новый день. Для него он грозил стать продолжением дня вчерашнего. И вроде сначала все так и было. Опять заявился этот коротышка-капитан и взялся за него.       Через какое-то время дверь темницы открылась и на пороге возникла высокая фигура командора. Райнер сразу узнал его. — Леви, на пару слов, — сказал тот.       Капитан вышел, и больше Райнер его не видел. Он не понял, что произошло. Почему его оставили в покое?       Его перевели в эту комнату. И с тех пор распорядок его дня составляют одни и те же повторяющиеся действия: большую часть дня он просто лежит на кровати. Кормят его два раза в день: утром и вечером. Рацион довольно скудный, но с голода он не умрет. Также два раза в день его водят в туалет. Один раз в три дня его водят мыться и дают чистую одежду — простые штаны и рубаху. В его камере всегда горит слабая свеча. Здесь нет окон, но есть вентиляция. Здесь жарковато, но приток свежего воздуха имеется. День сейчас или ночь он различает только по приемам пищи. Если кормят, значит, день. Его тюремщики общаются с ним по минимуму. В его воду по-прежнему подливают то лекарство, поэтому он всегда вялый. Ноги и руки как будто принадлежат кому-то другому, и он вынужден прилагать огромные усилия, чтобы совершить какое-то действие. Но, несмотря на это, его руки все равно прикованы цепью к стене. Он может лежать. Он даже может сесть на кровати.       Время тянется медленно. Мысли одолевают его. Единственное, что вносит разнообразие в этот унылый бесконечный поток времени, та женщина.       В самый первый раз, когда он выпустил наружу всю накопившуюся ярость, она снова села на кровать и спросила: — Чувствуешь облегчение?       Потом добавила: — Не нужно винить себя. Тебе просто не повезло, что ты встретил меня в том лесу. Видишь ли, у меня с самого начала было преимущество перед тобой. Во-первых, у меня было оружие, а ты совершил ошибку, не обыскав меня. Во-вторых, у меня был аргумент гораздо более сильный, чем какое-то оружие: я знала, что не умру. Может, ты и собирался убить меня. Не знаю. Но у тебя это не вышло бы в любом случае       Действительно, а что он собирался сделать с ней? Когда они были там, он убеждал себя, что сначала заставит ее рассказать все, а потом… А что потом? Тогда он думал, что еще не решил. Он даже говорил ей это. Но в глубине души знал, что убьет ее. Еще одна жертва на пути выполнения их миссии. Так он думал. Поэтому и повел ее вглубь леса. Но разве может человек знать, когда умрет? По ее глазам он видел, что она говорит совершенно серьезно. То есть сама верит в это.       Она продолжила: — Вижу по твоим глазам, что ты не веришь. А еще вижу, что ты все-таки собирался убить меня. Видишь, мне даже мысли твои читать не нужно, чтобы понять… Слушай, ты недооценил соперника — такое бывает. Но в каком-то смысле, это был равный бой. Ведь у тебя передо мной тоже было преимущество. Невозможно сравнивать наши физические данные и уровень подготовки. Вот так и получается, что в одной точке сошлись все эти факторы. Наши силы были равны. Но случай встал на мою сторону. Появился Жан. И ты проиграл.       Он не понимал, зачем она все это ему говорит. Но ему, действительно, стало немного легче. Не так горько от своего поражения.       Она продолжила: — Мне жаль, что они пытали тебя. Я совсем не хотела этого.       Он сказал с презрением: — Ваш дружок постарался.       Ее не смутила его реплика: — Их можно понять. Ты пришел в их дом, разрушил стену, погибли тысячи людей. Представляешь их боль и отчаяние? Представь себе их ярость. Знаешь, люди часто отбрасывают все человеческое, когда у них забирают что-то дорогое. А у них забрали. Забрали их достоинство. Вот я их понимаю. Но я понимаю и тебя. Видимо, у тебя есть какая-то миссия. Ты видишь себя воином. Значит, у тебя есть идеалы. И здесь твои идеалы столкнулись с их яростью.       Она встала: — Понимаешь, человек единственное живое существо, которое знает, что точно умрет. Животные знают, что такое опасность, но они не понимают, что стопроцентно умрут, а вот мы понимаем. Мы рождаемся с этим знанием. И вместо того, чтобы проживать замечательные жизни, любить друг друга, дорожить каждой минутой, мы творим гадкие вещи. А все потому, что всегда есть то, что мы жаждем заполучить. И получив желаемое, сразу же переключаемся на следующий объект. Ведь всё дело не в том, что мы не можем обойтись без той или иной вещи, а дело в элементарной человеческой жадности. Она толкает нас на мерзкие поступки. Задай себе вопрос. Почему ты оказался здесь? Тебя наверняка кто-то послал. А что двигало теми людьми?       Сказав это, она ушла.       А он задумался. Зачем она сюда приходила? Зачем сказала все это? Это их новая стратегия? Запудрить ему мозги болтовней и вытянуть из него все сведения. Но она даже не пыталась прочитать его мысли. А еще ее слова. Действительно, что двигало марлийским начальством, когда их сюда отправляли. Они знали только цель: захватить координату. Но зачем тем нужна координата? Ведь их общество очень развито. У них есть такое оружие, которое людям в стенах даже и не снилось. Марлийцам больше не нужно использовать титанов в качестве оружия. Может, они просто хотят уничтожить ненавистных им элдийцев? Но элдийцы не знают о существовании людей за стенами. Почему марлийцы не могут просто оставить их в покое? В чем же все-таки их цель? И какую роль он играет во всей той игре? Раньше он никогда об этом не задумывался, просто делал, что должен. Но ему в голову и не приходила мысль: а почему он должен? И должен ли?       На следующий день он не слышит, как она приходит. После приема пищи, после воды с этой дрянью на него нападет сильная сонливость, и он обычно отключается на какое-то время.       Когда он открывает глаза в этот раз, вроде все как всегда: он в том же подземелье, на той же кровати, от слабого ветра из вентиляции свеча отбрасывает неровный свет. Но он понимает, что что-то не так. Он поворачивает голову и видит ее. Она сидит на полу на сложенном в несколько раз одеяле, привалившись спиной к стене. Голова чуть запрокинута назад, глаза закрыты, ноги полусогнуты, руки лежат свободно на коленях. Потом он поймет, что эта ее любимая поза. Не открывая глаз, она говорит: — Представь себе, что существует множество параллельных миров. И ты живешь спокойно в своем мире, просто плывешь по течению. А потом в один жаркий летний день ты проваливаешься в какую-то дыру и попадаешь совсем в другой мир. Мир, где огромные безмозглые титаны живут только ради того, чтобы пожирать людей. И люди вынуждены бороться с ними. Эта борьба никогда не заканчивается. И ты оказываешься в эпицентре этого всего. С одной стороны, всё выглядит нелепо: тупоголовые гиганты и слабые люди с их жалким оружием. А с другой стороны ты не можешь не восхищаться храбростью этих людей, их настойчивостью и самоотверженностью. Но при этом тебя не покидает мысль: что я делаю в этом мире? Зачем я здесь?       Он жадно вслушивается в ее слова, не понимая, о чем она говорит. Какие параллельные миры? Кто провалился в дыру? Его взгляд падает на ее ноги. Обувь. Он раньше никогда такой не видел. Красного цвета. На боку три белые полоски. В неверном свете невозможно понять, из чего сделана ее обувь. Подошва какая-то неровная. Шнурки. Он никогда не видел таких ботинок.       Открыв глаза, она замечает его взгляд: — Вижу, тебе приглянулись мои кроссовки. Честно, не понимаю, как это вы тут круглый год в сапогах ходите? Терпеть не могу сапоги. Другое дело, кроссы.       Кроссовки, кроссы. Что за слова? До него доходит. Она же только что рассказывала про себя. Параллельный мир?       Он усилием воли приподнимается на локтях и садится в кровати. Выдавливает из себя: — Вы… кто Вы?       Поднявшись с пола, она садится на край его кровати. Она совсем близко: в распущенных волосах играют блики от свечи, глаза блестят, а на губах блуждает грустная улыбка. Он мог бы попытаться накинуть ей цепь на шею. Но ему совсем не хочется этого делать сейчас — ему нужны ответы. Она говорит: — Я дочь, которая скорее всего никогда больше не обнимет своих родителей. Я сестра, которая может больше не увидеть свою сестру. Я человек, который потерял свой мир. Я знаю, что не умру в твоем мире. Но могут пройти десятилетия прежде чем я смогу вернуться домой… Посмотри сюда.       Она показывает свою руку, на которой надеты часы. Очень странные часы. Черный ремешок. Большой циферблат. Сделаны из какого-то блестящего металла. — Эти часы мама подарила мне, когда я устроилась на свою первую работу. Это мужские часы и довольно дешевые. У меня была возможность выбрать более дорогие изящные женские часики, но мне приглянулись эти. И я ношу их, не снимая вот уже девять лет. С любой одеждой. Всегда и везде. И теперь это единственная вещь, которая напоминает мне здесь о матери. Они все еще идут. Но когда-нибудь остановятся. И мне нечем будет заменить то, что поддерживает их ход. Потому что в этом мире нет таких технологий. Но даже и тогда я не расстанусь с ними.       Она смотрит ему прямо в глаза: — ТЫ же понимаешь меня? Знаешь, что такое надолго расстаться с теми, кого любишь?       Конечно, он понимает. Его семья. Он так давно не видел их. Живы ли они? Его сердце сжимает тоска.       Она встает, собираясь уходить. Он окликает ее:  — Подождите. Я хочу услышать о Вашем мире.       Она стоит, смотря на него сверху вниз: — Правда? В моем мире нет стен и нет титанов.       Нет титанов? Неужели есть такое место, где нет титанов, где люди свободны от этого всего. Она видит его удивленный взгляд. Говорит горько: — Ты думаешь, что из-за отсутствия титанов и стен люди там более счастливые? Ничего подобного. Там нет рукотворных стен, но люди создают стены нерукотворные. Границы между государствами. Разные религии, разные языки, разные национальности. У каждого своя правда. И зачастую в безумном стремлении доказать свою правоту уничтожаются целые народы. Например, где-то за полвека до моего рождения существовал такой правитель, который считал, что люди его крови чистые, а многие другие народы грязные. Он построил целую державу на этом. И уничтожил миллионы неугодных. И была война. Там погибло еще восемьдесят миллионов человек, включая трех моих прадедов. И одновременно с ним существовал другой правитель, который боялся своего собственного народа — этот страх толкнул его на уничтожение миллионов и миллионов своих же людей. И это только малая часть истории моего мира. А сколько таких безумцев было? Тысячи. Которые думали, что действуют в соответствии с какими-то высшими идеалами. А сколько таких еще будет? И этот смертельный круговорот никогда не остановится. Потому что всегда будет жадность и уверенность в своей абсолютной правоте. Даже если эта правота требует человеческих жертв!       После этого она уходит, оставляя его в одиночестве. Весь остаток дня он обдумывает ее слова. Везде одно и то же. И почему люди такие сволочи? Но и он сам та еще сволочь. То, что он сделал со всеми этими людьми. Зачем все это было? Эта мысль не дает ему покоя.       На следующий день она приходит перед вторым приемом пищи. Садится на одеяло у стены. Просто молчит. У него тысячи вопросов. Но он тоже молчит. Он не может показать своей заинтересованности.       Она начинает говорить, смотря куда-то в сторону, не на него: — Знаешь, я выросла в государстве, история которого уходит в глубокую древность. Например, городу моего детства больше двух тысяч лет. Однажды я поехала в гости к подруге, которая жила в городе с еще более древней историей. Там сохранилось огромное количество исторических архитектурных сооружений. Возраст одного из них составляет одиннадцать веков. Представляешь себе, что такое тысяча сто лет. Если взять среднюю продолжительность жизни одного поколения за пятьдесят лет, то этот мавзолей видел жизни двадцати двух поколений… Как сейчас помню: был жаркий летний день, и я прижалась щекой к нагретым кирпичам. Где-то за спиной шумел современный город. Но я слышала совсем другие звуки. Я слышала чужой гортанный язык, звуки восточного базара, скрип повозок, крики ослов, слышала, как муэдзины призывают людей на вечернюю молитву. Наверно, от всех этих людей даже костей не осталось. Одиннадцать веков — долгий срок. А они дышали, смеялись, желали. Они были полны жизни. У них была своя правда. После них возникли и разрушились целые государства. А мавзолей так и стоит, взирая на все это с бесстрастностью камня. Нам остались только сухие строки. Построен в таком-то году, при таком-то правителе, при такой-то династии. Мы проходили это в школе. Как сейчас помню, на изучение этих Саманидов у нас был отведен один урок. Сорок минут на целую империю!       Она посмотрела на него и сказала негромко: — Спустя тысячу лет всё, что происходит сейчас, тоже будут вспоминать одной строкой. Имена забудутся. И твоё. Никто не вспомнит, что существовал такой Райнер Браун. Как он прожил свою жизнь. Как боролся. Им будет все равно. Вполне возможно, что они просто не захотят вспоминать. Буду жить счастливой, мирной жизнью, и им не будет дела до кошмара, который творится сейчас.       После ее ухода, он чувствует тяжесть на душе. Эта женщина. Эта Маргарита. Зачем она терзает его своими рассказами? Зачем говорит все это? Ему хочется выкинуть все это из памяти. Не думать. Забыть. Он вспоминает отчий дом. Он вспоминает свою семью, но все равно возвращается к ее словам. А еще он пытается не думать о том, что завтра она придет снова. Он надеется, что придет. Потому что ее визиты, ее спокойный голос — это единственное, что скрашивает его пребывание в подвале. Ему хочется слушать эти истории. Ему хочется задавать вопросы. Хочется спорить, высказать свое мнение. Но он сдерживается. Нельзя себе этого позволять. А еще ему хочется спросить у нее про Бертольда. Как тот? Ходит ли она и к нему тоже? Тоже рассказывает все это?       Она приходит снова и снова. Ничего не спрашивает. Не читает его мыслей. Рассказывает истории о своем мире. Иногда смешит его. Один раз изображает в лицах, как родственники устроили ей встречу с потенциальным женихом, которого она раньше никогда не видела. Женишок оказывается жутко страшным, да вдобавок еще и напивается. И ей приходится чуть ли не на себе тащить того до дома. В другой раз описывает, как понесла своего кота к ветеринару. Коту дали какое-то успокоительное лекарство, а тот взял да и сбежал на улицу. И ей пришлось бегать зигзагами по улице за котом, у которого заплетались лапы, но который, тем не менее, никак не давался в руки.       Ему смешно. Но он сдерживается — не смеется при ней, хотя сам ловит каждое слово. И потом, оставшись один, ловит себя на непроизвольной улыбке.       Один раз он спрашивает у нее: — Зачем Вы приходите? Зачем рассказываете мне все это?       Она смотрит куда-то в сторону. Он уже знает этот взгляд. Кажется, она смотрит на что-то, находящееся за тысячу километров отсюда. Потом переводит на него глаза и говорит спокойно: — Потому что я могу.       Наконец, он решается задать ей вопрос: — А что с Бертольдом? К нему Вы тоже ходите?       Не отводя глаз, она говорит: — Твой друг жив. Думаю, в твоем положении хорошо знать хотя бы это.       В один из дней он просыпает и опять не видит ее прихода. Он спит и ему слышится музыка — тихое пение. Он открывает глаза и понимает, что это ему не померещилось. Она сидит с закрытыми глазами у стены и напевает себе под нос. Когда она поет, ее голос звучит ниже. Но мелодия приятная. Вот только слова на незнакомом языке.       Он спрашивает: — Это Ваш язык?       Она открывает глаза: — Нет. Если бы я пела на своем языке, ты понял бы слова. Я не знаю, как это работает, но почему-то ваш язык звучит для меня, как мой родной и наоборот. А пела я на одном из языков моего мира. Вообще-то эту песню нужно петь высоким голосом, но я умею только немного петь низким голосом. Эта песня о женщине, которая попросила у Луны жениха. Та согласилась, но взамен женщина должна отдать ей своего первенца. И та соглашается. Она выходит замуж за любимого и у них, двух темноволосых и чернооких, рождается ребенок белый, как Луна. Муж, считая себя опозоренным, убивает жену, а ребенок в итоге все-таки достается Луне.       Поднявшись с пола, она подходит и присаживается на край кровати: — Бойся своих желаний. Так говорят. Зачастую люди готовы заплатить высокую цену за то, чего они страстно хотят. Но не всегда желаемое приносит им счастье. Только бесстрастная холодная Луна получила своего ребенка. А женщина, которая пошла на это ради любви, поплатилась своей жизнью.       Она молчит некоторое время. Он разглядывает ее лицо. Синяк уже полностью сошел с него. Волосы убраны в высокий хвост. Когда она садится на кровать, то чуть морщится. Наверно, ребра еще не до конца зажили. Это его вина, и он чувствует укол раскаяния. Сколько она вот так приходит сюда? Три недели? Месяц? Он точно не знает. Маргарита задает только риторические вопросы. Не пытается ничего выяснить. Не читает насильно его мыслей.       Она вздыхает и снова заговаривает: — Райнер, ты так отчаянно желал выполнить свою миссию. А ведь ты еще ребёнок. Тебе было всего двенадцать лет, когда вы все это начали. А до этого, наверно, у вас была подготовка. Я не понимаю, как можно посылать детей на такое. Что с этим миром не так? Разведкорпус тоже посылает детей на смерть. Бросать в бой пятнадцатилетних. Что за абсурд? Хотя, знаешь, один поэт моего мира сказал: война — дело молодых, лекарство против морщин. Но мне этого никогда не понять.       Потом она смотрит ему прямо в глаза: — Ответь мне. Ты был бы счастлив, если бы выполнил свою миссию? Тебе это принесло бы облегчение?       Действительно, что было бы, если б он выполнил свою миссию? Что бы он почувствовал? Он не знает. Сейчас это все кажется ему таким далеким.       Усилием воли он садится на кровати. Говорит глухо: — Не знаю. Почему Вы задаете мне такие вопросы? Те люди задавали мне конкретные вопросы. Кто меня послал. Какова моя цель. На те вопросы есть ответы. Почему Вам не нужны эти ответы?       Она смотрит на него, и на ее лице блуждает эта вечная всезнающая полуулыбка. Ее глаза как будто говорят: мне не нужны твои ответы, я и так все знаю и всегда знала. Кажется, она не чувствует ни малейшей неловкости от этого затянувшегося молчания и от того, что он сидит так близко. Он сейчас мог бы закинуть ей цепь на шею и придушить. Наверно, даже в таком слабом состоянии, ему хватило бы сил. Его взгляд скользит по ее шее. У нее такая хрупкая, белая шея. Положить бы руки на эту шею. Погладить бы, а еще лучше коснуться губами. Что? Что это за пошлые мысли? Твою мать! И как такое могло ему в голову прийти? Хорошо, что она не может прочитать его мысли.       Его глаза непроизвольно спустились еще ниже и тут в вырезе ее не застегнутой до конца рубашки он увидел какой-то странный синяк. Прямо на ключице. Она поймала его взгляд. Вопросительно подняла брови. А до него в этот момент уже дошло, что это за синяк и откуда он взялся. Он сказал зло: — Хватит тут сидеть! Идите к своему капитану. Делайте то, чем вы там с ним обычно занимаетесь.       Она сказала насмешливо: — Для этого у нас есть целая ночь.       И от этих слов его как будто прорвало. Он представил себе, что может за ночь сделать такой зверь с женщиной. А она так спокойно об этом говорит.       Он сказал зло: — Уходи отсюда. Думаешь, смогла своими вкрадчивыми разговорами заморочить мне голову? Плевал я на тебя и на твой мир. Убирайся отсюда.       Она встала с кровати. Ее лицо совсем не изменилось. Казалось, она сейчас скажет понимающе: я все понимаю, не злись на меня. Но вместо этого она просто стояла и смотрела на него молча. Он заорал: — Пошла вон! Видеть тебя не желаю!       Она развернулась, скрипнула тяжелая дверь, и она вышла из камеры.       Обессиленный он откинулся на подушки. Впервые он прямо обратился к ней на «ты». Кроме того первого раза, когда он костерил ее про себя, обращался к ней только на «вы». Но сейчас… Почему он так разозлился? Что с ним такое? Нужно прекратить думать о ней. Лучше он подумает о Кристе. О доброй, красивой, отзывчивой Кристе. Она всегда нравилась ему. Если бы не существовала его вторая, ужасная личина, он мог бы в один день жениться на Кристе. Он старался сосредоточиться на этих мыслях, но перед глазами всплывало другое лицо.       Проходит три дня. Она не появляется. Дни тянутся убийственно медленно. У стены лежит забытое одеяло. Она не вернется. Сам виноват. Нужно было сдержаться. К чему была эта вспышка ярости?       Он уже смиряется, когда на четвертый открывается дверь, и она появляется. В руках у нее глиняный кувшин. А в нем цветы. Самые настоящие полевые цветы. — Я знаю, что ты не хочешь меня видеть. Я сейчас уйду. Просто принесла тебе это. Не представляю, насколько это сложно не видеть солнца и неба, и зелень столько времени. Надеюсь, тебя это немного подбодрит.       Он чувствует запах цветов. Запах чистого поля. Запах свободы. С одной стороны, это бередит его рану. Неужели он навечно застрял в этом проклятом подвале? Но с другой стороны, она беспокоилась о нем.       Она разворачивается, чтобы уйти. Он говорит негромко: — Спасибо.       Она поворачивается: — Ты что-то сказал? — Спасибо. Ты не была обязана делать этого.       Он решил, что отныне будет обращаться к ней на «ты». Он даже не знает, сколько ей лет — никогда не спрашивал, но судя по рассказам, она гораздо старше него. — Мне не трудно. Я знаю, что это не заменит тебе солнца и свободы, но все же… Я понимаю тебя. Понимаю, каково это быть там, где не хочешь быть.       Она присела на край его кровати: — Знаешь, дома я могла по нескольку часов бродить по полям. Они особенно красивы в моей стране… Вчера я вышла в поля за замком. И ничего не почувствовала. Другие цветы, другие краски, другие запахи. К тому уже почти зима. И там мало что осталось.       Она тоже в плену, как и он. В плену у этого мира. Она тоже не может вернуться домой.       Маргарита встала, снова собираясь уходить.       Он окликнул ее: — Подожди. — А? — Во-первых, прошу прошения, что в прошлый раз наорал на тебя. — Ничего, я все понимаю. — Подожди, не перебивай. Также мне жаль, что я напал на тебя. Все-таки это был неравный бой. Надеюсь, твои раны зажили.       Она улыбнулась: — Я, как кошка — у меня девять жизней.       Потом добавила: — Мне нужно кое-что рассказать тебе. — Что? — Возможно, ты сейчас очень разозлишься. Я долго откладывала этот разговор. Не знала, как решиться рассказать такое.       Когда она говорила эти слова, на ее лице было написано сожаление. — Меня собираются казнить? — спросил он, не дрогнув. — Что? — она удивилась. — Нет! Вовсе нет! Послушай, вот в чем дело. Видишь ли, когда автор придумывает какое-то произведение, он решает, кто будет главным героем, кто второстепенным. Кто будет положительным героем, а кто злодеем. И это нормально. На этом построена большая часть литературы. А если автор следует определенному жанру, то это налагает еще больше ограничений.       Она говорила, а он совсем не понимал, к чему она клонит. Он, конечно, знал, что такое литература, но за свою жизнь не прочитал ни одной книги.       Она продолжила: — Так вот, представь себе, что есть книга. И я знаю о существовании этой книги. Я примерно знаю, о чем она. Знаю, кто главный положительный герой. Но больше я ничего не знаю. Не знаю деталей, не знаю, чем конкретно кончится эта книга. Но я знаю, что это произведение точно следует определенному закону жанра. А, значит, в конце концов, через какие бы испытания не прошли герои, какие бы потери не понесли, они победят. Не могут не победить. Потому что таков закон жанра. А закон есть нечто практически незыблемое.       Он сказал: — Я понимаю, что ты говоришь, но не понимаю, зачем. — Это еще не все. Позволь мне рассказать одну историю. Как-то летом отправилась я на прогулку, да и свалилась случайно со скалы в реку. А когда открыла глаза, то оказалось, что я попала в совершенно дикий мир, где люди живут за стенами, где существуют титаны. А еще я поняла, что это звучит знакомо. Когда-то давно держала я в руках книгу с таким сюжетом, но отбросила ее в сторону, потому что подумала, что мне это не интересно. Какие-то непонятные титаны, какие-то стены. Райнер, ты понимаешь, к чему я клоню?       О да, он начал понимать. Так вот, что они такое. Выдумка какого-то писаки. Книга, которую не хотят читать. А еще она сказала, что знает, на чьей стороне правда. Он сказал глухим голосом: — Говори.       Вздохнув, она подсела поближе, положила свою руку ему на плечо, тактично не касаясь голой кожи и сказала: — Райнер, ты на стороне проигравших. Злодеев, если выразиться простым языком. Я не знаю, кто тебя послал и каковы цели этих людей, но в конечном итоге они проиграют. Потерпят крах. Простые люди в стенах, Разведкорпус — вот кто в этом произведении на стороне добра. Они победят.       Он разозлился. Как она может быть так уверена? — Откуда ты знаешь? Ты же не читала. Не знаешь, чем все кончится.       Она понимающе вздохнула: — Ох, Райнер, я жила достаточно и прочитала множество книг, чтобы научиться угадывать, как все закончится. Может не сегодня, не завтра, может через десять лет, через сто, но вы проиграете. Вас заклеймят злодеями… Прости, мне очень жаль!       Она смотрела на него с сочувствием. Интересно, куда бы делось ее сочувствие, если бы она увидела все те гадости, которые он творил? Правильно, конечно, он — злодей. Он и сам это знал, но он не знал, что и цели их были злодейскими с самого начала.       В бесплотной попытке уличить ее во лжи, которой не было, он сказал: — Ты врешь! Я тебе не верю. Ты говоришь это специально, чтобы сбить меня с толку.       Но по ее лицу он видел, что она говорит правду. — А кто же тогда главный герой?       Пожав плечами, она сказала: — Разве это так важно?       Он сказал зло: — Наверняка, это смертник Эрен. Несчастный Эрен, вокруг которого всегда всё крутится.       Она не ответила на его вопрос: — Я думаю, ты не захочешь больше видеть меня. Мне правда жаль. Прощай, Райнер.       Она ушла.       Оставила его одного наедине с этим дерьмом. С мыслью о том, что все напрасно. Теперь он понимает, к чему были все эти рассказы об ужасах, которые творили люди в ее мире, оправдываясь благими намерениями. Вот, к чему это все было. Значит, все напрасно. И почему-то в этот момент перед ним встал Марко и спросил обвиняюще: вы убили меня просто так, ради фальшивых идеалов и туманных целей?       Два дня он метался, как зверь в клетке. Потом он попросил позвать ее. Но она не пришла. Прошла еще пара дней, а она все не шла. Он отказался есть и пить. Охране пришлось насильно вливать в него успокоительное. Наконец, на пятый день скрипнула дверь, и она появилась. Она не подошла к нему, стояла там у двери. Сказала: — Ты не ешь. Кому ты делаешь хуже? Хочешь умереть? В принципе, это твое право. Но если и умирать от голода, то не потому что я не прихожу к тебе, а потому что ты решил, что твоя жизнь более не имеет ценности. Понятно?       Он с трудом приподнялся на локтях. Голова была тяжелая от голода. Во всем теле была слабость. — Подойди, пожалуйста, сюда. В таком состоянии я ничего тебе не сделаю.       Приблизившись, Маргарита села. Но слишком далеко. — Ближе.       Она придвинулась, но все еще недостаточно для того, что он собирался сделать. — Еще ближе.       Она удивленно подняла брови, но, тем не менее, послушалась. Придвинулась так, что их отделяли каких-то жалких двадцать сантиметров. — Райнер, что такое? Это странно.       Он сделал вид, что хочет сесть, но у него не получается из-за нехватки сил. Она чуть приобняла его за плечи, помогая. Этого-то он и добивался — она оказалась в его власти. — Я покажу тебе. — Что? — Всё!       С этими словами он одной рукой обхватил ее за шею сзади, а другой рукой схватил её за руку. И хотя он был слаб, но вложил в эту хватку все свои силы. Она попыталась оттолкнуть его, но он уже начал вспоминать: детство в гетто, унижения, потом радость, что он будет одним из избранных, тренировки, путь к стенам, смерть Марселя, падение стены, кадетка, Трост, показал даже смерть Марко.       Он чувствовал, как ее сопротивление ослабело, она больше не пыталась его оттолкнуть, наоборот, все больше и больше впивалась своими ногтями ему в плечи.       Непонятно, сколько это все длилось.       Но ему полегчало. Он передал кому-то часть своего груза. Тошнотворное чувство вины. Она видела его глазами смерть всех этих людей. Все равно, даже если она расскажет Разведкорпусу. Может, для него, наконец, все закончится. Его даже не волновал тот факт, что его могут убить. Пусть. Он освободится от всего этого. Он больше не воин и не солдат. Он просто хочет освободиться от этого всего.       Когда он открыл глаза, она сидела с лицом бледнее, чем у смерти, зубы сжаты, в полузакрытых глаза переливалась боль. Он убрал от нее руки. Она же все еще держалась за его плечи, а потом бессильно опустила голову, оперевшись лбом о его грудь.       Он подавил в себе желание погладить ее по голове и назвал по имени впервые за все время: — Маргарита.       Она не отозвалась, дыша с присвистом сквозь сжатые зубы. — Маргарита. — Сейчас, — прохрипела она.       Наконец, она подняла голову и оторвала от него свои руки. Прижала их к своему лицу. — Тебе плохо? — спросил он. — Сейчас я приду в себя. Мне нужно немного времени.       Какое-то время она просто сидела так. Потом отняла руки от лица и посмотрела на него.       Он сказал: — Не знаю, этого ты добивалась или нет. И не хочу знать. Но ответь мне на один вопрос, каково это иметь воспоминания убийцы?       Она задумалась ненадолго, а потом сказала: — Необратимо. Ты творил ужасные вещи, и все это оставило шрамы на твоем сердце. И, к сожалению, все это необратимо.       Потом она нахмурила брови: — Райнер, тринадцать лет! С силой титана можно прожить только тринадцать лет?       Он кивнул.       Она закусила губу и на ее лице появилось выражение такой жалости, что он сказал: — Об Эрене думаешь?       Настал ее черед утвердительно кивнуть. — Понимаю. Мы-то знали, на что шли, когда согласились стать титанами. А вот он, судя по всему, ни о чем не знает. — Да. Похоже на то.       Она встала, собираясь уходить. Спросила: — Ты теперь будешь есть?       Он усмехнулся: — А куда я денусь.       Спросил в свою очередь: — Ты больше не придешь сюда?       Она удивилась: — Почему нет? Приду, конечно. — А капитан отпустит?       Она пожала плечами и вышла из камеры.       В следующий раз он увидел ее спустя три дня. Он уже утвердился в мысли, что она получила, что хотела и больше не придет. Но она пришла. Молча села у стены. Он спросил с издевкой: — Ну что, как Разведкорпус воспринял информацию, которую я тебе выдал? Командор Смит, наверно, был рад, что у них такой прорыв?       Она пожала плечами. Ничего не ответила, просто смотрела куда-то в сторону. И тут он заметил, что она выглядит какой-то уставшей и расстроенной.       Он спросил: — Что-то случилось?       Она ответила вяло: — Что-то случилось. В этом мире всегда что-то случается. — Что произошло?       Помолчав немного, она сказала устало, не глядя на него: — Когда я тут очутилась, то подумала, что все это плод моей фантазии, что я при падении со скалы повредила голову и лежу теперь в коме. Знаешь, в моем мире есть такие аппараты, которые могут поддерживать жизнь в практически мертвом человеке. И первое время я все ждала, что врачи в моем мире отключат меня от аппаратов, и для меня все закончится. Но этого не происходило, и я поняла, что все это реально. Не знала, радоваться мне или грустить по этому поводу. С одной стороны хорошо быть живой, а с другой стороны… Но сейчас, в этот самый момент я хотела бы заснуть и больше никогда не просыпаться. Хочу, чтобы все закончилось.       Она встала и вышла из камеры, так и не посмотрев на него.       Что произошло? Что с ней? Три дня назад все было хорошо. Это из-за того, что он ей показал. Но она сама сказала, что люди в стенах рано или поздно победят.       Остаток дня он провел раздумывая над этой загадкой. Когда его вечером повели в туалет, он заметил, что лица у охранников какие-то напряженные. Что-то определенно было не так.       На следующий день его подозрения подтвердились — впервые за полтора месяца вода на вкус была простой водой. Он сразу же почувствовал разницу. Что это: простая оплошность, чья-то ошибка или нечто серьезное? В любом случае, он не подал вида.       Впервые за долгое время после завтрака его не тянуло в сон. Он почувствовал, как силы возвращаются к нему. День перевалил за середину, когда он услышал какой-то шум в коридоре, а потом дверь открылась и на пороге появилась… Имир. Имир?       На протяжении этих полутора месяцев его охраняли только незнакомые разведчики. Сильные, дюжие ребята. Поэтому появление Имир удивило его. Она зашла в камеру. Посмотрела на него своим фирменным стервозным взглядом и сказала: — Райнер, ты херово выглядишь. Эти ребята из Разведкорпуса тебя вообще кормили? — Имир, что ты тут делаешь?       Она подошла поближе, поигрывая ключами, сказала: — Райнер, от ответа на следующие вопросы зависит твоя дальнейшая судьба. В твоем мире найдется место для одного человека? Сможешь привести туда кое-кого и сделать так, чтобы этот человек остался там и мог спокойно жить, не опасаясь за свою жизнь. — Имир, ты имеешь в виду себя?       Она саркастично засмеялась: — Райнер, ты — идиот! Стала бы я рассчитывать на тебя, если бы речь шла обо мне. О себе я могу и сама позаботиться. Нет, речь идет о другом человеке.       Его мозг начал лихорадочно перебирать варианты. Он плохо знал Имир — грубая, саркастичная, излишне прямолинейная. Но была одна вещь, которую он знал точно: она всегда была там, где Криста. Казалось, она искренне привязана к той. И та, кажется, тоже считала Имир своим другом. Хотя он никогда не мог понять, что такая хорошая девушка, как Криста, нашла в такой оторве.       Скорей всего, в тот момент Имир говорила о Кристе. О Кристе, к которой он и сам испытывал неоднозначные чувства, поэтому он твердо сказал: — Да! Я могу сделать это. — Ты должен пообещать. Хотя я не знаю, как можно верить слову человека, который тут всех дурил в течение пяти лет. — Я клянусь тебе!       Она задумалась, потом подошла к нему и ключом открыла кандалы. Он встал с кровати. — Имир, что случилось?       Она сказала буднично: — Стена Роза пала, титаны прошли ее. У этого мира больше нет будущего.       Показалось, что ему на голову обрушился молот. Как такое может быть? Ведь только у них с Бертольдом есть достаточно силы, чтобы разрушить стену. Да и то не саму стену, а ворота.       Он спросил бессвязно: — Как? Кто?       Она ответила: — Не знаю. Вчера утром пришла новость, что титаны наступают с юга. Разведкорпус в срочном порядке выдвинулся туда. Я до последнего надеялась спасти Кристу сама, но нас разделили — мы попали в разные отряды. Поэтому мне нужна твоя помощь. Я ради этого сбежала. Нам нужно торопиться. Она попала в отряд под командованием майора Ханджи. Там также Микаса и Эрен. Надеюсь, благодаря этому Криста все еще жива, потому что Микаса сильная, как черт, а Эрен вообще титан. Но нам нужно торопиться.       Он пытался осмыслить эту информацию. Неужели это действительно конец для людей в стенах. Но ведь ТА сказала, что… Черт! Что теперь делать? Для начала нужно освободить Бертольда! — Нужно найти Бертольда! — сказал он.       Оказалось, что Бертольда содержали в такой же камере, но в другой части подвала. Они поблуждали по лабиринтам, прежде чем нашли его камеру. Имир отвлекла внимание охранников, и они на пару вырубили тех.       Невозможно описать чувство облегчения, которое испытал Райнер при виде друга. Бертольд выглядел похудевшим и побледневшим. Они крепко обнялись. После короткого разговора выяснилось, что того тоже пытали первые два дня, а потом оставили в покое. Ему также давали эту успокоительную настойку. — Кто-нибудь приходил к тебе в течение всего этого времени? — спросил он осторожно. — Иногда приходила майор Ханджи, спрашивала, готов ли я рассказать что-нибудь, но, Райнер, я им ничего не выдал. Я молчал до последнего, — ответил Бертольд. — Бертольд, ты — молодец! Я в тебе не сомневался. — Райнер, все это время я держался только благодаря мысли, что ты тоже проходишь через это. Я был уверен, что ты выдержишь все, и это помогало мне держаться.       Знал бы Бертольд. Но он не собирался ничего рассказывать ему. Пусть продолжает считать, что его друг сильный, а не жалкий ублюдок, который все выложил.       Из подвала они направились на склад. Решили переодеться в форму Разведкорпуса — так им будет легче передвигаться по территории. Взяли УПМ. Уложили в вещевые мешки припасы.       Пока они занимались этим, его вдруг осенило — Маргарита приходила к нему уже после того, как Разведкорпус уехал. Значит, она осталась в замке. Нужно ее забрать! Он особо не задумывался, зачем она ему. Вернее, задумался на короткий миг, но тут же нашел оправдание, что будет весомым козырем, если он приведет Зику человека из другого мира. Тот явно это оценит — Зик любит все необычное. Он не хотел себе признаваться, что причина не только в этом. Просто запретил себе думать об этом. Нужно будет сразу же дать ей понять, что если она хотя бы заикнется, что он рассказал обо всем, то ей будет худо. — Имир захвати несколько одеял. Потом иди в конюшню. Запряги пару лошадей в телегу, поедем на ней. Мы с Бертольдом еще слишком слабы после этой травяной дряни, чтобы покрыть такое расстояние на лошадях. К тому же у нас будет груз.       Имир и Бертольд непонимающе уставились на него. Но Бертольд практически сразу же понял, о чем идет речь. Он сказал: — Райнер, нет. Не нужно. В прошлый раз мы поплатились за это.       Он ответил: — В прошлый раз мы были дураками, но больше не совершим этой ошибки. Я сказал, что мы заберем ее, значит, заберём.       Имир встрепенулась: — Ее? Кого ее?       Он ответил ей резко: — Тебя это не касается. Я дал тебе слово, и сдержу его. Остальное не твое дело. Иди в конюшню и делай, как я тебе сказал.       Они с Бертольдом поднялись на офицерский этаж. По дороге Бертольд сделал еще одну попытку отговорить его, но он был тверд в своем решении.       Солнце еще не село. Было светло.       Они начали открывать все двери подряд. Пустые комнаты. Вполне возможно, что их хозяева уже плещутся в желудочном соке титанов.       Она оказалась в одной из комнат в середине коридора. Он толкнул дверь и увидел, что на кровати кто-то лежит. Странно. Всего семь часов вечера, а она уже спит.       Сказал Бертольду: — Я сам. Останься здесь.       Зашел и закрыл за собой дверь. Приблизился к кровати. Она спала на спине, укрытая до подбородка, лицо бледное. Интересно, сколько раз она вот так смотрела на него спящего? Теперь они поменялись ролями. Вдруг она открыла глаза, посмотрела на него совершенно осмысленным взглядом и сказала вяло: — Ты смог сбежать? Понятно. Знаешь уже, наверно, что титаны прошли Розу. — Ты же сказала, что люди в стенах победят. А ведь потеря Розы для них равносильна смерти.       Она усмехнулась: — Я сказала, люди в стенах. Но это не обязательно должны быть сегодняшние люди. Может, сегодня умрет восемьдесят процентов населения, а через десять лет оставшиеся двадцать процентов победят и титанов, и твоих марлийцев и даже лекарство от рака изобретут. Но мне, честно говоря, все равно.       А потом повернулась к нему спиной и улеглась поудобнее.       Вот так просто. Ни капли страха. Он обошел кровать и сел на край. Звякнул его УПМ. Легко похлопав ее по плечу, он сказал: — Вставай, ты пойдешь с нами.       Она нехотя открыла глаза. Казалось, что в них плескалась вся усталость этого мира. Сказала обыденно: — Отстань. Просто оставь меня тут. Я не представляю для тебя никакой ценности.       Он подтянул ее за плечи поближе к себе, встряхнул пару раз и сказал, повысив тон: — Вставай и одевайся, иначе я сейчас заверну тебя в одеяло и понесу так! Нам предстоит долгий путь, и вряд ли ты его захочешь проделать в той одежде, в которой спишь.       Она сказал недовольно: — Боже, Райнер, не надо так орать, у меня голова раскалывается. Ладно.       Откинула одеяло. Встала с кровати. Оказалось, что на ней надета только рубашка. Мужская рубашка!       Он постарался не таращиться на ее голые ноги. Она подошла к шкафу и вытащила из него одежду. Потом посмотрев на него, сказала недовольно: — Может, отвернешься? — Чтобы ты напала на меня сзади? Нет. Я постараюсь прямо не смотреть, но и отворачиваться не буду. — Да как хочешь. Мне все равно, — сказала она, расстегнула рубашку и скинула ее, оставшись в одних трусах. В этот момент он пережил самые постыдные моменты в своей жизни. Он почувствовал, как краска заливает его лицо. Не знал, куда девать глаза. Старался смотреть куда угодно, только не на ее голую грудь. Срам какой!       Она усмехнулась: — Так я и думала.       Начала одеваться: брюки, что-то с лямками, потом майку, рубашку. Натянула сапоги. Затем, не обращая на него никакого внимания, подошла к тумбочке, расчесала волосы, заплела их в косу. Попила воды из графина. Наконец, вытащила из шкафа плащ и надела его. Кажется все. Посмотрела на него выжидательно: что дальше? — Идём, — сказал он и повернулся к ней спиной.       И в этом была его ошибка, потому что она бросилась к окну. Только что была вялой и вот уже несется к окну. Она успела распахнуть его и запрыгнуть на подоконник, когда он настиг ее и обхватил руками, стаскивая с окна. Она начала брыкаться и вырываться. Нужно было успокоить ее, и он легко сжал ее горло. Через несколько секунд она отключилась. Он проверил дыхание и пульс — все было в норме, просто потеря сознания. Подхватил ее на руки и вышел в коридор. Бертольд стоял рядом с дверью, лицо напряжено: — Райнер, почему так долго? — Да так, была небольшая проблема. Пойдем.       Они вышли во двор. Имир уже ждала их. Телега была готова. Ее конь тоже.       Он аккуратно уложил податливое тело на дно телеги и закутал в одеяла — на улице было прохладно.       Имир рассмотрела его добычу, сказала зло: — Райнер, ты совсем идиот? Я ее знаю. Это девка капитана Леви. Зачем она тебе? С ума сошел, тащить ее с собой?       Он ответил резко: — Тебя это не касается. Отстань. Итак, план такой: мы будем ехать всю ночь. Титаны ночью не активны. К рассвету мы доберемся до стены Роза. Поднимемся на стену и пойдем по ней в поисках бреши. Где брешь, там и Разведкорпус. Там мы заберем Эрена и Кристу.       Имир снова вспылила: — Эрена? И его тоже? Райнер, ты вообще что ли? Он же титан! — Ну и что, мы тоже. Это не обсуждается. Бертольд, ты правишь телегой. Всё, выдвигаемся.       Имир заскочила на коня. Бертольд сел на козлы. Сам он заскочил в телегу и устроился поудобнее.       Они двинулись в путь.       Он провалился. Дважды. Потерпел поражение. Дважды. Рассказал все. И что самое главное, теперь он знает, что их миссия с самого начала была провальной. Но у него нет выбора. Придется быть злодеем до конца. Попытаться сделать то, что нужно или погибнуть.