31.
Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать. Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.
Я не помню, что конкретно мне снилось. Но в моем сне совершенно точно играла эта песня Аквариума. И хотя поется в ней совсем о другом, но она как нельзя лучше соответствует моей ситуации. Мой поезд, действительно, в огне. А еще там есть такие слова «нас учили, что жизнь это бой. По новым данным разведки мы воевали сами с собой». И, наконец, «время вернуться домой». Кажется, подходит и мое время возвращаться домой. Было часов семь утра. Я поспала всего три часа. Накануне Леви вернулся из Троста уже далеко за полночь. И если суммировать все, что я смогла вытянуть из него, то получается: Разведкорпус смог отбить Эрена и Хисторию. И это раз. Капитан не вдавался в подробности, поэтому я не знаю, что конкретно произошло, когда Разведкорпус настиг беглецов. Райнер, Бертольд и Имир ушли. И это два. Эрвин потерял в этой заварухе руку. Сбылось мое предсказание. Сейчас командор находится в больнице Троста. И это три. Когда я услышала об этом, то воскликнула: — А где ТЫ был в это время? Почему так получилось? Леви посмотрел на меня холодно: — Я со своими людьми пробивался к Эрену. У нас была задача спасти его. А Эрвин сам о себе может позаботиться. Майк в той же больнице, что и Эрвин. Он выживет. Его раны оказались не такими серьезными, как казалось сначала. Опасения вызывает только правая нога, сломанная в нескольких местах. Ему предстоит провести в больнице пару месяцев. И скорей всего он больше не сможет пользоваться приводом, а значит, ему придется уйти из Разведкорпуса. И это четыре. В стенах замурованы титаны. Когда Райнер и Эрен дрались друг с другом в своих титанических формах, они повредили часть стены. В открывшемся просвете стало видно колоссального титана. Люди из отряда Зое закрыли его брезентом, а спустя пару дней, когда подвезли материалы, они замуровали просвет в стене. Зое выдвинула гипотезу, что стены сделаны из укрепленной кожи титанов. Поэтому не видно зазоров в кладке, и поэтому стены такие прочные. И это пять. Когда Леви рассказал мне это, я пробормотала: — Так вот что это было. — Что было? — спросил он с подозрением. Я сказала, вздохнув: — Когда мы переправлялись через стену, я почувствовала, что там внутри что-то есть. У меня даже истерика небольшая приключилась. Мне стало физически плохо от одного вида стены. Он задумался, затем сказал: — Понятно, — потом добавил, — знаешь, есть Культ стен. Наверняка, они знали, что в стенах есть титаны. И молчали все это время. И кстати, эта Хистория как раз из семьи, играющей важную роль в этом культе. Поэтому она ценна. Я хмыкнула: — Культ стен? Ты серьезно? Люди поклоняются стенам? Такого идиотизма я еще не слышала. И тут же вспомнила, что в США есть пастафарианство или Церковь Летающего Макаронного Монстра. Ну да ладно, это же шуточная религия. А тут люди на самом деле поклоняются стенам. Этот мир становится все дерьмовее и дерьмовее. Я спросила: — А что дальше будет с Эреном и Хисторией? — Сейчас они спрятаны в надежном месте. Члены моего отряда и еще несколько человек охраняют их. — А эти несколько человек, случайно не Армин, Микаса, Жан и еще пара-тройка тех, кто был с ними в сто четвертом? Леви удивился: — Как поняла? — Да неважно. Я, конечно, могла бы объяснить ему, что по закону жанра так и должно быть. Что есть определенные герои, которые должны принимать участие в разворачивающихся событиях. Но зачем лишний раз напоминать ему, что все это вымысел, по крайней мере, в моих глазах. Я промолчала. И, наконец, последнее: стена не была пробита. А объявившиеся титаны, скорей всего, являются жителями одной из деревень, превращенные кем-то в титанов. — Кем-то? Леви, ты же знаешь кем. Там видели титана, похожего на огромную обезьяну. Мы с тобой знаем, кто это. Я же видела его в воспоминаниях Райнера. Некто Зик. Возглавлял отряд разумных титанов, которых отправили разрушать стену. Прищурившись, Леви сказал зло: — Эти говнюки все никак не успокоятся. Но они еще ответят за все. И этот Зик. И Райнер с Бертольдом. Я собственноручно их на куски порублю. Я хотела съязвить: сказать, что у него был шанс расправиться с Райнером. Но тут же одернула себя. Несправедливо это. Леви должен был спасти Эрена. И помимо Райнера там была толпа титанов, жаждущих сожрать всех. Поэтому у него не было времени сводить счеты с бронированным. Наш разговор затянулся. Было уже три часа утра. Я видела, что капитан выжат, как лимон. Даже не знаю, когда он в последний раз нормально спал. За несколько дней, прошедших с возвращения, я тоже толком не спала. Мне казалось, что если я засну, а потом проснусь, то окажется, что Леви убили, или что меня забрали в Марлию, или что титаны, действительно, прорвали стену и все разведчики погибли. И что самое главное, я совсем не думала о том, что нашла выход — я отложила это на потом. Я хотела уже предложить ему ложиться спать, но между нами висела какая-то недосказанность. С момента возвращения из-за стены это был первый раз, когда мы смогли остаться наедине и спокойно поговорить. И я знала, что Леви хочет что–то спросить, но почему-то никак не решается. Совсем не похоже на него. Я поднялась из кресла, подошла к окну и посмотрела в небо: оно было затянуто тучами, звезд не было видно совсем. Потом облокотившись о стену, я спросила: — Леви, ты что-то хочешь у меня спросить? Он тоже поднялся и подошел ко мне. — Эти двое… Этот Райнер… он тебя не… Он меня что? Сначала я совсем не поняла, о чем он спрашивает. Но затем меня сразила нежданная догадка. — Изнасиловал? — сказала я, повысив тон. — Ты об этом? Почему тебе такая мысль пришла в голову? Он отвел глаза в сторону. Впервые за все время, что я его знаю, он казался то ли смущенным, то ли неуверенным. Мужчина сказал глухо: — Когда мы поднялись на стену, то застали только разгром. Ханджи и остальные были в плохом состоянии. Она сказала, что эти ублюдки забрали Эрена и тебя. А потом она сказала лично мне, что эта сволочь Райнер забрал тебя для себя. Вот оно что. Мне стало все понятно. Молодец Зое, подлила масла в огонь! А этот тоже хорош — вместо того, чтобы спросить сразу, ходил, мучился. Не иначе боялся услышать положительный ответ. Я положила ему руки на плечи и сказала проникновенно: — Леви, милый! Они мне ничего не сделали! Я не из тех женщин, кто позволит себя изнасиловать. Давным давно я для себя решила, что никому не позволю сделать из себя жертву. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал глухо: — Я тебя изнасиловал. Старая песня. Давно я этого не слышала. Откровенно говоря, я думала, что мы уже оставили это в прошлом. Я насмешливо улыбнулась: — Леви, какой же ты все-таки дурак. Ты совсем ничего не знаешь о женщинах. Я позволила тебе. И позволила бы снова. И снова. И столько раз, сколько ты захочешь. Последние слова я прошептала ему прямо на ухо. Капитан выдохнул, и на его лице промелькнула тень облегчения. Он замер на несколько мгновений. А потом резко прижал меня к стене и начал целовать. Мой любовник давно не целовал меня с таким напором и страстью, и в моем животе сладко заныло. Затем его губы переместились на мою шею, а руки начали шарить под задранной ночнушкой. Я сказала: — Идём в кровать. Леви прорычал: — К черту кровать! Хочу здесь! Он снял с меня ночную рубашку и нижнее белье. Расстегнул свои брюки. Я понимала, что пока он находится в таком состоянии, ему лучше не перечить. Поэтому мне оставалось только отдаться ему — следовать за его желанием. Он закинул мою ногу себе за спину, и я для устойчивости обхватила руками его плечи. Первый толчок был слишком резким, и я вскрикнула от неожиданности. Но он не обратил на это никакого внимания — продолжал двигаться. Несмотря на всю спонтанность его атаки, я успела возбудиться — у меня никогда с этим не было проблем. Поэтому мне не было больно, но и приятного тоже было мало — стоять на одной ноге было жутко неудобно, а стена неприятно холодила спину. Спустя некоторое время я поняла, что Леви близок к кульминации. Но вместо того чтобы ускориться и закончить все, он вышел, развернул меня лицом к стене, заставляя меня слегка наклонить корпус и опереться о нее. Потом он снова вошел в меня. На этот раз движения были не такие резкие, он явно хотел продлить все это. Одной рукой он обхватил мою грудь, безжалостно сминая ее. Другую руку просунул между моих ног спереди и начал надавливать пальцами на самую чувствительную точку. Я завелась. Мне пришлось закусить губу, чтобы не стонать. Чертов Леви! Знает он в этом толк. Мы пришли к финишу одновременно. Я думала, такое только в глупых романтических фильмах бывает. А вот и нет. Оказывается, такое бывает иногда, когда ты опираешься о холодную стену, твои ноги подгибаются и дрожат, а в действиях твоего партнера нет ни капли нежности — только животная страсть. Мы оба дышали, как загнанные лошади. Мои ноги совсем не хотели меня держать. Видя это, он подхватил меня и отнес на кровать. Потом снял обувь и упал рядом. Нам понадобилось какое-то время прийти в себя. Пока мы лежали, я размышляла о том, что только что произошло. Леви очень сильный человек. Но как все сильные люди, он плохо справляется с внезапно появившимися слабостями. Раньше у него не было уязвимых мест. Он был абсолютно хладнокровен. Если случалось что-то плохое, он просто шел дальше, отметая от себя это всё. Но теперь у него так не получается. Он познал страх — боязнь потерять нечто ценное. И теперь Леви знает, каково это чувствовать болезненное облегчение, знать, что тот, кого ты любишь, цел и невредим. Поэтому он злится. Не на меня. Он злится на себя из-за этой слабости. Но в то же время он понимает, что теперь так будет всегда. Пока я рядом точно. И секс для него является своеобразным подтверждением того, что я здесь, с ним. Унизительно ли это для меня? Нет. Он принуждает меня? Принуждает — нет, доминирует — да. Но я с самого начала поняла, что таков его modus operandi в постели. Но все-таки мне не совсем нравится то, что я оказываю на него такое влияние, что я отвлекаю его, заставляя волноваться за себя и совершать опрометчивые поступки. Ведь у него есть долг перед соратниками. Поэтому мне и снилось что-то странное. Поэтому и засела в голове эта песня. Поэтому я и проснулась так рано и прокручивала в голове события предыдущей ночи. Я повернулась к нему. Он спал на боку. Волосы скрывали часть его лица. Осторожным движением я убрала их в сторону. Я хотела видеть его лицо. Звучит жутко, но я люблю смотреть на спящего Леви. Во сне у него такое расслабленное лицо. И он выглядит невероятно молодым. А ведь он и, правда, молод — младше меня на четыре года! Я смотрела на него и напряженно размышляла, должна ли я оставить его? Я мешаю ему? Или просто сама хочу домой и ищу отговорки? Я люблю его. Люблю до боли в груди, до бабочек в животе. Я знаю это. Но также я и знаю, если наступит такой момент и мне придется уйти, я смогу найти в себе силы. Но перед этим мне нужно посоветоваться кое с кем. Услышать второе мнение. Я погладила его по плечу. Он пробормотал, не открывая глаз: — Ты рано проснулась. Не похоже на тебя. Я сказала: — Леви, я хочу съездить в больницу, навестить их. Он открыл глаза — его сонливость моментально испарилась. Сказал недовольно: — Ты хочешь увидеть его. Мы оба поняли, о ком идет речь. Я сказала твердо: — Я поеду с тобой или без тебя. — Ладно. Мне всё равно нужно увидеться с Эрвином. Он согласился на удивление легко. А я-то думала, что мне придется вступить с ним в схватку по этому поводу. Мы выехали в десять часов. На мне был новый комплект формы. Старый пришел в негодность после моих недавних приключений. Леви сказал мне вести себя естественно и не привлекать к себе внимание. Как будто я идиотка какая-то. Спустя три часа мы достигли пункта нашего назначения, копыта коней зацокали по мощеной мостовой. Трост. У меня было очень странное чувство. Я никогда раньше здесь не бывала, но видела его глазами Райнера и Эрена. Меня накрыло чувство продолжительного дежавю. Сам город своими домами и мостовыми походил на старый Таллин или на Брюгге, или на Амстердам, или на любой другой европейский город с долгой историей. Больница оказалась обычным трехэтажным зданием. Мы вошли внутрь и поднялись на третий этаж. Я сказала: — Сначала я пойду к майору. Леви сказал безразлично: — Как хочешь. Третья дверь налево. Потом он объяснил мне, где находится палата командора. Он собирался пойти прямиком туда. Я отдала ему свой плащ, сказала: — Я скоро тоже туда подойду. Подойдя к палате Майка, я постучала в дверь. Внутри была тишина. Может, он спит? Я толкнула дверь, она бесшумно открылась, и я вошла внутрь. Палата была небольшого размера, обставлена довольно скудно: кровать, тумбочка, пара стульев. К стене рядом с кроватью была прислонена пара костылей. Также в палате была еще одна дверь, которая, скорей всего вела в санузел. И это называется больница? Только от одного этого хочется вернуться в свой мир. Единственной хорошей вещью в этой палате было большое окно, и лучи солнца косо падали сквозь него, заливая комнату светом. Майор не спал. Он сидел в кровати, подложив подушку под спину. Его ноги были прикрыты одеялом. Мой взгляд невольно задержался на них, вернее, на его правой ноге, судя по очертаниям полностью покрытой гипсом. Майк смотрел в окно. Но по едва заметному движению его глаз я поняла, что он видел меня. — Майор, — окликнула я его. Я ожидала услышать в ответ привычное: зови меня по имени. Это для нас уже стало своеобразной традицией — пароль и отзыв. Но он промолчал, даже не повернул голову. Я обошла кровать и, игнорируя стул, присела на край кровати так, чтобы оказаться в поле его зрения. Сказала: — Ну же, Майк. Скажи что-нибудь. Посмотрев на меня каким-то пустым взглядом, он сказал: — Пришла пожалеть меня? Я теперь, конечно, бесполезен, но мне не нужно твое сочувствие. Усмехнувшись, я парировала: — Кое-кто считает, что я не способна на сочувствие. Так что ошибаетесь, майор Закариас. Мне Вас совсем не жалко. Он тоже усмехнулся и сказал желчно: — Как всегда прямолинейна. Я продолжила: — А зачем мне жалеть человека, который в отличие от многих других СМОГ вернуться из этой мясорубки? Того, кто благодаря своей силе и умениям прошёл столько экспедиций невредимым? Зачем мне жалеть того, у кого еще вся жизнь впереди? Я не думаю, что моя жалость нужна мужчине, которого можно отнести к типу очень редко встречающихся настоящих мужчин. А, Майк? Как думаешь? По мере того как я говорила это, выражение его лица менялось с безразличного на удивленное. Потом его губы тронула легкая улыбка. И я не собиралась на этом останавливаться. С той секунды, когда я вошла сюда, я осознавала, что скорей всего это наша последняя встреча. А ведь он мне жизнь спас. И был добр ко мне. Всегда. Без вопросов. Я придвинулась ближе. Правая рука мужчины безвольно лежала на кровати поверх одеяла. Я подсунула под нее свою правую руку и сплела свои пальцы с его пальцами. Он немного оторопел от столь интимного жеста, но потом сжал мои пальцы в ответ. Моя рука была такой маленькой по сравнению с его широкой теплой ладонью. Своей ладонью я чувствовала все шероховатости и мозоли, приобретённые его рукой за долгие годы пользования приводом. На лице Майка появилось странное выражение. Он сказал полу вопросительно полу утвердительно: — Все-таки ты жалеешь меня. Я с усилием подняла его руку и, не выпуская ее из своей руки, прижалась щекой к тыльной стороне его ладони. Спросила, глядя ему прямо в глаза: — Ты, правда, так думаешь? Он посмотрел на меня долгим взглядом, и на его лице появилось понимание: — Ты нашла способ вернуться домой. Сейчас ты прощаешься со мной. Он не спрашивал. Он утверждал. Я отпустила его руку и придвинулась еще ближе. Провела рукой по его волосам. Всегда хотела это сделать. У меня не впервые появляется желание потрогать чьи-то волосы. Есть такой бывший чешский футболист Павел Недвед — обладатель густой золотоволосой шевелюры. Всегда хотела узнать, каковы на ощупь его волосы. Вот и здесь. С того первого дня в лазарете, хотя майор Закариас и взбесил меня своей странной привычкой нюхать людей, но мне хотелось пропустить между пальцами его волосы. Они оказались на ощупь мягкими, кое-где в них пробивалась седина. Он не сопротивлялся. Скорей всего, он совсем не ожидал от меня подобного. Я сказала: — Проницательный как всегда. С первого моего дня здесь ты был таким. Майк, ты ведь умный. Люди не видят этого за твоей молчаливостью. Но ты по-настоящему умен. А еще ты сильный и привлекательный. Я сейчас не пытаюсь поднять тебе настроение или польстить. Я такими вещами не увлекаюсь. Я сейчас говорю то, что вижу. И я вижу человека, который отдал двадцать лет своей жизни людям. Пусть ты не можешь больше участвовать в экспедициях и драться с титанами, но ты сделаешь еще много хорошего. Ты, конечно, можешь считать себя отработанным материалом и жалеть себя до конца жизни. А можешь просто жить полной жизнью. Бесстрашно смотреть вперед, преодолевая шаг за шагом этот непростой путь, который мы зовем жизнью. Моя рука скользнула вниз по его лицу. Я застыла на несколько секунд, ощущая ладонью колючее тепло его щеки. Потом я убрала руку. Но он не позволил мне отодвинуться — притянул меня к себе и обнял так крепко, что на мгновение у меня перехватило дыхание. Я обняла его в ответ. Это было странно, но в тоже время абсолютно естественно. Ведь я, как всегда, все понимала. Понимала, но не могла ничем ему помочь. Он пробормотал сквозь стиснутые зубы: — Маргарита… Я могла бы сказать ему, что я все понимаю, но, к сожалению, ничего не могу сделать. Могла бы сказать, что это пройдет. Но откуда мне знать, пройдет ли это? Могла бы рассказать, что у меня самой внутри дыра величиной с Млечный путь. Что мне предстоит принять сложное решение. Что я скорей всего этим решением причиню боль человеку, которого люблю. Но зачем Майку слушать про мои страдания или про то, что я собираюсь сделать с Леви? У него своя ноша. И я не могу сделать ее легче. Ведь он хочет услышать от меня то, что я никогда не скажу. Майор сделал над собой усилие и отпустил меня. Я отодвинулась. А он сказал спокойно: — С самого начала мы все знали, что придет день, и ты уйдешь. Исчезнешь также неожиданно, как появилась здесь. Каждый из нас: и я, и Эрвин, и Ханджи понимали это. Слышишь, каждый. И Леви тоже. Поэтому он так трясется над тобой. Я сказала, опустив глаза: — Я не хочу говорить о Леви. — Думаешь, я хочу? Я знаю, что вижу в последний раз женщину, которую люблю, и теряю время на разговоры об этом мелком ублюдке. Черт! В первый раз он сказал это. Это страшное слово на букву «л». Одно дело знать что-то, а другое дело слышать, как это говорят тебе прямо в лицо. И как же, оказывается, сложно, когда ты не можешь сказать, что ты чувствуешь то же самое в ответ. Мой взгляд наткнулся на мою левую руку. Я сняла с безымянного пальца одно из своих серебряных колец. Это кольцо без камня, но с гравировкой по кругу, сестра подарила мне на двадцать пятый день рождения. Я положила кольцо Майку в руку. Повертев его пальцами, он сказал удивленно: — Змея? — Это называется Уроборос. Змея, кусающая себя за хвост. У некоторых народов моего мира она является символом вечности, бесконечности и циклической природы жизни… Хочу оставить что-то как подтверждение того, что я была здесь. Но если тебе это неприятно, то просто выброси его. Он сжал кольцо в руке: — Нет. Я подумала, что он не сможет это кольцо даже на мизинец надеть, ведь у меня такие тонкие пальцы, а у него такие большие руки. Тогда я сняла с шеи свою цепочку — обычную серебряную, длинную, но тонкую. Взяла кольцо из его руки, продела сквозь него цепочку и застегнула ее у него на шее. Майор спрятал цепочку с кольцом под рубашку. Я сказала: — Прощай, Майк. Встала и вышла из палаты, не оглядываясь, не позволяя ему опомниться, не затягивая этот болезненный момент. Выйдя за дверь, я прислонилась к стене — мне нужно было прийти в себя. Но у меня не было возможности стоять там долго — спустя пару мгновений к дверям подошла девушка в форме Разведкорпуса. Выше меня ростом, крепко сложена, голубоглазая, волосы коротко подстрижены. Она окинула меня цепким взглядом. Я сказала: — Я — Маргарита. Она ответила не очень дружелюбно: — Я знаю, кто Вы. Потом, видимо, осознав, что звучит враждебно, добавила: — Я — Нанаба. Нанаба? Это же, кажется, она тогда вытащила Майка из лап титана? На моем лице появилась полуулыбка понимания. Сестра ненавидит эту мою усмешку. Говорит, что когда я так улыбаюсь, люди сразу понимают, что я хочу их оскорбить. Но я ничего не могу с собой поделать. Я же не виновата, что в большинстве случаев вижу их насквозь. Вот и сейчас, эта девушка так враждебна ко мне, потому что, скорей всего, элементарно ревнует. И ее раздражает, что на мне форма Разведкорпуса, хотя я совсем не заслужила право носить ее. Эта девица тоже быстро поняла, что я улыбаюсь отнюдь не из вежливости. Она вся подобралась. Смотрела на меня сверху вниз. Покачав головой, я сказала спокойно: — Не нужно. Всё это пустое. Потом повернулась к ней спиной и ушла. Следуя указаниям, которые мне оставил Леви, я нашла палату командора. Постучала в дверь и услышала довольно бодрое: — Войдите. Его палата была копией палаты майора, за одним исключением. Здесь помимо стульев имелся еще небольшой диван, стоящий рядом с кроватью. В комнате кроме командора присутствовали Зое и Леви. Мой благоверный сидел на стуле в своей излюбленной позе: закинув левую руку за спинку и положив ногу на ногу. Зое восседала на диване. На пару секунд меня выбило из колеи то, как выглядел Эрвин. Под его глазами залегли тени, щеки запали и их покрывала щетина. Да уж, нелегко ему пришлось. Мой взгляд невольно упал на его правую руку, вернее, на то, что от нее осталось. Но ее скрывала рубашка, наброшенная на плечи. Я сказала: — Всем, кого не видела, добрый день! Они поздоровались в ответ. Я присела на диван и спросила вежливо: — Командор Смит, как Вы себя чувствуете? — Так, как будто титан откусил мне руку, — ответил он. Потом добавил, — Но ведь это было предрешено, правда? Я кивнула. Они продолжили разговор, который вели до того, как я здесь появилась. Я особо не вслушивалась. Речь шла о том, можно ли привлечь на свою сторону гарнизон, а в частности некоего Пиксиса. Я сидела там, всматриваясь в их лица и понимала, какие же они разные, но в то же время, как они похожи — их объединяет одна цель. На какой-то миг мне показалось, что я нахожусь за тысячу километров от этих людей, что между нами в воздухе висит какой-то экран, на первый взгляд прозрачный, но, тем не менее, вполне ощутимый. Этот мир выталкивает меня! Такая мысль пришла мне в голову. Поэтому я и не могу здесь умереть. Это место физически не желает моего присутствия. Ему не выгодно, чтобы чужеродные элементы моего тела остались здесь навсегда. Твою же мать! В этом мире я бессмертна! Сколько раз я могла умереть, и спасение всегда приходило! Эти мысли заставили мою спину покрыться холодными мурашками. Но в то же время, меня это и повеселило. Дома я часто вела себя так, как будто была неуязвимой: открывала дверь, не спросив, кто там; ходила в темное время суток в опасных местах; гуляла одна по пустынному берегу реки; не боялась высоты. При этом я абсолютно точно осознавала, что смертна и могу попасть в ситуацию, из которой не смогу выкарабкаться. Но здесь… Здесь я с самого начала знала, что со мной ничего не случится. Для такой сумасшедшей, как я, это очень опасное знание. И теперь я, наконец, поняла, почему же так. Этот мир меня не хочет! За всеми этими размышлениями я не поняла, что разговор уже давно затих, и очнулась только тогда, когда Зое положила руку на мое плечо и спросила: — Маргарита, с тобой все в порядке? Я подняла глаза, и увидела, что на меня настороженно смотрят три пары глаз. Я сказала: — Я в порядке. А что? Леви ответил на это: — У тебя странное выражение лица. Потом он поднялся: — Ладно. Нам нужно ехать. Я сказала, обращаясь к Смиту: — Я хотела бы поговорить с Вами наедине, можно? На его лице проступило легкое удивление, но он сказал: — Да, конечно. А вот Леви встревожился не на шутку. Хотя лицо выдавало не более эмоций, чем обычно, но по движению его бровей и прищуру глаз я поняла, что ему это не нравится. Тем не менее, он не стал возражать. Не хотел перечить Смиту. Они вышли. Некоторое время мы с командором просто молча смотрели друг на друга. Потом я сказала без подготовки: — Я нашла выход из этого мира. Теперь я могу вернуться домой в любой момент. Эрвин удивленно выдохнул: — Где? Я сказала, усмехнувшись: — Неважно. Он покачал головой: — Не хочешь мне говорить? Понятно. Потом спросил: — А Леви знает? — Нет. — Ты скажешь ему? — Не знаю. Еще не решила. — А мне зачем рассказала? — Хотела услышать Ваше мнение по этому поводу. Смит недобро усмехнулся: — Не боишься, что я расскажу Леви? — Ни капли. — Почему? — Потому что Вам это не выгодно. В последнее время события здесь развивались с невероятной скоростью. Теперь Вы знаете правду о титанах, о внешнем мире и о стенах. И Вы не можете не осознавать тот факт, что скорей всего всё это с самого начала было известно людям, стоящим у руля государства в стенах. А значит, все жертвы, принесенные Разведкорпусом, были напрасны. Вы собирали по крупицам сведения о землях за стенами, платя огромную цену, а кто-то здесь уже владел этими знаниями. И Вас это жутко злит. Вы понимаете, что пришло время перемен. Люди стоят на пороге войны. Когда недавно показалось, что стена Роза пала, всплыли старые проблемы: нехватка земли, нехватка продовольствия — страх голода. Обычное дело. Все хотят жить. Кто-то хочет сохранить свои власть и богатство; кто-то элементарно не хочет, чтобы его семья голодала; лично Вы хотите свободы. Освободиться от угрозы титанов, от этих стен. Наверняка, у Вас уже есть план, как это сделать. И такой сильный боец, как Леви, Вам пригодится. А я буду его только отвлекать, да? Свою роль здесь я уже сыграла. Добыла знания о внешнем мире. Выслушав мою тираду спокойно, командор спросил: — Это говоришь ты или твоя вторая личность? — Я. Он в последнее время все чаще молчит. Надоело ему тут. И кстати, если бы с Вами разговаривал он, то не стеснялся бы в выражениях в отличие от меня. — Понятно. Как-то я задал тебе один вопрос и собираюсь спросить снова. Ты любишь Леви? Я посмотрела ему в глаза и сказала твердо: — На этот раз я могу сказать совершенно точно: да. — Но все равно раздумываешь о том, чтобы уйти? Ты сможешь? — Командор, у меня твердая воля. Если я решусь, то исполню задуманное. Мне будет очень больно, но я смогу справиться с этим. — А какого ответа ты ждёшь от меня? Я улыбнулась: — Честно говоря, неважно какого. Я знаю, что для Вас выгодно, чтобы я исчезла. Поэтому если Вы скажете, что мне стоит остаться, то это прозвучит неискренне. А если скажете мне уйти, то получится, как будто Вы предаете своего друга. — Ты рассказала мне все это, чтобы сделать мою ношу еще тяжелей? Я только что потерял руку. От моих дальнейших действий зависит многое в этом мире. И еще ты со своим признанием. Заставляешь меня врать Леви. Я встала с дивана, подсела к нему на кровать и сказала, глядя прямо в глаза: — Так и есть. Эрвин, меня всё это просто забавляет. Не знаю, какой бес в меня вселился. Всегда получается так, что Смит пробуждает худшее во мне. Когда я ехала сюда, я действительно хотела услышать его совет. Но оказавшись лицом к лицу с этим человеком, я просто перестала сдерживать свой дурной нрав. Я произнесла эти слова и увидела, как по его лицу пробежала волна ярости. Так как за несколько секунд до этого я пересела на кровать, то оказалась в его зоне досягаемости. Он резко придвинулся, схватил меня за плечо и сдавив его со всей силы, сказал: — Надоело! Почему я должен терпеть это? Тебя это забавляет? Хотя у меня и осталась одна рука, но мне ее вполне хватит, чтобы сломать тебе шею. Твоя наглость не имеет пределов. Твое отношение ко всем нам переходит все границы. Это тебе не ярмарочный кукольный балаган. Думаешь, если ты из другого мира, то можешь вести себя так? Леви, Майк, Эрен и даже этот предатель Райнер… Они все живые люди, а не марионетки. На моем лице отразилось удивление. Откуда он знает? Увидев мое замешательство, Смит сказал: — Удивлена? Я возглавляю Разведкорпус. Я знаю каждого его члена в лицо, и я знаю, чем живут эти люди. Я видела, что он разозлился. Его брови практически сошлись на переносице, а на шее выступили вены. Несмотря на потерянную руку, командор не утратил ни капли своей силы и властности. Мне сделалось не по себе, и я сказала поморщившись: — Командор, Вы делаете мне больно. Он отпустил мое плечо, и я растерла его рукой, чтобы унять боль. Потом отсела на диван и сказала холодно: — Я этого ничего не просила. Я некоим образом не пыталась привлечь к себе внимание этих людей. Скажите спасибо Леви. Он виноват. Он удивился: — А он здесь при чем? — Видите ли, командор, Вы ошибочно считаете, что я привлекаю их своей якобы красотой. Я, конечно, неплохо выгляжу, но есть женщины гораздо более красивые. Нет. Просто у меня есть некая способность оказывать странное влияние на представителей противоположного пола. Я считаю это своего рода компенсацией. — Компенсацией за что? — За то, какая я. Думаете легко жить, имея такой разум? Я всю жизнь страдала. Не было ни одной минуты, когда я могла побыть просто женщиной, насладиться чем-то, поверить во что-то хорошее. Нет! Мой ум, этот перпетуум мобиле, ни на секунду не прекращает холодно анализировать всё, искать причинно-следственные связи. И что самое главное, даже в чем-то безоговорочно хорошем он способен найти темную сторону. — Ты так и не сказала при чем здесь Леви. — Ну хорошо. Дома я старательно сдерживала эту свою, назовем ее «привлекательность». Контролировала. А потом я попала сюда и встретила его. …Хм …В общем, до Леви я ни с кем ни разу и не целовалась, не говоря уже о других взрослых вещах. Он открыл эту дверь. И я больше не могу это контролировать. Звучит странно, но это чистейшая правда. Говоря это, я смотрела в сторону. Нелегко признаваться в таких вещах. Потом я посмотрела на Смита. И поняла смысл выражения «глаза по пять копеек». Такого он от меня точно не ожидал. Он даже покраснел, и выдавил из себя: — Тебе же тридцать лет. Я сказала нервно: — Да знаю я! Если бы не Леви, помереть бы мне старой девой. Но, как сказал один человек «карма упрямее любого барана». Если она что-то дает, то хочет чтобы этим пользовались. Сестра мне всегда говорила, что моя красота пропадает зря. — Карма? — Вселенский причинно-следственный закон… Черт! Командор, зачем я это все Вам рассказываю? Зачем оправдываюсь? Может, я все это выдумала, и я очередная сумасшедшая, возомнившая о себе. Я закрыла лицо руками. Я чувствовала себя опустошенной. Сначала Майк. Теперь этот странный разговор. Я зря сюда приехала — мне не найти здесь ответов. Эрвин позвал меня: — Маргарита. Я отняла руки от лица и спросила устало: — Что? — Сейчас я мог бы поступить, как ты. Сказать, что мне тебя совсем не жалко, что меня забавляют твои страдания. Я зло засмеялась: — Вставайте в очередь. Мне и самой себя не жалко. Я могу глумиться не только над другими, но и над собой. И частенько это практикую. Например, одна моя половина сейчас говорит другой: ты чего это себя такой притягательной красавицей возомнила? Красота у нее видишь ли пропадает. Скромнее надо быть! — Ты, действительно, странная! — сказал он ошарашенно. — Ч.т.д. -??? — Что и требовалось доказать, командор Смит. Зря я приехала. Здесь нет ответов на мои вопросы. Я встала, подошла к окну и посмотрела на улицу. Солнце заливало ярким светом мощеный двор. Хороший сегодня денек, подумалось мне. Потом я вернулась к дивану и взяла свой плащ, собираясь уходить. Посмотрела на Смита, а он смотрел на меня. Мы столько сказали друг другу, но почему-то у меня было чувство, что мы не сказали главного. Скорей всего, это была наша последняя встреча, и я не хотела расставаться с ним так. Я снова бросила плащ на диван, подошла и села на кровать. Сказала мягко: — Эрвин, мне, правда, очень жаль по поводу Вашей руки. И я не хочу, чтобы Вы погибли… Может, мы с Вами больше никогда не увидимся. Хочу сказать спасибо за то хорошее, что Вы сделали для меня. А еще простите меня за всё. Я просто такая, какая есть. Черты его лица смягчились. Он сказал: — Я тоже должен сказать тебе спасибо. Благодаря тебе, мы узнали, что там за стенами. — Не стоит. Должна же я была сделать хоть что-нибудь хорошее. — Жаль, что я не смог помочь тебе определиться. Но я не тот человек, который должен давать тебе советы. Тебе придется самой принимать решение. Боюсь в любом случае кому-то будет больно. Я пожала плечами, снова встала с кровати и надела плащ. Я уже была готова идти, но сказала глухо: — Вы знаете Леви лучше всех. Что с ним будет, если я исчезну? Он задумался на пару секунд, а потом сказал, усмехнувшись: — Он тебя найдет. Неважно, в каком мире ты будешь. Леви это Леви. Он не отступит. Поэтому я не знаю, что выгодно для нашего дела: твое исчезновение или твое пребывание здесь. Я вздохнула: — Понятно. Потом добавила: — Эрвин Смит, я рада, что встретила Вас. И хотя мы расходимся во взглядах, но я уважаю Ваше стремление сделать этот мир лучше. Прощайте. Мне показалось, что он хочет сказать мне еще что-то, но после секундного колебания он сказал просто: — Прощай, Маргарита. Я вышла в коридор. Леви нигде не было. Я решила, что он ждет меня на улице. Я не нашла здесь ответов. Да особо и не надеялась. Я решу сама. Мне придется. Занятая этими мыслями, я не заметила, как заблудилась и спустилась не по той лестнице. Мне пришлось порядочно проблуждать в поисках выхода. И я не встретила ни одного человека, у которого можно было бы спросить дорогу. Наконец, я нашла выход. Но выходил он на задний двор. Я уже собиралась повернуть за угол и обойти здание, когда передо мной, как из-под земли, вырос человек. Очень высокий. Из-под полей черной шляпы блеснул холодный взгляд. Я хотела обойти его, но он загородил проход. Яркий солнечный блик отразился от предмета в его руке. Нож! Довольно большой, с изогнутым лезвием. Через секунду этот нож оказался у моего горла. Человек сказал с угрозой: — Ты пойдешь со мной. Будешь сопротивляться, глотку перережу. На его лице была написана решимость сделать так, как он сказал. Я засмеялась внутренне. Очень глупо с его стороны угрожать ножом тому, кто не может умереть в этом мире. Тем не менее, я пошла с ним. Мы подошли к карете, и он весьма неделикатно запихал меня туда. Внутри были еще какие-то люди. Они накинули мне на голову мешок и связали мои руки за спиной. Прав был Леви, когда не хотел отпускать меня в город. Я пробыла здесь всего час, и вот меня похищают какие-то странные товарищи. Очень глупые товарищи, прошу заметить. Не зря говорится: Don’t trouble trouble until trouble troubles you.*(англ. Не тревожь беды, пока беда сама не потревожит) Могу сказать одно — скучно не будет.